«Живой инструмент»: изменения в ядерной доктрине России и реакция Запада

Владимир Путин 25 сентября обсудил с членами Совета безопасности вопросы ядерного сдерживания. Глава государства предложил уточнить определение условий применения ядерного оружия путем внесения ряда изменений в документ под названием «Основы государственной политики в области ядерного сдерживания» (т. н. ядерная доктрина).

В частности, речь шла о дополнении перечня военных угроз, для нейтрализации которых выполняются мероприятия ядерного сдерживания, т. е. возможно применение ЯО.

В новой редакции документа предполагается рассматривать агрессию против России со стороны любого неядерного государства, но с участием или при поддержке ядерного, как совместное нападение на страну. Возможность применения ЯО будет рассматриваться при данных «о массированном старте средств воздушно-космического нападения и пересечении ими государственной границы». В список таких средств теперь входят также беспилотные летательные аппараты. Наконец, за Москвой остается право на применение ядерного оружия при чьей-либо агрессии в сторону Белоруссии как участника Союзного государства.

На Западе информацию об изменениях в ядерной доктрине России предсказуемо объявили «бряцаньем ядерной дубиной». Именно так, к примеру, звучит заголовок The New York Times: «Пока Зеленский призывает мировое сообщество сосредоточиться на Украине, Путин бряцает ядерным оружием».

Всем, кто видит в нововведениях угрозу, я бы рекомендовал ознакомиться с ядерной доктриной США – она куда более жесткая. А заодно с тем, как она менялась за последние годы – именно в сторону ужесточения.

В американской доктрине 2002 года содержится тезис о снижении зависимости от ЯО, при этом она допускала прекращение разоружения и наращивание ядерных сил, а также их превентивное применение. Доктрина 2010 года, хоть и запрещала использование ЯО против неядерных стран, но при этом не исключала превентивного применения ядерного оружия, «если уровень разработки (противником. – Ред.) химического или бактериологического оружия мог быть признан опасным для безопасности страны». Нынешняя доктрина дает США право применять ЯО практически без ограничений. Для его применения достаточно «неядерного нападения, приводящего к массовым жертвам» или «нападения на стратегические объекты инфраструктуры».

Под последним при желании можно иметь в виду что угодно. К примеру, кибератаки, американцы об этом даже публично говорили. О том, что кибератака может привести к задействованию статьи 5 Устава НАТО, в свое время говорил теперь уже бывший генсек альянса Йенс Столтенберг.

Кроме того, текущая доктрина подразумевает модернизацию и наращивание ядерного арсенала, в том числе предназначенного для «ограниченной ядерной войны». Смысл идеи в том, чтобы установить на морских межконтинентальных баллистических ракетах Trident II боеголовки «малой мощности» для – внимание! – предотвращения использования Россией тактического ЯО в Европе. Само понятие «ограниченная ядерная война», сам факт того, что американцы это всерьез рассматривают, говорит о том, что для себя они практически не оставляют никаких ограничений.

Американская доктрина также допускает применение ЯО «в ходе кампании при наличии вывода о том, что США её проигрывают, при риске утраты контроля или же для эскалации конфликта с целью достижения мира на более выгодных для США условиях». То есть при угрозе проиграть войну в том числе с неядерной страной.

На этом фоне российская доктрина, разрешающая использовать ЯО лишь в ответ на ядерное нападение и угрозу существования государству, выглядела как какое-то «толстовство» или «гандизм».

К слову, на обеспокоенность Москвы появлением у США ядерных зарядов малой мощности недавно указывал российский президент. «Мы знаем, что в экспертных кругах на Западе витают идеи о том, что такие средства поражения можно было бы применять и ничего в этом особенно страшного нет. Страшного, может быть, и нет, но на это мы обязаны обратить внимание. И мы обращаем на это внимание», – заявил В. Путин этим летом в ходе визита во Вьетнам.

Именно тогда было прямым текстом сказано о возможности внесения изменений в российскую ядерную доктрину.

Услышали ли это на Западе? Восприняли ли? Очевидно, нет.

Решение далось Москве, судя по всему, нелегко и откладывалось до последнего. Поводом возвратиться к этому вопросу стала дискуссия на Западе о том, давать ли Украине разрешение на запуск дальнобойных ракет по «старой» территории России. «Новую» территорию, т. е. Крым и присоединившиеся в ходе СВО к России ДНР, ЛНР, Запорожскую и Херсонскую области в Киеве и без всякого разрешения считают «законной» целью.

Казалось бы, для нас нет различий между «новой» и «старой» территориями. Однако надо понимать, что именно на «старой» находятся все те военные объекты, которые противник мечтает поразить. И если Запад разрешит бить по признаваемой ими территории России, это уже не помощь Киеву в «деоккупации», а прямое нападение на нашу страну, и это можно считать объявлением войны.

Разумеется, страны НАТО на прямое нападение не пойдут, но будут все более изощренно использовать своих «прокси». Так что необходимость изменений в российской ядерной доктрине очевидно назрела.

В чем же конкретно состоят эти изменения? Еще раз акцентируем на них внимание.

Во-первых, полноценное распространение «ядерного зонтика» на все Союзное государство. Собственно, российское ТЯО в Белоруссии появилось давно, но теперь озвучены основания для его применения – попытка агрессии против ближайшего союзника. К слову, американские союзники давно полноценно защищены «ядерным зонтиком» США, а у нас тут почему-то был провал.

Во-вторых, неядерная страна, совершающая агрессию против России вместе с ядерной или при ее поддержке, теперь становится законной целью для российского ЯО.

Во-третьих, и, на мой взгляд, это главное – прописаны новые угрозы для российской военной безопасности. До этого «триггером» ядерного ответа фактически было использование воздушно-космических средств нападения, которые имеются лишь у ограниченного количества стран. Однако в последнее время военные эксперты все чаще говорят о том, что массированные атаки беспилотниками в будущем могут составить конкуренцию традиционной ядерной триаде. Сегодня, для того чтобы принести на территорию противника взрывчатое вещество, эквивалентное ядерной боеголовке, нужны тысячи, десятки тысяч БПЛА, но в будущем ситуация может измениться. И рой беспилотников, управляемый искусственным интеллектом, интегрирующим автоматизированные системы мониторинга и целеуказания со средствами огневого поражения, сможет уничтожать критические объекты инфраструктуры, предприятия, командные пункты и места дислокации живой силы с не меньшей эффективностью, чем традиционные виды вооружений, в том числе ядерные.

Возможно, до этого еще несколько далековато, но готовиться нужно уже сейчас. Тем более что наши оппоненты обращают особое внимание на развитие данной стратегии, поскольку ее применение до сих пор не являлось основанием для ядерного ответа в отличии от традиционной «триады». Теперь – будет!

Впрочем, стоит отметить, что у новой доктрины есть и слабые места. Вернее, они перекочевали в нее из прежней редакции. Речь о размытости формулировок и, как следствие, самих «красных линий», которые, по идее, должны быть четко обозначены для сдерживания потенциального противника.

Что такое, например, «критическая угроза», так и остается непонятным. С одной стороны, возможно подводить под данное определение что угодно, и это должно являться существенным инструментом сдерживания. С другой – такая размытость дает противнику ложное ощущение того, что Москва готова сдвигать «красные линии», если нужно будет основание для неприменения ЯО.

Или возьмем приравнивание атаки ядерного государства к атаке неядерного с участием или при поддержке ядерного. Что считать поддержкой? Нападение Украины на Курскую область с применением американо-франко-британского оружия (ядерных держав) таковым можно считать? А если будет агрессия против Белоруссии – опять же не со стороны стран НАТО, а со стороны той же Украины?

Еще один двояко трактуемый пункт: что считать «массированным стартом»? Особенно в применении к БПЛА? И как понимать «при пересечении границы»? То есть будем ждать, когда вражеские средства поражения зайдут в наше воздушное пространство, и начнем отвечать за считаные минуты, а то и секунды до того, как они обрушатся на наши города? Или все же «ответка» будет включаться при старте БПЛА противника? Или при получении достоверных сведений о нем?

Понятно, что мы стараемся сохранить пространство для маневра и ни в коем случае не походить на тех же американцев, готовых размахивать «ядерной дубиной» налево и направо по любому поводу. Но не даем ли мы оппонентам ложного представления о том, что готовы бесконечно двигать «красные линии», чтобы не допустить ядерной войны? Смотреть на это можно по-разному. Кто-то воспримет линию нашего поведения достаточно серьезно, а кто-то, наоборот, посчитает блефом и пустой болтовней.

Возможно, некоторые моменты все же стоило бы конкретизировать. Например, рассмотреть возможность нанесения превентивного ядерного удара, которая у американцев в их доктрине присутствует давно.

И грозную риторику неплохо бы дополнить действием, к примеру проведением регулярных ядерных испытаний, как это делает та же КНДР, в серьезности намерений которой никто не сомневается. Тем более что Россия отозвала ратификацию ДНЯО еще год назад.

Очевидно, что нынешний шаг по ужесточению ядерной доктрины далеко не последний. Иных вариантов уже не остается. Тем более, как ранее сказал президент, ядерная доктрина – это живой инструмент…

Источник