Уважаемые коллеги! Невозможно не откликнуться на произошедшее 1 июня, но позвольте сделать это сначала в изысканной художественной форме, а уже потом дать все необходимые пояснения. Представилось мне, что прославленный римский полководец Квинт Фабий Максим Веррукоз, тот самый, что объявил войну Карфагену, из глубины тысячелетий взирающий на происходящее в мире, проникся уважением к нашему президенту Владимиру Путину и, сидя у костра на стоянке, решил написать ему письмо.
«Квинт Фабий Максим Веррукоз — Владимиру Путину, Императору Россов. Приветствия!
Вести о твоих нынешних трудах, о Император, и тяжком бремени правления, кое понесёшь ты в годину лютой брани, достигли сквозь завесу времён и уединения Элизийских полей слуха моего, старца, давно познавшего покой смерти, но не изгладившего из памяти ни тягот войны, ни коварства судьбы, ни воплей неблагодарной черни. И как некогда с высоты Капитолийского холма взирал я на шум страстей в Риме, так ныне дух мой прозревает, как ты, уподобясь кормчему опытному, чей взор пронзает гневную мглу бури, ведёшь корабль державы своей средь невидимых пучин, избегая слепой ярости волн, что влекут к гибели, и предпочитая сдержанность мужа, знающего цену крови и сроки судьбы, опрометчивой отваге юнца, жаждущего лишь блеска мгновенной славы. Доходят же до меня и вопли тех, кто, возлежа на мягких клиниях в безопасности, уподобляясь пирующим во время мора, поносят твоё терпение, дерзая именовать его малодушием, — точь-в-точь как в стенах Рима поносили некогда и меня, Квинта Фабия, прозванного Медлителем, те, кому не дано было постигнуть высшую доблесть — доблесть долготерпения.
Знай же, Владимир, Император Россов, что в твоих действиях дух мой ясно прозревает живое отражение пути, коим шествовал и я, повинуясь голосу разума и долга, против Ганнибала Барки, бича Италии, сеявшего страх и опустошение. Подобно голодному льву, рыскающему по равнине, жаждал он лишь одного — схватки открытой, решительной. Я же, зная неистовство его нумидийцев и иберов, отказал ему в пиршестве крови, ибо видел ясно, что единственная пища, коей алкал тот лев, — гибель легионов моих и погибель самого Рима. Потому, подобно тени неотступной, преследовал я его по тернистым тропам Апеннин, по долинам и холмам, занимая прежде него теснины и высоты, откуда мог я, подобно орлу, зорко наблюдать его движения; перекрывал пути подвоза, дабы голод точил его силы; заставлял его воинов, утомлённых бесцельными переходами, ночевать под дождём и ветром, лишая отдыха; бил малыми стычками, изматывая, как капли воды точат камень, — но генерального сражения, где мог бы он обрушить всю свою мощь, я не давал, ибо знал: гибель одного легиона в час неразумия есть гибель надежды на спасение Отечества.
Сограждане же мои, римляне, вопили на форумах: «Фабий медлит! Фабий боится встречи с врагом! Он отдаёт на поругание поля отцов наших!» И нашёлся среди них муж честолюбивый и неистовый — консул Минуций Руф, коему льстили крики толпы; подстрекаемый ими, он дерзнул броситься в бой, и лишь милостью богов и тем, что я, предвидя его безумие, поспешил с подкреплением, удалось избежать полного разгрома — урок тот был написан кровью римской и должен быть вовеки памятен правителям. Вижу я, о Император, и в пределах твоей обширной державы таких вот Минуциев, восседающих в палатах совета, блистающих на форумах, кои оглашают мир гласом своим. Вижу мужей сих, кои, не нюхавшие пыли настоящего боя или лишь слегка коснувшиеся его, подобно мальчишкам, играющим в войну, вопиют о «медлительности» и «слабости», требуя громких побед, купленных ценой моря крови твоих воинов — крови, коя есть жизненный сок самой России. Они алчут триумфа сегодняшнего, подобно пьянице, жаждущему вина, не помышляя о похмелье завтрашнего разгрома или новой смуты; видят лишь блеск мечей и грохот колесниц, но слепы к слезам матерей, вдов и сирот, к руинам городов и запустению нив — к тому, что есть истинная цена безрассудной ярости. Посему из глубины веков и опыта моего взываю к тебе: не внемли, о Император, гласу сих порицателей! Ибо под личиной ревнителей блага Отечества скрывают они часто лишь волчью жажду власти, зависть или тщеславие. Крики их — суть ветер злой, что надувает паруса безрассудства и гонит ладью государства на острые рифы погибели. Помни же: тот, кто громче всех требует немедленной и яростной сечи, чаще всего ищет лишь твоего падения в случае неудачи, дабы самому взойти на опустевший трон.
Будь же твёрд, о Владимир, Император Россов! Пусть благоразумие твоё будет щитом твоим, а терпение — бронёю нерушимой. Внемли гласу Истории: поспешность и ярость слепая погубили неисчислимые царства и империи, в то время как осторожность, пусть и осуждаемая в час испытаний нетерпеливыми, спасает народы и хранит корни держав. Ты ведёшь ныне, о Император, не просто войну за земли или власть, но великую битву за само бытие и будущее твоей земли, за её дух и место под солнцем. Лучше стезя медленная, тернистая, ведущая к миру истинному, основанному на силе сохранённой и мудрости проверенной, нежели победа быстрая, купленная ценою неисчислимых жертв, коя становится лишь семенем новой, ещё более страшной смуты или же преддверием поражения окончательного. Пусть враги твои изнемогают в бессильной ярости от твоей неуязвимости, от невозможности навязать тебе бой на гибельных для тебя равнинах; пусть сама земля, время и лишения суть твои союзники в этой невидимой осаде; пусть твоя ладонь, с каждым днём сжимая незримо, но неотвратимо гортань их надежд, лишает их самого дыхания — дыхания надежды.
И да ниспошлют тебе боги, если внемлют они ещё мольбам смертных, коим даровали они бремя власти, ту же твёрдость и мудрость, что позволили мне, Квинту Фабию Максиму, спасти Рим от Ганнибаловой ярости, дабы довёл ты начатое до конца, достойного не только России, но и памяти самого Рима, чьи уроки вечны.
С Глубочайшим Почтением и Пожеланием Победы, Добытой Мудростью и Твёрдостью,
Квинт Фабий Максим Веррукоз, по прозванию Cunctator (Медлитель)
(Quintus Fabius Maximus Verrucosus, Cunctator)».
Судьба Фабия Максима, уважаемые коллеги, так запомнилась мне в своё время, что я даже выписал её тезисно в блокнот во время чтения одной из лучших книг по политике и пиару, которую меня надоумил прочитать маэстро Виктор Мараховский. Эта книга называется «Сравнительные жизнеописания» Плутарха. Так вот, согласно ей и другим источникам, в ходе Второй Пунической войны (218–201 гг. до н. э.) Фабий Максим избрал особую тактику против карфагенянина Ганнибала Барки — он вышел против него в поход, но вместо того, чтобы дать положенное по обычаям генеральное сражение, уклонялся, предпочитая жалить его стычками и постепенно выдавливать с территории. Несколько месяцев Фабий изматывал врага, бил по его тылам, нарушал снабжение, но сам не спускался с гор, чтобы не попасть под удар конницы. Осознав, что тактика Фабия несёт серьёзную угрозу, Ганнибал попытался всеми средствами выманить его на решающий бой и даже написал полководцу оскорбительное письмо, надеясь задеть его. Но тот был спокоен. Ганнибал демонстративно разорял римские поля и селения, но не трогал имения Фабия, чтобы посеять к нему недоверие и обличить в тайном сговоре. Фабий был спокоен и терпелив. Но народ в Риме начал волноваться: «Почему Фабий не защищает нашу землю? Почему избегает сражения? Уже давно пора покончить с врагом и дать ему решительный бой!». Под давлением толпы и политиков «Партия войны» добилась урезания полномочий Фабия, и это привело к нескольким болезненным, едва не фатальным поражениям на поле битвы. Авторитет Фабия снова взлетел, и он опять был избран консулом. На протяжении пяти лет Рим накапливал силы и постепенно выдавливал противника. Затягивание войны, неспособность Ганнибала разгромить врага стала раздражать его начальство в Карфагене. Поток подкреплений стал иссыхать. Рим также смог переманить на свою сторону некоторых бывших союзников Ганнибала, и это ещё более усложнило его положение. Он отступал, теряя города. И хотя вместе с Фабием против него действовали и другие, более решительные полководцы (далеко не всегда успешно), «Медлитель» неукоснительно придерживался своей тактики, зная, что время на его стороне. Ганнибал пришёл в полное отчаяние и, в конце концов, получил приказ возвращаться в Африку. Так уже престарелый консул был признан победителем Ганнибала, хоть и не смог разбить его в открытом сражении.
Тактика Фабия обошлась дорого: огромные территории были выжжены врагом дотла, люди разорены. Но это позволило римлянам накопить силы и разрушить замыслы Ганнибала, вытеснив его со своей земли. А в дальнейшем все потери были с лихвой компенсированы военной добычей, внесённой в казну, и налогами, которыми был обложен проигравший Карфаген.
Фабий Максим при жизни удостоился лаврового венка, но умер своей смертью, не дожив до капитуляции Карфагена. Ганнибал же его пережил, но кончил плохо, после изгнания, скитаний и попыток сыскать себе новую славу он был предан и в окружении принял яд из перстня.
Мораль этой истории такая: не нужно толкать в локоть главнокомандующего и слушать толпу, призывающую к зрелищам. Враг будет разбит, Победа будет за нами.
Евгений Супер, sponsr.ru
Оценили 10 человек
13 кармы