Как определить, измерить или даже только обозначить вклад женщины в мировую культуру? «Мужчина велик на земле и в веках, но каждая йота его величия выросла из женщины», – говорил американский поэт Уолт Уитмен. Влияние женщины на культурный прогресс, то скрытое, то рельефно осязаемое, прячется или проявляется порой самым неожиданным образом. Мимоходом оброненное ею слово прорастает в поле, влечет за собой начало военных действии или перемирие, воздвигает храмы, вершит новые и разрушает старые законы. И даже нечаянно оброненная на балу подвязка с её ноги становится весомым поводом для учреждения Ордена Голубой Подвязки.
Начиная с колыбельной песни и кончая погребальным плачем, женщина сопровождает мужчину во всех важнейших событиях его жизни. Хранительница очага и культурных традиций, она стоит у истоков возникновения ремесел и земледелия, которыми она стала заниматься в ожидании возвращения мужчины-охотника. Инициатором создания первых поселений тоже была женщина. Забота о ребенке подсказала ей мысль о том, что надо отказаться от кочевой жизни и оставаться с ним в хижине у засеянного зерном поля. Так, ведомая интуицией, женщина оказалась у первого ручья современной цивилизации.
Нет ничего удивительного в том, что в глубокой древности женщину почитали и уважали. Она не знала подчинения мужчине, социальное и моральное равноправие членам первобытной общины, как известно, обеспечивал коллективизм в создании и распределении материальных благ. Причём, женщина имела не только равные с мужчиной права (голос в совете рода и другие), но и весомые привилегии, закрепившиеся, вероятно, благодаря ее материнскому праву.
Об авторитете женщины и ее роли как «руководительницы и начальницы» дома, «умиротворительницы», судьи и священнослужительницы убедительно писал Август Бебель, который пошёл вслед за сторонниками идеи о существовании матриархата американским этнологом Л.Г. Морганом, шотландским правоведом Дж. Р. Мак-Леннаном, швейцарским историком права И.Я. Бахофеном и обобщившим их труды Ф. Энгельсом в своей нашумевшей книге «Возникновение семьи, частной собственности и государства». Частое появление на сцене истории королев и правительниц, решающее влияние матерей на политику царствующих сыновей он объяснял как следствие материнского права.
Когда женский труд утратил своё важное общественное значение и приобрел узкий, домашний характер в связи с появлением нового понятия «моё»: «моя лепешка», «моё хозяйство», тогда на долю женщины выпало стать узницей в своём доме.
Особого размаха дискриминация женщины достигает в эпоху возникновения и расцвета мировых религий. Перефразируя изречение Протагора о человеке как мере всех вещей, можно сказать, что в феодальную эпоху в светской этике мерой всех вещей стал мужчина, а в религиозной – Бог. Характерно, что пророки новых религий: Иисус, Будда и Мухаммад, а также их предшественник Моисей были мужчинами, внесшими идеи маскулинизации в Библию, Трипитаку, Коран и Тору. Возникает концепция вторичности женщины. В ней мужчина оспаривает даже право женщины на материнство. С библейским мифом о сотворении человека («И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену», Бытие, 2:22) перекликается изречение Корана, обращенное к мужчинам: Аллах «создал для вас из вас самих жен, чтобы вы жили с ними» (Коран, 30:20). Глубокие сдвиги происходят в половой морали. Уже в сочинениях Филона Александрийского (ок. 20 г. до н. э. – 50 г. и. э.), первого толкователя библейских преданий в философско-религиозном духе, предписывается презрение ко всем мирским наслаждениям и умерщвление плоти. Возникает новая моральная антитеза: благочестивый мужчина – нечестивая женщина.
Всем известен средневековой спор, тема которого сегодня звучит анекдотично. На Маконском соборе 585 г. один из епископов открыл дискуссию о том, применимо ли к женщинам слово «homo». Большинство этого почтенного собрания склонялось к тому, что женщину человеком называть не следует. Однако цитата из Евангелия, определявшая Иисуса Христа как «сына человеческого», позволила все-таки судить о матери Марии как о человеке и признать этот «титул» за остальными женщинами. Тем не менее, проблема эта еще долго волновала умы и бередила сердца ученым-богословам, 110 лет спустя, в 1595 г. в Германии впервые была издана «Диссертация о том, что женщины не люди» В. Ацидалия. На самом деле, труд известного гуманиста и поэта был остроумной авторской фальсификацией, пародией на клерикальную литературу, выводы которой частенько граничили с абсурдом. Однако, воспринятый современницами всерьез, он был переиздан несколько paз, переведен на французский язык и вдохновил немало плагиаторов, которые, задыхаясь от пафоса, утверждали, что женщина по своей природе скорее павлин, змея, волчица, лиса или сирена, но ни в коем случае – не человек. Увы, «анималистическая» традиция во взглядах на женщину оказалась весьма живучей. В 19 в. Артур Шопенгауэр продолжал видеть в ней «гусыню», а Фридрих Ницше утверждал, что поскольку женщины не способны к дружбе, они – «кошки; в лучшем случае – «коровы». Были ли основания для подобных тенденциозных выпадов? Да, безусловно. В кривых зеркалах женоненавистнических теорий отразилась подлинная трагедия женщины.
Во-первых, длительная социальная и моральная дискриминация привела её к замкнутому образу жизни в геникеях (женская половина дома у греков), атриуме (у римлян), гареме, русском тереме и т. п., сформировала пассивность как основное свойство характера и стиля поведения женщины. Во-вторых, невозможность или слабая регуляция процесса деторождения замкнула сознание женщины на переживаниях, связанных с её биологией: многократной беременностью, родами, вскармливанием детей, что также, как и социальные причины, способствовало вытеснению женщины из интеллектуальных сфер деятельности. Характерно, что главными добродетелями женщины считались именно безгласное подчинение мужчине и способность производить широкое потомство. Бездетная Рахиль, жена библейского Иакова, просила бога ниспослать ей смерть, чтобы не влачить свою позорную участь.
Погруженная в относительно изолированный мир семьи в течение тысячелетий, женщина несомненно подверглась многим деструктивным воздействиям. Неслучайно в современной американской литературе даже возникла такая историческая параллель: жизненный опыт черных рабов в Америке – женский жизненный опыт. Выдвигалось предположение, что жизнь в «закрытой системе» в подчинении авторитету господина сформировала у рабов и у женщин сходные черты характера и моральные ориентиры. Свою роль в искажении личности женщины играет «домашний труд». Ряд современных авторов-феминистов, говоря о его монотонности и бесконечности, вряд ли ошибаются, утверждая, что этот труд «роботизирует» женщину.
Однако следует обратить внимание и на то, что длительное пребывание женщин в замкнутом пространстве «частного мира» привело к созданию ими особых достижений в нравственной сфере. В общую палитру человечности женщины внесли немало удивительно светлых красок. Так, они обладают более интенсивной в целом, чем у мужчин способностью к состраданию, сопереживанию, сердечному участию, милосердию не только вследствие их биопсихологических особенностей, но, вероятно, и потому, что женщинам в их повседневной жизни приходилось «работать» с людьми на более близкой дистанции, чем мужчинам, включенным в широко простирающийся мир, населенный не родными людьми, а «чужими» и различными группами «чужих», личностные особенности которых часто были неразличимы за масками их социальных ролей, воспринимались обобщенно и абстрактно. Это историческое разделение женской и мужской сфер жизни, возможно, также повлияло и на формирование женского конкретного и мужского абстрактного (в том числе и морального) мышления. Конкретность в женской этике – это и есть проявление способности принимать «близко к сердцу» боль незнакомых людей, которые в этом процессе, становятся женщине словно родными. Некоторые феминисты полагают, что, когда мужчины с присущим им абстрактным способом мышления хладнокровно планируют крупномасштабные военные операции, им как раз не достаёт именно такой человеческой способности: представить, например, гибель чьих-то детей как гибель своих собственных.
Если говорить об отношении женщин к войне, то следует признать, что конечно, жизненные цели женщин и война – «вещи несовместные», ибо задача любой женщины – вырастить своих детей и сохранить им жизнь, а не подвергнуть их смертельному риску или уничтожению. Впрочем, под влиянием различных условии, женщины в истории неоднократно поддерживали войны, посылали, воевать своих сыновей, воевали сами. Опыт материнства, безусловно, сыграл решающее значение в создании женского нравственного портрета, в котором, пожалуй, больше теплых красок, чем в мужском.
Итак, можно согласиться с тем, что существует особая женская нравственность, во многом альтернативная мужской. Тем не менее, замечено, что мускулинная по своему содержанию человеческая культура, выросшая в патриархальных условиях, в целом ориентируется на мужской идеал, в том числе и в морали, явно или неявно, вольно или невольно отвергая варианты, ассоциирующиеся с женским характером и поведением. Думается, что для современного мира, осознающего необходимость отказа от пресловутой ориентации на образ «врага», в период поворота к освоению общечеловеческих ценностей обращение к достижениям женской нравственности может оказаться плодотворным. И этот процесс проникновения женской нравственности в современную систему морали, как мы видим, происходит на наших глазах. Глубокое осуждение войны и конфронтации, агрессии и агрессивности, отход от жестокой мужской авторитарности, обращение к миру человека и взгляд на этот мир не с вершины чьего-либо господства, а «крупным планом», возрождение ценности милосердия, конкретного, а не абстрактного, добра (через личный поступок) – вот первые ласточки новой оттепели в морали сегодняшнего дня.
В ряде мифологий существуют различные примеры того, как традиционно женский культ превращался в мужской. Так, у абхазцев есть божество урожая, называемое Анапа-нага, т. е. «мать, приносящая просо». Это божество мужского пола, зa которым закрепилось его прежнее женское имя. Реконструируя этот и другие мифы, можно найти некоторые подтверждения тому, что в эпоху создания мифа женщина занимала весьма почётное положение, крушение которого и отражает подобные курьёзы. Некоторые мифы сохранили представление о важной роли женщины в древнем обществе, подчас более высокой и значимой, чем мужская. Это проявляется в многочисленных культах женщин – первопредков: «великих матерей», «матерей богов», «прародительниц». Например, у монов (Южная Бирма и Юго-Западный Таиланд) первым разумным существом считалась женщина – Итангейя Сангасом. В пустынном мире она создала все полезные вещи и дала им названия. От мужчины, который является, когда все уже готово, она рождает детей, чьё появление даёт начало человеческому роду. Впрочем, во многих космогонических мифах мужское и женское начала выступают на равных как две противоположности, от слияния которых возникает небо, земля и люди. Первые представления о различиях полов зафиксированы уже в древних языках. Не только многие предметы реального мира, но и абстрактные понятия (например, дом, вера) классифицированы по их «принадлежности» к мужскому или женскому роду, что явилось, вероятно, следствием их олицетворения. Представляется правомерной гипотеза о том, чти средний род возник позже и что «индоевропейские языки имели первоначально только мужской и женский род, как это осталось до сих пор в еврейском языке» (Э. Тайлор). Представления о мужском и женском началах, распространенное на силы природы и отвлеченные идеи, таким образом закреплялись в самой грамматической структуре речи и ассоциировались с сильным и слабым, суровым и мягким, грубым и нежным. Величественная Афина, богиня мудрости и справедливой войны у греков, силой и разумом равна Зевсу, а иногда, в сохранившихся ранних вариантах по своей значимости и могуществу превосходит его. Показательно, что в архаической мифологии, носившей следы матриархальности, она считалась Великой богиней-матерью, которая родила всё живое на земле.
Колоссальное значение в мифологическом мышлении древних египтян играла богиня Исида, культ которой, вобрав множество других женских культов, превратил её в универсальное божество, которому вместе с её братом и мужем Осирисом и их сыном Хором поклонялись не только в самом Египте, но далеко за его пределами, в том числе в Греции и Риме. Сила её любви к Осирису настолько велика, что она преодолевает грань между жизнью и смертью. Когда Осирис был коварно убит, она отыскала его тело и от мертвого зачала и родила сына Гора, которому было суждено отомстить за отца и воскресить его. Неувядаемый древний образ богини с младенцем – спасителем на руках станет прообразом богоматери в христианстве. Интересно упомянуть о существующей гипотезе, по которой религия первоначально была создана женщиной, она же стала и первой служительницей культов. До сих пор загадкой остаются найденные археологами десятки женских статуэток ориньякской эпохи (верхний палеолит). Кого они изображают? Может быть, своеобразных жриц, исполнительниц семейно-родовых обрядов или матерей-прародительниц? С. Токарев склонен считать их изображениями хозяйки огня – памятниками ранней формы материнско-родового культа. Так или иначе, эти фигурки свидетельствуют о причастности женщин к древнейшим культам. Немецкий археолог, активный защитник теории матриархата, пишет: «Без идеи некоего сверхмогучего божественного существа, превосходящей их творческой силы наши предки просто не смогли бы жить.
Весьма странно – или вернее, весьма примечательно, – что первой из этих сил, которой, как с уверенностью можно доказать, поклонялись, была женщина, богиня-мать. Появление женщины в мифе связано с важнейшими событиями в жизни человека древности. Борясь с чувством одиночества, покинутости, ограниченности и страха, женщина первобытной эпохи заложила основы религии. Она видела в себе часть природы, часть тех мистических, темных, непостижимых и волнующих сил, которые порождают счастье и горе, жизнь и смерть. Ею двигало стремление создавать и поддерживать жизнь, рожать и кормить. Поэтому она стала посредницей между этим и тем миром. Она открыла дверь к сверхъестественному и сверхреальному».
Иногда создаётся впечатление, что в том или ином религиозном ареале религия бесспорно является мужской монополией. Такое представление, например, было устойчивым в отношении религии Австралии, где мужчины в обрядности вытеснили женщин. Однако, когда исследователи получили возможность обратиться к австралийским мифам и легендам, то стало очевидно, что многие из них рассказывают не только об активном участии, но о главенствующей роли женщин в культурной жизни в целом и в религиозной в частности. Женские образы встречаются среди всех категорий мифических героев: и среди первопредков – прародителей родов и племен, и среди культурных героев-демиургов (в наиболее архаичных мифах эти роли слиты воедино), и среди духов – добрых и злых существ, воплощающих силы природы или предков, и, наконец, среди богов – владык мира, наделенных индивидуальной судьбой и характером, которые появляются на высоких ступенях развития мифа. Милосердные заступницы или не знающие жалости мстительницы и губительницы, они разнолики и разнохарактерны. Однако нередко можно уловить, как перекликаются между собой женские образы мифологий разных народов, и в первую очередь, образы прародительниц, покровительниц семейного очага и женских занятий, рожениц, а также божеств плодородия и любви, закономерно выросшие из важнейших вопросов о мире в целом и потребностей женщины. Интересно, что у некоторых более поздних по времени возникновения женских образов прослеживаются реальные прототипы. Так, например, китайская богиня Гэ-гy, покровительница повивальных бабок и деторождения имеет вполне достоверную биографию. Тетушка Гэ искусно принимала роды и после её смерти ей был воздвигнут храм. Среди мифических женских образов немало таких, которые овеяны высокой поэтичностью: например, образы Ахсоннутли, «Бирюзовой женщины» у навахо, армянской богини любви и воды Астхик – «Звездочки», «Госпожи лазоревых облаков» Биси Юаньцзюнь у китайцев. «То, что мы называем поэзией, было для них (для древних) действительной жизнью, а не маскарадом богов и героев, пастухов и пастушек, театральных героинь и философствующих дикарей, размалеванных и разукрашенных перьями, как для современных стихотворцев. В древности у народов нецивилизованных природа изображалась с несравненно более глубокой сознательностью в бесконечных фантастических подробностях» – считал Э. Тайлор. И действительно, древние египтяне не сравнивали звезду Сириус с прозрачной слезой Исиды, а в самом деле глубоко верили в то, что, когда после зимнего перерыва на небе вновь появляется Сотис (Сириус), то это Исида, оплакивая мужа, роняет свою слезу в Нил. Слеза переполняет реку и наступает великий разлив. Нам же, спустя тысячелетия, остаётся удивляться богатству и грандиозности воображения древних, которое, впрочем, было для них не картиной, сотканной из метафор, а способом понимания и объяснения мира. Если мифы рассказывают о начале мира, то классические формы эпоса, сохраняя связь с мифами, опираются уже на исторические или псевдоисторические предания. Они повествуют о заре национальной истории. Облик и поведение героинь народных эпосов говорят о большой самостоятельности женщины. Часто это могучие воительницы, соперничающие с мужчинами в ловкости и отваге как, например, героиня монголо-тибето-бурятского эпоса «Гэсер» красавица Урмай-Гохон, героиня армянского эпоса «Давид Сосунский» Чмы-шек-султан, жена русского богатыря Дуная Ивановича Настасья.
Обращаясь к русским былинам, Светлана Кайдаш в своей книге о русских женщинах пишет о славных поленицах (поляницах), богатырь-девицах, которые «поляковали» в полях и степях, верша своей силушкой и удалью дивные подвиги и о том, как были продолжены эти традиции русскими ратницами на Куликовом поле. Образы женщин-воинов возвращают нас к популярному у греков мифу о племени амазонок, с которыми, по легенде, Александру Македонскому пришлось выдержать тяжелейшую битву. Несмотря на обилие различных упоминаний об амазонках, в том числе и историками, например, Диодором, на сохранившиеся копии мраморных статуй амазонок, выполненных четырьмя великими скульпторами для храма Артемиды в Эфесе, вазовые росписи и барельефы саркофагов, вопрос о том, существовали ли амазонки, остаётся открытым. Однако есть свидетельства о существовании других женских царств в более позднее время, которые возникали, вероятно, как протест против патриархального гнета и рецидивы женской власти. В 8-м в. на территории Словакии на горе Видолва в так называемом «Замке девственниц» под водительством Власты женская вольница оборонялась от мужчин. Крепость пала после жестокой и длительной осады, предпринятой, по одной из версий, князем Пшемыслом. Лейб-медик Петра I Г. Шобер, побывав на Кавказе, привёз царю удивительные рассказы, услышанные им от армянских и турецких купцов. Они клялись, что в горах Кавказа есть женское царство. Женщины запрещают мужчинам даже прикасаться к оружию, а сами владеют искусством рукопашного боя. И действительно, в конце 18 в. этнографы заговорили об объединениях воинственных кавказских женщин. В долине Терека были найдены в женских погребениях боевые ножи, щиты, конская сбруя. Другие подобные находки дали раскопки в Туркменистане, Узбекистане и в Киргизстане – там, где по нашим представлениям, подчинение женщины – древняя традиция, не допускавшая исключений.
В мусульманской литературе сложились свои каноны женской красоты, восходящие к ближневосточному идеалу красавицы. А привлекательность женщины воспевается на Востоке с древнейших времен. Вот как описывает свою любимую Имруулькайс: «Ее талия тонка, как скрученный ремень поводьев, а ножка — словно напоенный влагой, клонящийся к земле стебелек. На спину ей ниспадают черные, как смоль, волосы, густотой напоминающие грозди плодов на отягощенной финиками пальме. Шея ее подобна шее белой газели, кожа – пуху страусенка, к белому цвету которого примешался желтоватый оттенок; губы, что алые ягоды, зубы – белее млечного сока степных трав...»2
К концу средних веков окончательно складывается стереотип мусульманской красавицы – луноликая, стрелобровая, волоокая3. Последнее навеяно и Кораном, ведь «черноокие, большеглазые» – коранические эпитеты гурий, идеальных райских дев-красавиц.
Восточные красавицы в изображении поэтов не отличаются худобой, телосложение их вовсе не похоже на современные образцы женских фигур, представленные, скажем, прогонистыми и тощими манекенщицами. Напротив, воспевается полнота, хотя и при тонком стане. Не случайно само имя возлюбленной бедуинского поэта-воина Антары – Абля – значит «полная». Идеал и в поэзии, и в сказках «Тысячи и одной ночи» – полногрудая, широкобедрая красавица, у которой бедра, как мраморные столбы, стройная дева, но с полными ногами, с животом, пупок которого может вместить несколько унций оливкового масла...4 Живот – наиболее эротичная часть женского тела в представлении восточных мужчин. Недаром самый сексапильный танец на Востоке – это танец живота. По-турецки он называется «гёбек атма», что значит «вибрирование пупком», и довольно точно определяет основное движение в этом танце.
Однако полнота, широкие бедра должны обязательно сочетаться с узкой талией. Таково условие канона женской красоты. «...Мне милее нет, – восклицает Умар ибн Аби Раби'а, – красавицы роскошной с тонким станом, что, покрывалом шелковым одет, встает тростинкой над холмом песчаным» (перевод С. Шервинского)5. «Холм песчаный» – метафора крутых бедер. Персидская поэзия добавит к этому образу еще и сравнение женского стана с кипарисом.
Особенно ценилась женская полнота в среде простого люда. В Тунисе, Турции, например, правда, преимущественно в провинции, до самого последнего времени красоту невесты оценивали по ее весу – чем она была тяжелее, тем дороже был калым за нее.
Существование матриархата у отдельных племен, которое часто подвергалось сомнению разными авторами, не является выдумкой, приснившейся воображению древних. Но вот на вопрос о том, достигла бы современная культура и цивилизация известных нам рубежей в том случае, если бы матриархат утвердился на более длительный период, мы затрудняемся ответить положительно: у полового разделения труда безусловно была своя логика. Мы также не станем утверждать и того, что матриархальный мир не сотрясали бы войны. Признав, что война в конечном счете противоречит сути женского мышления, мы, тем не менее, не можем отрицать экономических и политических законов, объективно порождающих войну. Вопрос о том, какова собственно, изначальная, первозданная женская природа, не искаженная патриархальным гнетом, таит немало загадок. Парадокс женской истории, как мы отмечали выше, состоит в том, что женщина сумела обратить зло во благо, переплавив своё унижение и вынужденное смирение в задушевную мягкость, деликатную гибкость поведения. У судьбы свободной женщины, которая утверждает себя сегодня – много нераскрытых возможностей. Тем не менее, представляется справедливой мысль, которая не раз звучала, начиная с первых моментов эмансипации: высвобождаясь из оков патриархальности, женщине вряд ли стоит сбрасывать с себя традиционное покрывало нежного очарования и лёгкой тайны, отказываться от приобретенных ею «в неволе» качеств, которые в целом составляют то, что мы называем женственностью.
Таким образом, можно сделать вывод, что в фольклоре различных народов нашёл своё отражение образ женщины. Это связано с существованием в древности эпохи матриархата, которая наложила свой отпечаток на выражение образа женщины.
Продолжение следует....
Оценили 16 человек
29 кармы