Увидеть горе Донбасса своими глазами

Старый приятель позвонил. Еще задолго до начала СВО мы с ним поссорились на идеологической почве и много лет не общались. Обычная история: разделились позиции по вопросам Донбасса и Майдана.

После долгого перерыва в общении он неожиданно возник весной 2024 года. Хочу, говорит, поехать в отпуск ТУДА поработать. Подскажи, куда обратиться.

Дело в том, что он врач, кардиолог. Я удивилась, но контакты дала. Честный и искренний, в нем не сомневалась как в порядочном человеке.

И вот, спустя почти год, он появился опять. Разговор вышел сбивчивым и странным. Неловкость делала его фразы неповоротливыми, а я все больше молчала – не знала, что ответить.

Сначала в трубке стояла тишина, а потом тихое: «Ты была права. Как же ты была права! Все эти годы».

Оказалось, теперь он периодически ездит ТУДА. Берет выходные и отгулы. Плюсом тащит полную машину гуманитарной помощи. Для бабушек.

«Я увидел их. Тех, про кого ты писала».

Конечно, не конкретных стариков, которым мы привозили помощь многие годы. Мы возили в ЛДНР. Он же сейчас бывает в основном на территориях, которые освободили летом 2022 года. Северодонецк, Рубежное, Лисичанск. Они раньше были под Украиной.

Вот эти бабушки, без света и газа. В ужасных условиях, больные, одинокие, брошенные подчас своими же детьми. Как их обстреливали свои же, когда отступали. Речь про ВСУ, когда пишу «свои же».

От местных слышала много раз, когда ВСУ отступали из поселков, били по своим же, не скрывая, говорили жителям: «Мы оставим после себя выжженную землю», «Вы – наш живой щит», «Да не достаньтесь вы никому». Били по обычным жилым домам. По объектам инфраструктуры, чтобы сделать жизнь людей невыносимой. Лишив их воды, газа и электричества. Подчас от злости и обиды. В Мариуполе, в Золотом, Тошковке, Карбоните, Рубежном – много где слышала от местных подобное. Людей запирали в подвалах, выгоняли из своих квартир, делая там огневые точки.

«Я же писала об этом», – говорю.

Тишина. Потом медленное:

«Понимаешь, одно дело – прочитать, другое – услышать от самих людей. А еще увидеть своими глазами».

Все столкнулись с огромным идеологическим водоразделом. Сначала в 2014 году, но, в основном, раскол прошел именно в 2022-м. С началом спецоперации.

Дети перестали общаться с родителями, братья с сестрами. Мужья с женами – и такое даже было. У всех есть друзья с другими взглядами, с которыми вдруг… вот это непонимание. И вопрошание в вечность: «Как же так, ну почему?» Глухота и нежелание слышать.

Я была уверена, что если кто встал на определенную позицию, тот ее не поменяет никогда. Бесполезно что-либо говорить и объяснять. С мясом и кровью оторвала от себя близких. Закрыла страничку.

Весь разговор с приятелем я тихо плакала.

Годы войны пронеслись перед глазами. Когда большинству знакомых было неинтересно, что я пишу. Что пытаюсь донести о том, что происходит в Донбассе. Про обстрелы и издевательства над людьми.

Сколько страшных историй до сих пор не услышаны?

Сколько умерло от неполученного лечения или отсутствия лекарств? Это тоже последствия войны. В статистике пострадавших от войны нет диабетиков, которые ослепли или лишились конечностей из-за того, что не было возможности колоть нужный инсулин. Где-то никакого и не было. Закончился, да и аптеки не работали. Всё не работало. У нас есть подопечная – девушка Виктория, которая ослепла. И вышло так потому, что колола инсулин, который ей не подходил. Другого было не достать. Ее брат, тоже диабетик, умер от туберкулеза еще в начале весны 2015-го, спустя менее чем полгода активных боевых действий. Все бомбежки лета и осени 2014-го он прятался в сыром подвале.

Люди, рискуя жизнью, выходили на свои загородные участки, чтобы выкопать посаженные когда-то овощи, потому что еда закончилась. В один из таких дней в августе 2014-го под Луганском прилетел снаряд и осколок вспорол Ане живот. Внутренности выпали наружу на глазах у ее восьмилетнего сына Саши. Девушка все это время находилась в сознании. А мальчик лишь орал: «Помогите, маму убило!» Они пришли в огород, который находился недалеко от позиций украинцев. Терпели до последнего, пока не стало совсем нечего есть. Она не погибла, но несколько лет мучилась от сильных болей.

Тогда, летом 2014-го, ее кое-как зашили в луганской больнице, где не было света и воды. Город был закрыт и подвергался постоянным бомбардировкам ВСУ. Через два года Аня умерла. А мальчик остался жить со своей пожилой бабушкой, которая с тех пор перенесла несколько инфарктов.

Сколько наших подопечных на ранней стадии рака вместо лечения вынуждены были прятаться по подвалам? Сколько инфарктов и инсультов было потом? А сколько болезней усугубились резко после начала боевых действий? У Валентины Матвеевны, жительницы Сокологоровки под Первомайском, после более чем полугода постоянных обстрелов 2014-2015 годов начались проблемы с суставами. Всю скрутило. Потом уже диагностировали ревматоидный артрит. Следом начался псориаз. Все эти процессы запустились почти сразу после массированных обстрелов. Как говорят врачи, «на нервной почве».

Не каждый готов поехать в отпуск, вместо моря, в зону боевых действий. Очевидно, и не каждый готов услышать другую информацию, отличающуюся от привычной картины мира.

Но важно здесь вот что: изменения в головах происходят. Медленно и верно всё больше людей пытается разобраться в происходящем. Пытается услышать и даже понять, что на самом деле Саша, Аня, Вика, Валентина Матвеевна и многие другие пережили.

Война рано или поздно закончится. И нужно будет отстраивать эти сгоревшие мосты.

Справедливости нужны не адвокаты, а время. Поэтому и не все, к сожалению, успевают до нее дожить.

Евдокия Шереметьева