Почему кириллицу столь отчаянно ненавидят

Егор Холмогоров

Кириллица – самый ненавидимый и гонимый алфавит на свете.

Так было при его рождении, когда св. Константина-Кирилла травили сторонники «трехъязычной ереси» (согласно которой христианское богослужение может вестись только на языках, на которых была начертана табличка на кресте Христовом: иврите, греческом и латыни).

Так было, когда его брата святителя Мефодия немцы бросили в заключение в монастыре Райхенау, а папство запретило славянскую литургию.

Но так обстоит дело и сегодня.

Демонстративный отказ от кириллицы становится символом стремления к «евроинтеграции» и «общечеловеческим ценностям», а потому ханы и курултаи всего незалежного пространства вот уже четверть века задрав штаны декириллизируются, не считаясь ни с какими последствиями, включая искусственную неграмотность своих народов.

Интересно, что такая ненависть почему-то существует только к кириллице.

От успешно вписавшихся в Запад японских самураев и не менее успешно влившихся в капиталистический рынок китайских коммунистов никто не требует отказаться от иероглифов или слогового письма.

Победитель «Евровидения» Израиль пользуется до наглядности азиатским алфавитом, который вместе с его древним языком пережил в прошлом столетии новый расцвет.

В ту пору, когда цветут армянские и грузинские революционные розы, никому не приходит в голову заявлять, что ради вящей евроинтеграции этим народам нужно бы поскорее отказаться от своих алфавитов.

И только русские и пространство Русского мира, а также сохранившие кириллицу народы находятся под воздействием беспрецедентной по интенсивности антикириллической кампанейщины, начавшейся отнюдь не сегодня.

Начнем с того, что любой разговор о кириллице обязательно начинается с пафосного надутого уточнения, что никакая она не кириллица.

Мол, св. Константин изобрел вычурную глаголицу, которая долго не продержалась и была вытеснена (а некоторые настаивают даже, что силовым путем, о чем свидетельствуют палимпсесты – рукописи, где были стерты глаголические надписи и поверх нанесены кириллические) составленным св. Климентом Охридским алфавитом, который мы и называем кириллицей.

Гипотеза о первичности глаголицы была выдвинута словацким ученым Шафариком еще в середине XIX века, и под нею было столько же научных, сколь и политико-религиозных оснований.

Святой Кирилл к тому моменту уже рассматривался как символ славянского единства и самобытности. И если бы он изобрел кириллицу, письменность православных народов, то получалось бы, что православие – это настоящее славянское христианство, что ни лично Шафарику, сыну евангелического пастора, ни западным панславистам, относившимся с подозрением к православной России, не могло нравиться.

Нейтральная, никого не касающаяся, не используемая уже глаголица (к тому же иногда начертательно совпадающая с латиницей) подходила на роль примиряющего западных, восточных и южных славян, православных, католиков и протестанов «аутентичного кириллова алфавита» куда лучше. А дальше высказанная авторитетом гипотеза перешла в стадию самоподдержки.

Хотя тезис «глаголица – кириллова азбука» встречается с неразрешимыми противоречиями. Миссия солунских братьев состояла в укреплении византийского влияния у славянских народов, среди которых уже использовалось письмо с помощью греческих букв.

Зачем св. Константину было «изобретать» вычурное непонятное письмо с латинскими элементами вместо понятного и ближе стоящего к греческому?

Как ученики почитаемого сразу после смерти как святого Константина-Кирилла осмелились бы, во-первых, уничтожить большую часть книг с изобретенным им письмом, а во-вторых, приписать ему азбуку, которой он не создавал?

Все это настолько противоречит известным нам фактам о миссии святых Кирилла и Мефодия, что гипотезу «глаголица – это кириллово письмо» можно считать невероятной.

В ее случае речь идет либо о докирилловском славянском письме, развивавшемся в Хорватии и Моравии, либо как раз о локальной переработке кириллицы, появившейся в результате гонений на нее немецких «трехъязычников».

Напротив, есть все основания полагать, что св. Константин-Кирилл изобрел для славянского языка именно ту азбуку на основе греческого алфавита, которую мы и называем «кириллицей», и с ее же помощью сделал первые переводы из Священного Писания и православного богослужения.

То, что дело обстояло именно так, подтверждают и археологические данные.

Св. Климент Охридский, ученик солунских братьев, которому глаголическая теория приписывает изобретение кириллицы, скончался в 916 году. К моменту его смерти распространение кириллицы было уже повсеместным.

В русском Гнездово, под Смоленском, в могильнике при крупном торгово-транзитном центре найдена древнейшая кириллическая надпись на территории России, выцарапанная на глиняном сосуде. Найденные в том же захоронении дирхемы датируются самое позднее 908 годом, то есть, с учетом скорости монетного оборота в тогдашней Восточной Европе, захоронение произошло в ближайшие к этой дате годы.

На амфоре четко выцарапаны несколько букв:«ГОРОУNА». Все эти буквы однозначно кириллические, со специфичным именно для ориентированного на греческий алфавит написанием, выдающем себя в частности в букве «а».

Некоторые споры идут только вокруг знака N (старокириллическое написание буквы «наш» – строго горизонтальная черта появилась в ней не сразу), некоторые видят в загогулине наверху букву «ш», и тогда надпись бы читалась как «горушна» (что толкуется как «горчица») или «горунша», другие видят в ней обычный охранный знак. Наиболее вероятно, перед нами обычная подпись на горшке: «Горуна». То есть этот сосуд принадлежал обладателю славянского имени Горун (распространенного в Болгарии).

Но все это детали. Важен сам факт. За десять лет до смерти мнимого «изобретателя» кириллицы св. Климента это письмо уже использовалось для тривиальных подписей на горшках, что означало как грамотность владельца, так и наличие вокруг – и в Болгарии, и в Гнездово – достаточного количества тех, кто может его прочесть.

Разумеется, такая скорость распространения этого письма в эпоху крайне малоинтенсивных информационных обменов, когда не было ни интернета, ни книгопечатания, причем распространения не в церковной и придворной среде, не в высокой книжности болгарского царства, а в повседневном купеческом обороте, говорит о том, что к моменту смерти Горуна кириллица была не нововведением еще здравствующего св. Климента, а уже более полувека повсеместно распространяемым наследием св. Кирилла.

В районе 910 года кириллические буквы добрались на горшке уже до северных окраин славянского мира.

С тех пор они там и поселились, и на них написаны уже не бирочки от товаров, а важнейшие произведения мировой литературы, включая ее величайшие романы.

Русский стал одним из универсальных языков мировой культуры, причем сделал он это не «вопреки» кириллице, а благодаря ей. Ни один из соседних латинографических славянских языков даже близко не достиг такой культурной интенсивности.

При всем уважении, Сенкевич – не Толстой, Гашек – не Достоевский, и даже Кафка написал по-чешски всего несколько писем.

Кириллица оказалась для русского языка своего рода охранной грамотой, засечной чертой,

которая выполняла одновременно две функции.

С одной стороны, сдерживала поток иноземных заимствований, перемалывала их, в результате чего интенсивно наполняемый под воздействием административного ресурса иноязычными словами наш язык их перемалывал или выплевывал.

Несмотря на все нововведения Петра Великого, мы говорим не «виктория», а «победа», не «конфузия», а «поражение», не «першпектива», а «проспект».

При этом наша кириллическая письменность требовала того, чтобы мы вытесняли иноземцев не «автохтонными» славянскими словами, каковых в латинизированных славянских языках порой и поболе будет, а лексиконом высокой древнерусской литературы, церковнославянизмами, то есть наследием Кирилла, Мефодия и их продолжателей как переводчиков и творцов православной славянской культуры.

При этом и полезные нашему языку заимствования мы можем себе позволить не отвергать именно благодаря кириллической перекодировке.

Потому что, будучи записаны кириллицей, они тем самым уже наполовину русифицируются, перестают торчать иноязычными вкраплениями, как, к примеру, бесчисленные латинизмы в польском.

Наша кириллическая азбука – это декларация нашей цивилизационной независимости, тот волшебный барьер, который ограждает святыню русской речи от растворения в глобальном «пиджин-инглише».

И именно поэтому кириллицу столь отчаянно ненавидят – в том числе и в России, в том числе и вроде бы русские люди, которые, однако, свято уверены в том, что у «белых западных богов» все устроено лучше.

Сколько тонн яда и чернил излито на трактаты об «уродливой корявой кириллице» и о том, как славно было бы заменить ее латиницей.

Один раз, впрочем, в эпоху, когда бесы разгулялись по Русской земле особенно вволю, почти попытались.

В ноябре 1929 года Наркомпрос Луначарского создал специальную комиссию по латинизации русского языка. Задача была прописана четко – дерусификация, деклерикализация, разрыв с алфавитом, который «является алфавитом самодержавного гнета, миссионерской пропаганды, великорусского национал-шовинизма... алфавитом национал-буржуазной великорусской идеологии». Комиссия решила «признать... что переход в ближайшее время русских на единый интернациональный алфавит неизбежен».

Только латинский алфавит соответствует задачам истинного интернационализма

(то есть дерусификации), сообщал в 1932 году в книге «Латинизация – орудие ленинской национальной политики» некий Хансуваров.

Впрочем, в 1933 году, обнаружив приход в Германии бешенных национал-реваншистов, советские вожди задумались: а что если пролетарии, не имеющие отечества, не захотят защищать и свое большевистское начальство?

И начался пусть ограниченный, но разворот в сторону «советского патриотизма» от интернационалистического космополитизма.

Латинизаторские проекты прикрыли. Вместе с ними прикрыли и движение эсперантистов, адептов «универсального языка» на латинской основе, которые на вопрос «Кто ты?» гордо отвечали "satan", то есть член SAT – Всемирного Безнационального Союза.

Политбюро приняло решение кириллизировать даже те языки нацреспублик, которые были до этого в рамках ленинской национальной политики столь же принудительно латинизированы.

И вот сегодня тот же Казахстан возвращается как якобы к своему «наследию» к кривляниям и ужимкам советской латинизации, с 1929 по 1940 год действовавшей в автономной, а с 1936 года – союзной (расчленять Россию на части советские вожди не забывали, даже играя в патриотов) республике.

Трудно даже представить, какой уровень функциональной неграмотности и какая степень культурного дефолта ждет новое поколение казахов.

Большая часть литературы художественной и научной, созданной на казахском языке за эти годы, будет полностью упразднена. Игра слов в названии романа классика казахской литературы (еще живого и протестующего против латинизации) Олжаса Сулейменова «Аз и Я» будет непонятна его соплеменникам, поскольку ни об «Аз», ни о «Я» они уже ничего знать не будут.

Приведет это к еще большему понижению статуса казахского – к чему он будет вообще, и не проще ли будет сразу же перейти на английский, надеясь на то, что возьмут сразу в «Асашай».

Впрочем, что нам до Казахстана (ну, кроме судьбы живущих там миллионов русских, которые тоже окажутся в ситуации языкового прессинга), если на нашей суверенной территории, в Татарстане, нет-нет да возобновится ползучая латинизация, несмотря на многократные запреты, наложенные федеральным центром, включая Конституционный суд.

И всюду одно и то же:

кириллица мешает слиться с «цивилизованным миром».

В представлении фанатов латинизации она не сохраняет национальные языки, а, наоборот, стирает их в правильном направлении – английском, в то время как кириллица стирала в «неправильном» – русском.

Вопрос о кириллице оказывается, таким образом, не вопросом об алфавите и экономии бумаги. Вообще в целях экономии лучше не ограничиваться алфавитом, а сразу начинать борьбу с флексивной природой русского языка – вспомните шутку про десятки русских слов, переводимых на английский как run.

Это и не вопрос об эстетике букв. Эстетика вообще вещь зачастую субъективная – я знаю мало более прекрасных букв, чем ненавидимая декириллизаторами «Ф».

И если говорить о красоте, то нужно вести речь о том, чтобы наш гражданский шрифт вернулся от послепетровской и большевистской огрубелости к своим изысканным славянским корням, чтобы в него вернулись ижицы и юсы. Чтобы наши дети могли читать древнерусские и славянские тексты свободно, без переучивания.

Вопрос о кириллице – это вопрос о существовании или несуществовании Русского мира, русской цивилизации.

Русский мир – это пространство, на котором главенствует кириллица, необоримой стеной противостоящая любому другому господству, любой другой цивилизации, облекающей свои глобалистские притязания и в форму экспансии алфавита.

Но мы сохраним тебя, русская речь, великое русское слово.