Недетские сказки

Как автор я целиком и полностью стою на стороне Кэрроловской Алисы, которая безапелляционно заявляла, что от книги не будет никакого толку, если в ней нет картинок. Для меня читать рассказ без хороших иллюстраций - тоже самое, что поглощать какое-нибудь недосоленное блюдо: может быть и вкусно, но пресно. Если вам попадались на глаза древние фолианты или старопечатные издания, то вы не могли не обратить внимание на огромное количество прекрасных иллюстраций, которые настолько органично вплетены в ткань повествования, что оно уже неотделимо от них.

Издатели прошлого знали толк в иллюстрациях и были прекрасно осведомлены, что можно продать любую книгу, если в ней есть, что посмотреть. Хорошие художники у публики были в чести порой куда больше авторов, которых они иллюстрировали. Знаете ли вы, например, что на первом прижизненном издании "Моби Дика" издатель забыл упомянуть имя гениального Германа Мелвилла... Зато имя популярного художника, конгениального Рокуэлла Кента, красовалось крупными буквами на самом видном месте обложки:

Когда я собрался, наконец, оформлять свои рассказы в виде книг, первое, что я сделал, - бросился на поиски современного Рокуэлла Кента. Капризная удача на этот раз мне сопутствовала: я сразу же нашел такого человека. На мой скромный взгляд это выдающийся художник. По роду занятий он - Питерский дворник. Своей метлой он успешно чистит Питерские дворы и улочки, а заодно с ними и людские души. Зовут его Леонард Крылов.

К дворником у меня вообще отношение особое. Мое детство прошло в советское время в Новосибирском Академгородке. И я отлично помню тогдашних дворников. Люди это были не простые - отвергнутые властями художники, поэты и философы, которым просто не находилось другой подходящей работы. В дворники тогда попадали вольнодумцы из числа уволенных универовских преподов. Кроме того, в этой категории граждан нередко оказывались высоколобые научные сотрудники, которых вездесущий второй отдел выгонял из институтов за антисоветскую деятельность, к коей относились следующие страшные прегрешения: распространение самиздата, антипартийные анекдоты, чтение и хранение запрещенных книг на подобие "Так говорил Заратустра" и "Живой Этики". Кроме шуток. Одного приятеля отца, завлаба, доктора физико-технических наук выгнали с работы, лишили всех званий и упекли в психушку по доносу собственной жены. Она написала на него анонимку (!), где писала, что он читает и пропагандирует Агни-йогу. Еще двоих знакомых упекли на три года по 58 статье. Первого за хранение книг Ницше, а со вторым получилось вообще смешно. Это был друг и коллега отца. Звали его дядя Юра. Он был замечательный генетик, что нисколько не мешало ему активно проповедовать креационизм, который он обосновывал со всей необходимой научной тщательностью на примере хариусов, которые, как он строго доказывал, никоим образом не относятся к семейству лососевых, как это утверждают приверженцы теории эволюции. Хариусы он ловил повсюду. Частенько потом эти научные образцы потом жарились у нас дома на сковородке. Но посадили его совсем не за креационизм. Кроме лженауки этот ученый увлекался еще и антисемитизмом. Будучи человеком с активной гражданской позицией, он по ночам втихушку развешивал по коридорам родного института Цитологии и Генетики листовки на вечную тему "бей жидов - спасай Россию". Однажды его вычислили и рекомендовали три года отдохнуть в местах не столь отдаленных. Самое удивительное во всей этой истории, что после отсидки он благополучно устроился на прежнее место работы и принялся за прежнее. Ну а любитель Ницше взялся за метлу.

Но не будем отвлекаться. Ars longo, vita brevis ("жизнь коротка, искусство вечно") - говорили наши мудрые предки. Поэтому я хочу поговорить о настоящем вечном искусстве и представить работы художника, с которым я имел счастье совсем недавно познакомиться. Это будут иллюстрации к моим сказкам, которые были написаны мною много лет назад. И только теперь я решил выпустить их в свет в виде сборника.

Маленькая Принцесса

...Наша Маленькая Принцесса была точно такой же маленькой и веселой девочкой, как и тысячи других ее сверстниц – ничуть никого не лучше и не хуже. Хоть она и была королевской дочкой, ей и в голову не приходило из-за этого задирать нос перед подружками. Иной раз она даже была не прочь поменять свое благородное происхождение на огненно-рыжие кудряшки и целую россыпь золотых веснушек одной знакомой девочки, дочки Придворной Дамы. Пожалуй, единственное, что отличало Маленькую Принцессу от остальных сверстниц, – это ее просто ненасытная страсть к сказкам. Маленькая Принцесса ни за что не хотела уснуть, пока не прослушает от своих нянек по меньшей мере дюжину волшебных сказок. И наконец в один ужасный день обнаружилось, что Маленькая Принцесса знает уже все-превсе сказки на свете. Пришлось в Министерстве по воспитанию Маленькой Принцессы срочно учредить должность Королевского Сказочника, который должен был сочинять по целой дюжине новых сказок в день. К счастью, в королевстве как раз оказался один старый бродячий артист, который и согласился вступить на эту нелегкую должность.

Вы, вероятно, скажете, что это совершенно невозможное дело – сочинять по целой дюжине сказок в день? Представьте себе, наш Королевский Сказочник думал точно так же. Однако ведь все истинные сказочники – это всегда те же дети, а для детей сказки вовсе не кажутся выдумками, как некоторым важным и надутым от сознания собственной умудренности взрослым.

Королевскому Сказочнику и в голову не приходило ничего придумывать, он просто рассказывал Маленькой Принцессе то, что сам знал и видел. Например, о маленькой зеленой гусенице, которая так любила цветы, что сама однажды превратилась в маленький порхающий цветочек – прекрасную бабочку; о злобном страшиле-пауке, расставившем свои сети глупым букашкам; о крошке-соловье, поющем о своей беззаветной и безнадежной любви к Прекрасной Розе, которая больно поранила острыми шипами невзрачного поклонника. Вся природа зачарованно замерла, слушая дивное пенье соловья на закате солнца. А гордячка Роза в это время закрыла свой роскошный бутон и крепко уснула! Королевский Сказочник поведал Маленькой Принцессе, отчего небо иногда горько плачет, будто там, наверху, пустились в слезы сразу сто тысяч маленьких девочек, а порой мечет вниз на притихшую землю яростные молнии, будто бы в небесах идет грозное сражение. Иногда какой-нибудь особенно ясной и безмолвной ночью Маленькая Принцесса в одной белой ночной рубашке незаметно удирала из своей спальни и вместе с Королевским Сказочником забиралась по крутой винтовой лестнице на самую высокую башню в королевстве; и там они долго-долго молча смотрели на яркие ночные звезды, а потом Королевский Сказочник рассказывал ей удивительные истории о знаках зодиака и далеких планетах...

...Однажды, когда Королевский Сказочник рассказывал о том, что как только в саду распускается какой-нибудь новый цветок, то оттуда непременно вылетает прекрасная юная фея, Маленькая Принцесса вдруг быстро спросила:

– Скажи, пожалуйста, откуда тогда появилась я? Может быть, тоже из какого-нибудь пребольшущего цветка?

Мудрый Сказочник ласково посмотрел на маленькую любопытную девочку и сказал:

– Видишь ли, моя любознательная Принцесса, мне часто и самому случалось задумываться над этой удивительной тайной: откуда на земле появляются веселые и добрые маленькие девочки и мальчики? Но, увы, я так ничего и не узнал. Может быть, когда я перейду отсюда в другой мир, я что-нибудь узнаю об этом чуде. А пока, если ты захочешь, я могу рассказать тебе, как из маленьких беззаботных детей вырастают большие, сильные и серьезные взрослые.

– Не нужны мне никакие другие сказки! Я хочу знать, откуда берутся маленькие дети! – раздосадовано воскликнула Маленькая Принцесса, обиженно топнула ножкой в розовом чулочке и убежала: она решила сама узнать жгучую тайну своего появления на свет и посрамить этим знанием старого Королевского Сказочника.

Маленькая Принцесса направилась прямо к Королю, который, как это и положено всем королям, сидел на троне, запрыгнула к нему на колени и попросила:

– Папочка, расскажи мне скорей, откуда я появилась на свет!

Король с изумлением уставился на свою дочь, открыл было рот, но затем снова закрыл, не зная, что и сказать. Однако королей не так-то легко надолго ввести в растерянность, даже маленьким любознательным девочкам. Король, наконец, глубоко вздохнул, горестно развел руками и сказал, чуть прикрыв смеющиеся глаза:

– Видишь ли, моя милая, в то самое время, когда ты появилась на свет, я как раз был очень далеко от дома. Кажется, ммм... дай-ка вспомнить... завоевывал не то Карфаген, не то Лондон. Поэтому я ничего не могу тебе об этом точно сказать. Правда, я слышал, что детей иногда находят в капусте. Но ты все же как-никак принцесса. А принцессы в капусте не валяются! Возможно, тебя принес аист или ангел. А теперь давай-ка бегом отсюда! Мне некогда больше с тобой болтать о таких пустяках, – добавил строгим голосом Король и стал решать важный государственный вопрос: объявить войну соседу или прежде устроить военную реформу...

...Шли годы. Принцесса росла и потихоньку превращалась из маленькой веселой девочки в красивую и серьезную девушку. Она все меньше и меньше нуждалась в сказках своего старого доброго Королевского Сказочника и в конце концов совсем перестала просить его рассказать ей что-нибудь новенькое. В Министерстве по воспитанию Маленькой Принцессы это заметили и немедленно издали государственный указ об упразднении за ненадобностью должности Королевского Сказочника. Вскоре после этого старый мудрый Королевский Сказочник куда-то незаметно исчез, и о нем сразу же все забыли – даже наша переставшая уже быть маленькой Принцесса.

Больше всего на свете Принцесса любила теперь читать романы, особенно такие, в которых было множество захватывающих, невероятных приключений и трогательных любовных историй. Принцесса читала по целой дюжине романов в день, а им все равно не было видно конца, потому что романов на земле столько, что если даже читать их всю жизнь с утра до вечера, то не прочитаешь и половины.

Время шло. Наконец настал тот день, когда нашей Маленькой Принцессе исполнилось семнадцать лет и она сразу же превратилась в самую настоящую невесту. В королевство тут же съехалась огромная толпа знатных женихов со всего света. Все они были очень богатые и потому очень важные и гордые. Вообще-то, только короли точно знают, за кого можно или нельзя отдавать замуж их дочерей-принцесс, но поскольку ее отец Король уже третий год пропадал где-то на войне, то спросить было совершенно не у кого. Поэтому в только что учрежденном Министерстве по выдаче замуж юной Принцессы решили устроить смотрины, чтобы Принцесса сама могла выбрать из женихов того, кто ей больше всех понравится.

Принцессу красиво нарядили в богатое шелковое платье, украсили ожерельями и серьгами, надели на руки драгоценные браслеты, а на ноги хрустальные туфельки, посадили ее на трон и начали впускать по очереди всех женихов...

...Затем Принцесса приняла еще целую толпу женихов, которые были ничуть не лучше двух первых, так что о них и говорить-то не стоит. Когда дверь, наконец, захлопнулась за последним, она вздохнула с огромным облегчением и подумала, что самые несносные люди на свете – это принцы.

Был вечер. Принцесса решила немного прогуляться на свежем воздухе. Она сняла с себя все драгоценности, подколола обычной шпилькой свои распущенные золотые волосы, надела простое платье и вышла из дворца. Прогуливаясь по королевству, она увидела на одной из площадей большую толпу детей и взрослых, которая окружала небольшой фургончик, превращенный в сцену. Здесь давал свое представление бродячий Кукольник. Принцесса подошла в самый захватывающий момент спектакля: отважный принц дрался с преужасным драконом о девяти головах. Наконец принц отрубил дракону последнюю голову и под радостные восклицания зрителей освободил из темницы прекрасную принцессу. Наша настоящая Принцесса от души разделяла всеобщее ликование и вместе со всеми бросила горсть монет в пущенную по кругу шляпу молодого и статного артиста.

Публика стала расходиться. Кукольник собрал свой нехитрый скарб в большой сундук, обтянул разноцветным тентом фургончик и впряг в него маленького лохматого ослика. Надо вам сказать, что этот молодой и пригожий Кукольник был не кто иной, как сын того самого Королевского Сказочника, которого так любила слушать когда-то Маленькая Принцесса.

Закончив свои недолгие сборы, Кукольник заметил, что на опустевшей площади стоит рядом с ним прекрасная девушка в простом платье и в хрустальных туфельках и смотрит на него, не отрываясь, своими синими как небо глазами.

– Кто ты? – спросил он.

– Принцесса, – просто ответила девушка.

– Из этого замка?

– Да.

– Так значит, ты и есть та самая Маленькая Принцесса, которая очень хотела узнать, откуда берутся дети! – воскликнул Кукольник.

Он быстро подошел к ней, обнял ее за плечи и ласково сказал:

– Мне очень много рассказывал о тебе мой отец, Королевский Сказочник. Я рад, что наконец нашел тебя. Ты совсем такая, какой я видел тебя в своих снах…

Он еще сильнее сжал ее маленькие плечи и спросил:

– Хочешь, я помогу открыть тебе эту самую чудесную и прекрасную в мире тайну, откуда берутся маленькие дети?

Принцесса покраснела, опустила смеющиеся глаза, низко-низко склонила голову и… кивнула!

Очень скоро маленький разноцветный фургончик, запряженный сереньким лохматым осликом, навсегда покинул королевство, и Принцессу во дворце больше уже никто никогда не видел.

Повесть об Иринии

Королева Волос, солнце веры моей,
Я взываю к Тебе в непроглядную ночь;
В ночь, когда я устал от врагов и друзей,
Но прожить без Тебя, видит Бог, мне невмочь.

Я разжег, как мой предок, священный костер –
И шакалом завыла, ощерившись, Тьма;
Ужас выполз наружу из тысячи нор.
Королева, помилуй, сойду я с ума!

Я восстал против ада, борясь сам с собой, –
И во мне взбеленилась бесовская рать.
Появись, как Венера, из пены морской.
О, я вечность готов на коленях стоять!

Мне раскроются своды заоблачных сфер –
И, взлетев тяжело, как большой альбатрос,
Устремлюсь я из мглы, где царит Люцифер,
В блеск, где властвуешь Ты, Королева Волос.

...Длинная и острая, как стрела, тень легла на розовый мрамор тронного зала – это Повелитель Воронов добрался-таки до Иринии, чтобы раз и навсегда покончить с ее славой, отобрать земли, а саму королеву силой забрать в свой многочисленный гарем. Королева сидела на богатом троне, одетая в длинное платье из драгоценной серебристой парчи, усеянной белоснежным жемчугом; алая лента опоясывала ее воздушный стан; дивной красоты распущенные волосы струились золотой рекой до самого пола; взгляд больших синих глаз смотрел твердо и уверенно из-под длинных ресниц; лишь губы слегка дрожали от гнева. Да! Ириния поборола свой минутный страх, и ее прекрасное лицо выражало теперь лишь презрение и негодование...

...Бешеная ярость исказила и без того свирепое лицо черного колдуна. Левой рукой схватился он за висящего на груди скорпиона, да так, что захрустели пальцы, а правой, сжатой в кулак, с ненавистью начал потрясать в воздухе. Затем, немного справившись с обуявшим все его существо гневом, Повелитель Воронов прохрипел:

– Ты смеешь мне перечить! Что ж, я не собираюсь тебя уговаривать. Но ты тысячу раз горько пожалеешь об этом! Отныне до конца дней своих ты будешь проклинать тот день и час, когда посмела отказать мне в моем законном праве сильнейшего. А жить ты, о прекраснейшая из женщин, будешь к своему несчастью еще долго-долго, как вороны… Ха-ха-а! – громовой смех страшного колдуна сотряс стены замка и гулким эхом прокатился по всему королевству. – Как вороны, – продолжал гнусный колдун, – потому что я превращу сейчас тебя в самого гадкого на свете ворона! Слава о твоей красоте зашла слишком далеко, чтобы я мог и дальше терпеть эту несправедливость. Один из нас должен уступить путь другому. И мне кажется, что сделать это придется тебе, о несравненная Ириния!

И снова страшно захохотав, черный колдун стал читать свое ужасное заклинание:

Муллум курумбум.
Чирикиндас.
Вороной пусть станет
Красотка сейчас!

Белую лилию в жабий кафтан
Мне помоги нарядить, Ариман!

Гей, Люцифер,
Отец химер,
Из Преисподней
Явись, сверкая,
Мильоном молний
Все сокрушая!

Вихрь кружится, тучи рвет.
Раскололся свод небесный.
Укров диких хоровод
Ревом будит мрак окрестный.

Грохот, блеск,
Шум и треск.
Свет и тьма –
Кутерьма.
Це весь мир сошел с ума!

Это я позвал стихию,
Чернокнижник и ворчун.
Ну-ка все на литургию,
Что свершит для вас колдун.

Час настал –
Ад восстал!
Силам зла
Несть числа,
Смерть сама в поход пошла!

Шеридац, щеридац,
Тутарандрай!
Разносит ветер
Вороний грай.

Пусть мир бестолковый
Добра не ждет –
Я опрокину его оплот.

Муллум курумбум,
Чирикиндас –
Вороной пусть станет
Красотка сейчас!

Едва ужасный колдун стал произносить свои сатанинские заклинания, как за стенами замка поднялся ураганный ветер. Не выдержав его мощного напора, стекла во всех окнах тронного зала вылетели из рам – и ночь ворвалась во дворец. Большие летучие мыши со свистом рассекали воздух, светящиеся призраки мелькали то тут, то там; в опустившемся сумраке слышались вздохи и шепоты невидимых существ. Бедная Ириния почувствовала, как у нее закружилась голова. Она закрыла лицо руками и упала на трон, теряя сознание...

...И вот одному-то из этих жрецов, очень толстому и потому очень уважаемому, и пришла в голову спасительная мысль, каким образом уберечь королевство от смуты. Во всеуслышание он стал возвещать о чудесном видении, будто бы ниспосланном ему после долгих бдений, строгих постов и страстных молитв во избавление Иритании от обрушившихся на нее тридцати трех несчастий. Ему якобы было явлено во сне, что ужасный демон вселился в птицу с головой женщины, обитающую в королевском лесу, и насылает на страну моры, поветрия, неурожаи, засухи, землетрясения, наводнения, извержения вулканов, экономические реформы, преступность, международный терроризм, депрессию, демократию, падение рождаемости, озоновые дыры, магнитные бури, суициды, содомию, инфляцию, безработицу, атеизм, фанатизм, наркоманию, пьянство, забастовки, коррупцию, бюрократию, голод, нищету, катастрофы, дураков, профессиональных литераторов, жидо-масонов и революции...

...Поравнявшись с верхом башни, необыкновенна птица опустилась на нее и сложила крылья. Была полночь. На горизонте уже давно исчезла светлая полоска, и черная небесная полусфера гигантским колпаком накрыла Иританию. Ириния подняла глаза, и ее сердце забилось от восторга: высоко в небе сияла полная луна; ее мягкий и нежный свет лился ровным бесконечным потоком вниз на уснувшую землю; мириады маленьких звездочек весело искрились, окружая луну со всех сторон. Ириния подумала, что Луна – это королева великой небесной страны, а бесчисленные звезды – ее верные и счастливые подданные. Красота и гармония царили там, наверху. «Уж наверно, в таком блистающем царстве не может быть места для гнусных повелителей воронов и подлых завоевателей!» – подумала Ириния. С сожалением оторвала она взгляд от ночного неба и посмотрела вниз. Там она увидела все свое маленькое королевство. Ей открылась безрадостная картина.

В ее дворце царь со слугами устроил безумную оргию; по темным улицам открыто шли творить черные дела разбойники. Ириния заглянула в отвратительные притоны, где потерявшие человеческий облик люди предавались самым гнусным распутствам. Она увидела дома жителей: в одних семьи со смаком злословили о своих друзьях и ближних; в других мужья и жены питали друг к другу смертельную ненависть, изливающуюся мучительным ядом на несчастных детей. Еще она увидела беспомощных стариков, брошенных своими отпрысками на произвол судьбы; мать, торопливо подкидывающую ребенка к чужим дверям... Много страшного открылось Иринии в эту темную ночь с крыши высокой башни. Но были и другие картины, зародившие луч светлой надежды в ее душе.

Она увидела страстных и нежных влюбленных, с мужеством преодолевающих непреодолимые препятствия, чтобы быть вместе. Она услышала, как бьются бесстрашные сердца героев, восставших против царящего зла; горячие молитвы праведников и колыбельные песни матерей, оберегающих сон младенцев. Она увидела любящих мужей и жен, готовых пойти друг для друга на неслыханные жертвы. Особенно привлек ее внимание маленький домик, стоящий на самом краю королевства. В нем жил Поэт со своей юной женой. В углу за скромной ситцевой занавеской с искусно вышитыми на ней цветами и листьями бузины висела люлька, где крепким сном спал розовощекий крепыш. Его молодая мать не спала: она доканчивала вышивать очередной узор на шелковом платке, который утром намеревалась продать, чтобы заработать на кусок хлеба. Ее муж сидел за столом и что-то быстро писал под тусклым светом свечного огарка. Закончив, он подошел к жене и, ласково поцеловав ее в лоб, произнес:

– Послушай, Ра, какую странную песню я услышал сейчас во сне. Ее пела мне с высокой башни удивительная птица с женской головой дивной красоты.

Ра отложила в сторону недоконченную работу и, глядя большими, синими, как лесное озеро, глазами на возлюбленного мужа, приготовилась внимать его новому творению. И вот она, эта песня, записанная молодым Поэтом, живущим в маленьком домике на самом краю королевства, в ту самую лунную ночь, когда заколдованная королева-птица сидела на крыше высокой башни.

Что стало с моей страною,
Которой уж больше нет?
Здесь прежде светило солнце,
Стихи сочинял поэт.

Где прежде был край счастливый,
На брата поднялся брат.
Безжизненной стал пустыней
Цветущий когда-то сад.

Здесь правда и ложь смешались
В каком-то больном бреду.
Все шли воевать за веру,
А стали вдруг жить в аду.

Земля здесь то солнцепеком,
То градом обожжена,
И щедро невинной кровью
Орошена она.

Здесь бродят не люди – тени
Без жизни в пустых сердцах.
Ты здесь не услышишь песен.
Увидишь в глазах лишь страх.

Здесь все, что свято, – порочно.
Порочное ж все – закон.
Здесь жены мужей бросают,
Мужья оставляют жен.

Любовь здесь дают за деньги,
Лишь сила несет успех.
Нет слова здесь без обмана.
И злобою дышит смех.

Мой бедный народ, ты проклят!
Кто продал свою страну,
Кто предал могучих предков –
В позорном сгниет плену.

Но верю я, что наступит
Русой Весны заря.
Коль мертвый народ восстанет,
То жизнь отдана не зря.

Пусть кровь моя вниз прольется,
Как на цветы роса,
Как Ангела гнев разящий,
Горькая как слеза.

Вперед же, друзья, бесстрашно
Воздайте врагам в бою
За милую Родину нашу,
За Королеву свою…

...Но и бедная Ириния уже испускала последние вздохи. Вот в последний раз взглянула она вниз и с радостью увидела свой восставший народ. Уже умирая, разглядела она знакомого Поэта; с огромной дубиной в руках бился он в первых рядах сражающихся. Ириния увидела и юную Ра; с распущенными волосами та стояла неподалеку от места яростной схватки и простирала вверх тонкие руки в бессильном желании помочь нечеловеческим страданиям королевы...

...Из последних сил послала умирающая Ириния для синеглазой Ра прощальную улыбку, и закрыла глаза навсегда. В этот же самый момент тяжелая дубина Поэта вдребезги размозжила череп подлого царька Уродия Первого и Последнего. Все было кончено. Долгая зимняя ночь прошла. Наступил рассвет. И пришла Весна…

Песочное ситце

...Жил в Оше-городе, что как раз на самом великом Шелковом Пути лежит, человек один. Усманом звали. Жил в достатке, торговал чем умел: шелками да ситцами, коврами персидскими, золотишком да табаком – ничем не брезговал. И все у него этак бойко шло, не хуже, чем у других. Да то и не диво – Путь Шелковый вон рядом, руку только протяни. Что ни день, новый караван из стран заморских по нему проходит. Коли какой товар у нашего Усмана один и за полцены не возьмет – беда не велика, потому как на следующий день он его же другому купцу втридорога сбудет.

Надумал этот Усман как-то женой молодой обзавестись. А надобно сказать, находился он уже в возрасте зрелом и женки четыре имел, да и ребятни полон дом. Однако ж хоть и был он роду-племени басурманского, не нашего с вами христианского, все ж и у них на этот счет строгости кой-какие имелись: больше четырех жен не держать. Но народ азиатский, известное дело, хитрый, везде лазейку найдет. Так и тут, вишь, что черти выдумали: водить своих баб на Сулейман-Гору, будто бы там их на измену проверять; и кто проверки не выдюжит, тех с горы-то сразу вниз и сбрасывать, да камнями сверху присыпать, чтобы вроде как телом грешным землю не поганить. Сам был – видел. Много горок-то каменных нехристи поганые внизу понасыпали. А с той поры, поди, уже и новых прибавилось…

...Идти, слышь, было не близко. Ежели по дороге да по тропкам в обход, то день-два, не меньше, уйдет. Но Усман наш, зря что ли здесь вырос, прямой путь знал. За полдня можно было добраться. Откуда только сила взялась. Стал он по горам да через горные реки, где бы и молодому-то несладко пришлось, путь держать. Одну гору перелез, вторую одолел; дальше пески одни пошли. Пустыня! Ноги в жарком песке вязнут, солнце слепит, пот соленый глаза застилает. Да идти не только прямо: то один бархан обойти надо, то другой. Но, видать-то, на старости лет сильно кровь в нем взыграла: упорно идет он по песку и про себя не жалуется, а все мысли его о новой молодой жене. Обогнул он так очередной бархан и вдруг слышит звуки непонятные, точно песню кто поет.

«Кто бы это мог быть в таком пустынном месте? Не ровен час, какие лихие люди…» – боится Усман. Прислушался – голос вроде женский будет. Стал он тогда дальше идти, но уже с приглядкой, сильно стараясь не показываться, чтоб, значит, его первым не заметили. Доходит он так до одного места и видит впереди картину. Прямо перед ним на высоком бархане сидит молодая девка. Волос у нее золотой в сажень длиной; лицо – красоты неписанной, а платье белое, покроя в здешних краях невиданного: плечи открытые, грудь просвечивает; ноги до колен толь прикрыты. Сидит так эта девица, по сторонам никуда не смотрит, ступни в песок зарыла, в ладони песок горстями загребает, поднимет и вниз сыплет мелкой струйкой; на струйку глядит внимательно и поет сама себе негромко. Да только слышно ему каждое слово:

Сыпь песочек золотистый,
Жизни время отмеряй,
Человека путь тернистый
Лентой тонкой помечай.

Горсток к горстинке –
Судьба к судьбинке.
Бегут ровной струйкой вниз.
Никто не знает,
Что завтра станет,
Что сложит судьбы каприз.

Мчатся годы чередою.
Будь ты князь или торгаш –
Срок, отпущенный судьбою,
Не отменишь, не продашь.

Горсток к горстинке –
Судьба к судьбинке.
Бегут ровной струйкой вниз.
Никто не знает,
Что завтра станет,
Что сложит судьбы каприз.

Кто-то жизнь влачит в тревоге,
Кто-то важный носит сан,
Но у смерти на пороге
Все исчезнет, как туман.

Горсток к горстинке –
Судьба к судьбинке.
Бегут ровной струйкой вниз.
Никто не знает,
Что завтра станет,
Что сложит судьбы каприз.

Коль на страсти да забавы
Полностью растрачен век –
В мир иной, Надземной Славы,
Что возьмешь ты, человек?

Горсток к горстинке –
Судьба к судьбинке
Бегут ровной струйкой вниз.
Никто не знает,
Что завтра станет,
Что сложит судьбы каприз.

Стоит Усман, слушает, как девушка на бархане поет, а сам про себя думает: «Никак это я на саму Майку Барханицу наткнулся. Слыхивал я от старых людей, будто можно набрести на нее в наших краях. И беда будто бы тому, кого она заметит: коль и жив останется, опосля до конца дней своих промытарится. Всякого человека она насквозь видит. И ежели где слабинку какую найдет, так будто бы за нее ухватит, что свет мил не покажется. И одно лишь спасенье от нее есть: уносить скорей ноги, пока она не подняла голову и не приметила тебя». Страшно Усману, что черта пану, да обида берет: неужто зря такой путь вымахал – до самого места, считай, дошел. «Дай-ка, – думает, – погляжу, нельзя ли как стороной Майку обойти». Толь так подумал, а та голову поднимает и прямо на Усмана смотрит:

– Подойди, – говорит, – Усманушка, ко мне поближе. Коль уж пришел, гостем моим будешь.

И толь так сказала, как ноги его к бархану, на котором Майка сидела, против воли сами понесли. И рад бы Усман назад бежать, да ноги больше его не слушаются вовсе, будто чужие стали. Идет он так, а сам руками во все стороны машет, туловищем назад изгибается – обратно повернуть, значит, хочет. Да куда уж там, коли такое дело вышло, что Сама приметила!..

...Видит Майка – не может тот ей ни одного дела доброго назвать, и говорит:

– Не справился ты, Усманушка, с первой задачей. Придется тебе отслужить мне одну службу. Как только с ней сладишь – отпущу тебя на все четыре стороны, коли жив будешь, да и награжу щедро на дорогу. А хочу я того, чтоб сдвинул ты бархан, где я сижу, в другое место; а какое – это мы сейчас поглядим.

Сказала так Майка и достает ситце, в котором песок просеивают. Катнула она его с полного размаху вниз, покатилось ситце по склону бархана и недалече за спиной Усмановой наземь упало.

– Вот на это место и сдвинешь мой бархан, – говорит. – И ситце тебе как раз сгодится: в нем песок переносить будешь.

Видит Усман – плохо дело. Бросился он опять наземь и плачет:

– Пощади, век мне с этой работой не управиться! Много ли ситцем песка наносишь!

– Поздно, Усманушка, горевать. Коль уж я сказала – значит, так тому и быть. Если посмотреть на всю твою жизнь бестолковую, то дело это для тебя вполне посильное и привычное... Так что не теряй лучше времени и принимайся за работу. Как закончишь – кликнешь меня, тогда и решу, что дальше с тобой делать. – Сказала так Майка, да и исчезла, будто ее тут вовсе никогда и не было.

И стал Усман песочным ситцем Майкин бархан перетаскивать. Понятно, что дело у него шло не ахти как: наберет он песка полное ситце, но токмо до места добежит – ноша-то его ровно вполовину и уменьшится. Дни за днями бегут. Усман им и счет вскоре потерял, а работы еще – конца-края не видать. Бывает, все, что за день натаскает, бурей песчаной вчистую сметет. А бывает, и вовсе ему не до работы. Известно ведь, миражи в пустыне дело обычное. Видать, Майка Барханица и тут для Усмана не в шутку приложилась: чуть не каждый день тому зрелища одно почище другого устраивает. К примеру, работает Усман, и вдруг видится ему, будто караван из дальних стран совсем рядом путь держит. И до того ясно это ему представляется, каждую подробность видит; даже голоса погонщиков, что меж собой перекликаются, чудятся. Бросится он бежать им вслед да кричать во весь голос. Да все без толку, только силы свои зря потратит, а догнать не может. Города порой видел со зданиями всякими чудными величиной с гору, празднества в них красочные и многолюдные. А иногда перед его взором разворачивались кровавые сражения, где людей сотнями и тысячами калечило да убивало. И тогда Усман даже и радовался, что все это обман один и жизни его ничего не угрожает. Понятно, и блуда всякого насмотрелся, на какой люди только способны бывают. Такие мерзкие оргии представали порой взору его, о которых верующему человеку и говорить-то сраму потом не оберешься...

...Видит Майка Барханица, что Усмана ничего, кроме богатств царских, не влечет больше. Махнула рукой – все пески перед ней и закрылись, остались только сокровища ассирийские да персидские наверху лежать.

– Получай, – говорит, – свою награду. Можешь от богатств этих брать столь, сколь унести с собой сможешь. Но запомни хорошо, Усманушка. Как домой уходить будешь, смотри, назад-то не оборачивайся. Оглянешься – весь в песок уйдешь...

...Старик видит, что парень не отстанет, пока всю правду не узнает, и спрашивает:

– Тебя, малый, как величать-то?

– Шарапкой, – отвечает тот, – меня кличут.

– Что ж, Шарапка, пойдем вон под тем деревом в тенечке у арыка сядем, там я тебе и расскажу про Майку Барханицу все, что сам от своих дедов знаю.

Сели они под деревом у самого арыка, мальчонка колени поджал, руками голову подпер и слушает внимательно...

Роса и Ансар

– Убери свои дукаты и проваливай из моей лавки, – сердито ворчал старик в красных шароварах и длинной зеленой рубахе, подпоясанной пеньковой веревкой, обращаясь к молодому человеку в черном плаще и широкополой шляпе с орлиным пером, зашедшему в лавку садовника купить букет роз.

Старый Мартин, так звали садовника, брезгливо, словно боясь испачкаться, отодвинул подальше от себя золотые монеты, которые небрежно бросил на прилавок посетитель, и продолжил его отчитывать:

– Я продаю свои цветы только настоящим влюбленным, а не богатым повесам вроде тебя; и в плату я беру только самые что ни на есть первосортные стихи, написанные в порыве глубоких и нежных чувств порядочными юношами.

– Послушай ты, глупый старик, – злобно прошипел молодой человек, снова придвигая к нему деньги, – протри свои мутные глаза! Разве ты не узнал меня? Я – Ансар, сын великого князя этой страны Варламуса Лысого. А ну живо отбери мне самые лучшие цветы, пока я не насадил тебя на шпагу, как лягушку, или не отправил в темницу на всю твою недолгую оставшуюся жизнь.

– Лонгофелло! – крикнул старик, обращаясь к большому черному коту, мирно дремавшему в темном углу возле корзин с цветами. – Дружище, поучи дерзкого юношу правилам хорошего тона, как ты это умеешь.

Садовник вышел, а черный как ночь Лонгофелло, совершив большой прыжок через все помещение, в одно мгновение очутился на прилавке. Недобрым взглядом он посмотрел на обидчика своего хозяина и вдруг прямо на глазах начал быстро расти, превращаясь в страшного дракона. Не прошло и минуты, как дракон стал ростом до самого потолка; он грозно оскалился, обнажив здоровенные клыки, и издал громоподобный рев, отдаленно смахивающий на мяуканье. Это было ужасное зрелище! Сын Варламуса Лысого, однако, и не думал бежать. Выхватив из-под плаща шпагу и прикрывая шляпой лицо от невыносимого жара, идущего из пасти чудовища, он бросился с безумной храбростью в атаку. Но тут дракон еще шире раскрыл пасть, и оттуда вырвались языки пламени прямо в лицо нападавшему. Юноша закричал от нестерпимой боли и без чувств рухнул на пол...

...Очнулся он оттого, что услышал звонкий девичий голос. Молодой человек открыл глаза и увидел стоявшую над ним совсем юную стройную синеглазую девушку лет семнадцати, в простом голубом платье, с длинными распущенными золотистыми волосами. На руках она держала огромного черного кота и с очень серьезным видом делала ему выговор.

– Лонгофелло! Если ты не оставишь свои отвратительные проделки, я на целый день запру тебя в темном чулане. Зачем ты набросился на такого приятного и смелого молодого человека?

Но тут, заметив, что юноша уже очнулся, она замолчала...

...Однажды военный министр отправился в лес, чтобы подыскать оленьи места для княжеской охоты. Погруженный в тягостные мысли о своей бесславной судьбе, он не заметил, как углубился в лесную чащу и потерял из виду свиту. Министр вышел из задумчивости лишь на небольшой лесной поляне, со всех сторон окруженной дремучим лесом. Вдруг сверху он услышал какой-то шум и поднял голову. Высоко в небе Варламус увидел могучего белого орла и огромного черного ворона. Между ними происходила яростная схватка. Было заметно, что постепенно белому орлу удается брать верх: своим мощным клювом он пробил голову противнику, и огромный черный падальщик, стремительно теряя силы, уже не мог нападать, а лишь с трудом отбивался от все новых и новых сыплющихся на него могучих ударов.

– Белый орел! Эка невидаль, – с восхищением воскликнул военный министр. – Да из него выйдет превосходное чучело.

Он соскочил с лошади, тщательно прицелился и выстрелил. Военный министр слыл лучшим стрелком во всем княжестве. И в этот раз он не посрамил свою славу: белая как снег шея огромного орла окрасилась алой кровью. Однако рана оказалась, видимо, не смертельной. Гневно взглянув на охотника, раненая птица взмыла вверх навстречу солнцу и быстро исчезла из виду в его ослепительных лучах. С высоты на землю упало только несколько капель крови. И надо же было так случиться, что одна капля угодила прямо на макушку военному министру. В этот миг ему показалось, будто струя раскаленного свинца прожгла его насквозь до пят. Он вскрикнул и упал без чувств, успев заметить в последний момент, что рядом с ним на поляну камнем рухнул с неба невиданной величины черный ворон... 

...Когда через некоторое время Варламус очнулся и с трудом поднялся на ноги, он увидел прямо перед собой старика в черных одеждах и в черной шапочке на лысом черепе, похожей на ту, что любят носить римские папы. На лбу старика виднелась глубокая свежая рана, залепленная листом подорожника...

...Когда же сон наконец сомкнул его глаза, Варламусу приснился кошмар. Будто бы он заблудился в глухом дремучем лесу, вышел на знакомую уже ему маленькую поляну и увидел на ней прекрасного белого оленя. Министр тотчас вскинул ружье и выстрелил, но олень даже не шелохнулся. Варламуса охватил ужас. Он стрелял и стрелял, пока не истратил все свои патроны. Однако белый олень стоял по-прежнему невредимым и смотрел на него человеческими глазами. Военный министр в панике хотел бежать с этого проклятого места, но тут белый олень вдруг превратился в седого как лунь бородатого старика с горящими от гнева глазами. На правом плече у него сидел большой черный кот. Старик что-то пробормотал и погрозил Варламусу пальцем. В тот же миг ужасный кот одним гигантским прыжком перелетел через всю поляну и впился своими страшными когтями прямо в макушку военному министру. От нечеловеческой боли Варламус дико закричал и проснулся...

...Но Варламус даже не поднял ружья. Он остановил коня и молча наблюдал, как страшный зверь схватил в свои смертельные объятья беспомощного князя. Ведь военный министр крепко-накрепко запомнил слова, которые за день до того сказал ему черный колдун Магнус: «Не стреляй из ружья, что бы ни случилось, до тех пор пока твоей бесценной жизни не будет угрожать смертельная опасность, если ты хочешь занять место своего малодушного князя и стать величайшем в мире полководцем»...

– Ая-яй-яй, Лонгофелло, мы с тобой, кажется, немного опоздали, – раздался приглушенный голос. В беседку быстрым шагом вошел седой старик с большой бородой, в красных шароварах и широкой зеленой рубахе, подпоясанной пеньковой веревкой. Вы, конечно же, уже и сами догадались, что это был не кто иной, как садовник Мартин, настоящее имя которого Теолукас, родной брат подлого колдуна Магнуса. Без промедления он склонился над лежавшей без движения служанкой, натер место укуса чудодейственной мазью и прошептал волшебное заклинание, после чего девушка ровно задышала, а на ее смертельно бледном лице появился живой румянец. Затем старый волшебник подошел колыбельке, в которой мирно спала маленькая Роса, не подозревая, какой ужасной опасности она только что избежала, и сказал, обращаясь к коту:

– Как знать, мой добрый Лонгофелло, может быть, когда-нибудь и эта крошка сможет вырастить в своем саду Прекрасную Розу, приносящую Жемчужину… Возьмем-ка мы ее с собой. Все равно в этом дворце не будет ей житья. А я уже стар, и нет у меня никого, кому бы я мог передать свои знания… Да и тебя, старина, будет теперь кому погладить по шерстке.

Кот при этих словах широко улыбнулся улыбкой, которой бы позавидовали все чеширские коты на свете. Нет, Лонгофелло был совсем не против, чтобы его гладили нежные ручонки Росы. Он подошел к колыбельке, примерился, немного увеличился в размерах, взял колыбельку в зубы и вся компания не спеша удалилась из княжеского сада...

...После того, как Ансар стремительно покинул цветочную лавку старика Мартина, он вернулся во дворец, заперся в своей комнате и не выходил оттуда целых три дня...

...На следующее же утро Ансар вместе со слугой отправились на базарную площадь в надежде встретить там внучку садовника. И им не пришлось долго ждать: Роса как раз возвращалась домой, неся в руках полную крынку сметаны.

– Это она, – прошептал мгновенно покрасневший юноша, показывая Морену на юную Росу, – моя прекрасная спасительница.

– Мой господин, вы, наверное, решили посмеяться над своим слугой? Вы хотите, чтобы я всерьез поверил, что вот эта вот страхолюдина свела вас с ума!!! – воскликнул пораженный слуга, который не видел никого, кроме рябой, неимоверно толстой и вдобавок ко всему неряшливо одетой дурнушки, вразвалку семенившей с крынкой в руках.

– Не смей, болван, никогда больше так называть этого чудесного ангела! – в гневе прервал Морена Ансар. – Если не хочешь, чтобы я приказал задать тебе горячей порки.

– Как вам будет угодно, сеньор, – учтиво поклонился слуга. – Я буду называть ее «ангелом». Если вам угодно, я даже готов называть своего старого осла породистым арабским жеребцом. В конце концов, мое дело маленькое. Влюбляйтесь в кого хотите, – и Морен обиженно смолк.

– О боже, как она восхитительно прекрасна! – с глубоким вздохом сказал Ансар. – Неужели, Морен, ты этого совсем не видишь?

– Увы, мой господин. Готов признать, что девушка выглядит… гм-мэ-э-э… весьма экстравагантно. Но должен сказать, прежде наши вкусы совпадали гораздо больше… – тщательно подбирая слова, ответил слуга, который по-прежнему видел во внучке садовника лишь рябую неуклюжую толстушку.

Внезапно Морена осенило, что садовник Мартин заколдовал Ансара, и поэтому-то тот и видит в его уродливой внучке писаную красавицу. Для того, чтобы Ансар сам убедился в правильности этой догадки, слуга спросил у проходившего мимо мальчика, разносчика зелени, указывая на Росу:

– Эй, малый, не мог бы ты сказать нам, кто эта прекрасная юная особа с лицом... гм-мэ-э-э… ангела?

– Простите, сеньоры, вы о ком? – спросил маленький разносчик, недоуменно оглядываясь по сторонам.

– Да вот же она, с крынкой сметаны.

– А, эта рябая девчонка! Простите, сеньор, я сразу и не понял. Просто у меня раньше были немного другие представления об ангелах. Это внучка садовника Мартина, – сказал разносчик и пошел дальше.

Морен с нескрываемым торжеством посмотрел на Ансара.

– Видите сами, мой господин, дело тут нечисто! Скорее всего, негодяй садовник вас околдовал. Если вы все еще в это не верите, можем спросить кого-нибудь другого..

– Нет, погоди! – остановил тот слугу. – Подумай хорошенько, зачем старик стал бы так грубо прогонять меня из лавки, если бы хотел соблазнить своей внучкой? В то же время нет лучшего способа уберечь сокровище от толпы, чем придать ему вид невзрачный и даже отталкивающий. Тут, мой милый Морен, не все так просто. Думаю, в одном ты прав. Старик действительно наложил на внучку колдовское заклятье, чтобы никто не мог увидеть ее волшебной красоты.

– Почему же тогда на вас его чары не распространяются? – резонно возразил на это слуга.

– Пока не знаю, – задумчиво сказал Ансар и быстро зашагал вслед за уходящей с базара Росой, желая с ней, наконец, познакомиться поближе.

Морен, все еще недоверчиво ухмыляясь, поспешил за своим господином.

Роса никогда прежде не обращала особого внимания на молодых людей, которых встречала в городе. Но встреча с отважным юношей, который безрассудно бросился со своей маленькой шпагой на огромного огнедышащего дракона, сильно запала ей в душу. Сама не отдавая себе отчета, она часто вспоминала юношу и поэтому совсем не испугалась, когда в одно прекрасное утро, возвращаясь с базара, увидела вдруг Ансара прямо перед собой. Роса остановилась и с доброжелательной улыбкой смотрела на слегка покрасневшего от смущения статного и пригожего юношу.

Поскольку его господин совсем потерял дар речи, Морен пришел к нему на выручку.

– Позвольте представить вам Их Княжеское Высочество: Бербер Кер Дыр абу Салим Ансар ибн Годим Варламус Ибрагим.

– Роса, – в ответ просто сказала девушка и спросила, нельзя ли ей представить молодого человека как-нибудь покороче.

– Ансар, – пролепетал еле слышно юноша и снова безнадежно смолк.

«Вот смешной, – весело подумала Роса, – точно воды в рот набрал», – и воскликнула:

– Ой, простите, мне уже пора, а то дедушка будет ругаться…

Но Морен ее остановил. Ему вдруг пришла в голову мысль, как развеять колдовские чары, которые определенно наслал на его господина в цветочной лавке старый колдун. Нужно только получить от Росы ноготь или волос, и дать в руки околдованному Ансару. Тогда все колдовские чары сразу же снимутся – это и ежу ясно. Поэтому слуга спросил, стараясь держать себя как можно более почтительно перед этой, как ему казалось, рябой толстушкой с грязными космами и скрипучим, как у несмазанной телеги, голосом:

– Не могли бы вы… гм-мэ-э-э… прекрасная сеньора, подарить моему господину один волосок из ваших чудесных волос?

Росу ничуть не смутила просьба Морена. Она проворно вырвала волосок, передала его слуге и поспешила домой.

Но едва только Морен принял волос из рук Росы, как произошло удивительное чудо: вместо неказистой простолюдинки в неопрятном платье перед ним вдруг предстала стройная фигура юной девушки дивной красоты. Грязные, неровно обрезанные космы оказались вдруг длинными золотистыми волосами; неопрятные одежды – простым, но очень милым платьем. Морен открыл рот и, подобно своему господину, застыл как вкопанный, пораженный таким чудесным превращением. Когда же Ансар и Морен наконец пришли в себя, Роса уже давно скрылась из виду...

...Не без сердечного волнения вошел Ансар в цветочную лавку, откуда еще совсем недавно ему пришлось так бесславно бежать. Однако там все оказалось тихо и мирно. У стены были расставлены корзины со свежими цветами, в углу возле двери дремал большой черный кот, а садовник сидел за прилавком и с большой лупой в руках изучал какую-то старинную книгу. Ансар вежливо поздоровался и сказал, что ему нужны самые лучшие розы из тех, какие тут только имеются, положив при этом на прилавок свои стихи, которые он по такому важному случаю аккуратно переписал на розовую, пропитанную душистыми духами бумагу.

– Что это? – спросил Мартин, удивленно принюхиваясь.

– Мандрагал! – гордо ответил юноша.

– Что-что?! – еще больше изумился садовник, который впервые в своей долгой жизни слышал такое странное слово.

– Так называется манера, в которой написано это любовное сочинение, – объяснил Ансар и поправил шляпу, чтобы скрыть от необразованного старика снисходительную улыбку.

– Ага, значит, это теперь у нас так называется, – усмехнулся Мартин и стал читать.

Однако, когда садовник прочитал стихотворение до конца, на его лице уже не было и следа от усмешки, а глаза лучились ласковым светом.

– Первосортные стихи, молодой человек. Скажу откровенно, это лучшее, что мне до сих пор предлагали за мои цветы. Спасибо, потешил старика. Только с названием ты немного перемудрил, – сказал Мартин, пряча листок со стихами в свой стол...

...Когда Ансар очутился в саду, ему в очередной раз пришлось сильно удивиться. Сад оказался неожиданно больших размеров – настолько больших, что нельзя было увидеть его границ, хотя снаружи участок садовника, обнесенный невысоким забором, выглядел весьма скромно. Но это только снаружи! А здесь, изнутри, он казался изумленному Ансару уж никак не меньше, чем все их княжество. Собственно, то, что ему пришлось тут увидеть, походило больше не на сад, а на уголок дикой природы с дремучими лесами, стремительными реками, пестреющими от бесчисленных цветов полянами, сверкающей гладью озер и белеющими на горизонте шапками высоких гор. И лишь только при более внимательном рассмотрении Ансар увидел, что здесь непрерывно идет не прекращающаяся ни на минуту работа. Вот большой орангутанг своими могучими лапами аккуратно собирает клубнику в большую соломенную корзину; вот кобра, яростно раздув капюшон, отгоняет от кустов с розами огромного борова, забредшего сюда из лесу; вот парочка красивых козликов аккуратно выщипывает сорняки на делянке с лекарственными травами; вот стайка синиц стремительно истребляет выводок гусениц, оккупировавший кочаны капусты; а высоко в небе парит большой орел, зорко следящий за тем, чтобы никто не нарушал установленный в саду порядок...

...Роса взяла влюбленного юношу за руку, и они еще долго-долго бродили вдвоем по прекрасному саду, не произнося при этом ни слова, потому что когда между собой говорят два любящих сердца, никакие слова уже больше не нужны....

...Наступил вечер, и пришла пора возвращаться обратно. Ансар выразил сожаление, что они, по-видимому, очень далеко ушли от дома и обратный путь будет долог. Роса на это улыбнулась и попросила юношу зажмуриться, представить себе обычную дверь и нарисовать ее рукой в воздухе прямо перед собой. Ансар так и сделал. Когда же он открыл глаза, его удивлению снова не было границ: перед ним совершенно на пустом месте стояла дверь, причем в точности такая, какую он себе только что представил. Юноша машинально потянул за ручку, но дверь не открылась. В растерянности он посмотрел на Росу. Та рассмеялась и сказала:

– А как же засов? Любимый, ты забыл про засов! Дедушка меня учил, что когда творишь чудеса, все должно быть по-настоящему!...

...Мрачно выслушал Варламус пылкий рассказ Ансара о встрече с юной Росой, которой совсем недавно исполнилось семнадцать лет и на которой он хотел как можно быстрее пожениться. Варламус уже ни капельки не сомневался, что эта девушка и есть та самая Роса, дочь погубленной им княжеской четы. Негодяй садовник, оказывается, выкрал девчонку у него из-под носа! Варламус сказал сыну, что даст ему ответ завтра, и велел отправляться спать. Едва тот вышел, как Варламус вызвал к себе начальника дворцовой стражи. Князь приказал ему немедленно собрать всех своих людей, чтобы схватить опаснейших заговорщиков, чернокнижника садовника Мартина и ведьму Росу, которые сумели околдовать его единственного сына с целью захватить власть в княжестве...

...Мартин бросился на колени перед чудесным цветком и от охватившего его сердечного волнения долго не мог произнести ни единого слова. Наконец он встал и сказал, обращаясь к Росе:

– Свершилось то, к чему я страстно стремился всю мою долгую и полную неустанных трудов земную жизнь. Я вырастил в своем саду Прекрасную Розу, принесшую Жемчужину. Больше мне среди людей делать нечего… Я обещал тебе, что расскажу историю твоих родителей после того, как произойдет это великое Чудо. Но обстоятельства складываются иначе. Не огорчайся! Ты обязательно ее узнаешь. Может быть, даже гораздо раньше, чем я думаю. А теперь оставь меня одного. Иди в дом и собери все самое необходимое. Нынче, чую, тебе предстоит отправиться в долгий и опасный путь...

...В ночной тишине уже ясно слышался гулкий стук сапог приближающейся стражи. Не мешкая Ансар усадил Росу на своего коня, сам вскочил в седло, и они отправились прочь из владений жестокого Варламуса Лысого в сторону священного леса...

...Долго ли, коротко ли добрались беглецы до священного леса и не без трепета вступили под его мрачные своды. Ансар оставил своего коня, которого никакими ухищрениями невозможно было заставить идти дальше. Пришлось им весь оставшийся путь совершать пешком. Целый день пробирались Роса и Ансар через глухие чащи и болота. Ни единой живой души не попадалось им на пути. Только иногда прокричит жутко под самым ухом леший, или отвратительно захохочет болотная кикимора...

...Почувствовав жажду, Роса осторожно, чтобы не разбудить Ансара, выбралась из шалаша и пошла к роднику, неподалеку от которого они разбили свой маленький лагерь. Умывшись и напившись студеной воды, Роса хотела вернуться обратно, как вдруг заметила слабый луч света, с трудом пробивающийся откуда-то неподалеку сквозь чащу деревьев. «Может быть, мы уже прошли весь священный лес и дошли до какой-нибудь деревни?» – обрадовалась девушка. Ей непременно захотелось хоть одним глазочком посмотреть, откуда идет свет, и она отважно пошла ему навстречу через темную чащу. Вскоре Роса добралась до лесной опушки, на которой стоял одинокий дом с ярко горящими окнами. Одно из них было слегка приоткрыто. Сгорая от любопытства, Роса неслышно подкралась к нему, встала на цыпочки и заглянула внутрь...

...«Наверное, это писатель», – решила Роса, заметив многочисленные листки разбросанной по всему столу рукописи. Впрочем, ее тут же посетили сомнения относительно сделанного вывода. Роса больше всего на свете любила читать книжки, и у нее сложились вполне определенные представления о том, какими должны быть писатели. Сидящий за столом человек ничуточки не походил на настоящего писателя, вдохновенно отдавшегося творческой работе. Видно было, что ему страшно хочется спать: он непрерывно зевал и протирал глаза. При виде лежащего перед ним еще девственно-чистого листка бумаги, лицо человека принимало совершенно унылое выражение. Видимо, он героически сопротивлялся желанию бросить работу и отправиться в постель, но его силы были явно на исходе. Он то и дело поглядывал на стенные часы, стрелки которых уже показывали без пяти минут двенадцать...

– Где моя сказка? Где, я спрашиваю! – раздался ее звонкий и сильный голос. – И слышать не хочу всякие отмазки про усталость и про то, что якобы нет вдохновения. Ты уже целый год не можешь написать какие-то жалкие пять глав. Вместо того, чтобы закончить мне мою сказку, ты все это время гонялся за девушками! Знать ничего не желаю, но к утру моя сказка должна быть закончена, – твердо подвела черту эта синеглазая особа, погрозила пальчиком и уселась задом наперед на стуле, облокотившись о спинку руками и подперев лицо ладошками...

...«Так значит, это Сказочник!» – догадалась Роса. – «А эта дама с пронзительным голосом, скорее всего, его Муза. Ну и вредина же она! – подумала Роса. – Не дает человеку спокойно спать по ночам».

На Сказочника слова Музы произвели должное впечатление. Он тяжело вздохнул, вернулся к столу и взялся за отложенное минуту назад перо. Муза же стала исчезать в своей все столь же необычной манере: сначала пропали ноги, потом туловище, наконец шея и голова; последними постепенно исчезли ее глаза, некоторое время лучащиеся синим пламенем в полном одиночестве над спинкой стула.

Тем временем в доме стали происходить весьма странные вещи. В воздухе замелькали какие-то неясные силуэты, комната наполнилась вдруг гулом приглушенных голосов, порывистыми шепотами и другими звуками. Роса присмотрелась повнимательней и увидела, что быстро мелькающие то тут, то там тени были не что иное, как слова. Длинные и короткие, яркие и тусклые, легкие, как пушинки, и тяжелые, как пушечные ядра, они виднелись повсюду. Мельтешащие в воздухе, шевелящиеся бесформенной грудой на письменном столе, слова лезли, как тараканы, буквально изо всех щелей. Особенно много их было на стеллажах, где они просачивались из-под корешков книг, свисали с полок, подобно бумажным лентам, а потом вдруг, резко срываясь, неслись в сторону рабочего стола, перемешиваясь налету друг с другом в замысловатые клубки. Сказочник же занимался тем, что то и дело ловил за хвост какое-нибудь слово, подносил его к самому носу, близоруко щурился и внимательно рассматривал. Роса увидела, что слова разительно отличались друг от друга возрастом. Одни были совсем юные и блестящие, другие же, напротив, такие старые и ветхие, что казалось, будто они вот-вот рассыпятся. Некоторые из старых слов были покрыты паутиной и плесенью. Если такое слово попадалось Сказочнику, то он брезгливо морщился и кидал его в корзину для мусора. Однако были и такие старые слова, которые он не выкидывал, а сдувал с них пыль и бережно клал на лежащий перед ним лист бумаги. Куда они тут же и впитывались, превращаясь в ровные строчки предложений.

Прислушавшись, Роса поняла, что гул, наполнявший комнату, происходил все от тех же слов, оказавшихся, кроме всего прочего, еще и говорящими. Причем, говорить-то они говорили, да только не особенно разнообразно. Подобно надутым от сознания собственной значимости государственным чиновникам, они предпочитали говорить только о самих себе. Пусть слова только и могли, что называть свои имена, но зато делали они это беспрерывно. Каждому слову страшно хотелось, чтобы Сказочник именно на него обратил внимание. И когда тот выхватывал из роящегося вокруг него облака какое-нибудь очередное слово и, держа его за хвост, подносил к носу, оно просто светилось от счастья и еще громче называло себя по имени.

Роящееся вокруг Сказочника облако из слов время от времени пересекали сверкающие полоски света, которые тут же со скоростью молнии исчезали. Внимательно присмотревшись, Роса догадалась, что это тоже были слова, только какие-то необычные. Они вели себя совершенно не так, как их собратья. Во-первых, они не называли себя по имени, поэтому можно было только предполагать их смысл по едва различимому мелодичному звону, который от них исходил; во-вторых, они во всене стремились быть пойманными и брошенными на бумагу. Наоборот, они ловко уворачивались от рук Сказочника, когда тот пытался их схватить, отчего он то и дело недовольно хмурился. Зато, когда ему изредка все же удавалось поймать за хвост какое-нибудь из зазевавшихся огненных слов, лицо его светилось от радости. Не теряя времени на разглядывание своей добычи, он тут же впечатывал слово со всего размаху в лежащий перед ним лист, в который оно тут же всасывалось и остывало, издавая легкое шипение...

...В дикую ярость пришел Варламус Лысый, когда ему доложили о бегстве сына и о том, что Роса исчезла. Он приказал бросить садовника Мартина в темницу а на следующий день публично сжечь на дворцовой площади.

Утром следующего дня во все стороны княжества помчались гонцы с вестью, что в полдень будет казнен опаснейший преступник, бунтовщик и колдун, известный как садовник Мартин. В назначенное время дворцовая площадь заполнилась народом до отказа. В центре площади к железному столбу прикрутили цепями седого как лунь бородатого старика. Вокруг столба уже лежали дрова, но лицо приговоренного к мучительному наказанию казалось непроницаемым. Нельзя было прочесть на нем ни страха, ни даже малейшего волнения. В собравшейся вокруг толпе находились те, кого он спас прежде от тяжелого недуга, и влюбленные, которым он отдавал розы из своего сада, вместо денег беря за них стихи. Сердца этих людей были полны болью и сочувствием. Нашлись и те, кто из зависти или по подлости черной души относились к старику с лютой ненавистью. С нетерпением они ждали начала исполнения приговора. Однако большинство из собравшихся были просто зеваки, которые пришли поглазеть на необычное зрелище. Им тоже не терпелось дождаться момента, когда вокруг осужденного заполыхает жаркий костер, чтобы, стоя в безопасности, поглазеть на яркое зрелище....

...Вы, конечно же, догадались, что это был не кто иной, как злой колдун Магнус Мигун, превратившийся в ворона и прилетевший насладиться мучениями кровного врага. Не страшась обжигающих языков пламени, мерзкий падальщик вцепился острыми, как кинжалы, когтями в одежду на груди своего брата, садовника Мартина, и, откинув назад голову, приготовился выклевать беззащитному старику глаза. Но в самое последнее мгновение, когда хищный клюв уже готов был нанести удар, стремительная тень промелькнула в воздухе. Раздался оглушительный кошачий вой, и сверкающие белизной огромные клыки подоспевшего на помощь к своему хозяину верного Лонгофелло впились в шею мерзкой птицы. В следующую секунду ее откушенная голова, а затем и туловище, рухнули вниз в пламя костра. Лонгофелло же уселся на плечо садовника Мартина, и скоро их уже невозможно было различить за стеной огня...

...Утолив жажду, Ансар хотел уже было возвращаться обратно, как вдруг в ночной тишине ему послышались какие-то звуки. Он внимательно прислушался. Казалось, что кто-то горько плачет где-то совсем неподалеку. Ансар вернулся к шалашу, взял шпагу и плащ и отправился на разведку. Прошло совсем немного времени, и он вышел на песчаный берег большого озера, на другой стороне которого виднелись огни какого-то города. Присмотревшись, Ансар заметил, что возле озера что-то белеет. Всхлипывания доносились как раз оттуда. Неслышно ступая, он подошел ближе и увидел лежащую на песке совершенно обнаженную рыдающую девушку.

– Пожалуйста, ничего не бойтесь. Я не причиню вам зла, – как можно учтивей сказал Ансар, снял с себя плащ и накинул его на продрогшую незнакомку.

Не произнеся больше ни слова, он стал собирать хворост. И скоро уже они грелись у небольшого костра. Когда девушка совсем согрелась и успокоилась, она рассказала Ансару о своем приключении.

– Мой господин, я пришла вернуть вам плащ, – томным голосом произнесла девушка и легким движением сбросила плащ к своим ногам, внезапно представ перед совершенно ошарашенным юношей во всей своей пленительной наготе.

У Ансара потемнело в глазах…

P.S. Полную версию сказок можно приобрести на ЛитРес по этой ссылке.