17 января во время визита президента Ирана в Москву был подписан «Договор о всеобъемлющем стратегическом партнёрстве между Российской Федерацией и Исламской Республикой Иран».
Это давно ожидаемый документ, конкретное содержание которого до последнего момента не раскрывалось, став предметом экспертно-аналитических дискуссий. Считалось, что формулировки в договоре были согласованы уже месяцами ранее, и подписание откладывалось именно по политическим причинам. Некоторые вообще ожидали увидеть в нём пункты, чуть ли не аналогичные по содержанию с соглашениями России и КНДР, но ничего подобного там не было. Зато есть много других важных аспектов и политических маркеров.
ЕАЭС «за скобками»
Задержка с договором в целом понятна. Летом в Иране формировалось новое правительство, позже дело дошло до крайнего обострения между Ираном и Израилем, далее операция Израиля в Ливане, ещё позже коллапс в Сирии. Откровенно говоря, не каждому политику с серьёзным опытом выпадают такие первые полгода президентства, и тут М. Пезешкиану сложно позавидовать. Раскачка внешнеполитических качелей с то и дело возникающими «чёрными лебедями» и «троянскими конями» скорее подсказывала, что с подписанием и формулировками следует подождать, нежели ускорять этот процесс.
Не исключено, что это стоило отложить и на срок позднее инаугурации Д. Трампа. Тем не менее, в итоге было принято решение финализировать работу над договором прямо перед официальным вступлением нового президента США в должность.
После опубликования полного текста договора на государственных информационных ресурсах, «ястребам» стало понятно, что аналога соглашения с КНДР не будет, и вообще договор скорее содержит нейтральные формулировки. Однако нюансы, и довольно весомые, там есть. Прежде всего, документ именно двусторонний.
Там есть много разных тем для совместной работы: нефть и газ, энергетика, логистика и коридор «Север-Юг», работа в бассейне Каспия, совместное противодействие санкциям, углубление координации и кооперации в военно-технической сфере, работа в рамках Форума стран – экспортёров газа и формата «ОПЕК-плюс», затронута военно-политическая сфера, но вот чего практически нет в договоре — работы непосредственно в формате ЕАЭС.
Ниже приведена дословно ст. 14 договора, где ЕАЭС упомянут единожды и по сути вскользь, но упоминать можно и один раз, имея в других пунктах связанные темы. Однако по ЕАЭС это на самом деле всё, что имеется.
«Стороны углубляют сотрудничество в рамках региональных организаций, взаимодействуют и координируют позиции в Шанхайской организации сотрудничества в интересах укрепления ее потенциала в областях политики, безопасности, экономики, в культурной и гуманитарной сферах, способствуют расширению торгово-экономических связей между Евразийским экономическим союзом и Исламской Республикой Иран.»
То есть даже по формату ШОС координация выглядит более насыщенной и конкретизированной. За многочисленными попытками найти в договоре признаки «антизападного союза» (или их отсутствие) этот нюанс совершенно выпал у обозревателей из поля зрения. Между тем это исключительно важная характеристика данного договора.
В Иране к идее ЕАЭС относились положительно
М. Пезешкиану в отечественной медиасфере откровенно не везёт. Даже в патриотическом сегменте общими стараниями у него сложился образ «убеждённого либерала-западника». Удивляться этому по большому счёту нечего, поскольку никакие военно-политические коллизии никогда нам не заменят главных источников информации о происходящем в мире: «Файненшенл Таймс», «Гардиан», «Блумберг», «Ройтерс», «Нью-Йорк Тамс» и проч., и проч.
Китайские, иранские, индийские, ближневосточные, даже (что странно) турецкие источники у нас по критерию цитируемости соперничать с этим информационным пулом не могут. У нас даже прямая речь того же М. Пезешкиана цитируется в вариации «Гардиан» и «Франс-пресс».
Но есть ещё одна наша особенность, с которой когда-нибудь всё-таки придётся что-то делать — все шаги других стран-игроков рассматриваются прежде всего как следствие их политики на международной арене и в международных же комбинациях. Тем не менее, уже то, что именно М. Пезешкиана согласовали в кандидаты в президенты, ярко отражало именно примат внутрииранской повестки над внешнеполитической. Понятно, что эти «шестерёнки» своими зубьями всегда цепляются друг за друга, но это разные элементы пусть и общего механизма.
Работа с ЕАЭС всегда рассматривалась в Иране как существенная часть политики экономического роста в условиях, когда ядерная сделка и СВПД откровенно буксовали. Ядерная сделка — это предмет вечных иранских дискуссий. Что даже более важно, это серьёзный элемент внутренней политической конкуренции, уже своего рода маркер между ястребами и умеренными (хотя это вообще вне привычного нам разделения «западники-почвенники»).
Российская раскладка строго по линии «Запад — не Запад» вообще не позволяет увидеть такие факторы в иранской политике, как китайское лобби, и даже турецкое. Между тем они влияют на работу довольно значительного числа крупных экономических агентов в Иране, которые в итоге сливаются в два основных экономических контура — гражданский и военный. Ни Турцией, ни Китаем, не говоря уже про тот самый «Запад», слияние ЕАЭС и Ирана не рассматривалось в качестве позитивного фактора. Да и в России этот момент был частью дискуссии.
Тем не менее, за исключением совсем уж терминальных кругов и несмотря на все перипетии разных «лобби», в самом Иране всегда рассматривали рынки Центральной Азии и России как хорошую возможность для роста промышленности и сельского хозяйства и облегчения работы т. н. гражданского сектора экономики. Поэтому идею кооперации через ЕАЭС рассматривали также позитивно.
Это было частью того, что политологи любят называть «частью внутриэлитного консенсуса». Вот тема военно-политического союза, временного или постоянного, была как раз элементом внутреннего диспута, в ней надо искать разных «ястребов», «либералов», «голубей» и т. п., а экономическая связка с Россией и ЕАЭС — нет.
ЕАЭС вместе с Ираном, конечно, был бы весьма далёк от историй про «СССР-2.0» и прочей политической мифологии, но это был бы, несомненно, игрок значительного масштаба, тем более, если бы ставилась цель создания общего энергетического контура.
Собственно, до последнего момента Иран как раз и вёл работу по интеграции с прицелом на существующий или перспективный ЕАЭС. А это не просто «работа», а унификация документации и требований. Она, конечно, продолжится и после заключения данного договора, но мы видим, что обе стороны акцентов на этом формате больше не делают.
Для ЕАЭС это, скорее всего, финальный звонок, после которого надо уже всё-таки набраться мужества и наконец переосмыслить цели и задачи объединения с учётом всего набора экономических и политических факторов в Центральной Азии. Иран будет работать с каждым игроком в регионе самостоятельно, но и для России лучше прямо работать с Ираном, только отчасти ориентируясь на формат ЕАЭС, который сейчас можно назвать «ни два, ни полтора».
По сути, и взаимодействие России в регионе также де-факто строится на двусторонней основе, что с ЕАЭС, что без него. В Тегеране видят, как работают антииранские и антироссийские санкции, какие игроки и какие деньги приходят в регион, какие проекты есть у ЕАЭС и у каждого игрока в отдельности, и где точки инвестиций, а значит, и политического влияния. Это существенное изменение и оказалось отражено в нынешнем договоре.
Другие аспекты. Безопасность и фактор Д. Трампа
Вряд ли в принципе следовало ждать от нынешнего российско-иранского договора аналога соглашений с КНДР. Это просто противоречит всей внутриполитической логике в Иране и нарушило бы военно-гражданский баланс. Поэтому такие соглашения не подписали бы и при прошлом президенте Э. Раиси, который у нас считался тем самым «ястребом». Однако и то, что записано как: «Сторона не должна оказывать никакой военной или иной помощи агрессору, способствующей продолжению агрессии», тоже имеет существенный практический смысл. Помощь, как и агрессия, в наше время, как принято говорить, часто имеют «гибридный характер». Так, к примеру, стороны
«не допускают использования своих территорий в целях поддержки сепаратистских движений и иных действий, угрожающих стабильности и территориальной целостности другой Договаривающейся Стороны.»
Всё это зависит от трактовки и контекста. Вот сепаратисты Белуджистана получают средства от условного «фонда Х», который базируется в Европе и является спонсором сепаратистских и экстремистских движений, нацеленных на Россию. Поле для работы в области безопасности тут для России и Ирана в реальности открывается довольно широкое. Но и грозных формулировок тут нет.
Аналогично и с темой «военно-технического сотрудничества» (ВТС), вроде как очень «общо», с другой стороны, на таком уровне это вообще впервые вводится в оборот на самом высоком уровне. Это не союз, но это и не привычный нейтралитет, поскольку делается акцент на сотрудничестве в области ВТС, а это обмен технологиями и возможности совместного производства.
Если трезво посмотреть на эти формулировки, то становится понятно, что в договоре фиксируется тот уровень в военной сфере между Ираном и Россией, который сложился в период СВО. Углублять его до «союзов» не будут, но и демонтировать сделанное никто не собирается. Это, наверное, огорчит тех, кто ждал «аналога КНДР», но не даст лишнюю пищу тем, кто видел в иранском лидере западника, который «уже слил Иран».
В этом плане становится понятно, почему это сделано до инаугурации Д. Трампа — Москва и Тегеран фиксируют статус отношений перед его инициативами. Возможно, что после инаугурации, когда американский лидер мог бы размахивать молниями, такие формулировки могли показаться уступками. До инаугурации они такими не выглядят, но для Вашингтона подводят статус-черту, которую придётся принимать во внимание.
Другие аспекты. Санкции, энергетика, торговля
Те, кто видел в М. Пезешкиане «записного либерала-западника», могут с интересом почитать формулировки в ст. 19 п. 3 и п. 4:
«Договаривающиеся Стороны воздерживаются от присоединения к односторонним принудительным мерам или поддержки таких мер любой третьей стороны, если такие меры затрагивают или направлены прямо или косвенно на одну из Договаривающихся Сторон, физических и юридических лиц такой Договаривающейся Стороны или их собственность, находящуюся под юрисдикцией такой третьей стороны.»
«Договаривающиеся Стороны предпринимают практические усилия для снижения рисков, устранения или минимизации прямого и косвенного воздействия таких мер на взаимные экономические связи, физических и юридических лиц Договаривающихся Сторон.»
Все (как обычно) смотрели на военную сферу, но если обратить внимание на экономическую часть по тексту, приведённому выше, то там прямо записано, что обе стороны не будут не только участвовать в сторонних санкциях прямо или косвенно, но и договорились их официально совместно обходить.
Казалось бы, в чём новизна, ведь Иран и РФ и так этим занимаются. А новизна в том, что т. н. Ядерная сделка по СВПД предполагает снятие антииранских санкций. В сделке участвует Евросоюз в лице его основных акторов, но ЕС наложил санкции на РФ по украинскому вопросу.
Встречный вопрос: как ЕС будет снимать свои санкции с Ирана, если Иран прямо отказывается соблюдать санкции против России в любом виде, фиксируя это в договоре? Ответ — никак. В данном случае Иран идёт на определённый политический риск, поскольку де-факто выводит Евросоюз вообще из значимого игрока по санкциям в рамках СВПД.
Отчасти это политическая реальность — мнение Евросоюза Д. Трампа действительно интересует мало. Но это всё равно риск, и однозначно, что в Иране это было важным элементом внутренней дискуссии. Более того, это вообще для иранской элиты выбор в рамках прошлых бесконечных споров по теме ядерной сделки. Всё это приобретает дополнительный смысл, поскольку Тегеран и Москва прямо заявили о дальнейшем совместном строительстве АЭС в Бушере.
«Осознавая свой инвестиционный потенциал, Договаривающиеся Стороны могут осуществлять совместные инвестиции в экономику третьих государств...»
Раньше подобные формулы не применялись и относились именно к двусторонним отношениям. Сейчас договор двусторонний, а формулировка о совместных проектах в третьих государствах, но без акцентов на ЕАЭС. Это договорная подготовка к проектам по транспорту и энергетике в странах Центральной Азии, Пакистане, и не исключено, что даже в Ираке. Это новая форма взаимоотношений, и под неё проговариваются открыто проекты по газовой трубе.
При том что традиционно очерчен потенциал в рамках СЭЗ, стоит особо выделить ст. 20 п. 5:
«Договаривающиеся Стороны заявляют о готовности к развитию взаимовыгодного сотрудничества в золотодобывающей, золотоперерабатывающей, алмазно-бриллиантовой и ювелирной отраслях.»
Это также новое в совместной работе, и на этом не просто так сделаны акценты. Во-первых, совместная добыча — это совместный же актив, который можно использовать позже как базу для расчётов. Во-вторых, эта сфера была выделена особо в рамках Декларации «БРИКС+» в Казани. Здесь, что называется, «имеющий уши, услышит», и тот, «кому надо», поймёт, под какой фундамент чертится разметка.
Значительная часть договора посвящена транзиту и логистике, теме коридора «Север-Юг». Тезисы, что надо развивать-углублять, обеспечивать «бесшовность» и прочую «мультимодальность» не то чтобы не новы — они и так циркулируют из документа в документ. Однако в данном случае важен акцент в документах на создании «благоприятных условий для работы перевозчиков».
Это можно воспринимать как «благое пожелание», но перед тем как планировалось подписать осенью этот договор, Иран убрал требования по спец. разрешениям на контейнерные перевозки. Если за нынешним договором последуют и схожие отмены в плане сборов для иностранных перевозчиков, то это действительно создаст дополнительные плюсы.
Так же узкий участок в общей логистике — это многострадальный отрезок коридора в виде будущей железной дороги Решт-Астара. Даже не суть важно, кто его уже физически достроит, но вопрос с землёй так или иначе решать Ирану. Местные общины, которым совершенно не нужен дополнительный коридор, выставляют Тегерану такую стоимость за участки, что она приблизилась к астрономическим 20 млрд долл.
Астаринский район приграничья — это сам по себе натуральный торговый хаб: там идёт перегрузка, перевалка и перепродажа всего и вся, при этом он — бутылочное горло в плане транзита с севера на юг и обратно. Обойти его можно только автотранспортом по противоположному берегу Каспия или водным транспортом. Оба варианта сложны, и насыпные грузы при наличном флоте судов, конечно, лучше пускать через железную дорогу.
Выводы
Назвать нынешний договор между Ираном и Россией слишком общим или, в просторечии, «проходным» нельзя. Он не наполнен грозными военными формулировками, но фиксирует надолго позицию официального Тегерана в плане отношений с Евросоюзом и Россией. Для целей России на южном направлении эта фиксация выгодна и прагматична. Также он отражает снижение влияния ЕАЭС как экономического объединения и делает акценты на двусторонней работе. С практической точки зрения это немало.
Михаил Николаевский
Оценили 2 человека
2 кармы