Две новости
Для начала хорошая новость. Еще в начале 2024 года в Министерстве обороны анонсировали поставки более 36 тысяч единиц боевой и порядка 16 миллионов средств поражения. Это к концу года. В декабре точных цифр о результативности выполнения оборонного заказа нет, поэтому остается только надеяться, что планы удалось реализовать. А теперь вторая новость. За 2023 год Армия России получила более 1,7 миллиона образцов вооружений, военной и специальной техники. Гигантский дисбаланс. Справедливости ради, в прошлом году немалая часть поставок от ВПК была заполнена восстановленной после боев техникой либо после десятилетий хранения на складах. Но даже с учетом этого дисбаланс огромный: планируемые в 2024 году 36 тысяч единиц и 1,7 миллиона в прошлом году. Отдельно стоит оговориться, что точную результативность работы отечественной оборонки мы узнаем в лучшем случае через несколько лет.
Причин такого состояния дел может быть несколько. Во-первых, поступившая в 2023 году в армию боевая техника все еще воюет и далеко не выбита врагом. Хотя в связи с этим нельзя не привести слова Виктора Мураховского, полковника запаса, члена Экспертного совета коллегии Военно-промышленной комиссии:
«Потери противника в танках и других боевых бронированных машинах приближаются к 20000 единиц, ровно такое же число касается боевых машин реактивных систем залпового огня и орудий полевой артиллерии и минометов. Не думаю, что наши потери существенно отличаются от приведенных цифр».
Высказывание датируется 1 декабря 2024 года. Здесь еще более смелое высказывание:
«На линии фронта у нас не осталось мотострелковых и танковых частей и соединений. То же самое относится и к противнику».
Трактовать это можно по-разному. Например, что всю технику пришлось вывести подальше от линии боевого соприкосновения, дабы не плодить ненужные потери. Пожалуй, вот на этом противоречивом умозаключении и остановимся.
Второй причиной возможного дисбаланса в поставках военной техники является постепенное исчерпание складских запасов. Точнее даже не так – на складах длительного хранения осталась техника, требующая больших затрат времени и ресурсов на восстановление. Неудивительно, что в Калуге решено возобновить производство газотурбинных ГТД-1250 – старые и восстановленные уже закончились. А если и остались, то проще собрать новый, чем восстанавливать с хранения. Очень хорошо, если удастся выполнить запланированный оборонный заказ в 36 тысяч единиц боевой техники, так как в 2024 году во всю силу проявил себя еще один стрессовый фактор – тотальный дефицит рабочих рук. И не простых рук, а квалифицированных.
С одной стороны, на начало декабря в России зафиксирована рекордно низкая безработица – всего 2,3 процента. Это хорошо. Все, кто готов, при деле. С другой стороны, в оборонно-промышленном комплексе не хватает порядка 400 тысяч человек. Это слова депутата Морозова, озвученные в конце ноября. Первый вице-премьер Денис Мантуров еще летом заявлял о 160 тысячах вакантных мест в оборонке. Проблема растет экспоненциально. И взять рекрутов на рабочие места неоткуда – по всей стране дефицит составляет 2,5 миллиона человек. Если не предпринимать экстраординарных мер, то серьезного роста производства на оборонных заводах ждать не стоит.
По законам военного времени
В России традиционно слабая внутренняя трудовая миграция. В отличие от стран Запада, россияне неохотно меняют место жительства ради работы. Поэтому, когда речь заходит о «средней по больнице» безработице, то необходимо знакомиться с региональной статистикой. Действительно, в локомотивах ВПК ощущается дефицит кадров. Татарстан – 2 процента безработных, Нижегородская область – 1,5 процента, Челябинская – 2,2 процента и так далее. Но присутствуют «трудоизбыточные» регионы: Республика Алтай, Республика Дагестан, Республика Ингушетия, Кабардино-Балкарская Республика, Карачаево-Черкесская Республика, Республика Северная Осетия-Алания, Республика Тыва, Чеченская Республика. В Ингушетии, например, на начало года безработица достигала 27,4 процента.
Проблему рабочих рук вполне мог бы решить интенсивный переезд в промышленные регионы из «трудоизбыточных». Но в России с начала спецоперации, наоборот, люди стали меньше искать работу в других регионах. Статистики утверждают, что в 2022 году межрегиональная миграция снизилась на 7,4 процента. Для сравнения, в лихие ковидные года было не менее 5 процентов. Часть работников нашли себя в своем регионе, в том числе на объектах ВПК. Но в остальных частях России люди как сидели на пособии (либо работали по серым схемам), так и остались.
Запустить процесс перетока трудовых ресурсов в «голодающие» регионы просто не получится. Мы живем в реалиях рыночной экономики, и даже повышением заработной платы ситуацию не исправить. Необходимы капитальные вложения в инфраструктуру. Примерно как в советские времена. Автозаводской район Нижнего Новгорода (тогда еще город Горький) был построен под нужды ГАЗа. Сейчас что-то подобное происходит? Работник, может быть, и рад переехать на завод в условном Екатеринбурге или Омске, но где ему жить? На съемной квартире, плату за которую частично компенсирует работодатель? Если вообще компенсирует. А у него жена и дети. Есть где супругу трудоустроить? В итоге вопросов к организации работы ВПК в условиях фактического военного времени более чем достаточно.
Похоже, что Россия столкнулась с проблемой, ранее озвученной в отношении западной оборонки. За рубежом мало кто готов вкладываться в военное производство, так как нет уверенности в продолжительности конфликта Украины и России. Rheinmetall и рад бы раскрутить производство боеприпасов, но боится остаться у разбитого корыта после замирения сторон.
Нет сходства с российской проблемой? За истекшие годы с начала СВО в городах с военными заводами могли появиться новые микрорайоны с больницами, школами и детскими садами. Исключительно для новых работников. Справедливый вопрос – где трудоустраивать те самые дефицитные 400 тысяч человек, когда Россия победит врага? Проблемы в этом большой нет. За время СВО будет безвозвратно потеряно немало техники, и на её восполнение уйдет не один год. Также не забываем про значительное увеличение численности армии, что также потребует горы оружия и боевых машин. Но движения в этом направлении пока не наблюдается, и большим вопросом остается влияние дефицита кадров на успешность выполнения оборонного заказа. А пока мы видим лишь, что «Урал» и УАЗ вынуждены привлекать на сборочный конвейер мигрантов из Средней Азии либо вообще заключенных.
Есть и другие пути решения проблемы. Окончательно ситуацию они не исправят, но частично компенсируют точно. На ряде предприятий повысить производительность труда можно роботизацией и автоматизацией. Открытой информации о том, как, к примеру, на Брянском автомобильном заводе роботов монтируют, пока нет. Но есть история АвтоВАЗа, который с лета 2024 года внедряет механических помощников на сборочном конвейере. До уровня BMW и Toyota еще очень далеко, но работникам становится проще, и дефицит кадров не так сказывается на объемах производства. Разумеется, создать механизм вклейки ветрового стекла для «Весты» и тягача БАЗ – вещи совершенно разные, но надо хотя бы пробовать.
Есть решение в дальнейшей унификации выпускаемой техники. Кратко разберем танкостроение. К счастью, в современной России нет такого разнообразия танковых двигателей принципиально разной конструкции, но и без этого хватает проблем. В материале «Бронетехника на СВО: критический анализ Министерства обороны» уже шла речь о семи вариантах силовых установок для бронетехники. Можно по-разному относиться к этому, но скорости производству и ремонту это точно не добавляет.
В сухом остатке у нас только надежда. На то, что озвученные проблемы на уровне правительства и законотворцев будут услышаны на самом высшем уровне. И решать их будут не только простым наращиванием фонда заработной платы, а системными реформами в отрасли. К сожалению, есть печальный пример неудачного планирования развития отечественного гражданского авиастроения, и очень хочется верить, что ничего подобного в оборонном секторе нет.
Евгений Федоров
Оценили 9 человек
12 кармы