Блины

Как это было давно, там, у нас, в России!... Мясопуст. Мяса не ели. Блины. Везде блины.

Все рынки, Охотный ряд в Москве, завалены снетками, икрой в бочках. Рыба навалена – осетрина, сёмга, севрюга, белуга, навага. В Петербурге - корюшка, сиги копчёные, копчушки разные, селёдка, тарань, миноги, белорыбицы, балыки, судаки. Рыба живая.

Масло бочками, сметана, в больших глиняных горшках.

Везде блины.

Из трактиров чад идёт. С утра до вечера пекут блины, пахнет горячим тестом.

Ну, и хороши были блины в Москве! С зернистой икрой.

А при блинах уж обязательно настойки. Да какие. Всех не перечтёшь.

И Шаляпин пел в опере «Вражья Сила» - «Широкая масленица». Перед великим постом – последняя неделя.

Мясопуст. Весёлая масленица. Катание на масленице. Вечером – ряженые. Надевали страшные маски, ездили в гости друг к другу. И было весело.

А в последние три дня – широкая –то масленица, как говорили – шёл дым коромыслом.

А в воздухе отрадно пахло весной. Розовели дали лесов, дни становились длиннее.

В садах, у заборов, таяли снега и в проталинах весело блестели на солнце лужи.

Какая радость входила в душу! Как свежи и ласковы были лица встречных женщин!

В розвальнях, мы, охотники, едем от станции, ранним утром, ко мне в деревню.

Уж на кустах мелколесья набухли почки. Оттепель.

На грязной дороге – лужи. За полями – голубые леса. И деревня как-то ожила. У изб куры кудахчут. Впереди возчик остановился и Василий Сергеич кричит:

- Заедем к леснику.

Заворачиваем. Возчики медленно спускаются к реке.

По ту сторону ровной стеной высится сосновый бор, освещённый утренним солнцем.

У крыльца лесника Клычёва собаки с лаем бросились на нас и, узнав, завиляли хвостами.

Лесник Клычёв в новой поддёвке, нарядный, припомаженный. Сестра его, Ольга, коса её перевита голубой и алой лентой, - радостно встречают гостей.

- Сейчас блинков, - говорит жена Клычёва.

На столе в миске – щучья икра; свежий лук, караси в сметане.

Хорошо в доме у лесника!

В окна виден лес. На стене часы с кукушкой. В доме тепло. Самовар блестит на столе. Чайник, чашки с цветочками.

И всё как-то – и дом лесника, и он сам, - похожи на какую-то русскую игрушку.

Приятели все разделись и сели за стол.

- Глухари постукивают и зачали токовать, но мало. Но снегу много и колдобины – в яму угодишь, поход труден, - сказал лесник.

- Щучья-то икра с зелёным луком – это понять надо, - радовался Павел Александрович. – Гречневые блины – настоящие.

- А щучья-то икра получше вашей зернистой будет, - сказал доктор Иван Иванович, накладывая икру ложкой на блин.

- А ведь это верно, - согласился Павел Александрович.

Вообще приятелям казалось всё лучше в деревенской обстановке.

Говорили: и сметана лучше, и икры такой никогда не ели, и настойки такой не пили. Травяная, анисовая.

- Это всё оттого и аппетит и всё нравится, что кислоту хватили из леса. Окисляется организм, - сказал Иван Иванович.

- То есть, как это окисляется организм? – спросил Василий Сергеевич. – Вот Николай сидит, молчит, так похоже, что прокис. А я не чувствую никакой кислоты.

- Ничего я не прокис, - хмуро отвечает Коля. – Это блины кого хочешь доедят. Закрою глаза, так везде всё блины кажутся. Я больше их видеть не могу.

Садясь в розвальни у крыльца, прощались с лесником, звали в гости.

Дорогой, сидя рядом со мной, Коля Курин всё говорил:

- Господи, Господи…

- Что ты? – спросил я его, -нездоров что ли?

- Нет, ничего, - ответил Коля, - только приедем к тебе – опять блины…

И действительно. Подъехали к дому, встречает Феоктист, тётенька Афросинья, Лёнька и двоюродная сестрица моя. Обрадовались.

- Ну вот, прямо к блинам.

И Юрий Сергеевич всё молчит, только мигает.

Не успели мы раздеться, как из кухни уже Лёнька несёт целую стпку горячих блинов. Первые - со снетками, вторые – с груздями.

- Знаете, что, сказал мне тихо Василий Сергеевич, смотрите, Константин Алексеевич, всё это кончится плохо…У Юрия глаз уж куда-то в сторону ушёл, и у Ваньки, у доктора, - тоже.

- Да, согласился я, - это верно… Ну, как же быть? Не станем есть – обидятся! На целый год. От блинов отказаться!...

Нарочно Лёньку отсылали под различными предлогами – то за холодной водой к колодцу, то в беседку смотреть градусник – а блины прятали в шкаф.

Ни сестрица, ни тётенька Афросинья ничего не заметили и были рады, что гости так усердно едят.

К вечеру все повеселели стали и разговорчивее.

Рано легли спать.

Утром пришёл Герасим Дементьевич. Все пошли на охоту в лес к Никольскому, где вылетают черныши. Но никаких чернышей не видали. Ещё не вылетели. Видели – пролетел один вдали, но трудно идти, проваливаешься в талые ямы.

Вернулись домой.

- Ну что это…- встретила нас тётенька Афросинья, качая головой. – Что же блины спрятали на сегодня? Скупость какая? Нешто б я не напекла? Вот, пожалуйте, сейчас напеку с пылу жару, самые горячие. А Казаков вам настойку прислал.

- Господи помилуй… - тихо сказал Коля.

- Начинается…- вздохнул Юрий Сергеевич.

(Констанин Коровин.)