НА СТЫКЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЙ И В А Н И А Д А или СКАЗОЧНЫЕ ИСТОРИИ про ИВАНА – ДУРАКА из СТРАНЫ СОВЕТОВ
ИСТОРИЯ 17
Иван-дурак и голубая мечта Генсека
Раньше у нас на Руси правили князья да бояре, потом цари да баре, потом Генсеки да председатели, а президентов и олигархов никогда не было.
И надо же было такому случиться, что пришло в голову последнему из Генсеков ввести на Руси институт президентской власти, то есть учредить на Руси президентство. Вызвал он к себе самого, что ни на есть, ярого советчика и спросил у него совета. Тот и ответил:
— Ваше генсекство. Помилуйте Христа ради. Президентство — явление, русскому духу явно чуждое, заморское. Я бы даже сказал — заокеанское. Не поймут ни свои, ни чужие.
— То-то и оно-то. Мы, Генсеки, кинули всех: и царей, и бояр, и князьев, и графьев. И не их одних. Мы и все свои народы, большие и малые, кинули. Мы весь мир кинули. И ничего. Напротив, мы через это кидалово себя утвердили. И живем-поживаем, добро проживаем.
Одно «но». Мы слов подходящих не подобрали. Не до того было. А теперь до того. Ну, что это? — Генеральный секретарь ЦК КПСС… То ли дело было: Ваше Сиятельство Царь всея Руси. Или Царь. И точка. А то: Председатель Президиума Верховного Совета СССР … — длинно, туманно, непонятно. Вот Президент. И точка. А? Каково? Ты, Лукьянов, не верти башкой, не крути носом. Как я сказал, так и должно быть. Я — Генсек. Тьфу! Слово-то какое. Так на языке и вертится: Генсек — гомосек. Ты, Лукьянов, слыхал я, поэт? Осенев, кажется? Не прикидывайся. Я про тебя все знаю. Ты давненько стишки пописываешь. Зачем? В толк не возьму. От безделья, наверное.
Дак вот. Президент, он и в Африке президент, и в Америке… И на Руси будет. Это, понимаешь, не словоблудие. Это — элемент движения вперед. Заветная цель всего Генсекства есть создание механизма передачи народной власти своим законным наследникам. Лукьянов, берись за дело. И чтоб лично. Никого не посвящай в данную партийную тайну нашего кулуарного заг… разговора. Как хочешь, но оправдай партийное доверие. Партия — это мой ум, моя честь и мое достоинство, то есть совесть, я хотел сказать. Аль забыл, кто Генсек? Тьфу! Опять вырвалось.
— Рад стараться, ваше бл.., ваше гн.., ваше будущее пр… Уж как-нибудь сообразим. Не впервой. Думаю, что вскоре начертаем: всесоюзный президент — вечный партии студент.
— Что???
— Нет, нет. Начертаем: президент — враг.., то бишь, пардон, не враг, а гарант. И тогда уже никто не посмеет препятствовать процедуре передачи Советской власти вашим кровным родственникам. Но вот заковыка. Чтобы ввести прямое президентское правление, то есть, чтобы ввести, о чем это я?.. а?.. ах, да, словом, потребуется пролить кровь.
— Какую кровь?
— Алую. Все особи голубых кровей давным-давно в расходе. Какую-какую… Не какую, а чью.
— Ну, чью?
— Известно чью, — человеческую, народную. Не баранью же, в самом деле. Хотя если рассуждать, что наши люди завсегда ведут себя, как бараны, то …
— Ты меня не напрягай. Возьми и пролей, если надо. Мало что ли ее проливали до нас и за нас? Я разрешаю. Но немного. Литра три-четыре. Не больше. И смотри, чтоб не дознались.
— Вот-вот. Пролить-то дело не хитрое. А если что? Вы, ваше секство, сами гласность развели. Боюсь, дознаются, сукины СМИ, чьих рук дело. Беды не оберешься и в Кремле не запрешься.
— Раз так, мать честная, я сам пролью.
— Чью?
— Твою.
— Э-э-э, на моей крови президентство не замесишь. Она у меня номенклатурная, незаметная. На асфальте — серая, на траве — зеленая, на снегу — белая. А для такого дела кровь нужна особая: детская, женская или старческая. Чтобы жалость вызывала, сочувствие. Чтобы возбуждала чувство долга, толкала на героические дела и поступки нужного направления. А кто от меня возбудится? Разве что кучка каких-нибудь безмозглых извращенцев. Бр…
— Ты, Лукьянов, голову мне не дури. Я ведь уже размечтался. У меня уже крыша поехала. Погоди-ка, посиди пока здесь. Поразмышляй. А я к народу сбегаю. Покалякаю с ним накоротке.., по-свойски. И мигом назад. Люблю, знаешь ли, с простым людом пообщаться. Они тебе вопрос, а ты им ответ. И что ни скажи, всему верят. Право, как дети малые. Даже неудобно иногда.
Да скажи, чтоб этих эговномистов — Шаталина и Явлинского — ко мне не подпускали. Ни под каким соусом Я рядом с ними чувствую себя полным идиотом. От их эговномических фантазий пятно на моей лысине сотрясает все тело. Я же не Маркс, не Ленин и даже не Брежнев. Я иногда думаю о последствиях. Впрочем, я также думаю, что наши эговномисты и того, и другого, и тем более третьего читали только по нужде. Как и я. А вот Раиса читала… Да не пялься ты на меня, как дурак. Сиди и размышляй. А я сейчас. Все. Я кончил.
Генсек вышел. Лукьянов остался один. Сел в еще теплое кресло и забормотал себе под нос:
— Кончил, окончил, закончил, прикончил и снова кончил… Мнда. А что, если всю номенклатурную братию тоже сделать наследуемой? Именем президента, так сказать. Ага. В США — президент. В Германии — канцлер. В Англии … Оба на! В Англии — палата лордов. И никто против наследуемой власти всеми уважаемых лордов ничего не имеет. Лордами не становятся. Лордами рождаются. А в нашей стране рождаются преимущественно лохами. Как бы так исхитриться, чтобы сделать титул члена Президиума Верховного Совета СССР наследуемым? Как бы так сделать, чтобы для того, чтобы стать членом, надо членом родиться? Как бы под этот шумок перекачать партийные деньги в совместные предприятия и покрутить их лет десять-двадцать в какой-нибудь Лимонии? Ур-р-р-р-а, Генсеку-гомосеку! Из дурацкой, на первый взгляд, мысли вырисовывается мой личный интерес. Нам не страшен серый люд, серый люд, серый люд, нам не страшен серый люд, серый люд, серый люд…
— Эй, старый мошенник, что там бормочешь? Я вернулся. Выкладывай, какую пакость придумал? Да не про президиум, а про президентство. И вали с моего кресла как с соленого теста, пока в лоб не дал.
— Ваше генсекство, я просто грел ваше место. А так, все замечательно. В общих чертах план готов. Итак, докладываю. Мы это дело обсудим в Верховном Совете. Затем выработаем и внесем изменения в Конституцию. Если что, можно и новую написать. Пока разные всякие что-либо поймут, начистим харю одного народца руками другого народца. Благо их у нас предостаточно. И даже на пользу пойдет. Давненько никто друг с другом взаправду не ссорился. Даже на Кавказе как бы мир и дружба. Ишь, сытые какие по Москве ходят. Дензнаками так и хрустят, так и хрустят. Шутка ли, на этот самый хруст со всей Руси бабочки слетаются. Не замать наших, мать вашу … Ну, и так далее.
Депутаты, конечно, потребуют прекратить безобразия. А кто станет прекращать? Они сами что ли? Этим горлопанам только горло драть. В общем кому надо, на ТВ физиономию подпудрят, а кому не надо, мозги запудрят. Тем и подтолкнем. И еще. Чей-нибудь телецентр, невзначай эдак, захватим. И пойдет плясать губерния под нашу дудку президента-ду… кх… кх… В общих чертах все. Лично мне мой план нравится. Ни сучка я в нем не нахожу, ни задоринки. Все как обычно, но с точностью наоборот. Готов выслушать ваше мнение, ваше гн…
— У меня, Лукьянов, своего мнения нет, поэтому твой план мне как-то не по душе. Ты Ельцина не учел. Он в последнее время повсюду препаршивые коленца выкидывает.
— А забудьте вы Ельцина, — Лукьянов взглянул на часы. — Он сейчас у себя как бы на даче. Пузыри пускает. Под мостом. Напился, как обычно, и упал. Ненароком.
— Да ты что? Да как же? Да это же… Ну, старик, не ожидал. Ха! Все ж на безопасность подумают. Лукьянов, я тебя вице-президентом сделаю. Голова-а-а-а!
— Нет, нет, нет. Я хочу остаться председателем президиума Верховного Совета. Но чтоб членство в президиуме было наследуемым. Чтобы была как бы боярская дума. Типа палаты лордов в Англии. Чтобы и у нас свои аристократы завелись не хуже тамошних. Мне за державу обидно. За Отечество радею. За Русь стою! Люблю Русь-старушку. Где же кружка? Богатая она, а все без толку. Течет, утекает богатство сквозь наши пальцы. Оно и понятно — не свое, народное.
— Молодчина, Лукьянов! Дурья твоя башка. Все верно. В одном ты не прав: Русь — матушка, а не старушка. А насчет кружки ты здорово придумал. Поэт! Люблю тебя, подлеца. Дай, поцелую. Я пока Генсек, всех зацеловывать должен. До дыр. По этому, как его? По штату. Или этикету? Забыл. Но помню, что должен. Взасос. Нет. Взасос только крупных политиков. Ну вот. Тьфу. Иди, действуй. И чтоб ни одна душа… Не то упеку в Матросскую тишину. И велю бумагу не давать. А если все пройдет, как задумали, я тебя награжу. Побрякушкой. За границу отправлю. С королем Норвегии Гарольдом Пятым познакомлю. Или, хочешь, с королевой Дании Маргарете Второй? Нет. Ей за пятьдесят. Тебе надо помоложе. Во! В Испанию пошлю. К королеве Софии и принцу Филиппе. Пущай поделятся с тобой своим королевским опытом. А хочешь на Брайтон Бич? У Сони Винокуровой сотни деликатесов. Только, брат, если они тебя примут в члены клуба Полярного медведя, то в Париже по девчонкам не бегай. Наши, скажу тебе, много лучше. Чувственнее. Вот моя Ра.., хм. Ну иди же, осуществляй мои идеи. Но не спеши. Аккуратней. Чтоб не раскусили до времени. Не вывелись еще пророки в нашем Отечестве. Хотя … Они теперича как глухари на току — до того увлечены свободой политической трескотни. Мелют и свое, и чужое. Языками чешут — уши вянут. Ступай!
Лукьянов весь в мечтах умчался на дачу, а генсек снова вышел к народу и с чувством глубокого удовлетворения толкнул пару слов:
— Вот что я хотел сказать. Я тут поразмышлял немного. С товарищами посоветовался. И ничего такого особенного не понял. А если кому это надо, так, я надеюсь, вы — народ, и сами разберете, кто есть «ху». И сами расставите точки над «и». Справа, тут мне товарищи подсказывают, говорят одно. Слева, тут мне товарищи опять подсказывают, говорят другое. Но мы ни на то, ни на это не пойдем. Пусть не думают, что мы — заложники перестройки. Не надо, понимаете ли, сравнивать ее с террором. Народ сказал свое весомое слово на референдуме. И мы это помним. Но и только. Однако процессы начались. И нам от этого никуда не деться. Надо двигаться вперед. У нас еще много будет разного. Но это все ничего. Это нормально. Так уж устроена жизнь. Но и время нельзя упускать. И что бы там не говорили, а я стану президентом. И свое слово, став президентом, скажу, когда надо. Я закончил.
Дрожало гения надменное чело
От напряжения вселенской мысли.
Дилемма: снизойти ли? Вознестись ли?
Но, ведая о всем, не знал он ничего.
Сомнение — великий искуситель.
Ломился в дверь открытую мыслитель.
И был он мудр, велик, но безнадежно стар.
Решил: неотвратимое назрело.
И фабула Шекспира устарела.
Он с вечностью своей взошел на пьедестал.
Но был, провидя суть, почти поэтом
И, долг творца, велел беречь планету.
Среди царей иным другим в противовес
Встречаются лихие прохиндеи.
Осуществляя вздорные идеи,
На карту ставят и живот, и интерес.
Историки такое хулиганство
Стыдливо называют: интриганство.
Нет гениальных дураков, все это ложь.
Но есть зато талантливые плуты.
И что с того, что их заслуги дуты?
Их голыми руками не возьмешь.
В истории России лиходеи
Не раз носили маски чародеев.
Царя Ивана Грозного боялись все.
Однако, хоть и был он психопатом,
Архиерею то ли сватом, то ли братом,
Пришлось опричниной держать бояр в узде.
Семь жен судьба счастливчику послала,
И ни одна владычицей не стала.
Все подчинялось взрыву ярости слепой.
Однажды Грозный очень не сдержался,
И без наследника престол остался —
Царевича, почти царя, по голове клюкой.
Но первый царь с кровавыми руками
Свидетелей оставил дураками.
Молились долго истеричному царю.
Но смерть его в конце концов прибрала,
И очередь Борисова настала.
И Русь увидела багровую зарю.
Нагая Марфа локти искусала:
Ни сына, ни царицею не стала.
Боярин Шуйский был всегда на все готов.
Свидетелей из Углича убрали,
Небось, не только лаптем щи хлебали.
Но расплатился неврастеник Годунов.
Попы Бориса здорово прижали,
Младенцем убиенным застращали.
И тут Лжедмитрии полезли как грибы.
Особенно один из них старался,
Расстрига поп, Борис его боялся —
Тринадцать лет в душе кровавые гробы,
Тринадцать лет невыносимой муки.
Устал Борис, и опустились руки.
Расстрига был отчаянный стервец.
Пока попы анафему вопили,
Бояре род Борисов отравили.
И вот авантюрист и откровенный лжец
С чужим мечом в Московский Кремль явился,
Попрал права бояр и воцарился.
Не Божьей милостью посажен на престол,
Не глупой феерической химерой,
А в доброго царя наивной верой.
Но та же вера, осененная крестом.
Под мышкою несет топор и плаху.
И загорелась шапка Мономаха.
Ввалился в дверь полузадушенный стрелец
И пал к ногам, заскрежетав зубами,
И прошептал бескровными губами:
«Измена, государь, проникла во дворец
как наглая, голодная волчица.
За нею смерть в твои палаты мчится …»
И черт царю не брат, и совесть не судья,
И зло не в зло, да и добро не в благо.
Но час пробил, и струсил бедолага.
И рад бы убежать, да некуда. Судьба! —
Грешна как вавилонская блудница,
Глупа как валаамова ослица.
Он императором Руси себя нарек.
Но провиденье только ухмыльнулось.
От лжецаря фортуна отвернулась.
И чернокнижие пошло ему не впрок,
И сговор с чужеземными князьями,
Он видел мир холопскими глазами.
Ударил сын боярский вора в пах:
«Таких царей у нас полны конюшни!
Ты — сукин сын, чернец, Отрепьев Юшка!..»
И чародея обуял животный страх.
Лжедмитрий, самозваный император,
Молил бояр, визжа в пыли кастратом.
Колокола в церквах чесали языки.
И старицы кликушами взвывали
И резать иноземцев призывали,
И руки сами брались за клинки.
Умылся Кремль багровыми слезами.
Собаки воровскую кровь слизали.
Швырнули «харю» зла на вспоротый живот
(И нагло скалилось нутро урода
Над вечным простодушием народа)
И дудку дурака впихнули в мертвый рот,
И царский труп кнутами избивали —
Так веру из народа выбивали.
Три дня у трона длилась гнусная грызня
За титул императора России.
Народный голос кровью погасили.
Победой Шуйского закончилась резня.
И вновь колокола заголосили:
Лжецарь издох! Да славься царь Василий!
Боярам удалось Отрепьева убить.
Его как пса в канаве закопали.
Его жену распутную изгнали.
Но веру в правый суд не просто истребить.
Зловещие знамения промчались,
Со смертью самозванца увязались.
Как Божья кара за боярские грехи,
В начале лета грянул зверский холод,
Свирепый ураган разрушил город,
И в неурочный час кричали петухи.
Недаром слыл Отрепьев чародеем,
Недаром был отменным лиходеем.
И разлетелась по Руси шальная весть,
Что добрый царь живет среди народа,
Что за него вступилась мать-природа.
С бояр и с Шуйского в момент слетела спесь.
Очередной Лжедмитрий объявился,
И новый царь затравленно молился.
Кто сеет ложь и смерть, тот страх в душе пожнет.
Злодеи человеческого рода
Себя боятся, Бога и народа.
Но заглушают страх, ужесточая гнет:
Попы сожгли остатки суперплута.
И всю Россию охватила СМУТА…
У человека жизнь безумно коротка.
На всякий след хранит великий старец,
Во времени неистовый скиталец.
Но, растворяясь в Лете, смутные века,
Чье будущее стало настоящим,
Остерегают нас, вперед смотрящих.
И загудел ветер в проводах.
Загудели гудки на заводах, фабриках и шахтах.
Загудел народ на площадях.
Заканчивалась эра Советской власти.И замерцала многоцветьем звезда — предвестница возрождения Самодержавия.
И стал Генсек президентом СССР.
И не стало ни СССР, ни его президента.
И стал первый президент СССР последним президентом СССР
И стал он первым и последним экс-президентом экс-СССР.
А про вице-президента СССР никто и не помнит.
И слава Богу!Воскресает Россия.
И мерцает многоцветьем звезда — предвестница возрождения Самодержавия.
И пусть в ней пока президент, но уже есть в России Дума и губернаторы.
Долго ли до царя И.., самодержца всея Руси..?
Подождем.
Лиха беда начало.
А далее с помощью Господа.
И то хорошо, что не так, как раньше.
Оценили 0 человек
0 кармы