Довольно с нас трусов Навального, поговорим лучше о дамских панталонах / Из истории пурим-шлюх (+18) ...
Эпиграф :
Девица Бланш Гандон
Мила со всех сторон,
Особенно прелестна,
Она без панталон!
Иллюстрации из франкмасонских журналов (+18)
Ее абсолютно голую шестеро лакеев торжественно внесли на гигантском подносе. Так новые русские XIX века встретили моду на канкан. Отдельное мерси, мадемуазель Гандон.
Вплоть до середины XIX века россияне мужского пола могли лицезреть женские ножки лишь в супружеских спальнях и в альковах любовниц. На выручку пришли канкан и кафешантан.
В начале 1830-х Париж захватила эпидемия канкана. Этот энергичный с алжирскими корнями танец, который еще называли парижской кадрилью. Свой законченный, ныне классический вид, канкан получил в музыкальной интерпретации модного композитора Жака Оффенбаха. Это под его ныне известную каждому мелодию галопа в финале оперетты "Орфей в аду" (1858) на сцене выделывали фортеля ногами и трясли туниками древнегреческие боги и их подружки. Поначалу темп буквально шокировал слушателей. Пройдет немного времени, и именно такое, нарочито вульгарное, близкое к эротике исполнение канкана заживет самостоятельно, а трюки с юбками станут обязательны.
Где-то до начала 1860-х в России канкан был запрещен. Но затем власти дали слабину. Явление модного заграничного танца в доселе почти пуританской стране эффект вызвало, как спустя сто лет рок-н-ролл. Кафе и кофе стали вторичны, а наибольший интерес представлял собственно кафешантан с его канканами.
Одно из первых подобных заведений открылось в петербургском пригороде, в Новой Деревне, на площадке увеселительного сада ресторатора Излера. Официально он назывался "Воксал искусственных минеральных вод", а в простонародье именовался "минерашками". На сценической площадке сада выступали гастролирующие французские шансонетки, самой известной из которых была певица Луиза Филиппо. Несколько сезонов она срывала аншлаги, неизменно исполняя одну-единственную песню "Любовь", в которой, как писал в 1872 году рецензент "Санкт-Петербургских ведомостей", "и слов почти нет, кроме "Oh Robin! oh la la, ola li! oh la la и т. д."". В данном случае дело не в том, что исполняла, а – как исполняла. Цитируя прессу: "производила на сцене бесстыдные телодвижения".
Приблизительно в то же время в столичном Михайловском театре, где постоянно играла французская драматическая труппа, была поставлена моднейшая оперетка "Прекрасная Елена". Публика валом валила поглазеть на исполнительницу главной роли Огюстину Девериа, которая не блистала вокальными данными, зато была откровенно эротична.
Собственные, отечественные специалистки по акробатическому задиранию ног и трюкам с юбками появятся много позже, но и тогда они не смогут в полной мере конкурировать со своими французскими товарками. И дело здесь вовсе не в профессионализме последних – пресыщенная публика желала лицезреть на эстраде исключительно иностранок. "Чего я буду глазеть на свое русское, ты подавай мне хранцуженок, тильянок, гишпанок и прочую нехристь!" - так описывал типичные требования кафешантанных посетителей куплетист Юлий Убейко.
Париж продолжал оставаться для россиян синонимом изящного вкуса. При этом французским гастролершам пришлось столкнуться с особой спецификой русских увеселительных заведений. Если у себя на родине они имели четко прописанный график работы (французские кабаре закрывались строго в полночь), то в Петербурге и Москве заведения работали до последнего клиента. Поэтому всякой кафешантанной певице в договоре указывалось, что она не имеет права уходить из кафешантана до окончания торговли. Равно как не должна отказываться от приглашений поужинать с клиентами не только в общем зале, но и в отдельном кабинете. Вот так.
И уж, конечно, подлинный испуг испытывали все впервые приезжающие в Россию гастролерши, сталкиваясь с еще одной традиционной русской забавой: в порядке вещей считалось в самый разгар зажигательного танца выскакивать из зала на сцену в нетрезвом виде и, вклинившись в шеренгу девиц, продолжать шоу в стилистике танцевального караоке, лихо выдавая трепака, ходя в присядку, горланя непристойности и осыпая танцовщиц ворохом ассигнаций. А как вы хотели?
Впрочем, отдельные иностранки принимали подобные правила игры вполне охотно. Например, в 1868 году та же самая Огюстина прогремела на всю столицу своей эпатажной выходкой: во время устроенного в ее честь званого ужина в доме известного петербургского адвоката ее, абсолютно голую (бриллиантовое колье на шее — не в счет), но при этом гарнированную орхидеями и пармскими фиалками, шестеро лакеев торжественно внесли в столовую на гигантском серебряном подносе. Говорят, некий полицейский чин, ведший дело казенных растратчиков, выбросивших бюджетные деньги на актриску, сказал ей на это: "В нашем климате так и простудиться недолго".
Замять скандал не удалось – контракт с госпожой Девиера был расторгнут, и она вынужденно вернулась в родной Париж, где сценического успеха не сыскала. Но вот мода на a-la Девиера экзотику прижилась в России надолго. Слово современнику:
"Когда кончалась многодневная безобразная попойка приезжавших на Макарьевскую ярмарку богатых купцов и когда потерявшие голову моты не находили никаких новых ресторанных развлечений, считая, что все ими видено и испытано, то обращались к своеобразной "экзотике". Требовали особое блюдо, не входившее в меню. Официанты и распорядитель вносили в отдельный кабинет, специально имевшийся для этой цели громадный поднос, на котором среди цветов, буфетной зелени и холодных гарниров лежала на салфетках обнаженная женщина. Когда ставили эту "экзотику" на стол, начиналась дикая вакханалия. Стриженные в кружок, длиннобородые "первогильдийцы" в сюртуках, почти достигавших пят, и в сапогах "бутылками" приходили в неистовый восторг, кричали "ура", пили шампанское и старались перещеголять друг друга в щедрости. Под гром оркестра они засыпали "Венеру" кредитками, поливали вином и т.п., наперебой закусывая окружавшими ее явствами. Так продолжалось иногда час, два и более..." (ист. – Евг. Иванов, "Меткое московское слово. Быт и речь старой Москвы", М., 1985)
К слову, сбить ножкой пенсне с носа подгулявшего посетителя — трюк, которым владели многие профессиональные канканетки. Как пелось в популярной песенке того времени:
Франтику съ картинки
Любо будетъ мнѣ
Кончикомъ ботинки
Съ носа сбить пенснэ!
Не меньшей, чем Огюстина, популярностью у петербургских мужчин, пользовалась еще одна французская специалистка по retrousser ("искусство показа ног") – мадемуазель Бланш Гандон. Настолько юная, что ангажементы за нее подписывал ее отец. Скандальная популярность француженки была столь высока, что ее имя контекстуально упоминалось даже на страницах художественных произведений. Так, у Салтыкова-Шедрина в "Помпадурах и помпадуршах" читаем: "он в каких-нибудь три-четыре года напил и наел у Дюссо на десять тысяч рублей и задолжал несколько тысяч за ложу на Минерашках, из которой имел удовольствие аплодировать m-lle Blanche Gandon." Упоминает юную актрису и русский прозаик Николай Гейнце. Один из персонажей его романа "Герой конца века" констатирует: "Blanche Gandon со своею "La chose" делает юношей дряхлого старика. Недаром весь Петербург съезжается теперь к Бергу по вечерам… Седина и обнаженные от волос головы блестят по всему театру вперемежку с золотом военной молодежи".
Как-то раз в ходе выступления в модном саду развлечений "Аквариум" с девицей Гандон произошел конфуз, попавший во все газетные хроники. А именно: исполняя песенку, она задрала ногу так высоко, что "потеряла равновесие и, упав задом к публике, оставалась в лежачем положении, выделывая различные телодвижения". Разумеется, вся публика пришла в небывалый восторг от лицезрения девичьей филейной части. Вся, за исключением надзирающего за порядком в зале полицмейстера.
Возмутившись увиденным бесстыдством, он составил протокол и передал дело в суд. Разбирательство было тщательным. Адвокат настаивал, что намерений эпатировать публику у актрисы не имелось. Дескать, запутавшись в юбках, она упала и не продолжала дрыгать ногами в такт музыке, а всего лишь безуспешно пыталась подняться. Ничья нравственность при этом якобы не пострадала, так как актриса была в панталонах, кои панталоны были продемонстрированы судье в качестве вещественного доказательства. Панталонные доводы судью потрясли, но не убедили: мадемуазель Гандон была приговорена к штрафу в 150 рублей.
Ну, а в Петербурге тотчас получила хождение песенка с рефреном:
Девица Бланш Гандон
Мила со всех сторон,
Особенно прелестна
Она без панталон!
А Салтыков-Щедрин написал в своем "Дневнике провинциала в Петербурге": "Если приучить молодых людей к ежедневному рассмотрению девицы Гандон, то умы их будут дремотствовать, но дремотствовать деятельно".
ws
Оценили 24 человека
51 кармы