Скрытая цена стремления «вписаться» в церковь.

Вера, принадлежность и тонкие компромиссы, на которые мы идем.

Иногда я скучаю по церкви сильнее, чем готов в этом признаться — но не по тем причинам, которые вы могли бы подумать.

Я не скучаю по проповедям. Я не скучаю по притворству, что со всем согласен. Я просто скучаю по тому, каково это — сидеть в комнате с другими людьми. Несмотря на все недостатки, я скучаю по тому чувству, когда ты часть сообщества.

Вот почему на днях я сказал жене, почти как будто проверяя реакцию: «Наверное, я хотел бы когда-нибудь снова пойти в церковь».

Она не усмехнулась. Она не напомнила мне обо всех причинах, по которым мы вообще ушли. Она просто надолго замолчала — как будто взвешивала каждое слово или прокручивала в голове старые воспоминания.

А потом, с такой мягкостью, которая выдает, что она думала об этом в тысячу раз больше, чем я, она сказала:

«Я не хочу менять себя, чтобы вписаться куда-то. Чтобы оставаться в этом клубе, нужно соответствовать. И как только ты перестаёшь — ты вылетаешь».

Она выразила словами то, что я всегда ощущал лишь смутно, как внутренний дискомфорт: невидимая цена принадлежности.

Цена соответствия

Вера в рамках церковной системы — это социальное действие.

Ты веришь не просто в Бога. Ты веришь в образ Бога, который продвигает группа. Ты подхватываешь нужные слова, безопасные вопросы, нужный тон, чтобы показать, что ты всё ещё «в команде». И довольно быстро учишься, какие части себя лучше держать при себе.

Это работает… какое-то время. Ты находишь своё место. Ты киваешь в нужных моментах. Убеждаешь себя, что это того стоит — ведь сообщество всегда требует какой-то цены, верно?

Социолог Брене Браун сказала это гораздо лучше, чем я мог бы:

«Стремление вписаться — это попытка стать тем, кем нужно, чтобы тебя приняли. Настоящая принадлежность не требует от нас изменяться — она требует быть собой».

И вот в этом вся загвоздка. Множество церквей заявляют, что предлагают принадлежность, и некоторые действительно так делают. Но слишком многие существуют на основе соответствия.

Жена назвала это тем, чем это часто является на самом деле: клуб с условиями. Будь тем, кем мы ожидаем — и ты с нами. Будь собой целиком — и… возможно, уже ненадолго.

Я знаю, что не все церкви такие. Некоторые сообщества действительно искренне говорят: «приходи как есть». Я видел проблески этого. Но я также видел, насколько это редко, и как легко согласиться на «почти то же самое», потому что снаружи это выглядит похоже.

Когда церковь становится системой

Церкви не существуют в вакууме. Они формируются культурой, историей, личностями, властью, привычками — как и всё остальное. И со временем органичное сообщество, с которым ты впервые столкнулся, может начать напоминать нечто более жёсткое. Уже не семья. А структура. Уже не движение. А машина.

Социолог Питер Бергер писал:

«Каждое человеческое общество — это предприятие по построению мира. Религия занимает в этом процессе особое место».

Другими словами, религия не просто придаёт смысл — она конструирует общую реальность. И, как всякая социальная система, церковь, построив эту реальность, будет её защищать — иногда в ущерб тем людям, ради которых она и задумывалась.

Ты ощущаешь эту систему не тогда, когда всё идёт хорошо, а когда ты вдруг перестаёшь быть уверенным, что согласен со всем. Когда твой опыт не вписывается в заученный сценарий. Когда горе, которое ты несёшь, сомнения, которые испытываешь, или твоя идентичность — не имеют одобренного места в литургии.

Вот тогда система проявляет себя. Не через враждебность, а через молчание. Неловкость. Отсутствие.

Люди могут по-прежнему улыбаться. Никто не говорит тебе, что ты больше не нужен. Но воздух меняется. Приглашения исчезают. Ты начинаешь ощущать себя как мебель, которая не вписывается в интерьер.

Так работают системы. Они сглаживают острые углы. Они сосредоточены на самосохранении. Они отвергают всё, что не могут измерить, контролировать или красиво объяснить.

И самое печальное? Большинство людей в системе этого не замечают. Потому что когда система работает на тебя, она кажется тебе просто нормальной.

Откуда берётся система

Всё это возникает не потому, что люди злонамеренны. Большинство пасторов не просыпаются утром с мыслью:

«А давай-ка построим машину, которая срежет все живые края человеческой души».

Но группы делают то, что делают группы. И церковь не исключение.

Частично это происходит из нашей потребности в определённости. В своей сути вера — это тайна. Но тайна пугает, когда ты пытаешься построить на ней свою жизнь. Поэтому мы превращаем непредсказуемую историю Бога в систему ответов. Кто «в», кто «вне». Кто прав, кто нет. Что дозволено, а что нет. И как только ты построил свой дом на этих ответах — ты будешь защищать их любой ценой.

А ещё есть племенной инстинкт. Мы устроены так, чтобы принадлежать. Но племена выживают, очерчивая границы. Чёткие границы дают нам чувство безопасности — или хотя бы иллюзию. Так церкви превращаются в клубы с бейджами — вероисповеданием, кодексом поведения, списком негласных правил. Они не всегда напечатаны в бюллетене, но ты узнаешь их довольно быстро. Лояльность удерживает племя, а лояльность часто означает молчание о тех частях себя, что не вписываются.

И, конечно, власть. Чем больше церковь — тем больше ей нужна структура. Структуре нужны лидеры. Лидерам нужен порядок. Порядку нужны правила. А правилам — кто-то, кто их соблюдает. И вот уже то, что начиналось как комната, полная ищущих Бога людей, становится институтом, защищающим своё существование. Чем больше стадо — тем выше заборы.

И под всем этим лежит страх. Настоящие вопросы воспринимаются как угроза. Честные сомнения звучат как трещины в стенах. Сложное горе, нестандартные идентичности, неудобные истины — их трудно контролировать. Поэтому система сужает круг допустимого не из злобы, а ради выживания. Не то чтобы ты нежеланен — просто твое подлинное «я» не вписывается в сценарий. А если в сценарии нет реплики для тебя — молчание говорит само за себя.

Я правда не думаю, что большинство людей внутри всё это видят. Когда система работает на тебя, она кажется тебе нормой. Но тем, кто не может больше притворяться, кто не может засунуть свои вопросы обратно внутрь, всё становится предельно ясно:

рано или поздно тебе придётся выбирать между своей правдой и своим местом.

Обязательно ли всё должно быть так?

Иногда я ловлю себя на мысли — а может, это просто цена любого сообщества? Может, везде, где люди собираются вокруг больших идей, всегда будут границы и рамки? Может, за принадлежность всегда нужно хотя бы немного притворяться?

Но в глубине души я так не думаю.

Я видел проблески чего-то лучшего.

Я был в комнатах, где не нужно было репетировать свою историю, прежде чем рассказать её вслух.

Я сидел с людьми, которые не вздрагивали от сомнений, горя или правды, не вписывающейся в вероучение.

Я ощущал, как это — дышать всем телом, зная, что тебя не оттолкнут за то, что ты «слишком» или «недостаточно».

Это редкость. Но это бывает.

И когда это происходит — это меняет тебя навсегда.

Раз и навсегда портит для поверхностной принадлежности.

Так что нет, не обязательно всё должно быть так.

Просто легче пойти этим путём, когда никто не следит.

Легче построить систему, чем сидеть с тайной.

Легче повторять правильные ответы, чем пережить тишину незнания.

Легче обезопасить племя, чем распахнуть дверь достаточно широко, чтобы туда вошёл хаос человеческой реальности.

Что нужно, чтобы всё было иначе?

Хорошо, а что на самом деле нужно, чтобы церковь стала местом настоящей принадлежности, а не клубом с правилами?

Вот что я для себя понял:

Сохранять малый масштаб.

Малые группы затрудняют притворство и поощряют искренность. Домашние собрания, совместные ужины, живые кружки в гостиных — всё, где можно знать имена и истории. Когда становится слишком много людей — делитесь, множьтесь, расходитесь.

Оставаться децентрализованными.

Ни один человек или группа не должны держать всю власть. Ведущие, модераторы, молитвенники — всё это должно меняться. Проповедь, молитва, решения — дело всех, а не одного пастора.

Создавать место для настоящих вопросов.

С самого начала: никакие темы не табу. Сомнения. Боль. Запутанная вера. Открытые разговоры без страха быть осуждённым.

Сосредоточиться на буднях, а не только на воскресеньях.

Ешьте вместе. Звоните друг другу в середине недели. Помогайте, когда жизнь тяжёлая. Помощь с едой, детьми, визитом к врачу — это и есть церковь.

Меньше правил — больше пространства.

Укоротите вероучение, расширьте милость. Пусть люди приходят со своими вопросами, несовершенствами, и всё равно чувствуют, что они — дома.

Исповедуйтесь вместе.

Когда кто-то говорит правду о своём беспорядке, другим становится безопаснее делать то же. Не напоказ, не наигранно — а просто как часть жизни.

Оставайтесь гибкими.

Если стало слишком жёстко — меняйте. Если приходит кто-то новый — впускайте, не ломая под шаблон. Спрашивайте: «Это ещё про людей? Или мы просто защищаем структуру?»

Где это оставляет меня

Я не думаю, что это легко.

Но это вполне реально.

И, наверное, именно это и имел в виду Иисус под словом «церковь», а не сцены, дым и экраны.

У меня нет всех ответов.

Я сам всё ещё задаюсь вопросом — а хочу ли я снова пробовать?

Но во мне жива тихая надежда: возможно, существует способ принадлежать, не уменьшая себя.

Это, скорее всего, не будет похоже на церковь, в которой я вырос.

Может, это будет горстка людей за столом.

Может, несколько семей, которые поддерживают друг друга.

Может, друзья, которые молятся вместе, не боясь ошибок в словах.

Это будет меньше. Это будет грязнее. Это не всегда будет казаться таким надёжным, как система.

Но если в этом будет честность, если ты сможешь дышать и не бояться, что тебе придётся замолчать часть себя — может, этого достаточно.

Если ты похож на меня — возможно, ты тоже скучаешь.

Скорее, не по тому, что было, а по тому, что могло бы быть.

И, возможно, ты не один.

Я пока не знаю, где это найти.

Но я точно знаю одно — я хочу быть готов это построить, когда найду.

Источник: Космос