АНТУАН ВАТТО. МАСТЕР ГАЛАНТНОЙ ЖИВОПИСИ

Ватто первым сделал достоянием искусства бесхитростную истину, что можно благоговеть смеясь, радоваться печалясь, наслаждаясь грустить.

Жан Антуан Ватто, сам того не ведая, оказался родоначальником целой эпохи рококо и вошел в историю единственным художником с таким званием, как «живописец галантных празднеств».
Ватто прожил коротко, странно, плодовит не был, сюжеты выбирал как бы ни про что.
И оставил после себя изысканный шлейф небольших холстов и дощечек, за чарующей завесой смыслов которых, как и за кружевом домыслов о самом художнике, вот уже более двух веков человечество по-прежнему тщетно пытается рассмотреть этого бесконечно одинокого Ватто.

Чем цепляют эти расплывчатые миражи Ватто, в которых нет ни величавой гармонии Рафаэля, ни благородной логики Пуссена, ни хирургии душ Рембрандта.

– Почему его игрушечно-фарфоровые герои столь прочно внедряются в память?
– Почему не наскучивают, хотя будто лицедеи одного и того же незатейливого театрика в сотый раз проигрывают перипетии одной и той же незамысловатой пьесы одного и того же средней руки драматурга на фоне все тех же искусственных декораций?
– И наконец, как им, казалось таким безжизненным, удалось заселить целую страну, которой никогда не было и нет на карте мира, страну Ватто?

Жан Антуан очень легко заводил нужные знакомства.
Вернее, он их даже и не ждал, и не просил ни у кого помощи.
Он просто вел себя так, что люди готовы были эту помощь оказать.
Они были готовы предоставить и стол, и кров, и мастерскую, лишь бы Ватто работал.
Но художник словно не умел и не хотел пустить корни, хотя к тому времени он уже мог обзавестись собственным домом, и достаточно богатым.
И тем не менее он все время скитался, отвечая переживающим за его судьбу людям, мол на худой конец найдется какой-нибудь угол в какой-нибудь богадельне.

Однажды Ватто оказал покровительство самый богатый человек Франции, Пьер Кроза, но Жан Антуан пренебрег и этой связью.
И так же, как метались его работы, так же метался и Ватто.
Самое крупное переселение его творений случилось в эпоху правления в России Екатерины Второй.

В это время в Париже послом России был граф Голицын, и он смог договориться с наследниками о приобретении всей коллекции Кроза.
Так в 1772 году эта коллекция и приехала в Россию и стала основой Императорского Эрмитажа, а вместе с нею пришли и работы Ватто. Россия Ватто узнала и очень полюбила.
Французы же до сих пор кусают локти и считают совершенно справедливо, что такая расточительность, как продажа огромной коллекции Пьера Кроза стала невосполнимой утратой для французского искусства.

Жан Антуан жил и творил в эпоху лицедейства, чьим мерилом стал театр.
А Франция времен Ватто – фарс.
Менялись короли, менялись их фавориты, младенцев вносили на руках на престол, а за них правили регенты.
Народ нищал, роптал, искал выхода ярости и находил в итальянской комедии масок.
Власти ненавидели площадных фигляров.
В Версаль текли жалобы и dell’arte периодически запрещали, формально – за непристойность, фактически – за прозрачность намеков на власть.
Но как говорят французы: «припрятанный хлеб возбуждает аппетит».
А Ватто любил наблюдать не только за актерами, но и за публикой.
Для него все было сценой.

Одна из самых загадочных работ Ватто — его потерянный гигант «Жиль».
Единственная статичная фигура взрослого мужчины с лицом дитя заполняет всё пространство.

Французский Жиль, он же итальянский Пьеро, – персонаж все той же комедии dell’arte.
А Жиль у Ватто — герой с трагическим подтекстом.
Это уже не та игра в меланхолию этакого игрушечного мальчика для битья, где под маской вроде ничего и нет.
У Ватто есть, и художник будто стремится уязвить зрителя несовпадением ширмы и души.

Картины Ватто замкнуты сами в самих себе.
Мазки сдержанны, едва заметны.
Работал Жан Антуан блеклыми полутонами, создавая эффект рождения оного цвета из другого, за что его и упрекали современники, считая, что он, очевидно, не чистит свою палитру.
У Ватто, действительно, конкретный цвет – редчайшая редкость.
Так в «Капризнице» все многообразие оттенков черного он постепенно вывел к белоснежному.
А в «Святом семействе» впервые прибег к приему колористического эха.
Каштановый плащ Иосифа справа отсылает к скалам слева, а синее платье Марии рифмуется с напряженной синевой неба.

Актёры Французского театра. Около 1711–1712

Техники наложения краски у Жан Антуана уникальны.
Он писал почти прозрачным слоем, а краски разводил настолько жидко, что кажется они текут.
Живописная основа – холст, часто – дубовая доска, реже – медная пластина.
Грунты накладывал тонко, добавляя в них белила, композицию размечал графитом.
Персонажи живописец прорабатывал тщательно.
Одну головку мог нарисовать десятки раз.
Кочевые персонажи – легко узнаваемая особенность метода художника. Например, мужчина с гитарой, дама с нотами из «Гаммы любви» переселяются из картины в картину, как и всевозможные вариации дам со спины.

Ватто часто вводил фоновых персонажей по принципу «третий лишний».
Вроде ненужный зритель, но он резонер.
Костюмам на картинах мастера и вовсе нет аналогов.
Такие платье в его эпоху и вовсе никто не носил.
Все они придуманы Ватто.
В рисунке живописец использовал уголь, мел, бумагу предпочитал тонированную.
Удачные наброски подшивал в альбом.
Все, что не нравилось, шло в топку.

Самый известный автопортрет Ватто сохранен в гравюре Буше.
Он безжалостно точен, но это не публичный самоанализ, это прятки от себя самого.

Жан Антуан отличался беспокойным и изменчивым нравом, не умел подличать, был доверчив, с незнакомцами скован, неловок.
Отчасти мизантроп, он никогда не был доволен ни собою, ни окружающими.

Портрет Антуана Ватто. Розальба Каррьера (Каррера) • 1721

С трудом прощал как свои, так и чужие слабости, но по природе был мягок. Все схватывал на лету, говорил мало, только по делу, ясно и отменным языком.
Читал запоем. Книга была единственным его развлечением в часы коротких досугов. В работе отличался усердием и молча сносил все страдания.

Ватто не имел ни врагов, ни подруги, ни детей, ни собственного пристанища, ни постоянной мастерской.
Зато денег было больше, чем он мог успеть потратить.
Не вел им счета, не ценил, и больше всего на свете боялся зависимости.

Родина Ватто – Валансьен, маленький городок на севере Франции, знаменитый на весь мир тончайшим кружевом.
10 октября 1684 года кроху Жана Антуана крестили в местной церкви. Его мать Мишель Ларденуа была женщиной мягкой, а вот отец Жан Филипп, будучи отменным кровельщиком слыл человеком грубым, пьяницей и дебоширом, но зарабатывал прилично, поскольку в семье росло четверо детей, и он исправно платил за их обучение и первым заметил тягу сына к художествам.
Мальчика определили в мастерскую Жака Жерена, но, когда в 1702 году Жерен умер, Ватто старший в финансировании дальнейшего обучения отказал.

Любовная пара и менестрель с гитарой. 1713-1715

Сын оказался упрямцем и двинулся в Париж.
От Валансьена до Парижа в добротном рессорном экипаже день пути. Жан Антуан шел несколько недель.
Почти не ел, спал в придорожных канавах, денег не было.
А Париж в начале восемнадцатого столетия был невелик, блестящ и опасен.
На полмиллиона жителей приходилось сорок тысяч профессиональных воров.

Черные ночи, как на передовой.
Любой переулок чреват кинжалом в спину.
Лишали жизни легко, повсеместно и ни за что.
Профессия наемного убийцы была престижна, а еще Париж «благоухал» гнилью овощей и рыбы с рынков, навозом и помоями, тиной с Сены, кислым вином из кабаков.
Ни вони, ни смертей Париж не замечал.
Без угла, без плеча, без единой монеты, с желудком, что скручивали голодные спазмы, бродил Ватто по берегам Сены.
Прятался от непогоды под портиком собора Нотр-Дам.

Однажды Жан Антуан набрел на лавки и мастерские, где торговали кичем.
Устроился и начал получать чуть более трех франков и миску супа ежедневно.
А для редких часов досуга у него был карандаш и маленький альбомчик, лавки с гравюрами и нищий Париж весь к его услугам.
В одной из лавок на дурно одетого молодого человека обратил внимание владелец, купец Мариэтт.
Юношу пригласил, усадил, величал месье, кормил сытными обедами, предоставил возможность часами перебирать эстампы старых мастеров и, по одной из версий, навел на Ватто известного художника-декоратора Клода Жилло.
Тот предложил юноше место ученика, полный пенсион и право работать самостоятельно.

А вскоре в жизнь Ватто вошел Клод Одран, главный хранитель коллекции люксембургского дворца, обладатель тонкого вкуса и доброго нрава, а вместе с ним работы по оформлению Версаля и Фонтенбло, доступ к картинам Рубенса.

Потом будут конкурс Парижской Академии, первый приз, но не Гран-При, а значит невозможность обучения в Риме, хандра, уход от Одрана, возвращение в Валансьен и к солдатской теме.

1712 год.
Ватто 28 лет.
Вновь Париж.
Внимание к его конкурсной картине прославленного парижского мэтра Шарля де Лафосса и его слова, как мед:
«Милый друг, вы не осознаете силы вашего таланта и не слишком в себе уверены, поэтому поверьте мне, вы знаете больше нашего, и мы признаем, что вы можете содействовать славе Академии.
Исполните необходимые формальности, и мы станем считать вас своим».
Формальности сложились.
Жан Антуан стал кандидатом в действительные члены Академии.

В 1717 программное «Паломничество на остров Киферу».
Писал пять лет против традиционных двух.
Сам выбрал сюжет, что было беспрецедентной милостью академиков, которым в срочном порядке пришлось придумывать для Ватто еще и новую живописную категорию.
Ни в одну из существовавших номинаций дарование Ватто не вписывалось.
Так и появилась категория «мастер галантной живописи».

Какая нелегкая понесла человека с таким тяжелым поражением легких на острова туманного Альбиона, остается загадкой.
Что он забыл в этой промозглой Англии, которую французы находили страной со скверным климатом и дурной кухней.
Но зимой 1719 года Жан Антуан отправился в путь.
Измучился. Языка не знал. Поселился в доме поклонника и подражателя Филиппа Мерсье.
Тот стал переводчиком, таскал по приемам. Ватто наобщался до тошноты, но именно в Лондоне он впервые перестал ощущать себя нахлебником богатых меценатов.
Английские коллекционеры не были избалованы зависимостью от их кошельков живописцев и испытывали к Ватто искреннее почтение.

Но Ватто вернулся в Париж.
Работал рывками, то через силу, то лихорадочно.
Попросил приюта в доме своего друга, торговца картинами и предметами антиквариата, и исполнил свой последний и гениальный каприз «Вывеска лавки Жерсена».
Картина написана за семь коротких сеансов.
Писать Жан Антуан мог только в утренние часы, сил было мало.
Писал для улицы и выставил на улицу.
На вывеску ходил дивиться весь Париж.

Весной 1721 Ватто съехал от Жерсена, подыскав себе местечко в Ножан-сюр-Марн.
Перевез целый ворох театральных костюмов в качестве реквизита. Написал для местной церкви «Распятие Христа».
Сжег по настоянию аббата картины фривольного содержания и разделил рисунки между теми, кто был ему дорог.
А за минуты до агонии пришел в ярость от бездарно вырезанного креста, воскликнув:
«Как можно было так неумело изобразить моего Господа».
Ватто погиб на руках Жерсена.
Ему было 36 лет.