Белуджистан — это большой, малонаселенный относительно соседей регион, однако его стратегическое значение довольно велико. Для России, которая наконец-то решилась (и даже не совсем на словах) делать торговую магистраль на юг — в Иран и Индию, процессы в Белуджистане придется учитывать и вновь по примеру СССР погружаться в эту региональную этно-политическую мозаику.
Масштабное обострение
Буквально на днях пакистанское общество шокировал очередной вооруженный акт насилия со стороны организаций, опирающихся якобы на идеологию белуджийского сепаратизма.
Боевики захватили поезд, следовавший из столицы провинции (г. Кветта) в г. Пешавар, и взяли в заложники 450 человек. Пакистанские силовики заложников освободили, хотя сами понесли потери в несколько десятков человек. Тем не менее, масштаб теракта был сравним со взрывом в Фатехпуре в 2005 г. и захватом инфраструктурных объектов в 2024 г.
На поезде экстремисты решили не останавливаться и следом атаковали пакистанский военный конвой из восьми автобусов с военнослужащими. В итоге погибло до 90 пакистанских армейцев.
Это уже очень крупные потери даже по меркам этого неспокойного региона. А ведь надо учитывать и то, что Исламабад сейчас находится в горячей фазе противостояния с силами пакистанского «Талибана» (запрещено в РФ).
Несколько поумерив свою активность в 1980–1990-х, белуджийские организации реорганизовались в начале 2000-х и с тех пор периодически кошмарят Иран и Пакистан. Всего за последние 25 лет от их рук погибло около 3 тыс. военнослужащих, силовиков и просто гражданских лиц. Белуджийские группировки, по разным оценкам, сами потеряли до 2,5 тыс. бойцов.
Обычно вооруженное сопротивление белуджей представляют как национально-освободительную борьбу, периодически сравнивая их с другим разделенным народом — курдами. Оценка, кстати, вполне адекватная для 1960-1980-х гг., но сейчас уже годы 2020-е. Борьба сейчас действительно идет на основе национальной идентификации, но вот в таком вопросе, как национальное государство и «сепаратизм», сравнение начинает хромать.
Особенности национальных интересов
Иран и тем более Пакистан — это густонаселенные страны, однако исторические белуджийские регионы довольно сильно выделяются на общем фоне. Белуджийская провинция Систан и Белуджистан в Иране — это около 3% (2,7 млн. от 87 млн.) от общего населения. Впрочем, именно там этнический состав однороден (90% — это белуджи), хотя для полной корректности следовало бы в плане этнической оценки разделить эту иранскую провинцию отдельно на Систан и отдельно на Белуджистан.
Провинция Белуджистан в Пакистане — это менее 7% населения (16 млн. от 241 млн.), при этом доля собственно белуджей — чуть более 40% населения провинции или 2,5% относительно всего Пакистана.
На таких вводных ни о какой реальной борьбе именно за независимость и отдельную государственность речи идти не может. Даже с учетом того, что часто на стороне белуджей выступают и представители приморских этносов дравидийского происхождения (до 10% населения провинции).
О независимости не идет, а вот тема национальных интересов стоит довольно жестко, вопрос только в том, что конкретно подразумевается в данном случае под национальными интересами.
Вооруженное сопротивление там сконцентрировано в четырех основных силах-движениях. Антипакистанских: «Армия освобождения Белуджистана» (наиболее известная), «Фронт освобождения Белуджистана» и антииранских: «Армия справедливости» и «Солдаты Аллаха». Если отсечь крайние оценки и взять средние значения, то общее число «штыков и сабель» на всех вместе можно оценить в 6,5–7 тыс. Много это или мало?
Для народного сопротивления это откровенно немного, тем более если учитывать военные и полицейские силы Ирана и Пакистана. Однако эта дивизия в данных провинциях и между ними передвигается годами вообще без особых проблем. В Пакистане совсем легко, в Иране посложнее и потяжелее, но это уже нюансы.
О чем это говорит, если посмотреть на это явление через призму региональной специфики? Это не народное движение в привычном понимании, а больше племенная гвардия, командированная племенными лидерами в те или иные псевдо-политические структуры. Племенная гвардия — это не столько почетный караул, сколько довольно тяжелый и опасный, но отдельный и оплачиваемый функционал — вид деятельности в рамках полуфеодальных и при этом еще не отживших родоплеменных отношений.
И в самом деле, если начинать разбирать персоналии лидеров первого и второго звена в указанных выше движениях, то через пару итераций мы увидим их принадлежность либо к самой верхушке двадцати основных племенных конфедераций, либо к верхушке нескольких сотен племен-родов поменьше. Но что не устраивает этих лидеров, при этом не устраивает так, что все-таки в своей массе население эту борьбу, как минимум, сильно не отрицает и не порицает?
Чем провинились китайские (и не только) инвесторы и необычная позиция США
Так, в Пакистане белуджийские движения ведут довольно жесткую борьбу с китайским влиянием и китайскими проектами. Легко в данном случае увидеть за этим длинные и липкие щупальца США, тем более что Штаты, по идее, не должны пройти мимо таких возможностей в плане ограничения Китая. Тем не менее, роль США в этой кровавой региональной возне преувеличена. И это тоже странность, даже ненормальность, с которой надо разобраться.
Чем же китайские проекты не выгодны племенным конфедерациям и их элите, ведь регион, что в плане Пакистана, что в плане Ирана, не просто депрессивен, а крайне депрессивен? При этом на территории пакистанского Белуджистана есть газ, нефть, возможности для тяжелого грузового судоходства, проекты снимают традиционный вопрос водного дефицита, а еще там огромные (и подтвержденные) залежи медных руд.
Китайские проекты несут с собой в эту замшелую сельскую местность новые рабочие места и зарплаты, порт Гвадар и трассы к нему — это товаропоток, как дорога из Ирана в столицу провинции. Разговоры о том, что «китайцы скоро выловят всю рыбу», может, и имеют эффект на массы с некритическим мышлением, но, очевидно, это не та тема, которую не понимают лидеры конфедераций.
США, в свою очередь, имеют прекрасное представление и о меди, и о роли региона в возможном торговом транзите, но работали там даже в направлении Ирана не то что вполовину силы — на одну пятую от возможностей.
Можно подумать, что белуджей не пропускают ни в экономику, ни в политику. К Ирану этот тезис еще применим, там не забыли и еще долго не забудут поддержку белуджийским движением С. Хуссейна в ирано-иракской войне. Однако в плане Пакистана ситуация иная, там белуджи и в политике, и в бизнесе. Президент, кстати, этнический белудж.
Вот не просто всё, если ставить за основу для выводов именно «национально-освободительную борьбу». Даже в Иране «Солдаты Аллаха» («Джундалла») — действительно жесткое и действительно экстремистское движение, досаждает и дерзко пакостит не столько Ирану как государству, сколько конкретно данному иранскому правящему режиму. Только вот вопрос, насколько все эти движения можно назвать именно сепаратистскими?
Счастье не воле, а в доле - доле от проектов
Задействовать белуджей на полную мощность в качестве хотя бы антииранского тарана было бы для США только на первый взгляд очевидной и даже перспективной задачей. Проблемой для прошлых администраций в Вашингтоне стала пакистанская внутриэлитная традиция (наверное, этот термин тут будет наиболее уместен).
Белуджи в политике и экономике Пакистана вполне себе представлены, но только это представители, которые ведут совместные дела в Синде, они довольно слабо связаны с «исторической родиной». Для внешнего мира это неплохо разбавляет обвинения в подавлении Исламабадом национальной идентичности, но представительство синдских белуджей приносит очень мало «очков процветания» собственно провинции Белуджистан.
Стратегическая добыча природного газа — это Белуджистан, руды залегают там же. Порт Гвадар, который выстроен на китайские средства подальше от индийского флота, это тоже Белуджистан, аналогично и газовые трубы из Ирана или по ряду проектов, связанных с ТАПИ (газопровод Туркмения-Афганистан-Пакистан-Индия).
Железнодорожный маршрут Кветта — Захедан проходит через данную провинцию. Прибрежная дорога (Макранское шоссе) между Гвадаром и Карачи — это тоже Белуджистан, как и транспортная магистраль из Китая на Пенджаб и Гвадар. Эта магистраль настолько важна для Китая, что когда часть ее была разрушена природной стихией, китайцы не поскупились и вложили денег, чтобы пробить через горы ее дублер.
По истинно пакистанской традиции зарабатывают Пенджаб, Синд с частью белуджийских же элит Синда, но собственно Белуджистан не получает ничего: ни газификации, ни полноценной ирригации, ни просто доли от этих проектов. У пакистанских талибов есть хотя бы опция в виде Хайберского перевала, где идет основной товарный трафик. У белуджей есть опция влияния на маршрут Кветта-Кандагар, но с первым вариантом товаропоток пока не сравнить. Где доля региональных элит? Нигде.
Логичным вариантом было бы предоставить часть доходов от использования дорог этой провинции и ее недр собственно в распоряжение этой провинции. Но делать так в Исламабаде опасаются, чтобы доходы не усилили военизированные движения. Отсутствие же таких доходов, в свою очередь, приводят к росту вооруженной борьбы, которая уже поддерживается региональной элитой, оказавшейся вне распределения средств. Она давит на китайцев, те, в свою очередь, на Пакистан, в ответ все повторяется по кругу.
Китайцы пришли с инвестициями в 2003–2005 гг., и вот с этого момента «национально-освободительное движение» набирает и набирает обороты. Но правильнее было бы назвать его «национально-долевой» или «национально-финансовой борьбой».
США, может быть, и были рады поставить эту коллизию себе на пользу, но проблема имеет еще один уровень — взаимодействие «Талибана» (запрещен в РФ) и белуджийских движений. Талибы в прошлые годы почти свободно перемещались по провинции и даже по ее столице. Пакистан на этом играл в довольно сложную игру по принципу «и вашим, и нашим», но и США вынуждены были работать на одну пятую, поскольку американская поддержка даже антииранским движениям тут же оказывалась в Афганистане.
Будет ли нынешний официальный «Талибан» помогать Пакистану подавлять племенную фронду в Белуджистане, где талибы годами лечились, отдыхали, получали кров и провиант, возили грузы? Нет, как и в случае с пакистанской веткой талибов, в лучшем случае это будет внешний и очень нестабильный нейтралитет.
Но что в итоге получает сам Пакистан, когда уже нет сильного фактора в виде американских баз? Два независимых фронта, каждый из которых прямо влияет на стратегические проекты, что с Ираном и Россией, что с Китаем. При Дж. Байдене у США интерес к Пакистану был откровенно слабый, хотя они продолжали вести с афганским «Талибаном» прямые переговоры, они не препятствовали (скорее, наоборот) смещению И. Хана, который пытался там играть в свою отдельную игру, от армии в том числе.
Но все течет, все меняется, и теперь возникает резонный вопрос, какою позицию займут нынешние США, которые Иран объявили уже «малым Сатаной», а Китай — «Сатаной большим»? Не в тех словах, конечно, но по смыслу похоже. У Талибана осталось очень много американского вооружения, как-то регулировать его использование США (хоть и опосредованно) могли через контроль финансовых потоков. А если Вашингтон вообще не будет этим вопросом заниматься?
По сути дела, без решения проблемы Белуджистана стратегия формирования сухопутного коридора «Север — Юг» становится набором сугубо гипотетических проектов. Грузы надо везти до иранских портов, там перегружать и уже по воде отправлять в Карачи и Мумбаи. Спокойной жизни китайским инвесторам тоже в регионе не будет, как и их деньгам, которые, как известно, больше предпочитают тишину.
И вовсе не случайно, что несколько недель назад власти Пакистана сделали новой американской администрации реверанс в виде экстрадиции террориста из верхних строчек соответствующих списков Мохаммада Шарифуллу. Он стоял за организацией атак на Иран, Россию («Крокус-Сити»), США, но выдан Исламабадом он был именно США. Пакистан сам первым хочет начать диалог с новой администрацией, потому что не понимает хотя бы общих контуров ее региональной стратегии.
Собственно, самой стратегии еще нет, до этого банально у команды Д. Трампа «не дошли руки». Но вот что в Исламабаде, скорее всего, помнят, так это прошлые дискуссии о том, что Пакистан «подыгрывал команде Дж. Байдена, которая довела положение США в Афганистане до катастрофы». И одним из обещаний Д. Трампа было конкретное расследование бюджетных затрат в Афганистане и организации вывода войск. Сколько там всего может всплыть за столько лет на поверхность, причем с возможным участием ряда служб Пакистана, пока сложно представить.
Промежуточный итог
Для России, если мы всерьез собираемся тянуть торговую магистраль на «Большой Юг», вопрос огромной географической прокладки между Пакистаном и Ираном в виде Белуджистана рано или поздно станет конкретной проблемой. Без него полноценный сухопутный маршрут не строится и не построится. Это только кажется, что прочерти на карте маршрут, и по нему пойдут грузы.
Сколько лет уже говорят, к примеру, о строительстве участка «Астара-Решт» — всего каких-то 165+- км, целый проект торговли на юг, вроде бы выгодно всем и никто не против. А не строится и не строится — землевладельцы на местах довели уже стоимость выкупа земли под два десятка миллиардов долларов, которых в Иране просто нет и взяться им неоткуда, а отобрать землю нельзя, это невозможно. Проблема там очень многослойная, и хотя рано или поздно Иран с ней разберется, но это всё драгоценное время. И это только небольшая часть маршрута, а в Белуджистане за свою долю готова по-настоящему бороться племенная элита половины огромной провинции.
Исламабад в нынешних условиях откровенно рискует, постепенно собирая вокруг своих центральных областей натуральную региональную коалицию. Рано или поздно пакистанским элитам и армии придется с Белуджистаном делиться, и лучше бы эта смена политической традиции произошла раньше, чем Пакистан начнет все силы тратить на подавление, чем на стратегические инфраструктурные проекты.
Михаил Николаевский
Оценил 1 человек
0 кармы