Наболело или об дружбе

В последнее время в России стала актуальной проблема межнациональных отношений. «Фашики» наступают...» примерно так, она озвучивается в материалах телевидения и прессы. Часто звучит и вопрос: почему в стране, победившей «коричневую чуму» национальная нетерпимость всё усиливается? А действительно, почему?

С детства я рос интернационалистом. В советские времена для простого советского человека, особенно подростка или ребёнка, все люди разного цвета кожи и разреза глаз были равными. В переводе на коммунистическую мораль (кстати, библейская мораль говорит о том же) – все люди – братья. Пропаганда тех времён, по большому счёту, неплохо справлялась со своей задачей. Во всяком случае, так считаю я.

Жили мы, как говорили в то время, на «целине», чуть позже легендарного времени освоения её первопроходцами (вспомните фильмы про Ивана Бровкина!). Народу, национальностей намешано было – жуть! Кого только не было! Почти мини-СССР. И никто никогда не задавался вопросом: а кто ты по национальности? Возможно, эти воспоминания – через «розовые очки» детства, но, во всяком случае, для меня – это факт.

В моём сознании что-то стало меняться только во время службы в армии. Там тоже был полный интернационал. В нашей части служили азербайджанцы, дагестанцы, узбеки, таджики, якуты... Поодиночке они почти все – прекрасные люди. Но как соберутся вместе... Как говорится, больше трёх не собираться... Чуть больше – сразу землячество. Кто служил в армии – поймёт. Была очень заметна разница в менталитете. Рота у нас тоже сформировалась интернациональная. Жили довольно дружно. Во всяком случае, никто никогда о своей национальности не вспоминал. Как я думаю сейчас, потому, что в основном большинство были славяне. В соседней казарме в нескольких ротах большинство было кавказско-среднеазиатским. Проблемы там существовали...

Но армия – хорошая школа. Там я понял, что мы всё-таки (народы, нации) разные, однако, в общем-то ужиться можем. Как мне кажется, скрепляла нас одна страна. У каждого из нас был свой уголок: республика, область, национальный край. Мы ездили в гости друг к другу (отпуск, командировка), где были другие, но всё же свои, а в итоге все обогащались – кто культурно, а кто и материально. Взаимовыгода была.

Всё рухнуло в годы перестройки. Особенно остро я почуствовал это в 1988 году в Литве, где был в отпуске. Там тогда правил бал «Саюдис» – фронт национального спасения. Местные поляки, знакомые мой матери, предупредили, чтоб мы были поосторожней. Оказывается литовцы, скажем мягко, не слишком любят русских, а заодно и поляков. Мы, русские, для них – оккупанты. То-то я удивился! С каких пор оккупанты живут хуже оккупированных! Вечно в России всё с ног на голову! Смотрел по «ящику» местное телевидение. В литовских новостях всё время показывали массовые демонстрации в Вильнюсе. Основной лозунг там был: «Чемодан-Вокзал-Россия».

Второй удар для меня был в 1989 году. Опять отпуск. На этот раз Западная Украина. «Западэнцы» – это ещё покруче литовцев. Те же лозунги, плюс обвинения, что мы объедаем их. Да не ем я ваше сало, не ем! И ещё, если для них Степан Бандера, Андрей Шептицкий (духовник украинской дивизии СС «Галичина») и иже с ними – национальные герои, то для меня – военные преступники! А вот в Восточной Украине живут наши люди. С большинством из них у меня расхождений во взглядах на историю нет.

Окончательно всё рухнуло где-то в 1991-1994 годах. Пошла волна беженцев в Россию. В нашем небольшом городе они тоже есть. Как мне кажется, особенно их много из Казахстана. Первая волна эмигрантов была с юга этой степной республики. Беженцы из северных районов Казахстана пошли чуть позже, слишком много там было русскоязычных, тяжелей было «выдавливать» их оттуда.

Их было много! Беженцев! Почти из всех стран бывшего СССР. Даже у меня на работе, в небольшом коллективе, есть беженцы! Тоже из Казахстана. На хорошую работу русским там практически не устроиться!

Российские средства массовой информации в 90-е годы практически не сообщали о притеснении русских, русскоязычных в новых странах. Всё было – тишь да гладь, да божья благодать. Но шила в мешке не утаишь. Ведь те же самые беженцы селились среди нас, и мы у них, естественно, интересовались: а почему ты, например, переехал из Алма-Аты в наш город...

Во мне потихоньку умирал интернационализм... Я тоже захотел жить только в своей стране, и бог с ними, со всеми... Однако не получилось! То на постоянное место жительства, то на заработки к нам стали приезжать наши бывшие братья. Оказалось, что без русского Ваньки им жить-то стало хуже. Получается интересная ситуация: меня выгнали из их дома, а когда оказалось, что жить не стало лучше, начали ломиться в мою квартиру.

Стали возникать и другие проблемы. Существует старинный закон, который знают все этнографы. Миграция должна находиться в таких пределах, чтобы в стране она не замечалась. Нужно, чтобы страна, народ были в состоянии без видимых усилий «переварить» мигрантов и превратить их в частицы своего народа – тогда всё происходит естественно. Но когда мигрантов становится слишком много, то столкновения неизбежны.

В чужой монастырь не идут со своим уставом. В этой ситуации заявить, что «все люди – братья», то же самое, что заявить «братьев нет вообще». Ведь человек определяется по принципу «свой-чужой». Человеку присущ социальный инстинкт. Инородное, не вписывающееся в его культурологический тип, отвергается. Несколько утрированный пример: для меня будет дико, если женщина пройдёт по моему городу в чадре, а в соседней точке общепита нам подадут рагу из собачатины по-китайски. Любители экзотики найдутся всегда и везде, но всё же основная масса населения вряд ли это примет. Разве только сами, со временем, станут носителями этих обычаев, традиций...

Лично я этого боюсь, хочу оставаться русским. В том же моём городе живут и русские, и украинцы, и белорусы, и татары, и немцы, и шорцы, и евреи, но менталитет у нас у всех очень похож. Да, все мы немного разные, но, например, брак между татарином и русской, и наоборот, вовсе даже не исключение. Мыслим, думаем все мы практически одинаково.

В сегодняшней России напряжение в межнациональных отношениях можно считать болезненной, уродливой, опасной формой обострения инстинкта самосохранения рода, нации. Народ – единое целое. Тот, кто полагает иначе, или демагог, или идиот. Когда думают-полагают, что в одном городе могут жить представители разных народов – так, чтобы каждый хранил свою культуру, свои традиции, свой быт и жил согласно своей ментальности, то ошибаются. Это – прямейший путь к «крушению вавилонской башни». Как говорят дорогие гости: «А хозяева вам ещё не надоели?». Ещё раз повторю: если ты вторгся в чужой монастырь со своим уставом, то будешь бит и изгнан рано или поздно.

В условиях, когда рождаемость низка, верить не во что, население убывает, все воруют, а страна в своём настоящем виде движется к исчезновению, обострение инстинкта национального самосохранения и принимает форму неприязни к чужакам.

Из средств массовой информации можно понять, что практически 100 процентов героина поступает в Россию через Таджикистан, через таджиков. Это означает: не каждый таджик ввозит наркоту, но, практически, каждый ввозящий наркоту – таджик. Поэтому молодёжь иногда в озверении начинает нападать на таджиков, и вместо того, чтобы уничтожать мафию, начинает резать несчастную таджикскую девочку.

В моём представлении, никто не смеет поднимать руку на человека только потому, что он другого цвета. Но тот, кто приехал в другую страну как гость, кто в другой стране чужой, не смеет навязывать свои обычаи, традиции. Нравится – живи, не нравится – уезжай. Когда твои гости в твоём доме начинают устанавливать свои законы, твоему дому – конец.

P.S. Русский, в моём понимании, тот кто, разделяет вместе со мной, моим народом, духовные ценности (несмотря на вероисповедание), обычаи, традиции нашей российской истории. Русским может быть и татарин, и башкир, и якут... Русский – это не нация, а состояние духа. Это гораздо больше... И я хочу быть русским!

Материал написан где-то в 2007 г.