Архетипы славянского сознания - Облик Волка - Часть IV.

Здравствуйте, уважаемые читатели! Приятно видеть ваш отклик, и горячие обсуждения, сегодня, продолжая статью, хотелось бы обратиться к анализу образа волка в текстах русских и европейских сказках.

Итак, начинаем..

При сравнительном анализе русских, европейских и восточных сказок разных времён складывается устойчивое ощущение существенного различия характеристик волка как персонажа. Если точнее, то отчётливо прослеживается следующее: у сытого, в целом благополучного западного обывателя присутствует, как оказалось, ещё со времён раннего Средневековья и по сей день некий иррациональный страх именно перед образом волка – в отличие от рационального страха путника или охотника, окружённого в лесу стаей голодных волков. Рациональный страх не имеет никакого отношения, например, к вере в оборотней-вервольфов и к другим сверхъестественным явлениям, к мистицизму, а имеет лишь одно-единственное понимание в бытовом плане – «Сожрут или не сожрут?».

Зато иррациональный, суеверный страх трансформируется, на уровне подсознательного, в скотский, животный ужас. Вплоть до «поросячьего визга». Вероятно, сказка о волке и трёх поросятах-обывателях имеет под собой именно эту психологическую основу, т.е. беспечность, переходящую в страх перед грядущей (или неожиданно возникшей) опасностью и довольно неумелые попытки уберечься от этой опасности. Иначе как объяснить, что только один из трёх поросят сообразил, наконец, какое укрытие нужно соорудить, чтобы надёжно спрятаться там от волка?

Русский же сказочный фольклор, и некоторых других народов, например японцев – довольно серьёзным образом отличается от фольклора жителей Западной Европы (могу добавить – и далее, вплоть до Великобритании и Скандинавии). В частности, любая русская сказка, где одним из главных героев является волк, свободна от таких искусственных поведенческих стереотипов, которые отчётливо прослеживаются в западноевропейской сказке. Далее мы подробнее остановимся на конкретных примерах для сравнения. Поэтому, прежде всего, уточним следующие ключевые моменты, а именно: во-первых, русский сказочный эпос не заимствован из западного. Подробнее с доказательствами этого можно ознакомиться в итоговой работе В.Я. Проппа «Русская сказка». К сожалению, немало встречается ложных утверждений в обывательской среде о том, будто в России многое, если не всё заимствовано у «цивилизованного» запада. Во-вторых, Пропп совершенно справедливо утверждал, что «Русская сказка о животных отличается не только самобытностью репертуара, но и особым характером. …Своеобразие русской сказки подчёркивает В. Бобров, который перечисляет основные особенности русской сказки сравнительно с западной. Так, западная сказка о животных в большей степени антропоморфизирована… очеловечена, отражает быт средневековья с его замками, турнирами и т.д. Наши же звери живут в берлогах и не в такой степени отражают быт человека, как западные. Поэтому они производят впечатление большей свежести и непосредственности. Можно только возразить Боброву, что он сопоставляет на равных началах… народную русскую сказку с романами о лисе… Эти романы – средневековая переработка сказок, но не сказки. Тем не менее, ряд наблюдений Боброва верен, как верна и общая мысль о самобытности русского звериного эпоса. Из других наблюдений отметим, что западные сказки о животных приписывают своим героям исключительно враждебные или коварные поступки. Звери… находятся в состоянии взаимной вражды. У нас вражда в некоторых случаях замечается только между хищными и домашними животными. …Нашим же зверям свойственны такие добродетели, как сострадание, бескорыстная дружба».

В русских сказочных сюжетах, на мой взгляд, присутствует скорее восхищение, почтение или уважение, вызываемое образом волка, пусть даже в несколько завуалированном виде – бурый волк упомянут как помощник («У Лукоморья» А.С. Пушкина; из поэмы «Руслан и Людмила»), серый волк – опять же помощник или, скорее, друг («Сказка об Иван-царевиче, Жар-птице и сером волке»). Или, в самом крайнем случае в русской сказке мы можем почувствовать симпатию и сочувствие, выражаемое по отношению к волку, даже если он «остался в дураках» («Сказка о Лисичке-сестричке и Волке»). То, как обманывает Лиса Волка, на самом деле говорит лишь в пользу последнего – да, он слишком наивен и простодушен (хотя в природе это не так), потому что верит Лисе-плутовке на слово. Ни дать, ни взять – наш простой, деревенский мужичок: поверил, а его опять обманули, обсчитали, обвесили, ещё и на шею уселись – «битый небитого везёт». Наверное, неспроста в русских сказках отображён пресловутый «лисий» тип поведения, который напоминает психотип захребетника-паразита. А история России полна таких примеров захребетничества в самые разные эпохи. Кстати, то, что В.Я. Пропп со ссылкой на Афанасьева, обозначает лису как главного героя сказки, вовсе не означает, что термин «герой» уместен и может быть понятен читателю в своём истинном смысле. Разве любую сказку нужно понимать буквально? Буквальное понимание текста сказки может привести лишь к поверхностному восприятию самой сказки, без осмысления той информации, о чём А.С. Пушкин написал в своё время – «Сказка ложь, да в ней намёк!». Мне приходилось ранее сталкиваться в дискуссиях на тему фольклора с поверхностным, бездушным и безразличным восприятием сказки. Вплоть до того, что люди, которым попросту лень думать, называли все сказки не более чем «всего лишь досужим вымыслом». В.Я. Пропп указывал следующее: «Сила художественного реализма настолько велика, что мы не замечаем, что, несмотря на тонко подмеченные свойства животных, животные в сказке часто поступают вовсе не как животные и их действия не согласуются с их природой. Сказки о животных должны быть признаны, по существу, фантастическими. …Иными словами, наряду с чертами и поведением, действительно свойственными животным, в сказках наблюдается и полное несоответствие действительности, и это последнее свойство в сказках о животных преобладает. Это приводит нас к предположению, что сказки о животных возникли не из непосредственных наблюдений над жизнью и характером животных, а каким-то иным путём. …В животном эпосе находит широкое отражение человеческая жизнь, с её страстями, алчностью, жадностью, коварством, глупостью и хитростью и в то же время с дружбой, верностью, благодарностью, т.е. широкая гамма человеческих чувств и характеров, равно как и реалистическое изображение человеческого, в частности, крестьянского быта». Пропп отмечал также, что сказки обладают определённой нравоучительностью. Безусловно, всё это так. Чтобы разобраться, каким таким путём возникли сказки о животных, и на что не всегда исследователи сказок обращают внимание (не говоря о людях вообще равнодушных к сказке, как части своей традиционной национальной культуры), мы заглянем в другие источники.

Для начала мысленно перенесёмся в Западную Европу, чтобы понять, когда и как в сознание западного обывателя был вколочен «сказочный» образ волка исключительно как кровожадного монстра? Ответ есть на этот вопрос, и даже не один – и ответы найти оказалось не сложно, всё в тех же западных источниках. Причём, базовая основа была создана далеко нешуточная. Приведу лишь один, но исчерпывающий ответ: достаточно открыть небезызвестный «труд» христианских монахов-инквизиторов Генриха Инститориса и Якова Шпренгера «Молот ведьм». Данный опус являлся ничем иным, как руководством к действию – «Молотом», которым можно беспрепятственно и жестоко дробить ведьм». Другими словами, это сборник специальных вопросов и пояснений, которые мог использовать любой инквизитор во время «ведьмовских процессов». Учитывая, что в те времена («Молот» был сочинён в XV веке) в качестве «ведьмы» или «колдуна» инквизиция могла подозревать не только любого простолюдина, но и представителя знати – становится очевидным нагнетание массового психоза, или, по-другому, искусственное введение общества в состояние глубокого и постоянного невроза, граничащего с безумием. То, что во времена Шпренгера и Инститориса было в порядке вещей, человек наших дней может расценивать или как религиозное мракобесие, или как губительные последствия длительного и обильного злоупотребления спиртными напитками. В любом случае, сочинения, подобные «Молоту», никоим образом не могут характеризовать деяния представителей церкви с положительной стороны.

Ознакомимся с «Вопросом десятым» из упомянутого «пособия по охоте на ведьм». Заголовок потрясает своим красноречием и, в то же время, манипулятивностью: «Что надо думать о волках, которые крадут и пожирают как взрослых людей, так и мальчиков? Происходит ли это тоже через посредство ведьм и наваждение?». Обратите внимание, как построена формулировка: «Что надо думать о волках…». Это первый любопытный момент. А второй – это то, что волки, оказывается, крадут и пожирают только взрослых людей и мальчиков. Маленьких девочек, видимо, волки не трогают – не то боятся, не то брезгуют. Странно. Возможно, позднее идея знаменитой сказки о «Красной Шапочке» пришла к Шарлю Перро тоже не просто так. Но об этом ниже. Итак, что же настоятельно рекомендовали думать о волках инквизиторы:

«Здесь мы разберём вопрос о волках, которые время от времени с большой хитростью и ловкостью крадут из домов взрослых и детей и их пожирают. Это происходит как естественным образом, так и с помощью наваждения через посредство ведьм. О первом роде случаев говорит Альберт Великий («О животных») и приводит несколько причин: 1) голод волков, заставляющих их приближаться к людским поселениям и там искать добычи; 2) их необузданность и свирепость, главным образом, в холодных странах; 3) необходимость прокормить подрастающих волчат и т. д.

Но подобное происходит также через обман чувств с помощью демонов, если бог хочет наказать народ за грехи. В книге Левит, XVI, говорится: «Если вы (т.е. народные массы) не исполняете моих заповедей, то я нашлю на вас полевых зверей, которые будут пожирать вас и ваши стада».

Каким же образом это происходит? Настоящие ли это волки или демоны, принявшие на себе личину волков? Говорят, что это настоящие волки, одержимые демонами или побуждаемые к своим поступкам демонами же, что это происходит также и без посредства ведьм, как, например, при растерзании 42 мальчиков двумя медведями за их насмешки над пророком Елисеем. Так же обстояло дело при растерзании одного про¬рока львом за непослушание божьему велению (1 кн. Царств, 13). Вспомним также историю одного венского епископа, назначившего перед Вознесением Господним день покаяния ради того, что волки врывались в город и разрывали на улицах людей.

Подобные нападения волков также считаются бесовским наваждением. Так, Вильгельм (в указанном месте) рассказывает об одном человеке, который время от времени утверждал, что он оборачивается волком, и поэтому скрывался на это время в берлогах. Когда он там спокойно сидел, ему казалось, что он превращается в волка, который рыскал по окрестностям и разрывал детей. Его утверждение было ошибочным. Он не был оборотнем. Причина лежала в дьяволе, который вселился в волка. Этот человек так и остался помешанным. Однажды его нашли мертвым в лесу. При этих явлениях веселится демон, потому что ему удаётся вновь освежить заблуждения язычников, верящих в преобразование мужчин и старых женщин в зверей.

Ввиду того, что подобные волки, нападающие на людей и терзающие их, остаются безнаказанными, не попадают в западни и не подвергаются ранениям, можно с уверенностью сказать, что их нападения происходят с божьего попущения при участии демонов. Так, Викентий (Зерцало истории VI, 40) рассказывает: «Еще до воплощения Христа и до пунической войны, в Галлии один волк украл меч из ножен во время вигилий».

Конечно, всякое в жизни бывает. Может, у кого-то волки и воруют из ножен мечи, и обман чувств тоже каждый день у кого-то происходит – но ведь приведённый текст вовсе не сказка и не шутка! Обратите внимание, что в самом начале этой «главы» звучит вполне правдивая информация, когда монахи цитируют Альберта Великого – его характеристика волков как представителей животного, реального (а не сказочного) мира. А дальше… дальше мы можем убедиться в буйной фантазии инквизиторов. Однако настоящее омерзение вызывают вовсе не те «чудовища», за которых пытались выдать волков, а двуногие чудовища Шпренгер и Инститорис и им подобные, чьими стараниями были сожжены живьём, замучены до смерти пытками, четвертованы, колесованы, разорваны лошадьми, избиты камнями, повешены и утоплены сотни тысяч ни в чём не повинных людей. Так, по статистическим данным, собранным в труде исследователя Лорьенте, оказывается, что подвергшихся преследованию только со стороны испанской инквизиции с 1481 до 1809 г. было 341 021 человек. Они были «виновны» с точки зрения церкви и светской власти в «ереси», «колдовстве и ведовстве». Хотя казнили под соусом «охоты на ведьм» и восставших против тирании королей. Инквизиторские преследования и казни, как со стороны церкви, так и со стороны светских властей, в Европе продолжались с конца XVI до конца XVIII в. – вплоть до 1793 года, когда в Познани отменили процессы против ведьм (что странным образом совпало с казнью Людовика XVI в этот же год во Франции – кстати, не имел ли он привычки охотиться на волков?). Другими словами, формально институт инквизиции перестал существовать. Однако частично инквизиция в Европе продержалась до середины XIX века! Особенно гибельным было влияние инквизиции на умственное  развитие Европы в XVI в., когда ей, вместе с иезуитским орденом удалось овладеть цензурой книг.

Ещё одно свидетельство: «Двести лет тому назад издатель «пособия» испанского инквизитора Николаса Эймерика (вторая половина XIV в.), раскрывавшего методы «священного» трибунала, писал: «Возможно, найдутся честные люди и чувствительные души, которые будут обвинять нас в том, что мы обнародовали ужасные картины, написанные ранее. Они спросят, какую пользу или какое удовольствие можно получить оттого, что ознакомишься со столь отвратительными вещами. Чтобы отвести их упреки, нам будет достаточно отметить: именно потому, что эти картины являются отвратительными, нам необходимо выставить их напоказ, дабы они вызвали ужас».

Как мы можем понять, почти четыре столетия кровавой резни на почве суеверий, фанатизма и невежества не могли не найти своё отражение в сказках, легендах, преданиях и т.п. Пропп, упоминая о средневековых замках и турнирах (романтика!), почему-то оставил «за кадром» истинные причины возникновения негативных характеристик персонажей в западных сказках.

Итак, какие ещё могли быть пути возникновения сказок о животных? Что ещё могло повлиять на этот творческий процесс? Корни такого явления находятся глубже, и взаимосвязь по цепочке прослеживается следующая. Я сознательно сокращаю тяжеловесные расшифровки некоторых терминов, поскольку часть утверждений вызывает сомнения и вопросы:

«Анимализм (от лат. animal – животное), подход к изучению человека и общества, ищущий объяснений в биологическом происхождении человека и в его связи с миром животных (по В. Зомбарту);

Зоолатрия (от греч. zoon – животное, живое существо и latréia – служение, культ), совокупность обрядов и верований, связанных с религиозным почитанием животных. Корни зоолатрии восходят к глубокой древности, когда первобытные охотники совершали магические обряды, надеясь с их помощью добиться успеха промысла (об этом свидетельствуют рисунки в палеолитических пещерах) и защитить свою жизнь от хищников». Здесь следует уточнить: рисунки в палеолитических пещерах вовсе не обязательно могли свидетельствовать только о «магических обрядах». Наскальные рисунки – тот же прототип письменности, только в картинках. Что, разве так трудно понять простые вещи? Каким образом мог древний человек составить и отобразить «летопись» своей повседневной жизни? Правильно, рисунками. Маленькие дети, которые не умеют ещё писать, тоже часто пытаются передать свои эмоции и впечатления посредством рисунка.

«Зоолатрия, вероятно, могла возникнуть как следствие бессилия первобытного человека в борьбе с природой. Истоки зоолатрии в значительной мере связаны с тотемизмом. Известны многочисленные исторические и этнографические примеры зоолатрии – суеверное почитание разных животных в разных частях света». Да, почитание животных было и есть по сей день. Но при чём тут «бессилие первобытного человека в борьбе с природой»? Разве это с природой нужно обязательно бороться? Или «бессильный» первобытный человек всё же являлся ЧАСТЬЮ природы как единой (когда-то) экосистемы, где сам человек если и боролся, то лишь за своё более сытое и относительно безопасное существование? Увы, со временем, именно человек умудрился изгадить экосистему весьма основательно. Вплоть до того, что многие виды животных попросту исчезли с лица Земли. При этом особым цинизмом явилось позднейшее изобретение, так называемой, «Красной книги», куда стали заносить редкие виды флоры и фауны. Это называется – спохватились, когда поздно стало. Правда, на реальное сохранение этих редких видов все эти красные, зелёные, фиолетовые и прочие книжки никак не повлияли.

«Тотемизм (на языке североамериканских индейцев оджибве от-отем, буквально – его род), комплекс верований, мифов, обрядов и обычаев родоплеменного общества, связанных с представлением о сверхъестественном родстве между определёнными группами людей и так называемыми тотемами – видами животных и растений (реже – явлениями природы и неодушевлёнными предметами). Основной вид тотемизма – клановый, или родовой (индивидуальный или половой – реже). Тотем (чаще всего вид животных) – предмет религиозного почитания группы, носящей его имя, обычно родовой общины, членам которой запрещается охотиться на тотема, убивать его и употреблять в пищу… Тотемная группа считает себя связанной с тотемом общим происхождением от мифических предков – полулюдей-полуживотных или полурастений – и видит в нём покровителя и подателя жизненных благ. Отсюда магические обряды размножения тотема – ритуальное поедание его мяса (в обычных условиях запрещенного), рассказывание мифов, пляски маскированных танцоров, подражающих тотему». Интересно, убитого волка тоже поедали в качестве «ритуального мяса»? Обратимся к широко известному труду Дж. Фрэзера «Золотая ветвь», где животным с точки зрения религии вообще, и тотемизма в частности, он уделил большое внимание.

Подробнее пожалуй, в следующей части статьи...