Александр Пыжиков. Смена элит в России неизбежна

Патриотические вариации в исполнении бенефициаров советского распада лишь усиливают раздражение людей

Состояние государственной власти вызывает сегодня немало претензий, причем у тех, кого вряд ли можно причислить к ниспровергателям различного толка. Перспективы нынешних постсоветских пейзажей все больше характеризуется одним словом: тупик.

Выход из него видится не только в социально-экономических, а в первую очередь в кадровых переменах. С подобным отечественная история сталкивалась уже не раз — в 1917 и 1991 годах, когда уходили эпохи, менялись векторы развития. Поэтому небезынтересно вспомнить, как протекали эти судьбоносные для страны процессы.

Великий Октябрь, вопреки расхожему мнению, не повлек за собой кардинальной кадровой смены. Смена элит никогда не происходит одномоментно, в силу какого-либо события. Сегодня кажется: торжество революции привело к перетряске всех и вся. В действительности же это заняло немалый отрезок времени. Достаточно сказать, что после Гражданской войны старые спецы составляли около 60% Военно-морского наркомата, в Наркомате путей сообщения их насчитывалось 80%, в Наркомпроде — 60%, в Наркомате социального обеспечения — свыше 40%.

Разумеется, на кадровую революцию это не совсем похоже. Перекройка государственного аппарата стартовала позже, на рубеже 1920–1930-х, и завершилась 1937 годом. Вначале из руководящего слоя была удалена практически вся категория так называемых «бывших» (за редкими исключениями). Затем дело дошло и до большевистского бомонда, освоившегося на властном олимпе.

В отношении последних часто повторяют, что революция пожирает своих детей. Но кто были эти «дети»? Профессиональные революционеры, олицетворявшие мечту о мировом интернационале. Выступив мотором русской революции, они с таким же успехом могли участвовать и в революции испанцев или индусов. Их восприятие России никогда не отличалось, мягко говоря, возвышенностью. Эти деятели ожидали краха буржуазного мира в передовых Англии, Германии или во Франции.

Лишь после интернационального угара 1920-х происходит разрыв с марксистской классикой, утверждаются национальные идеологемы. Конечно, ленинская гвардия не могла существовать в атмосфере, когда отрывки из Коммунистического манифеста подаются в одной окрошке со славянофильством. Но интересно другое: как повели себя ее представители в этих условиях. Лишь десять процентов большевистской элиты во главе с Троцким не сочли возможным мириться с нарастающей патриотической волной и исчезли с властных вершин.

Но вот с остальной, подавляющей частью дело оказалось намного сложнее. Понимая, куда дуют ветра, эти правоверные марксисты тем не менее начали подстраиваться под новые веяния, декларируя им всяческую поддержку. Ни под каким предлогом не желали покидать облюбованных высоких должностей, вцепившись в них намертво. Они пытались как-то ужиться с противоестественной для них реальностью, с усилием ее переваривая.

Сталин как архитектор данного курса прекрасно осознавал нутро этой элиты. Не испытывал ни малейших иллюзий, что при подвернувшемся удобном случае патриотическая политика вместе с ее автором будут с превеликим удовольствием растоптаны. Потому с середины 1930-х годов номером один в повестке дня значился вопрос об устранении старой ленинской гвардии.

От нее пытались отделаться, что называется, по-хорошему. Это был непростой момент. Одно дело — бывшие спецы, в силу разных причин оказавшиеся в советском лагере. Другое — партийцы дореволюционной поры или Гражданской войны, которые имели право называться своими. Сталин планировал избавиться от них через выборы, причем реально альтернативные. Расчет был на то, что большинство этой публики без поддержки сверху не преодолеют народный фильтр.

Но этот «мирный» сценарий в ходе закулисного противостояния оказался сорван. Развязкой затянувшегося конфликта и стал 1937 год. В этой мясорубке было репрессировано 80% делегатов XVII съезда ВКП(б). На авансцену вышла совсем другая партия, где первые роли играли совсем другие, в идейном смысле, кадры; для них расчищался путь наверх. То есть то, чему положила начало Октябрьская революция, растянулось на двадцать лет.

Следующий судьбоносный поворот страна пережила на наших глазах, в последнее десятилетие ХХ века. Но и теперь ни о какой новизне постсоветской элиты говорить не приходится. Утвердилась новая реальность, основанная на капиталистических ценностях. Причем предельно быстро и жестко, а значит, и на не очень оправданных с точки зрения государственной пользы условиях. Но зато это сулило стремительное обогащение определенному кругу избранных.

Конвертацию власти в частные активы, собственность, счета возглавили все тот же партийно-хозяйственный актив, «золотая молодежь». Откровенно говоря, и затевались-то эти перемены, как мы теперь понимаем, для целенаправленной «расфасовки» созданного трудом нескольких поколений, объявленных лузерами. «Издержками» же невиданной коррупционной вакханалии, наверное, можно считать деятельное участие в строительстве новой жизни уголовного сброда, влившегося в российский истеблишмент.

С точки зрения обновления элит сценарий 1990-х еще более консервативен, чем 1920-х, когда все происходило энергичней. Вспомним, кто взвалил на себя бремя лидерства в освобожденной от «коммунистического ига» России, — бывший кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС Борис Ельцин. А с ним — все тот же партхозактив (Петров, Скоков, Лобов, Черномырдин и т.д.) с «золотой» гайдаровской молодежью в роли ударной реформаторской силы. Это все равно как если бы после Октябрьской революции заправлять Советом народных комиссаров довелось кому-либо из великих князей с группой выпускников элитарного Александровского лицея.

Интересна и идеологическая схожесть 1920-х с 1990-ми. 70 лет назад в элитах господствовал призрак мирового коммунизма, а в конце столетия — тоже мирового, только капитализма. Правда, в последнем случае — уже не призрак, а вполне осязаемая реальность, о коей грезило большинство советской номенклатуры с позднебрежневских времен. Россию запрограммировали на западный образ жизни, вне которого элиты не мыслили своего будущего.

Однако прелести буржуазного «интернационала» не разделила значительная часть населения, получившая на выходе лишь право на нищенское существование. Власть (пусть и не сразу) осознала, что сохранение прежней парадигмы чревато серьезными рисками. Изрядно накопившееся у людей недовольство послужило толчком к трансформации сложившейся постсоветской «демократической» модели.

Отсюда — востребованность патриотизма как центрального элемента обновляемой на ходу системы. Причем во всех сферах: внутренней политике и, как ее продолжение, внешней. Принципиальность на международной арене, открытый разрыв с либеральной традицией, сужение коррупционного пространства — все это характерные приметы времени.

Ситуация во многом схожа с серединой 1930-х годов, когда, с одной стороны, идеология уже претерпела существенные изменения, а с другой — еще сохраняется прежняя элита, взращенная на совсем ином. Как она способна существовать в условиях «национализации» своих чрезмерных аппетитов? Представить это можно, лишь обладая очень богатым воображением.

Хотя публично «поднявшиеся» на разграблении страны деятели демонстрируют лояльность происходящему. Если опять провести параллели с довоенной эпохой, то и ныне лишь процентов десять из них открыто выразили протест против нового государственного курса, отказавшись быть во власти. Но подавляющее большинство, так же, как и в 1930-х, скрипя зубами, держится за свое статусное положение.

Нельзя без иронии смотреть, как в патриотических порывах бьются обладатели крупной собственности возле Садового кольца, особняков близ Москвы. Как проклинают Запад медийные персоны, чьи дети шикуют по Европам и Америкам. Как «заботливо» вещают о милосердии воцерковленные дельцы. В нашу жизнь ворвалось уникальное явление — «патриотизм федеральных каналов».

Вся эта клоунада, коей нас пичкают каждый божий день, преследует на самом деле одно — продлить существующий статус-кво. Но патриотические вариации в исполнении бенефициаров советского распада не снижают, а лишь усиливают раздражение людей. Только утрата чувства реальности позволяет надеяться, что так будет продолжаться вечно.

Кардинальное обновление власти после 1917 года заняло два десятилетия. И сейчас мы подходим к чему-то подобному. Хотя процесс, если иметь в виду 1990-е, явно затянулся. Мы оказались в сложной ситуации, более тревожной, чем в 1920-е годы. Не случайно наше время даже окрестили «антропологической катастрофой».

С кем связано оздоровление? Уж точно не с элитными отпрысками, чьи родители с остервенением «расфасовывали» родину. Выстроенная ими система вместе со своим прибежищем в лице «патриотизма федеральных каналов» должны кануть в небытие. Но произойдет это только в случае коренного идеологического разворота. Стыдно быть богатым, когда рядом миллионы прозябают в нищете, — вот подлинное евангелие перемен. Вокруг него должна формироваться новая элита.

Александр Пыжиков, Профессор МПГУ, ведущий научный сотрудник РАНХиГС_mk