Суровый Ренессанс. Битва при Павии

Месье Ла Палисс простерт
Пронзенный копьем чужим
А если б он не был мертв
Он бы сейчас был живым! - песенка ландскнехтов

Несмотря на то, что боен и смут в 16 веке было более чем достаточно, Павия заслуживает отдельного подробного рассмотрения. Она стала своего рода рубежным сражением. Можно сказать, что именно там было символически похоронено военное Средневековье и на полях сражений стали властвовать другие персонажи. Если до Павии боец – это скорее всего рыцарь или пеший копьеносец, то после – однозначно мушкетер или ландскнехт. Конечно, реально переворот был таким резким, но на туманных полях северной Италии он обозначился во всей красе.

В начале 16 века в Европе великие державы увлеченно делили Италию. Земля Ромула и Рема была привлекательна по двум причинам. Во-первых, это был развитый экономически край. Не будет преувеличением сказать, что Италия была самой урбанизированной страной в Европе, страной многочисленных банков и множества мануфактур. С другой стороны, единого мощного государства, которое могло бы дать отпор чужеземной экспансии - не было. Крупные страны интриговали, склоняя на свою сторону те или иные итальянские государства и используя их в своей борьбе. Наиболее серьезными игроками на европейской арене тогда были Франция и Священная Римская империя Габсбургов. Под рукой последних находились разом Испания, Нидерланды, Австрия и практически вся Германия. Их борьба за Италию оказалась длинной, запутанной и кровавой. Кампания, связанная непосредственно с Павией, началась довольно интересным образом. Французский король Франциск I обнаружил, что казна в результате прошлых войн исчерпалась, и решил поправить дела с помощью новой кампании. В качестве наиболее перспективного объекта для разграбления был выбран Милан. В оправдание королю можно заметить, что если бы он выбрал пассивную стратегию, такое мощное образование как империя Габсбургов рано или поздно раздавило бы Францию, а Милан был не нейтральным государством, а союзником Империи.

Комендант Павии, испанец де Лейва Терранова, имел под началом гарнизон меньший, чем тот, что стоял в Милане. Но Павию было не так жалко разрушать, как Милан, а кроме того, де Лейва имел поистине стальные нервы. Поэтому на требования о сдаче имперцы ответили решительным и грубым отказом. Франциск понял, что Павия – более крепкий орешек, чем Милан, и начал правильную осаду.

Круговая оборона

Осень прошла в безрезультатных перестрелках под холодными дождями. Ситуацию осложняли скорее финансовые, чем военные соображения. Комендант Павии Лейва рассудил, что гарнизон, если ему не платить денег, разложится и дезертирует, и велел переплавлять церковную утварь, которую он безжалостно конфисковал у местных священнослужителей. Это была тем более правильная идея, что лишенные платы наемники могли попросту разграбить собственный город.

Между тем французы несколько раз пытались атаковать, скорее в видах разведки боем, нежели всерьез намереваясь взять город. В ходе этих вялых приступов они несли неожиданно болезненные потери, поэтому в конечном счете активность французов сошла на нет. Что интересно, защитники Павии в ходе приступов бросали в штурмующих не просто камни, а куски мрамора. Единственным успехом французов было взятие небольшого имперского блокгауза. Павия стояла на северном берегу речки Тичино, через нее был перекинут мост, к которому с юга примыкало небольшое укрепление. 10 ноября французы атаковали эту позицию. 40 испанцев в течение дня отбивались от 1500 французов, но только к вечеру их сопротивление было сломлено огнем кулеврин. Монморанси, французский полководец, руководивший штурмом, приказал их повесить. 

За время осады, к январю 1525 года, имперцы сформировали вполне боеспособную армию. Были навербованы наемники, в основном – немецкие ландскнехты. Общим числом, к Павии направилось около 40 тысяч человек, но как это обычно бывало, мелкие стычки, бои с отдельными отрядами французов и, главное, болезни, дезертирство и отставшие серьезно уменьшили численность войска, потому к Павии вышла 25-тысячная армия.

В городе положение было близким к критическому. Лейва изъял для выплаты солдатам уже практически все ценности, и был близок к тому, чтобы обанкротиться. Примета времени: главная проблема осажденной крепости – отсутствие не пороха и не провианта, а денег. Дело шло к капитуляции. Имперцы снаружи были об этом осведомлены, поэтому Пескара (командующий имперской армией), Георг Фрундсберг (капитан немецких ландскнехтов) и Бурбон (ренегат, оспаривавший трон у Франциска и думавший руками имперцев решить свои проблемы) решили атаковать.

Расстановка сил

Поле боя выглядело следующим образом. Город Павия стоял на северном берегу Тичино. К северу от Павии был расположен парк Мирабелло. Это был не маленький современный сквер, а огромное огороженное пространство, где благородные господа развлекались охотой. Парк был обнесен каменной стеной, в которой имеется несколько ворот. Вся эта местность была сильно пересеченной, по большей части состоявшей из лесов и кустарников. Восточнее Павии, близ парка, был расположен комплекс из пяти аббатств. Наконец, к западу от города находилось довольно крупное пустое пространство. 

Численность и структура армий была достаточно интересной – и для того времени типичной. Французское войско можно было назвать французами весьма условно. Она включала 7 тысяч швейцарцев-наемников, 4 тысячи немецких ландскнехтов (к слову, имперские ландскнехты считали «французских» коллег предателями и в плен не брали), 4 тысячи итальянцев и только около 10 тысяч французов. Всего французский король мог рассчитывать на 25 тысяч бойцов. Основной ударной силой считалась тяжелая кавалерия – три тысячи великолепно защищенных конных латников – «жандармов». Поразить такого рыцаря холодным оружием было достаточно сложно, а атака с разгона такой массы кавалерии была трудноостановима. 

Имперцам, однако, было что противопоставить французскому натиску. Это был тоже Вавилон в европейском варианте, смешение наций и языков. Имперская армия включала 12 тысяч человек наемной немецкой пехоты – ландскнехты Фрундсберга плюс 7 тысяч бойцов в крепости; 5 тысяч человек испанской пехоты (и три в крепости), 3 тысячи итальянцев, 2300 испанских и итальянских кавалеристов, из которых 800 человек – тяжелая конница. Всего – 33300 человек в поле и крепости. Таким образом, имперцы имели заметное численное преимущество перед французами, вопрос состоял только в том, как скоординировать их усилия.

Двадцать третье февраля

Вечером 23-го имперцы начали выдвигаться к парку. Поскольку ворота охранялись, было решено проломить стену, надеясь, что французы не услышат стука заступов. Саперы за несколько дней до этого выбрали наиболее удачное место для пролома – в северной стене лесопарка. Командиры имперцев все же понимали, что пробить каменную стену бесшумно невозможно, поэтому небольшой отряд был оставлен у Торе дель Гало – восточных ворот. Отряд должен был стрельбой из аркебуз, огнями и криками всячески отвлекать внимание противника от северной стены. С Лейвой, сидевшим в крепости, была дотсигнута договоренность, что тот пойдет на вылазку после трех холостых пушечных выстрелов через равные промежутки времени.
Интересно, что поначалу имперцами не планировалось решительной битвы. Через парк должен был только прорваться обоз с едой и деньгами для гарнизона. 

Между тем, отвлекающий артобстрел усилился. Пушкари настолько увлеклись, что к ним пришлось даже посылать гонцов с просьбой стрелять не так усердно: в Павии могли не услышать сигнальные выстрелы.

Имперцев, идущих к северной стене, все-таки обнаружили. Патрульный отряд французской конницы Карла Тирчелина услышал топот, Тирчелин влез на стену и увидел группу ландскнехтов. Однако он неверно интерпретировал происходящее, видимо, приняв врагов за какой-то отдельный небольшой отряд, и только послал гонца в лагерь в восточном углу, предупредить, что происходит нечто необычное. К королю он даже не счел нужным отправить кого бы то ни было.

Поскольку пятиметровую стену саперы ломали с большим трудом, а порох использовать было нельзя (французы, конечно, сразу все поняли бы), на помощь взламывающим выделили пехотинцев. Около четырех часов утра дозорные Тирчелина услышали шум у северной стены. Через шесть часов после начала работ имперцы все-таки были по-настоящему обнаружены. Тирчелин отправляет нового гонца в восточный угол – к воротам Торе дель Гало, к Флорансу, командиру французских войск в этом секторе. Флоранс взял под команду 3 тысячи швейцарцев и устремился к пролому. Он же удосужился известить короля Франциска о шуме у северной стены. Было 5 утра, противники выдвигались навстречу друг другу.

Как раз в это время в парк проник первый имперский отряд – три тысячи мушкетеров. Судя по всему, ближайшие ворота - Порта Пескарина - не охранялись, и имперцы их открыли изнутри, поскольку сразу за пехотой в парк вошла легкая артиллерийская батарея. Пушкари должны были прикрыть мушкетеров, к тому же, между входящей в парк армией и Павией находился капитальный охотничий дворец, и пушки могли понадобиться при его штурме. Кроме того, в сад вошло некоторое число кавалеристов.

С рассветом сцену скрыл туман. Отряд Флоранса и конники Тирчелина с юга и имперцы под началом де Васто с севера вслепую шли к полю начинающейся битвы.

Схватка при Павии

В тумане кавалеристы Тирчелина сталкиваются с всадниками де Васто. Битва начинается. Ни те ни другие не видят, сколько сил у противника, поэтому никто не проявляют особой активности. Тем временем швейцарцы Флоранса, идущие параллельно своей кавалерии натыкаются на имперскую артиллерийскую батарею – ту самую, введенную после аркебузиров – и захватывают ее. Это серьезный успех: швейцарцам достается 16 пушек. Недостаток артиллеристов у Флоранса не позволил ему воспользоваться трофеями немедленно. Будь у него лишние канониры, у ворот могла начаться кровавая бойня. 

В этот момент на поле боя появляется приближенный Франциска Бонниве, посланный выяснить, что творится у ворот. В тумане он видит имперских кавалеристов, откатывающихся после стычки с Тирчелином и своих швейцарцев с трофейными пушками. Успокоившись, он посылает к Франциску сообщить, что все идет хорошо.

Шесть часов утра. Следует сигнал де Лейве о начале вылазки. Гарнизон Павии выходит из города. Возле Пяти аббатств (восточнее и южнее парка, восточнее города) швейцарцы ждали атаки с северо-востока, откуда стреляют пушки. Фактически же Лейва атаковал их с запада. Швейцарцы у аббатств отрезаны. 

Тем временем, де Васто привел в порядок своих мушкетеров и с севера атаковал дворец в центре парка. Удивительно, но гарнизон не подготовился к атаке, несмотря на шум боя. Дворец был быстро взят. Вокруг него находился французский обоз с рабочими, маркитантами и девицами. Флоранс утверждает, что все, кто не успел бежать, погибли, но главной проблемой французов была, конечно, не гибель обоза. Теперь французская армия была разрезана на четыре части: король остался на северо-западе, Флоранс со своим отрядом в центре, швейцарцы Монморанси на юго-востоке, в районе аббатств, а отдельный отряд Алансона стоит к западу от города, ничего не предпринимая. Пикантности происходящему добавило то обстоятельство, что ни имперцы, ни французы этого не осознавали.

В семь часов утра в парк вошли ландскнехты под командой капитанов Фрундсберга и Зитлиха. Идя вдоль восточной стены, они натыкаются на швейцарцев Флолранса. Начинается буквально битва старого и нового – действующий чемпион по бою пехоты (швейцарцы) против претендующих на титул ландскнехтов. 
 

В этот момент, когда повсюду уже шли схватки, на поле боя явился французский король со своими рыцарями. Чтобы одеть жандарма в доспехи, нужно было около получаса, еще сколько-то времени требовалось, чтобы добраться до места действия. Однако нужно признать, что рыцарь и в 16 веке был опасным противником, и теперь бронированный кулак Франциска шел в атаку. Один из имперских командующих, увидев атакующих жандармов, обреченно пробормотал «Надежды нет». Имперская кавалерия получила таранный удар с разгона и оказалась опрокинутой бронированным катком французов. Казалось, в битве наступил перелом. 

Однако в этот момент выяснилась неприятная подробность. Имперцы бежали в лес, куда жандармы не могли въехать из-за тяжести и неуклюжести своих коней и собственной. Мало того, Франциск, желая стяжать славу, перекрыл зону обстрела собственной артиллерии. Пушкари до этого вели вполне результативный огонь по имперцам, нанося им тяжелые потери. Теперь же они вынужденно молчат, а Франциск стоит со своими конниками на проплешине среди кустарников и леса. Он, впрочем, проведя одну эффектную атаку, уже был уверен, что победил.

Контрудар

Тем временем, на поле боя добрался Пескара – испанский командующий имперцев – с мушкетерами. Через лес ему на помощь продирались ландскнехты Фрундсберга, а де Васто разворачивался к ним от дворца. Франциск оказывается аккуратно зажат между отрядами ландскнехтов и испанцев. 

Между тем Зитлих у восточной стены добил швейцарцев. Новое победило старое (правду сказать, швейцарцев было раза в 2-3 меньше, и никто их не поддержал). Командиры побежденных – Флоранс и Ян фон Дизбах – попали в плен. Швейцарцы обратились в бегство, а ландскнехты частью ушли преследовать их, а частью вернулись на помощь Пескаре. Итак, жандармы Франциска оказались окружены и не имели надежды на помощь.

На прогалине в северной части парка разворачивалась драма. 

По особенности местности пехота не могла построиться в плотную «коробку». Но это и не требовалось. Места для маневра у французов не было. По ним стреляли из аркебуз со всех сторон несколько тысяч человек без перерыва. Пехота французов, пытавшаяся пробиться к месту бойни, была смята. А пушкари, чтобы не задеть своих, были вынуждены только наблюдать побоище. 

Рыцарство Франции умирало под шквальным огнем быстро, бестолково и бесславно. Франциск в этот момент воскликнул: «Господи, что происходит?!» Происходило же избиение его рыцарства – и одновременно урок по взаимодействию отрядов пехоты на пересеченной местности. После того, как град свинца выбил основную массу рыцарей и их коней, ландскнехты подошли в упор с копьями и принялись добивать уцелевших. Как раз в этот момент погиб персонаж эпиграфа, господин Ла Палисс. Франциск был выбит из седла, и пехотинцы уже начали его рубить, когда имперский офицер отобрал его у толпы, не дав убить ценного пленника. Кстати, угроза жизни монарха была абсолютно реальной, наемники не желали брать деньги у кого-то кроме нанимателя, потому после битв они просто истребляли всех живых неприятелей, найденных на поле боя. Печальная подробность добивания: лежащих рыцарей обычно достреливали, прижимая аркебузу к самому плохо бронированному месту, а это был пах снизу (в нормальной ситуации там находится лошадь). Так что Франциск был спасен от сомнительной гибели через отстреливание тестикул.

Дальнейшее стало делом техники. Вышедший гарнизон добил отряд Монморанси у Аббатств, остатки швейцарцев были прижаты к реке Тичино и, поскольку был февраль, хоть и итальянский, не каждый сумел переплыть реку. Отряд Алансона, так и не вступив в бой, начал отступление. Его не преследовали.

Было девять часов утра. Сражение началось спонтанно и кончилось неожиданно.

Потеряно все кроме чести 

Для европейского военного дела Павия стала куда более важным событием, чем для итальянских войн. Латники окончательно были выбиты с поля боя западной Европы как основная ударная сила. Рыцари в классическом понимании этого слова закончили свой боевой путь. Теперь бал правили плотные коробки мушкетеров и артиллерия. 

Швейцарцы были ниспровергнуты с пьедестала. Лучшей пехотой отныне стали испанцы и ландскнехты. 

С военной точки зрения Павия отлично иллюстрирует, что если даже ситуация на поле боя неясна, лучше проявлять хотя бы какую-то активность. Французы могли оказать куда более серьезное сопротивление, прояви их командиры несколько больше инициативы. Имперцы имели общее численное преимущество примерно на треть, но на каждом конкретном участке оказывалось, что их больше в несколько раз. Такой эффект был достигнут исключительно благодаря четкой координации действий имперцев и напротив, полному беспорядку в рядах французов.

Франциск, пока его не выкупили из плена, сочинял романтическую поэму, в которой рыцарские идеалы противопоставлял бездушному профессионализму. Флоранс и Монморанси вернулись из плена и, надо отдать должное, оба позже погибли в боях. Пескара умер от кишечной язвы в том же году. У капитана ландскнехтов Фрундсберга через год случился инсульт на марше. Причем светило тогдашней медицины лечило его, прижигая виски расплавленным золотом, каждый день натирая его тело маслами и золотой водой, а также купая в ванне, наполненной оливковым маслом, в котором предварительно была сварена лиса. Это был передовой ренессансный метод лечения от знаменитого доктора, и неудивительно, что капитан ландскнехтов кончил жизнь скоро. Де Лейва, комендант Павии, оказался, кажется, единственным из командиров обеих сторон, кто умер своей смертью и не вскоре после битвы – он скончался через 10 лет в своей постели. Жернова Господни мелют медленно, но верно.

ВОЕННАЯ ПОЛИТИКА