«Многие художники не любят замечаний, они тут же начинают рвать тебя на куски или вообще не слышат. Соответственно, творчество таких ребят находится в одной точке − точке самовлюбленности. Обратная связь инициирует развитие».
— Бато, расскажите, пожалуйста, что повлияло на ваше решение стать художником?
— Обоняние. Запах скипидара, масла, аппетитно выдавленные краски из тюбика… Это просто нравилось — на всех уровнях чувств. Как можно в детстве что-то решить или пожелать кем-то стать? Думаю, никак. В данном случае мне повезло с напористостью моих родителей. Люблю таких родителей — они, неискушенные, со всей беззаветностью сопровождают обучение своих детишек. А если ваши родители художники, то вам не повезло — будете сами карабкаться и выбирать свою судьбу. В итоге — упущенное время.
Помню, я хотел стать врачом и ждал передачу о здоровье. А старший брат ходил в «художку», пока зимой чуть не попал под троллейбус. Сейчас он хирург, ну, а я сами знаете кто. Мечта мамы сбылась: один из ее детей все-таки стал художником! Ну и, поступив в итоге в МСХШ, я там приобрел друзей — рисовальщиков и живописцев от Бога.
Опять просто повезло. Или же это невидимая рука судьбы… До сих пор говорю, что художники — это счастливые люди!
— Интересно, картины какого художника произвели на вас наибольшее впечатление в детстве?
— Рисунки Рубенса. Нет, ещё раньше в первом классе 40-й школы в Чите, выбежав на перемену, вдруг обнаружили художника, который писал на стене картину маслом по рисунку углём. Мощными мазками лепилась фигура молодого Ульянова на фоне пейзажа. Вот это и есть подвиг художника и мощное воздействие искусства на неокрепшие души! Забегал два года назад в родную школу в надежде увидеть хоть следы закрашенных картин — ни следа! Добросовестно отбрили стену под ноль. Только и остаётся ударяться в воспоминания.
— А если серьезно, кто повлиял на ваш дальнейший выбор художественного направления — импрессионизма?
— Никто. Реальность, которая нас окружает: она, в основном, — в стиле импрессионизма. Пишу, что вижу, и это логически «выезжает» на этот стиль. Иногда встречаю в природе вставки абстрактного искусства, или сурового реализма, или чистой графики… Все стили, которые существуют, реально присутствуют в окружающем нас мире, потому они и возникают, как бесконечные языки исчезнувших народов. Мы разными языками говорим об одних и тех же явлениях.
Искусство так долго шло к пленэрной живописи в стиле импрессионизма — и одним махом перечеркнуло это достижение, заявляя о тупике направления. Отчасти это заявление является горькой правдой. Многие считают именно реализм древом, от которого идут в виде ветвей тупиковые ответвления. Мне иногда кажется, что по мере внутреннего роста художник постепенно поднимается по ступеням до абстрактных понятий, то есть стиль на данном этапе определяет его уровень взросления.
— Как вы считаете, насколько импрессионизм отвечает запросам нынешнего времени?
— Это рудиментарное явление. Само отвалится. Вот недавно в Китае был запрос времени — в каждую квартиру по картине. А у нас этот запрос выливается в тот момент, когда художник, пораженный аллергией от разбавителя, бежит на природу дышать свежим воздухом. Называется это «запрос пленэром».
А природа тысячелетиями дышит художнику в лицо в стиле импрессионизма и не думает менять этот стиль. Получается, что импрессионизм всегда отвечал, отвечает и будет отвечать запросам времени — нравится вам это или не нравится.
— Импрессионизм Клода Моне чем-то отличается от современного импрессионизма?
— Отличается тем, что Моне более современен. Люди это чувствуют и тянутся к нему, чтобы подышать чем-то современным! Абсурд! 120 лет назад ощущение современности более реально, чем сейчас. Это опрокидывает понятие о трех временах — прошлом, настоящем и будущем! Современное мы понимаем как что-то очень новенькое в настоящем миге, или как связку настоящего времени с будущим. Это говорит в пользу духовности искусства, и понятие современности приближается к понятию духовному.
Моне настолько обобщил и осовременил рисуемый объект, что современные художники не могут подняться до этого уровня обобщения. Посмотрите его Венецию — как будто ты это завтра увидишь ее с этим влажным вечерним воздухом и разлитой поэзией грусти, переданной Моне. А пирамидальные тополя, недавно обнаруженные в чьей-то коллекции — это же будто вчера написано! И на них нет налета пошлости нашего времени. Вот почему такая долгая предсмертная агония у импрессионизма. Может, мы так видим из-за физического устройства глаз… Все мироздание так видело, видит и будет видеть, а художники так увидели в конце XIX века — изумительное достижение!
— И все-таки, со времен Моне импрессионизм претерпел какие-либо изменения?
— Да. В творчестве Коровина и Грабаря. В данный момент импрессионизм переходит в абстрактный импрессионизм.
— Бато, а кто из художников вам наиболее близок сегодня?
— Наверное, те, кто человечен и чьи работы не разрушают законы мироздания. Например, Абрам Архипов и иже с ними.
А вообще это сейчас для меня неактуально, так как творчество движется, как шар и отвлекаться нет времени. Если честно, то никого не могу вспомнить. Все близки, если есть интересное решение в работе. Это как информация, которую сознание постоянно сканирует и что-то да вытаскивает на полку длительного хранения. Ищу искренность, потерявшуюся при штурме стен академизма, особенно, у детей и бабушек, впервые взявших кисточку.
— Бато, вы расписывали Храм Христа Спасителя в творческой группе под руководством Е. Н. Максимова, затем, в 2004 году, сами руководили работами в храме Казанской иконы Божией Матери Казанского вокзала. Вы считаете, что импрессионизм не дает вам до конца реализовать себя как художника?
— Я не импрессионист, я помесь померанца с чихуашкой. Нахожусь в том месте дерева, где ветви начинают расходиться, и питаюсь соками всех ветвей. То есть я эклектик, самый банальный. Да, это называется абстрактный импрессионизм! Это мне близко.
А в работе в группе Евгения Николаевича повезло всем. На росписи позвал меня Саша Ермаков, мой однокурсник. Так жизнь и поменялась в корне. Я переехал с семьей из «солнечного Забайкалья»… Объект был фантастического масштаба, и опыт, оттуда «вынесенный», трудно оценить. Появилось чувство локтя, правильное ощущение изменения цвета на огромных расстояниях.
На Казанском вокзале мы пытались писать на натуральных пигментах и камнях. Связующим был акриловый разбавитель, который не убил ощущение фрески. Эту неожиданную технологию предложил Юрий Козловский, который также работал в нашей бригаде. Здесь я себя реализовал как бригадир. Многие роптали — мол, ведешь себя как барин. Заигрался, видать, и «раскомандовался»… Друзья усмирили.
— Что вас как художника привлекало в этой работе?
— Стенопись дает возможность по-другому мыслить, более глобально оперировать пятнами, выходить на огромные фигуры и сюжеты. Это и привлекает. Ну, а что значит реализоваться как художник? Быть счастливым в своей профессии! Вообще, работа в храме — это космос. Чего только не произойдет во время росписи: семьи разрушаются и находятся, друзья, подравшись, мирятся…
— А с вами что-то произошло необычное, что-то, что изменило вас, ваше отношение к жизни?
— Долго искал на полках памяти и понял… что я до сих пор жив! Не развелся с женой и не потерял любимую семью. Когда был бригадиром в команде, участвующей над росписями в храме Казанской иконы Божьей Матери на Казанском вокзале, пытался всю деятельность сделать «прозрачной». Художники остались довольны. Видимо, ничего не произошло, так как я не изменился и остался таким, каким был: мало пощусь, утренних и вечерних правил не выполняю, редко причащаюсь. Остался прежним грешником!
Бывает, правильные слова пронзают тебя, и ты меняешь отношение к миру. Работа в храме меняет человека тогда, когда он работает во Славу Божию. Такие случаи бывали, и ощущение удивительное возникает: начинаешь слышать себя, и мысли о мире исчезают. На святой горе Афон каждой травинке радуешься. Иногда думаешь: как так случилось, что тебя окружают такие потрясающие друзья, знакомые… Может, чудо не в том, что мы меняемся, а в том, в каком чудесном мире мы живем, и что это осознание постепенно вытесняет все лишнее.
— Что самое трудное и самое интересное в работе в храме?
— На этот вопрос нет ответов. Наверное, утром вставать и бежать в автобус, который катит 30 км до села Недельное. А самое интересное — это когда бригада ждет вечера. А роспись — это рутина, и когда кто-то капает сверху с лесов краской тебе на написанный сюжет.
— А где вам лучше всего работается?
— На академической даче им. И. Е Репина и в Гурзуфе, в старом городе, который в октябре 2017 года будет разрушен прокладкой очередной трассы для подвоза строительных материалов. Херсонес удивителен по красоте. Красиво там, где есть вода.
Оценил 1 человек
1 кармы