Наши в Боснии. Осень 1995.

Один из тех материалов, на основании которых пишу книгу " Curriculum vitae ", считаю, что он достоин отдельной публикации. 

Я иду по Боснийской земле. Конец сентября. В России в это время осень, а здесь все еще лето: в садах полно яблок и груш. Сербы собирают урожай. Я нахожусь в городе Тырново, городок это небольшой и красивый, даже сейчас, когда разрушено больше половины зданий. Фронт проходит в нескольких сотнях метров от города.

Я подхожу к полуразрушенной школе, в которой размещается небольшой добровольческий отряд: двадцать русских, шестеро болгар, поляк, чех, и семеро сербов из Югославии, всего тридцать пять человек. Ребята в отряде самые разные: Юрка Петраш - кадровый офицер Советской Армии, веселый парень. Каждое утро он берет зенитную ракету "Игла" и уходит на "охоту". Юрка хочет сбить НАТОвский самолет, они летают над нами постоянно, но на большой высоте. Вася К., по прозвищу Боцман, бывший моряк торгового флота. Сергей Ч. из Волгограда, не имея заграничного паспорта, умудрился добраться до нас через три государственные границы, озорной парень, искатель приключений. На фронте затишье, боевые действия не ведутся. Все знают, что десятого октября должны подписать перемирие. Мусульмане, тем не менее, постреливают и ведут себя вызывающе. Сербы на огонь не отвечают, дабы не вызвать гнев цивилизованной мировой общественности, которая готова в любую минуту засыпать бомбами сербские города и села. По всему Сербскому войску строжайший приказ: не стрелять.

Я спускаюсь в спортзал, где включен телевизор. Выступает мусульманский генерал, он клянется, что второго октября он пробьет аллахов путь к окруженному мусульманскому городу Горажды. Он открыто заявляет, что будет пробиваться под Тырново.

На следующее утро в город въезжает автоколонна сербских войск. Грузовики, набиты пехотинцами, тащат за собой орудия, лязгая гусеницами, ползут танки. Это не простые войска, это - лучшие, ударные части Сербской Армии.

Мы сидим на ступеньках возле школы и наблюдаем, как из подъехавшей БМП выскакивают пехотинцы, судя по нашивкам, это - "Младо войско", кстати, по-сербски пехотинцы - "пешатийцы", а БМП - "Борбено Возило Пешадье".

Все последующие дни сербы усилено готовятся к обороне: закапывают в землю танки, оборудуют новые артиллерийские батареи.

Утром второго октября нас будят разрывы снарядов: мусульмане сдержали слово и начали наступление. Мусульманские пушки лупят по городу, несколько снарядов угодило и в нашу школу, вызвав на верхнем этаже пожар. Мы выскакиваем на улицу, прихватив с собой оружие. Нас уже ждут две "Борбено Возило Пешадье", мы грузимся в них и двигаемся по городу. Вскоре мы на месте. Перед нами гора Чардак. Час назад мусульмане захватили ее, выбив оттуда сербский батальон численностью в триста человек. Захвачена и гора Хум. Обе горы имеют важное стратегическое значение: кто ими владеет, тот владеет и городом Тырново.

Мы получили боевую задачу: контратаковать и вернуть Чардак. Сербский полковник обещает мощную артиллерийскую поддержку:

- Сви срушим, камня на камне не оставим! - говорит он.

Нас поддержит специальная чета (рота) какой-то специальной бригады. В этой чете все пешатийцы одеты во французские бронежилеты и еще на груди у каждого крепится сантиметровая плита из неизвестного крепкого материала; на головах у пешатийцев каски с листьями. Ребята называют их наиспециальнейшими специальными специальцами.

Выдвигаемся на исходный рубеж, в нескольких метрах от меня лежит убитый сербский ополченец, чуть дальше еще один. Чардак перед нами, до него метров сто, весь порос лесом, но лес этот жидкий и хорошо просматривается. Мы движемся по густой траве, развернувшись в стрелковую цепь. Сербская артиллерия молчит, молчат пока и мусульмане. Мы втягиваемся в лес и двигаемся небольшими перебежками, от дерева к дереву, от укрытия к укрытию, специальцы отстают, расстояние между нами увеличивается. Мусульмане по-прежнему молчат, тишина стоит полная, даже птицы перестали петь, только шуршат листья под ногами. В воздухе повисла зловещая напряженность, нарастающая с каждой секундой. Мы поднимаемся все ближе и ближе к вершине, и вот уже видны вражеские доты, они как бы смотрят на нас своими черными бойницами. Мы почти на вершине, до окопов остается метров тридцать. "Неужели там никого нет?" - мелькает в голове, и в этот же момент над окопами раздается дикий вопль:

- Алла-а-х акба-а-р!!!

И одновременно окопы взрываются автоматными и пулеметными очередями. Я падаю за пенек, и надо мной с жужжанием проносится рой пуль, некоторые из них впиваются в мое ненадежное укрытие.

- Ал-ла-а-ах а-акба-а-р!!! - еще громче и неистовее вопят сверху, и над головой с шуршанием проносится мина, выпущенная из миномета. Мина рвется там, где-то внизу, примерно в том месте, где залегли специальцы. Заработала и мусульманская артиллерия. Мины стали ложиться все ближе к нашим позициям. Это - конец. Пройдет несколько минут, мусульмане пристреляются, и вскоре наши разорванные тела сравняются с землей. Отступать поздно, подниматься под плотным огнем невозможно. Впрочем, каждый из нас понимал, что подняться и идти в атаку - это единственная возможность выжить и выполнить задание. Надо, надо идти вперед, но нет никаких сил подняться, наоборот, с каждым новым выстрелом мусульман все плотнее вжимаешься в землю, а хочется зарыться совсем.

- Алла-ах акба-ар! Алла-ах акба-ар! Алла-ах акба-ар!

Истошные вопли переходят в торжествующий рев. Господи, как умирать не хочется! Особенно не хочется умирать под эти вопли. Вдруг Петраш (недаром кадровый офицер!) вскакивает и кричит:

- Вперед, мужики!

"Сейчас убьют!" - уверен я.

Но Юрка стоит под пулями, как заговоренный.

- Вперед, мужики!!!

Вскакивает Олег Бондарец, за ним кто-то еще:

- Мочи бусурманов!

- Бей мусликов!

- Вперед, браты-русы! - кричит Златон. Я оборачиваюсь назад и с неописуемым восторгом вижу, что вслед за Юркой и Олегом поднялись шестеро болгар и другие наши. И тут неведомая сила подбросила и меня вверх.

И над лесом вдруг загремело русское "Ура!", уверенно, властно и победно! Подхватили это "Ура!" все: и болгары, и чехи, и сербы.

Широкой цепью мы рванулись к окопам, нам осталось пять-семь метров, до того рубежа, откуда наши гранаты будут доставать мусульман. Главное - пробежать эти метры живыми и не ранеными. И вот уже в мусульманские окопы полетели гранаты, и русское "Ура!" слилось с воплями из траншей:

- Русы! Русы!

Вопреки всем военным законам, мы, не понеся потерь, как смерч, как ураган ворвались в мусульманские окопы на вершине Чардака.

- Браты русы! Режьте им главы! - кричали сербские пешатийцы.

У мусульман началась паника. Они десятками выскакивали из окопов и бросались вниз по противоположному склону горы. Мы в упор стреляли из автоматов, а мусульмане скатывались вниз: страшное слово "рус" сковывало их волю окончательно. Подоспевшие сербские специальцы успели взять двух пленных.

Я бегу по траншее, натыкаюсь на дот, кидаю туда гранату, и после взрыва врываюсь вовнутрь. Там уже никого нет: мусульмане бегают быстро. Но вдруг опять:

- Аллах акбар! - и в воздух взвивается мина. Это оставшиеся на позициях двое мусульман в фанатичном порыве пытаются остановить наше наступление. Бросаюсь к миномету, но меня опережает Олег Бондарец: он короткой очередью, почти в упор уложил смельчаков возле их миномета. Я смотрю на лежащих перед моими ногами врагов и невольно повторяю:

- Аллах акбар.

- Воистину "Акбар", - повторяет Олег, меняя автоматный рожок, - А ну-ка помоги!

Он снимает с бруствера брошенный пулемет, ставит его на противоположный бруствер. У подножья видны убегающие мусульмане.

- Давай ленту! - кричит Олег и чуть погодя открывает огонь.

И вот уже мусульманские пули, те самые пули, что были предназначены для нас с Олегом и наших братьев-сербов, пули, выпущенные из мусульманского пулемета, понесли смерть тем, кто осуществлял дьявольский замысел против православного народа. Фигурки у подножья заметались, попадали, некоторые из упавших вскочили вновь и скрылись за деревьями, а те, которых настигло возмездие, расстались с жизнью... Все. Бой стих, только окопы полны мусульманскими трупами, у которых мы забираем запасные рожки для автоматов - у сербов нехватка боеприпасов, и каждый патрон на счету.

Чуть позже встречаемся с сербскими пешатийцами. У них большие потери: девять убитых и десятки раненых. Вся мощь мусульманского огня досталась им. Оказалось, что и у нас есть раненый: это Саша П. из Питера.

Бытует мнение о романтике войны. О подвигах, славных победах, парадах, знаменах, военных маршах, в крайнем случае - об эффектных ранениях в грудь. Как же далека реальная война от этих юношеских представлений! Сашу П. Спасло от смерти только то, что на нем был бронежилет, спасший от осколков его спину. Осколки же мины впились ему в ноги и ягодицы.

Мусульманские потери несравнимо больше.

Мы заходим вместе с Олегом в землянку, где идет допрос пленного мусульманского офицера. Увидев нас, мусульманин бледнеет. Дело в том, что западная пресса и телевидение представляют русских добровольцев как бандитов и уголовников, воюющих за деньги. Если верить западной прессе, это мы издеваемся, грабим и насилуем мирных граждан, а не мусульмане. Пленный, судя по лицу, западную прессу читает. Но в данный момент такая его реакция крайне выгодна: мы легко получим важные военные сведения. Моментально оценив обстановку, Олег вынимает штык-нож и начинает молча его точить, как бы не обращая внимания на допрос. Мусульманин побледнел еще больше и быстро заговорил обо всем, что ему известно, не дожидаясь вопросов. Из его рассказа мы узнали, что мусульмане скопили под Тырново около шести тысяч отборных войск, что против нас на высоте оборонялось более двухсот человек (с гордостью отмечаю про себя, что взять такую высоту силами одного взвода добровольцев - сербская чета подошла тогда, когда мы практически победили - это редкий случай в военной практике!)

- Колико ратников на Хуме? - спрашиваю мусульманина.

- Двести. Тамо добрый положай, бункеров пуно...

В этот момент Олег заканчивает точить штык-нож и передает его мне. Я понимаю его юмор, удовлетворенно киваю, но мы уже переигрываем. Мусульманин начинает заикаться, причем так сильно, что мы перестали понимать то, что он пытается сказать. Его уводят приводят другого. Этот пленный говорит то же самое, и так как их показания совпали, это лучше для всех: мы знаем дислокацию мусульманских войск, а пленные сохраняют свои жизни.

Командир сербских пешатийцев связывается по рации со штабом, выясняет почему не было артиллерийской подготовки. Ему доходчиво объяснили, что произошло недоразумение: что-то кто-то перепутал, не так сказал, куда-то не позвонил. В штабе в восторге от нашего успеха и предлагают атаковать гору Хум.

Мы двигаемся к Хуму и едва выходим на исходную позицию, как начинает работать сербская артиллерия, которая бьет прямо по вершине горы, туда, где вырыты мусульманские окопы. По высоте работают сразу несколько батарей, тяжелые снаряды вырывают с корнем массивные деревья, кажется, что после такой артподготовки ничто не может уцелеть, но когда мы подбираемся к вершине, оживает несколько огневых точек. Прямо напротив меня начинает бить пулемет. Падаю за дерево, заряжаю автомат трамблонами (специальными зарядами, фактически превращающие автомат в гранатомет) и посылаю первый заряд в ту сторону откуда бьет пулемет. Трамблон рвется со страшным грохотом, но пулемет не замолкает. Кажется, меня заметили и бьют уже прицельно, пулеметные очереди ложатся совсем рядом. Справа залегли болгары. В бою они всегда держатся вместе, и, пока я перестреливаюсь с пулеметчиком, они перебегают от дерева к дереву, от укрытия к укрытию и подбираются к самым окопам. Я вижу, как Чавдар достигает окопов и скрывается в них. Чуть позже к пулеметной очереди присоединяется автоматная, и пулемет затихает. Выскакиваю из-за дерева, броском перелетаю расстояние до окопов и прыгаю в траншею. На бруствере лежит изрешеченный пулями пулеметчик - Чавдар расстрелял его в упор. Мы начинаем чистить окопы.

Через десять минут все кончено - высота наша, в окопах полно убитых мусульманских солдат, но они какие-то странные: худые и низкорослые. Переворачиваю ногой одного из них и с ужасом понимаю, что это мальчишка лет двенадцати-тринадцати. В руке у него что-то зажато. Это маленький пластмассовый ключик, безделушка. Точно такие же ключики надеты на шеи другим мусульманским солдатам - мальчишкам.

Против нас эти нелюди бросили школьников. Их, наверное, сняли с уроков, объявили, что они должны воевать во имя Аллаха, надели новенькую униформу с красивой нашивкой "Борац армии БиХ", и мулла вручил каждому из них по "ключику из рая" на тот случай, если они погибнут. Так они с этими ключиками в руках и лежали, брошенные бесчеловечными вояками под сербские снаряды.

Алия Изетбегович, президент Боснии, знает как обставить дело и задурить головы мальчишкам. В прошлом Изетбегович - гитлеровский офицер СС, один из создателей мусульманской дивизии Ханджар (кинжал). Несколько лет он возглавлял молодежную фашистскую организацию. Опыт работы с подростками у него есть, он прекрасно усвоил уроки своего учителя Адольфа Гитлера, тот тоже, когда война была проиграна, бросал под русские танки мальчишек из "Гитлерюгенд". Фашисты отличаются человеконенавистничеством, они не щадят не только чужие народы, но и свои. Но самое удивительное в том, что западные общечеловеки, эти борцы с фашизмом, без всякого стеснения поддерживают фашиста Изетбеговича в его желании уничтожить Православный сербский народ.

Мы на Хуме ночуем, настроение подавленное. Убитые мальчишки действуют угнетающе.

На утро нас кидают на гору Лупоч, мы отбиваем и ее и получаем приказ удерживать гору от мусульманского наступления, которое, по разведывательным данным, намечено на ближайшее время. Отступая, мусульмане бросили на Лупоче огромное количество оружия и боеприпасов, в том числе много мин, и Юрка Петраш предлагает эти мины использовать. Всю ночь и весь последующий день мы минируем подступы к нашим позициям. Мины самые различные, но чаще всего попадается так называемый "паштет" - противопехотная мина размером с баночку из под гуталина - стоит на нее наступить, и она отрывает человеку напрочь ступню.

Последующие дни проходят относительно спокойно. Противник нас практически не тревожит, но время от времени к нам залетают мусульманские снаряды. Несмотря на это, настроение у нас веселое.

Я иду в бункер, где обосновалась сербская часть нашего отряда. Оттуда слышатся взрывы хохота и крики - это кричит Златон. Златон - черногорец, нрав у него горячий и вспыльчивый. Разыгрывать его - любимое занятие сербов. Когда я захожу в Бункер, Златон бросается на встречу мне за поддержкой:

- Ну, скажи им, брат рус, ты раньше слыхал про черногорцев?

- Конечно, слышал, - отвечаю. - Черногорцы - это как русские казаки!

- Вот, слышали?! - кричит торжествующе Златон.

- Какие казаки? - говорит серб Ниделько, - Цирногорцы змею волют.

- Любят змею? - переспрашиваю.

- Да, да сигурно.

- За што волют? - опять спрашиваю я.

- Леже а идэ, леже а идэ, лени сви Цирногорцы, лени.

(А она такая же ленивая - как все черногорцы - лежит, а идет, лежит, а идет). Эти слова вызывают еще один взрыв хохота.

- Неправда! Неправда! - Златон кипятится, а сербы смеются еще больше...

Я покидаю гостеприимный сербский бункер. Рядом - еще один, болгарский. Болгары очень дружны между собой, хорошо говорят на русском языке, который изучали в школе. К слову, сербы тоже учили в школе русский, но говорят они на нем отвратительно...

В окопе я сталкиваюсь с Сергеем М. Сергей - кадровый офицер, окончил Донецкое военно-политическое училище, очень интересный собеседник. Сергей стоит в окопе и смотрит на яркие боснийские звезды.

- Как ты думаешь, подпишут они десятого числа перемирие? - спрашиваю я.

- Подпишут, только это не имеет значения. Судьба Сербии решается не здесь, а в России, так что повоевать нам еще придется.

- Ты хочешь сказать, что мы зря сюда приехали?

- Ничего подобного. Мы должны были сюда приехать. Россия поднимется с колен и наведет порядок не только у себя, но в том числе и здесь.

- Ты веришь в возрождение России?

- Я это знаю.

- А вот я не знаю. Когда в 1914 году в Сараево убили эрцгерцога Фердинанда, и Австрия предъявила Сербии ультиматум, только в Москве в один день собралось десять тысяч добровольцев, готовых воевать за сербов. А сейчас? Сколько нас здесь? Горстка. Когда ты вернешься, многие будут спрашивать: зачем ты сюда поехал? И они не будут тебя понимать! - Все не так просто, - отвечает Сергей... - Вспомни про татарское нашествие - двести лет ига. Опустошительные нашествия, разоряющие страну, вымирают целые города, целые области.... А потом - Куликово поле, и Русь поднимается с колен. Если бы все упиралось в материальное, то нам давно пришел конец.

- Тебе бывает страшно в бою?

- Как лист осиновый дрожу, - отвечает Сергей.

- И я тоже.

В нашей землянке на столе стоит рация. Сами мы в эфир практически не выходим, а больше слушаем. И вот неожиданно радиопередатчик оживает, и из него раздается женский голос, говорящий по-русски с сильным акцентом. Это вышли с нами на связь мусульмане. Нам говорят, что знают, что мы на Лупаче; знают также, что нас мало, и предлагают нам перейти на сторону мусульман.

- Мы знаем, что сербы вам ничего не платят, у нас вы будете получать по три тысячи долларов в месяц. Выходите из окопов и идете к нам. Кто не сделает этого, будет уничтожен.

Голос сообщил, что сегодня на нас будет предпринято мощное наступление, после которого нам не уцелеть. Нам сообщают, что всех нас хорошо знают, и перечисляют по фамилиям. Потом начинают опять стращать и запугивать. В конце концов нам это надоедает. Сергей хватает микрофон:

- Эй подруга, ты меня слышишь?

- Я слушаю тебя.

- Ты кто - хорватка или мусульманочка?

- Я - француженка, сестра милосердия, я помогаю боснийцам в борьбе против сербского фашизма.

- А ты красивая?

Наступает небольшая заминка.

- Слушай, иди сюда ко мне, - не унимается Сергей. - Я сделаю тебе хороших детей. Что ты делаешь у этих уродов мусульман? Иди ко мне, я тебе понравлюсь!

Нам не отвечают. Рация молчит. А через минуту на высоте начинают рваться снаряды. Обстрел становится с каждой минутой все мощнее, все больше и больше снарядов рвется на нашей высоте. Мы сидим в блиндаже, где потолок сложен из толстых бревен, которые угрожающе трещат. Сверху сыплется земля. Снаряды ложатся совсем близко, по спине бегут неприятные мурашки. Страх - гнусное и отвратительное чувство. Но ведь я сам сюда приехал, никто меня не гнал. Обстрел продолжается, я забился в угол и читаю про себя молитву. На кровати возится с винтовкой Юрка Петраш, прилаживает к ней оптический прицел. Сергей помогает ему. Я смотрю на их лица, стараясь уловить хоть тень страха - но его нет, и я вдруг с удивлением понимаю, что они не бравируют. Они просто не боятся. Мне становится стыдно, но страх не уходит.

Наконец, обстрел прекращается, я выглядываю в бойницу и вижу, как вдали у подножья горы на нас надвигается большая толпа людей. Их много - сотни три, и двигаются они как-то странно - не стрелковыми цепями, а толпой, как стадо баранов.

- Алла-а-ах акба-ар! - доносится снизу вопль сотен голосов. Впереди бежит человек с черным лицом и размахивает автоматом как дубинкой, держа его за ствол.

- Фанатики, - говорит Юрка. - Я такое уже видел в Чечне. Наркотиками накачались и выеживаются, придурки.

Толпа приближается прямо к минному полю. Секунда - и она начинает двигаться по нему. Раздаются первые взрывы, но, вместо того, чтобы остановиться, толпа приходит в еще большее неистовство. Она уже не обращает внимания на разорванных в клочья, и на еще живых, корчащихся от боли людей, потерявших свои конечности. Гремят новые взрывы.

- Алла-а-ах акба-ар! - визжат сотни глоток.

Впереди по-прежнему бежит, размахивая автоматом, человек с черным лицом и зеленой повязкой на голове. Вот основная масса уже перемахнула через минное поле и приближается к нам.

- На, прикури, - говорит мне Юрка, протягивая зажигалку.

Только тут я замечаю, что у меня во рту сигарета - не помню, когда взял ее. Взял и забыл.

Юркина уверенность действует на меня успокаивающе. А они все ближе. Опять визжат сотни глоток. Юрка берется за пулемет и нажимает на спуск. Слева тут же оживает болгарский бункер. Справа бьет пулемет Олега Бондарца. Мусульмане падают десятками, корчась от боли, но продолжают бежать прямо на наши пулеметы. Никто не останавливается и не пытается залечь. Это не бой, это бойня. Наконец, падает последний.

- Еще немного, и нам бы конец, - говорит Юрка, опуская пулемет. - Им чуть-чуть не хватило.

Мусульманин с черным лицом лежит в десяти метрах от нас, это - негр, у мусульман есть подразделение фанатиков, приехавших из разных стран. Приехавших не просто воевать, а умереть за веру, им обязательно надо умереть. Назад им возвращаться уже нельзя. Видно с таким подразделением мы сегодня столкнулись. Мы выходим из блиндажа. Наши укрепления сильно пострадали: многие блиндажи разрушены, ходы сообщений засыпаны, кругом большое количество воронок. К нам на высоту поднимается чета пешатийцев, сербское командование послало их к нам на подмогу.

Наконец, наступает долгожданное десятое число, день подписания перемирия. Линия фронта к этому дню проходит там же, где она проходила и второго октября. За девять дней боев мусульмане понесли большие потери, в несколько раз больше чем, сербы, но не добились ровным счетом ничего.

Вечером нас меняют, и мы спускаемся с гор, у всех приподнятое настроение, ребята дурачатся просто как дети. Бои закончились, а мы все живые и здоровые, если, конечно, не считать раненого Сашу П. Мы устраиваемся на ночлег в нашей школе, до глубокой ночи ребята не могут угомониться, но утром нас опять будит разрыв снарядов. Мусульмане не хотят мириться со своей неудачей и предпринимают новое наступление, несмотря на подписанное перемирие. Если бы сербы выкинули что-либо подобное, то какой визг подняли бы во всем мире западные общечеловеки, но мусульманам можно.

Наша радиостанция настроена на прием, из нее слышатся взволнованный голос:

- Треба подкрепу, садо обикаро, треба подкрепу!

Голос перебивают автоматные очереди, это на Чардаке, там сейчас идет жестокий бой. Наконец, мы получаем приказ, выскакиваем на улицу, грузимся в Борбену Возилу и двигаемся к Чардаку, на помощь сербам, обороняющим гору. Но как только мы подъезжаем к горе, то узнаем, что она уже пала. Мы опоздали. Так же пал и Хум.

Теперь мы должны опять отбивать эти высоты, и так же как в прошлый раз мы выходим на исходный рубеж, разворачиваемся в стрелковую цепь и идем по тому же самому полю, поросшему густой травой. За нами опять идет чета специальцев.

К вечеру Чардак и Хум снова наши, но цена победы страшна.

Наши товарищи лежат перед нами: черногорец Златон, над которым, не сдерживая слез, плачет серб Ниделько: рядом с ним лежат сербы Чела и Сержан и наш Юрка, Юрка Петраш, который спас отряд при прошлом штурме. Это ему отряд обязан спасением. Юрка получил тяжелое ранение, остался на склоне, там, куда сильнее всего били вражеские минометы. Сержан заметил раненого Юрку, схватил, потащил его вниз, прочь от смерти, но мина накрыла обоих... Чеху Яромиру пробило обе ноги, и он тоже был обречен, но Олег Бондарец вытащил его из-под огня. Болгарин Румен дошел почти до вершины, но был изрешечен автоматной очередью. Впоследствии врачи совершили чудо и поставили его на ноги. Сергей М. остался без глаза... В отряде только трое целы и невредимы, все остальные получили свою порцию металла.

Через три дня мы хоронили погибших товарищей. Под Сараевым, на кладбище лежат четырнадцать русских добровольцев. Юрка Петраш будет пятнадцатым. Сколько русских парней остались навеки в других местах, я не знаю, но знаю, что есть еще русские могилы в Вышеграде, Праче и Прибое.

На следующий день после боя мы брели по шоссе, а на встречу нам, рыча, шла колонна бронетранспортеров "голубых касок". Со страхом и ненавистью глядели на нас французские вояки, сидя в бронированных машинах. Сразу за французами спокойно проехали какие-то голландцы, не то бельгийцы, а с небольшим отрывом от них шла колонна наших миротворцев. Когда колонна наших родных БТРов поравнялась с нами, машины замедлили ход, а офицеры с солдатами, привстав отдавали нам честь - грязным, оборванным, без должной военной формы добровольцам. Мы остановились. Медленно двигались мимо нас бронемашины Российских войск, и в каждой машине были русские мужики, и каждый из них держал руку у виска. Никто ничего не говорил, не пытался кричать. Это молчаливое воинское приветствие заменяло все слова: русские солдаты знали, из какого пекла мы вышли. А мы знали, что это отдают честь тем, кого сразили в Сербии вражеские пули.

Михаил Горымов.

P.S.

Автор этих воспоминаний Михаил Горымов, описывая подвиги друзей, почти ничего не рассказал о себе. Однако случай, произошедший с ним, иначе как чудом назвать нельзя.

Через неделю после взятия Чардака русский отряд оказался на окраинах Сараево, где вел разведку боем с небольшими мусульманскими подразделениями, хозяйничавшими в бывших сербских кварталах. Небольшие каменные домики, стоявшие с выбитыми стеклами, изрешеченные снарядами и пулями, служили отличным укрытием для мусульманских снайперов. В каждом доме, в каждом окне таилась опасность, в любой момент мог раздаться выстрел.

Особое подозрение вызывал отдельно стоявший каменный дом с маленькими окошками и крепкими стенами. Это было идеальное место для ведения снайперского огня. Михаил и Олег Бондарец по траншее подползли к дому на расстояние в 40 метров. В какой-то момент Михаил потерял осторожность, высунув голову из траншеи. И тут же сильный удар опрокинул его назад. Он еще успел выстрелить из гранатомета в окно дома, и успел услышать взрыв и предсмертный крик мусульманского снайпера. Михаил понял, что пришла смерть, захлестнула досада на себя: он допустил непростительную для профессионала ошибку, став мишенью для снайпера. Кровь залила лицо, сознание помутнело. Олег Бондарец схватил истекающего кровью Михаила, и уже через полчаса сербские хирурги сделали ему перевязку, поражаясь тому, что он еще дышит.

Еще через несколько часов военный вертолет отправил Михаила в госпиталь маленького города Соколац, где бездыханному добровольцу сделали рентген, который показал, что мусульманская пуля, ударившись в лобную кость, не пробила ее, а лишь отбила осколок и по невероятной траектории юркнула вниз, чудом не задев глаз и глазной нерв, застряв в костях верхней челюсти. Такого не видывали сербские медики и кивали головой уважительно:

- Тверда глава! Сигурно, тверда глава!

Михаилу требовалось срочная операция, которую врачи Соколаца сделать не могли - не хватало квалификации и оборудования. Михаил совершил еще один перелет - в Белград...

А в это время в Московском Ново-Спасском монастыре монахи молились за раба Божия Михаила... Через три дня ему сделали операцию, вытащили через ротовую полость мусульманскую пулю, а еще через месяц он уже был в Москве и благодарил Бога за чудное спасение... Здесь же, в Москве, Михаила настигла трагическая весть: на следующий день после его ранения погиб, спасая остатки отряда, Олег Бондарец.

"Голос совести", №10, 2005