«– Вы так говорите, – возмутилась Даша, – будто Россия вообще ничто!
– Да так оно почти и есть, – грустно отозвался папа».
Это из повести Романа Сенчина «Чего вы хотите?». Там есть еще о том, что в 91- м случилась новая революция, потеря страны и скрытая война. Но самое главное, что «последствия до сих пор не пережили. Ничего еще не закончено, и в любой момент может случиться новый смерч». А он, и об этом тоже есть в повести, вызревает.
"Все это вспомнилось при прочтении статьи директора Института США и Канады Валерия Гарбузова в «Независимой газете», которая наделала много шума. Главный посыл ее внешней обертки состоит в необходимости ориентации России на знания, а не на мифы. Получается, что страна отвергла знание и завязла в трясине мифотворчества, которое опасно ей самой, а также окружающим. Впрочем, так часто бывает: кто всех громче кричит «Держите вора!», скорее всего намеревается залезть в чужой карман, обличающий же мифы силится заместить их своими."
Поэт Игорь Караулов, говоря о статье, к месту провел аналогию с Ниной Андреевой, звезда которой взошла в годы перестройки, сделав имя автора нарицательным, символом антиперестроечных сил, которые будто бы стремились запечатать большую страну в ее «ужасном» прошлом, чтобы не дать возможности выйти на столбовую дорогу цивилизации. В свое время она озвучила «принципы», которые были объявлены выражением всего плохого и отсталого, потому что не соответствовали установкам новой и воинственной идеологии, ее мифам. Собственно, тезисы Гарбузова хоть и прямо противоположны андреевским, но являются презентационным буклетом магистральной идеологии, которая десятилетиями считалась в России необычайно прогрессивной, на нее предлагалось равняться и салютовать.
Перестройка и погром
Надо сказать, что тогда, в конце 80-х, главным оппонентом Нины Андреевой выступил архитектор перестройки Александр Яковлев, который развернул невероятную по накалу травлю автора письма «Не могу поступиться принципами».
"Если дальше тянуть за ниточки, то можно вспомнить, что в 1972 году в «Литературной газете» была опубликована резонансная статья этого будущего перестроечного идеолога «Против антиисторизма». В ней Яковлев устроил погром тогдашним почвенникам. Громил с марксистских и социалистических позиций, настаивая, что их антиисторизм состоит в том, что они пытаются повернуть историю вспять. Поклоняются былым правителям, иконам, инфицированы буржуазными заблуждениями."
Для сравнения, тремя годами ранее вышел роман Всеволода Кочетова «Чего же ты хочешь?», который в нынешних реалиях обрел новое дыхание.
«Надо истребить, до конца, до ровного, гладкого места все русское», – говорят у Кочетова инициаторы нового ползучего похода на Восток. Для этого необходимо зачистить, вывернуть наизнанку отечественную культуру и искусство, ведь в ней, как в древнерусской иконе, запечатлена идея собора, объединения. На иконе Пантократора кисть сжата в кулак, «Рублев изобразил множество святых, которые все вместе, где-то на вершине небесного свода, зажаты в одной могучей руке. К этой руке со всех сторон стремятся сонмы праведников, созываемые трубами ангелов, трубящих кверху и книзу». Эта идея единения наполнила и русский коммунизм. Отсюда и яростное противодействие ему в виде вирусов розни, разъединения, усобицы. С главной целью – подчинения страны, чтобы довести советских людей «до полной сонной одури – сидеть тихо, вести себя образцово-миролюбиво, идти на частичные разоружения…»
Даже эти два примера – отличная иллюстрация тех дискуссий, которые бушевали в советском обществе. А вы говорите, застой…
"Но продолжим. Борясь с «антиисторизмом», Яковлев писал, что почвенниками «культивируется любование патриархальным укладом жизни, домостроевскими нравами как основной национальной ценностью». Будто про нынешний консерватизм писал."
В качестве серьезного упрека почвенникам он предъявлял и обращение к Церкви, и «восхваление заслуг «своих» князей, феодалов, царей», что «отнюдь не служит делу патриотического воспитания». Почвенничество у него – синоним реакционного. Схожим образом в перестройку он высказывался об утопизме советской системы.
"Почва, отечественная традиция Яковлевым воспринималась за главное зло и причину всего дурного – консерватизма, догматизма. Поэтому тот же большевизм, который у него в перестроечные годы выведен символом ужасного и людоедского, – лишь одно из проявлений этого «зла». Его корни в тысячелетней традиции, ее и должна была коснуться заключительная третья фаза перестройки."
В той статье Яковлев приводил цитату писателя Михаила Лобанова, которого пытался обличать: «Вытеснение духовно и культурно самобытной Руси, ее национально-неповторимого быта Россией новой, «европеизированной», унифицированной, как страны Запада, – этим болели многие глубокие умы России. Быть России самобытной, призванной сказать миру свое слово, или стать по западному образцу буржуазно-безликой».
Третья фаза, или Недопетый мотив
Прошло полстолетия, а противопоставление цивилизационной уникальности, а с другой стороны, унификация под безликость, что равносильно тому же покорению, до сих пор актуальны.
"Гарбузов – сторонник именно этой яковлевской оптики, которая стала доминирующей в Советском Союзе в годы перестройки. Она и привела страну к развалу, причем не по ошибке и недоразумению, а совершенно целенаправленно."
Стандартный посыл: экспансия, расширение – зло, единственный рецепт – сжатие, что позволит сосредоточиться на своих внутренних проблемах. Дробление, как и вытеснение, отмена коренного, отечественного – главные принципы цивилизационной деформации по избавлению России от родового «греха» ее истории, который якобы состоит в том, что она не вписывается в европейские стандарты. Как бы ни рядили ее в камзолы и парики, как бы ни учили языкам и изящным манерам, но мужицкая сущность да «дикий» нрав ее рано или поздно проявляются.
"Валерий Гарбузов как раз и говорит о грехе России. Это общее место как для рассуждений наших «прогрессивных» современников (этим отличается оголтелый иноагент-литератор Дмитрий Быков), так и в те же перестроечные годы на это делался основной акцент."
Россия в подобной системе координат, что царь Дадон из пушкинской «Сказки о золотом петушке». «Смолоду был грозен», постоянно доставалось соседям, которым чинил всяческие обиды. Но вот молодость давно прошла, сил совсем нет, а тряхнуть стариной и повторить уж больно хочется. Что, конечно же, чревато. От таких хотелок вконец развалиться можно. Мораль читаема: если жить прошлым (воспоминаниями, тем же консерватизмом), то можно испортить настоящее и лишиться будущего. Мифы царицы обманут и исчезнут. Американский орел прилетит и клюнет в темя.
"Концепция, озвученная Гарбузовым, – современный гимн инфантилизма с примесью фатализма. Зависимость – хорошо, это налагает обязательства, дисциплинирует, приучает к закону и порядку. Государства должны быть вписаны в иерархию и зависимы, то есть ответственны. К этому их приучает подчинение мировому разуму, воплощенному в единой воле. В противном случае – хаос и многие бедствия."
Вне этой системы Россия – ничто, фантомное. Единственный выход – подчинение, а тут два полюса: Штаты или Китай. Запад или Восток. Запад привычнее.
"Впрочем, нет никакой особой надобности подробно излагать тезисы, озвученные Валерием Гарбузовым. Отечественная цивилизация – объективная данность, но опять получается, что виновата Россия, потому что хочет быть не как все, потому что не укладывается в приготовленное для нее прокрустово ложе. Поэтому и кричат ей: «Знай свой шесток!»"
Гарбузов не только прилежным учеником повторил постулаты, которые главенствовали в России не одно десятилетие, но вновь их актуализировал. По сути, это была магистральная постсоветская идеология, рожденная в чаду перестройки, с основным посылом: не допустить возврата. И теперь она вновь выстраивает свои боевые порядки с целью воздействия на массы.
А есть ли антидот?
Главный вопрос состоит в том, как общество сейчас воспринимает эти догматы? Манифест Гарбузова показал, что они вовсе не являются маргинальными и находятся на изготовке, чтобы вновь покорять сердца и умы.
"Что можно противопоставить всему этому идеологическому образу, который вовсе не растерял своей привлекательности, что «джинсы, жвачка» в конце восьмидесятых? По мере нарастания внутрироссийских проблем он будет только набирать свой вес, потому что есть четкая и понятная как дважды два концепция, есть образная система, аксиология, есть большая историческая инерция и привычка западать на подобное."
Какой у нас багаж для оппонирования?
В постсоветской реальности заявлялось, что идеология – большая проблема, что ее не должно быть, но при этом общество водили за нос морковкой «русской идеи». Дескать, стоит изобрести этот философский камень – и все проблемы отстанут. Так условных почвенников заняли перекладыванием из пустого в порожнее.
"Нельзя сказать, что в России все последние годы не было идеологии. Тот же манифест Гарбузова это подтверждает. Но идеология как единая и стройная концепция, ориентированная на большой временной размах с образом будущего, оказалась заменена технологиями. Они отличаются коротким дыханием и ориентированностью на вкусы любого, этакий гипермаркет, из которого с пустыми руками не уйдешь. Оттого и особенности этих эрзац-идеологий: мешанина, эклектика, искусственность. Подобному легко оппонировать, выводить на чистую воду и демонстрировать многочисленные нестыковки, обращаясь к обществу, что его обманывают."
Что еще в запасе? Патриотизм. Но с точки зрения концепции Гарбузова он, что сезонный грипп, отбушует свое, общественный организм выздоровеет. И ведь на самом деле: период набивания шишек не может быть бесконечным, особенно когда в какофонии технологического варева не совсем понятны цели или существует подозрение на скрытые. Рано или поздно пойдет противоположная реакция: попросту схватятся за голову и вновь возопиют про тупиковую попытку жизни своим умом, а патриотизм объявят тем, чем уже объявляли не раз.
"Мало того, любые попытки наметить контуры объединяющей общество идеологии с привлекательным образом будущего и аксиологии натыкаются на ту самую технологическую мешанину, привившую привычку удовлетворения своих личных потребностей в этой сфере."
Само собой, следует брать в расчет и «завоевания» российской демократии: собственность, власть, что особым образом формирует учебник истории с незыблемыми идеологическими стандартами и переписыванием ее в духе драпировки мавзолея. Это, можно сказать, структурообразующая оптика, особый страж, который при всех разговорах о патриотизме всегда будет выставлять свой Ельцин-центр с семидневкой творения России как нечто незыблемое.
В Бермудском треугольнике
В итоге мы получаем, что догматы Гарбузова об американском граде на вершине мировой цивилизации вовсе не являются маргинальными для общества, все еще представляют определенную ценностную категорию. Сколько-нибудь внятного противовеса ей не создано и не предвидится опять же по причинам технологического порядка, потому что подобное может нести вероятную опасность для стабильности. По крайней мере, есть такой внушенный ограничитель.
"Поэтому вновь подходим к тому, с чего начали: Россия все в той же перестроечной системе и оптике, действуют все те же идеологические штампы. Оппонировать или ретушировать их пытаются технологиями, эклектикой, которая является скорее сферой идеологических услуг, где каждый должен найти что-то приятное для себя без понимания целостной картины и без возможности забега на длинные дистанции. Отсюда и невозможность вырваться из той самой перестроечной воронки с ее незавершенным сюжетом."
Все это и объясняет «смелость» Гарбузова с заявкой на статус вестника-разрушителя «иллюзий» и мифов, потому что просчитывает предсказуемость. С его позиций можно делать вполне реалистичные прогнозы, потому что все ответы и реакции стандартны, а также стреножены набором условностей. Наоборот, все прочие варианты воспринимаются скорее явлением чудесного, чем логического развития событий.
"Поэтому и легко расставляются многочисленные ловушки, в которые загоняют, а мы послушно в них попадаем, иллюстрируя тезисы наших оппонентов."
Это касается, к примеру, популярного ныне тезиса о России-империи. Патриот легко попадает на эту наживку, она тешит чувство национального достоинства. Оппонент же после этого обкладывает флажками загона: колонизаторство, насилие, травма как составные части новых цивилизационных трещин и розни.
Россия не является империей. Это совершенно иная цивилизационная общность, и применительно к ней как раз и следует говорить об истории общности. Или, как утверждал Вадим Кожинов, Россия – континент.
"Но это совершенно иная картина, нам же предлагается образная система и понятийный аппарат, с которыми мы и продолжаем возиться, вместо того чтобы диктовать свою систему ценностей, свои образы и слова. Поэтому и новый смерч или все тот же прежний вновь может набрать силу, чтобы стереть, чтобы ввергнуть в ничто. Потому что Россия категорически выпадает из концепции иерархического мира, воспринимается ошибкой, сбоем системы, который должен быть устранен, ведь ставит под сомнение весь стройный образ западоцентричного мира, производит хаос."
У страны сейчас два варианта решения: принять или отвергнуть, подчиниться или бунтовать. Но в этом и проблема, как и в игре на поле противника и по его правилам: отвергнув сейчас, нет гарантии, что очень скоро не захочется пересмотреть позицию, тем более что нет внятной альтернативы. Может, все дело в том, что страна остается «по западному образцу буржуазно-безликой»?..
Оценил 1 человек
1 кармы