«С высокой уверенностью говорю: в 2020 году в России начнется политический кризис»

«С высокой уверенностью говорю: в 2020 году в России начнется политический кризис»

Ждать ли в России революции? Интервью с Валерием Соловьем

14 июля мир вспоминает Великую французскую революцию, она началась 230 лет тому назад. Можно ли сказать, что революции, меняющие государственный строй, остались в прошлом? Так считают не все. Почему революция возможна в России, приведет ли она страну к процветанию, куда девать нынешний политический класс — на эти и другие вопросы рассуждает в интервью Znak.com доктор исторических наук, политический аналитик Валерий Соловей.

— Сегодня на родине революции во Франции вряд ли кто-то всерьез готовится к ней. Но в России, где революция стала источником многих проблем, по-прежнему овладевает умами. Хотя и Европа, и Россия сталкиваются с кризисами, но там никому не приходит в голову решить их с помощью революции, а у нас — снова появились революционные ожидания. Как вы объясните этот парадокс?

— В странах, которые мы называем развитыми, достигнуто устойчивое состояние общества, политики и экономики. Там сложился базовый консенсус по поводу того, что это состояние является желательным, что его можно модернизировать, но его не следует менять кардинально. В России такого консенсуса нет. Но зато усиливается желание нарушить статус-кво, чтобы прорваться к этому состоянию. Как правило, подобное ощущение связано с глубокой неудовлетворенностью действующей властью и ощущением того, что власть не в состоянии решить ни одной из актуальных проблем. Так что лимит на революцию не исчерпан. И не только в России, но и в значительной части современного мира.

— Сегодня возможная революция для России — это следствие ошибочной политики властей или жизненная необходимость для социально-политического прогресса?

— Есть исследование Дэниела Трейсмана. Оно показывает, что в 2/3 случаев революции являются следствием ошибок самой власти. И только во всех остальных случаях речь может идти о так называемых объективных предпосылках, которые закономерно привели к революции. Но в целом дорогу к революции прокладывают не революционеры, а сама власть в результате — давайте здесь воспользуемся левой риторикой — своей антинародной политики. Если власть вступает в конфронтацию с базовыми интересами и потребностями общества, то она сама себе готовит революционные потрясения или как минимум серьезный политический кризис.

Что будет после революции, никто не знает, это непредсказуемо. В некоторых случаях революция действительно способствует прогрессу. Но, честно говоря, не сразу. После любой революции, даже мирной, государство вступает в полосу дезорганизации. Вопрос в том, как быстро из нее удастся выйти и встать на путь тех прогрессивных потенций, которые заложены в революции. Нередко приходится надолго застревать в промежуточном состоянии. Что-то похожее сейчас случилось на Украине. Майдан был типичной революцией. Причем это был уже второй этап буржуазно-демократической революции. Первый назывался «оранжевой революцией». Но в итоге революция не была завершена, во многом потому что украинская элита не смогла реализовать ее потенциал.

— Революция возможна тогда, когда между классами возникает антагонизм. По крайней мере, в марксистской теории так. Вы наблюдаете где-то антагонизм в нашем обществе?

— Противоречия между властью и обществом приобретают непреодолимый и неразрешимый характер. Власть не готова к самомодернизации и реформированию стиля взаимоотношений с обществом. Мне приходится общаться с людьми, которые и есть власть, так вот в последнее время они оценивают ситуацию как чреватую социальным катаклизмом. Они лишь расходятся в оценке сроков, когда это может произойти. Я подобных апокалиптических настроений за последние несколько лет не припомню. Причем речь идет о самом высоком уровне элиты — и политической, и деловой.

— Какие конкретно социальные группы вступают в антагонизм с властью? Я, если честно, не наблюдаю. Претензии есть, но назвать это антагонизмом язык не поворачивается.

— Все! Это удивительная способность российской власти настроить против себя всех. Посмотрите, что происходит с мелким и средним бизнесом. По нему, образно говоря, сейчас идет асфальтовый каток: все время появляются новые поборы типа каких-нибудь онлайн-касс, юридические лица ликвидируются и так далее. Крупный бизнес «закошмарен», он помалкивает и покорно кивает. Как показывает опыт Майкла Калви, Давида Якобашвили, Сергея Петрова и ряда других крупных предпринимателей, прийти к вам, отобрать у вас все и лишить вас свободы власти ничего не стоит.

Что касается обывателей, то власть им дарует лишь усиливающееся налоговое давление и ограничение всех экономических, социальных и политических возможностей. Даже рядовые силовики испытывают нарастающее давление со стороны власти — вспомните, сколько за последнее время было новостей о самоубийстве тех или иных силовиков. Например, в июне этого года в Москве прямо на рабочем месте покончил с собой старший лейтенант полиции.

Антагонизируются все социальные группы. Если еще год назад можно было говорить о путинском большинстве, то сейчас оно рассыпается на глазах, а настроения приобретают все более отчетливый антипутинский характер.

— Как утверждал Ленин, революция не может состояться без революционной организации или партии. А где такая партия в России сегодня?

— В современном мире для революции не нужна революционная партия. Прошло более ста лет с момента большевистской революции, времена изменились. Сейчас достаточно координации усилий. Появился опыт децентрализованных политических протестов, как, например, «желтые жилеты» во Франции. Кстати, протест в Екатеринбурге против строительства храма тоже был децентрализованным. Вполне реально осуществить такую операцию в масштабах всей страны. Но для этого надо прилагать усилия и создавать коалицию.

Субъектом гипотетической новой революции станет именно гражданская коалиция, то есть объединение различных сил на надпартийной основе. У России есть набор общенациональных требований, которые разделяет 99% населения. Рано или поздно появится группа людей, которые эти требования обобщит, сформулирует, выдвинет и предложит политическую стратегию для их реализации.

— Какие это требования?

— Это отставка правительства. Кабинет министров, который не может справиться с продолжительным кризисом и падением доходов граждан, не имеет права на существование. Далее — отставка парламента и проведение выборов по новому избирательному закону (или хотя бы закону в версии 2003 года). Нынешний парламент одобрил все антинародные законы. То, что он делает сейчас, это генерирование глупостей и разрушительных решений. Поэтому он не просто бесполезен, но еще и вреден. И по итогам выборов — формирование правительства народного доверия. Еще одно требование — отказ от агрессивной внешней политики. Помогать надо не сирийским братьям и венесуэльским товарищам, а Нижнему Тагилу, Верхней Пышме, Нижней Салде и так далее. Наши базовые национальные интересы внутри России.

Далее. Любые экологически вредные производства и мусорные полигоны могут создаваться только после проведения местных референдумов. Наконец, постепенный переход к реальному федерализму. Вот вам требования, которые разделяются всеми, база для общенациональной платформы.

— Сомневаюсь, что всеми. Я могу вам показать массу людей, которые даже не понимают, что такое федерализм, и легко это слово спутают с феминизмом или пофигизмом.

— Ничего страшного. Зато они прекрасно понимают суть происходящего сейчас. Если у вас забирают деньги в Москву, то ничего для развития своей территории вы сделать не сможете. Что такое деньги и какова их ценность, все понимают.

— Что делать с москвоцентризмом в ходе новой революции? Сейчас большинство протестов происходят в регионах. Через них в том числе вскрываются противоречия по линии: центр — регионы. А с другой стороны, все революции в России всегда происходят в центре. Революция, совершенная в Москве и для москвичей, снова оставит с носом регионы вместе с их интересами. И в итоге это будет все то же москвоцентристское устройство России. Не так ли?

— Вот потому я и говорю, что одна из главных целей будущего обновления России — ее федерализация, постепенная передача все большего числа полномочий и финансов на региональный и локальный уровни. Только таким образом можно избавиться от москвоцентризма.

— Когда-то вы были одним из теоретиков русского национализма. Какую сегодня роль играют националисты? Где они, кто они и какое им место отведено в новой революции?

— Конфликт с Украиной нанес по русскому национализму сокрушительный удар. Националистическая риторика была присвоена властью и ею же успешно скомпрометирована. Сейчас, когда вы слышите про спасение русскоязычных, русский мир, великую Россию, вы понимаете, что вас в очередной раз хотят ограбить и обмануть. Похожее настроение я наблюдал на исходе советской эпохи, когда идея патриотизма тоже была скомпрометирована.

При этом политически активные националисты были репрессированы: кто-то отсидел, кто-то все еще сидит, многие ушли в подполье или отошли от движения. Но при этом в ФСБ по-прежнему рассматривают национализм как главную угрозу для режима. Чекисты усвоили опыт украинского Майдана, когда либералы и националисты объединились и националисты стали наконечником копья, которое протаранило власть. Поэтому даже сегодня силовики прессуют любые проявления русского национализма, где только его встречают.

В любом случае, сегодня национализма как политического движения не существует, и у него не будет шансов на политическое возрождение в ближайшие 5–10 лет. Остаткам национализма придется с кем-то объединяться: или с левыми, или с либералами.

— Экономист Владислав Иноземцев не согласится с вами в оценке революционной ситуации. Он считает, что тут есть как минимум две проблемы, препятствующие революции. Во-первых, все способные на революцию рано или позже уезжают на ПМЖ. Остаются пассивные или «диванные аналитики». Во-вторых, нет объединяющей и понятной идеи. Чем будете парировать?

— Что касается второго пункта, то я вам только что обрисовал платформу для объединения. Эти идеи разделяются в стране всеми. Что касается первого пункта, то революционизация сознания в России происходит быстрее, чем миграция из нее.

— Каковы слабые места режима? Кажется, что все сферы находятся в его «ежовых руковицах». Даже интернет подвергается все большему контролю. Но, возможно, остаются бреши, которые не может закрыть даже режим, несмотря на весь свой мощный силовой аппарат?

— Сегодня революционную деятельность легко вести через интернет, который неподконтролен и опасен власти. Если бы это было не так, то в Кремле не продвигали идею создания автономного Рунета.

Что касается уязвимости режима, то его главное слабое место — это глупость и жадность. В связи с чем система движется по пути саморазрушения. При первом сильном давлении режим начинает отступать. Это было в Екатеринбурге в случае со сквером, это было в Москве в случае с журналистом Иваном Голуновым. Да, потом режим, конечно, пытается мстить. Мелко и пошло. Но тем не менее боится. Раньше он так не боялся. При усилении протестной динамики режим пойдет на попятную, а если начнутся массовые прямые столкновения власти с населением, он просто начнется распадаться.

Сегодня чиновники на местах и в регионах вряд ли лояльны верховной власти. Получать по лицу от населения за московскую политику они больше не хотят. Бюрократический аппарат плохо работает, поскольку дезорганизован, не видит смысла и цели своего существования. Он готовится к переходному периоду, в который мы уже фактически вступаем.

— Вы говорите, что революционную деятельность можно легко вести через интернет. И в то же время говорите о реальных столкновениях на улицах. Сидеть в интернете можно хоть полвека и ничего не поменяется. Так улица или интернет?

— Интернет — это всего лишь сфера коммуникаций. В конечном счете интернет используется для мобилизации. Во всех революциях итог противостояния разрешается на улицах и площадях. Как раз один из вопросов революции — это как перейти из интернета на улицу. Если это произошло, революция становится высоко вероятной.

— Разве интернет в наше время не лишает революционера конспирации? Революции — это всегда дело заговорщиков. А если ты все время на виду, то тебя нейтрализуют еще до того, как ты кого-то мобилизуешь и сам выйдешь на улицу. Вспомним дела «Нового величия» и «Сети». Даже обычные мечтатели — и те получили сроки.

— Очень важна динамика. Чем больше людей вы в состоянии вдохновить, убедить и вывести на улицы, тем меньше эти люди боятся и тем рискованнее для власти перейти к репрессиям. Поскольку репрессии могут привести к нарастанию динамики. Это всегда ключевой момент: смогут ли люди преодолеть свой страх и выйти на улицу. Здесь показательна история в Архангельской области — борьба против полигона Шиес, где люди преодолевают свой страх и переходят к массовым и долговременным практикам сопротивления. Если удастся распространить эту практику на всю страну, то исход политического кризиса начинает выглядеть предрешенным.

— Нет в ли в вашем толковании событий самообмана? Вы часто ссылаетесь на протестные события в Екатеринбурге как пример предвестника революции. Но многие его участники неоднократно подчеркивали, что это неполитическая акция — они просто хотят сохранить сквер, чтобы гулять в нем. Более того, если кто-то пытался в рамках протеста высказывать какие-то политические требования, многие раздражались и пытались изгнать его из своих рядов, говорили, что он дискредитирует всю идею. То есть вы записываете в революционеры тех, кто вовсе не собирается им становится, более того — чурается политики как черт ладана. Вам не кажется это странным?

— Что бы там кто ни заявлял, история со сквером в Екатеринбурге превратилась в политическое событие. Это нормальная логика протеста. Все начинается с локальных требований: «Мы не хотим, чтобы здесь был мусорный полигон»; «Мы не хотим, чтобы здесь был храм»; «Мы хотим, чтобы освободили Голунова». Но очень быстро происходит политизация — особенно по мере роста количества протестующих и негибкости власти. Если бы в Екатеринбурге власть не отступила, то протест вышел бы за рамки своей тематики и ударил по авторитету федеральной власти. То же самое касается протеста в связи с арестом Голунова. Если бы его не освободили, в центре Москвы 12 июня могла бы развиться непредвиденная по своим последствиям массовая динамика.

— Давайте поговорим о возможности «революции» сверху. О чем вам говорят последние уголовные дела против силовиков, с точки зрения ваших ожиданий революции? Может быть, это зачистка перед обновлением элит, чтобы предотвратить революцию снизу?

— Наоборот, для людей это дополнительный аргумент в пользу того, что власть коррумпирована, прогнила и безнадежна. Эти селективные репрессии питаются образцом 30-х годов прошлого века и предприняты с целью заставить работать элиту. Причем мы с вами знаем только самые громкие истории, но репрессиями уже затронуто до 1% региональных чиновников. А результат оказался прямо противоположным ожиданиям: не повышение эффективности аппарата, а его полупаралич. Все чиновники начали бояться, поэтому вопросы перестали решаться. Это заметно и по центру, но лучше всего — в провинции. Это как раз иллюстрация к моим словам о режиме, ставшем на путь саморазрушения.

Что касается «революции» сверху, то она возможна при сильном давлении снизу. Но я думаю, даже если власть решится на какие-то политические реформы, может оказаться слишком поздно. Вспомните, как современники характеризовали реформы Николая II, — «слишком мало и слишком поздно». Если недовольство достигнет критической точки, уступки власти уже мало что будут значить.

— Вы говорите о реформах. Прежде всего политических. Но вы уверены, что они нужны массам? В том же Екатеринбурге, в котором присутствует высокая гражданская активность, на муниципальные выборы приходит 20–25% избирателей. На выборы главы города — побольше. Вы считаете, что население реально волнуют политические свободы и выборы?

— Явка в 25% — это уже неплохо. Дело в том, что политические ограничения кардинально сдерживают экономический рост. Пока их не убрать, Россия не получит экономического роста и, соответственно, достойного нашего народа уровня жизни.

— В чем разница между госпереворотом и революцией? На мой взгляд, по большому счету, все недавние истории про революции — это не истории про смену экономического строя, про смену монархии на республику или смену господства одной идеологии на другую. Это истории про смену одной политической группы на другую. То есть это по сути госперевороты, авторы которых умело использовали народные волнения. Или я ошибаюсь?

— И госперевороты, и революции — это всегда насильственное свержение режима. Но организаторам госпереворота совершенно не нужна массовая мобилизация. Наоборот, они предпочли бы провернуть свое дело без привлечения лишнего внимания со стороны народа. Революции же — это всегда результат массового народного протеста. И второе важное отличие переворота от революции: революция всегда совершается во имя справедливости. Другое дело, что участники революции могут по-разному понимать справедливость, но ими движет желание справедливости, а власть они считают несправедливой.

Другое дело, кто и как воспользуется результатами революции. И здесь может произойти то, о чем вы сказали. В частности, это произошло на Украине. Но это не предопределено, а результат стечения многих обстоятельств в ходе революции. И это не значит, что ничего не нужно делать, если вас все достало и вы видите, что без радикальных действий, ничего не изменить. Как сказал римский император Марк Аврелий, тот, кто хочет избежать риска, рискует во сто крат больше.

— Мы вспоминаем Великую французскую революцию, одним из символов которой стала гильотина. Где-то вы писали, что революция не обязательно должна быть кровавой. Но вопрос в том, что политически активные группы хотят в политику, они хотят становиться депутатами, чиновниками, губернаторами и президентами. Сегодня это невозможно из-за административных барьеров или элементарно из-за того, что участие в выборах муниципального депутата может стоить миллионы рублей. У молодого политика просто нет таких денег. Если же он не получит в итоге власть, зачем ему такая революция? Отсюда ясно, что между народившейся контрэлитой и элитой на всех этажах здания страны — от федерального до сельского поселения — будут противоречия. Одни будут требовать уйти других, те будут сопротивляться, цепляясь за кресла. Вопрос, как вы видите разрешение этой ситуации? Можно будет обойтись без гильотины?

— Можно. Достаточно принять закон о люстрации по политическим основаниям. Достаточно принять новый закон о политических партиях и выборах. Тут же откроется конкурентное пространство. Вы правы в том, что накопилось социальное напряжение, есть значительные группы граждан, которые хотят отомстить за всю ту несправедливость, которую совершили по отношению к ним. Конечно, эти группы, почувствовав, что режим агонизирует, могут перейти к расправам над своими обидчиками. Но чего точно не будет — это гражданской войны. Это исключено. Чем быстрее власть передаст власть в руки временного гражданского комитета, тем больше шансов, что все обойдется мирно. И вообще революции последних десятилетий были в основном мирными. Длительные кровавые эксцессы возможны лишь там, где высокая доля молодежи. Но к России это не относится.

— Но вы же понимаете, что просто принятие закона еще ничего не изменит. Если люди еще вчера ощущали себя хозяевами жизни и полубогами, то это не значит, что уже сегодня они запросто распрощаются со своим положением и привилегиями. Для них пришедшая свергать их молодежь — мелюзга, которую они ни во что не ставят. Они будут драться, и конфликт будет неизбежен.

— Да не будут они драться! Они трусливы. Они будут спасать свои активы и жизни, а также договариваться с новой властью, чтобы выйти из игры с минимальными для себя потерями. Умирать из них никто не готов. Они очень не уверены в себе и своем положении, поскольку понимают, что все блага они получили незаслуженно, им просто повезло, так звезды встали. Но, как говорится, бог дал — бог взял.

— Это вы говорите про какую-нибудь московскую интеллигенцию, которая пошла служить власти, а потом слилась с ней. Например, какой-нибудь условный Владимир Соловьев или Петр Толстой. Они, может быть, и мирно расстанутся со своими привилегиями. Но в регионах в ту же «Единую Россию» пришло много людей с криминальными корнями или связанных с криминальным миром, которые еще помнят, как велся бизнес в 90-х: разборки, стрелки, стрельба и так далее. Яркий пример. Жуткий бандит Сергей Цапок был «единороссом» и депутатом местного совета. И сегодня таких во власти достаточно. Они успешно легализовались и мимикрировали под патриотов-государственников. Они, думаете, тоже так просто отдадут свою власть?

— Как только они увидят, что нынешний режим рухнул и восстановлению не подлежит, а власть перешла в новые руки, они уже не смогут бросить ей вызов, каким бы могуществом и активами они ни обладали в рамках района, города или региона. Ну, а если они уж совсем не поймут, что их время истекло, то я тут напомню одну замечательную римскую поговорку: «Что не лечится лекарством, будет лечиться железом и огнем»

— То есть все-таки понадобится условная гильотина?

— Ну зачем же гильотина? К чему такие жестокости? Исключительно закон! Просто закон будет действовать не как в современной России — медленно и избирательно, а быстро и без всяких поблажек. Реализовать верховенство закона — это не так сложно. Достаточно нескольких крупных и громких процессов, чтобы выходцы из 90-х присмирели и исчезли из политического поля. Они уважают силу. Если их поставить перед выбором: по закону или внесудебная расправа, как вы думаете, что они предпочтут?

— Вы говорите о люстрации. Вы можете назвать ее критерии, кто должен под нее попасть? Вот, например, какой-нибудь журналист одно время работал на выборах на «Единую Россию», потому что нужны были деньги, он попадет под закон о люстрации?

— Не уверен, что так глубоко сейчас стоит копать. Закон о люстрации будет разрабатывать уже новая власть. Но я полагаю, что полная люстрация судейского корпуса была бы крайне желательна. Нынешний российский суд — оплот беззакония и оскорбление в глазах Господа. Лучше пусть придут выпускники юрфаков, толку будет больше. Все остальное — предмет дискуссии. Я знаю, что массу чиновничества заставляли вступать в «Единую Россию». Почему они должны страдать? Ограничения в правах должны касаться лишь верхушки «Единой России», которая ответственна за принятие глупых, вредных и тормозящих развитие страны законов.

Плюс есть такая замечательная вещь как добровольная амнистия. Если ты не совершал преступлений против человечности, не участвовал в разбоях, а твоя вина исключительно в имущественных преступлениях, то ты пишешь чистосердечное признание, в котором раскаиваешься, и платишь крупный штрафной налог. После этого получаешь все гражданские права, за исключением права занимать какие-либо государственные должности и участвовать в политике.

А те, кто совершал преступления против человечности, кто виновен в убийствах и разбоях, должны уже не просто быть подвергнуты люстрации, а нести ответственность по всей строгости закона.

Кроме того, крайне желательно преследовать тех, кто разрушал человеческое сознание. Это телевизионные пропагандисты. Они творили сознательное зло, и они за это должны понести ответственность. Их тоже необходимо не просто подвергнуть преследованию, а уголовному наказанию. Сейчас мы с вами обсуждаем идею, а ее законодательное оформление все-таки нужно предоставить будущим юристам. Поэтому давайте не будем углубляться дальше.

— Скажите, вы сами ощущаете ответственность за последствия революции, коль скоро вы ее пропагандируете?

— Я не пропагандирую революцию, а объясняю, что она является одним из вариантов разрешения политического кризиса. И вариантом крайне нежелательным. Путь реформ и эволюции всегда предпочтительнее. Другое дело, что история может не оставить выбора. И это уже будет зависеть не от нас, а от власти, от ее способности мирно и безболезненно разрешить противоречия в интересах общества. Что же касается лично меня, то я хорошо понимаю, что я делаю и что я говорю, и за свои слова готов нести полную моральную ответственность. Как говорил Михаил Сергеевич Горбачев: «Горе тем, кто не понимает, куда дует ветер перемен».

— Как вы можете прокомментировать недоверие к вам со стороны некоторых групп и персоналий. Например, ваш коллега историк Андрей Зубов считает, что вы работаете на какие-то круги в Кремле. То есть отсюда может сложиться представление, что продвигаемая вами тема революции может быть кому-то выгодна. Например, под шумок в очередной раз поделить собственность и ресурсы.

— К сожалению, в России конспирология захватила и повредила умы многих людей. Причем даже интеллектуалов. На подобные намеки в собственный адрес я сострадательно улыбаюсь и пожимаю плечами. Полагаю, что сейчас, после моего увольнения из МГИМО, и профессор Зубов изменил свое мнение на мой счет. Я же абсолютно независим в том, что говорю и делаю.

— Вас не расстраивает то, что вы даете прогнозы насчет если не революции, то каких-то крутых политических изменений, но они не сбываются. По крайней мере, в те сроки, которые вы указываете. Например, осенью 2017 года.

— 70–80% того, что мне приписывают, я вообще не говорил или говорил иначе. Я, например, говорил, что при определенных обстоятельствах могут произойти определенные события. Это классическое прогнозирование. После этого я вижу свое интервью с заголовком «Осенью 2017 года повторится революция». Просто та или иная фраза вырывается из контекста и приписывается мне. Я всегда аккуратен в своих высказываниях и никогда ничего не говорю просто так. И вот сейчас с высокой уверенностью говорю, что в 2020 году в России начнется политический кризис. Он продлится долго — порядка двух лет, не меньше.

— Впереди, в 2021 году, еще выборы в Госдуму. Как они повлияют на развитие политического кризиса?

— Выборы в Госдуму будут проходить в совершенно ином политическом контексте, чем выборы 2016 года. Я полагаю, что они будут напоминать выборы депутатов на съезд народных депутатов РСФСР в 1990 году. То есть они скорее радикализируют кризис, чем воспрепятствуют его развитию.

— Мы на пороге нового десятилетия с надеждой, что оно наконец-то выведет Россию на новый путь развития, в том числе социально-политический. Какой вы видите Россию в 2030 году?

— Россия изменится до неузнаваемости. В ней сменится власть, причем не персонально, а по своей природе. Это будет та самая «прекрасная Россия будущего», как говорит Навальный. Это будет президентско-парламентская республика, скорее близкая к французскому образцу. Это будет реально федеративная страна. Централизация противоречит и здравому смыслу, и современному миру. И это будет реальный парламент, без монополии одной партии, состоящей из артистов, спортсменов и прочих людей, которые оказались там по протекции администрации президента. Это будет не идеальная страна. Однако она будет гораздо более эффективной, справедливой и гуманной по отношению к собственным людям. И эта страна станет результатом тех перемен, которые начнутся в ближайшие два — два с половиной года.

https://www.znak.com/2019-07-12/zhdat_li_v_rossii_revolyucii_intervyu_s_valeriem_solovem