Несостоявшаяся Швейцария в черных песках
Продолжим начатый в статье «Туркменистан в Большой игре: взгляд через призму ирано-израильского противостояния» разговор о роли самой закрытой среднеазиатской республики в Большой игре.
Мы остановились на проекте С. А. Ниязова посредством экспорта углеводородов превратить республику в подобие азиатской Швейцарии и в плане внешнеполитического статуса, и с точки зрения процветания граждан.
Относительно первого — удалось. Вопрос только: надолго ли в свете разворачивающихся на Ближнем Востоке и в Центральной Азии событий? Поговорим.
Начнем с экономики. В рамках стремления к процветанию республики Туркменбаши делал ставку на экспорт по выгодным для Ашхабада ценам углеводородов.
Газовая отрасль действительно стала для страны фактором стабильности в первые годы независимости благодаря выделенной для нее специальной квоте: 11,5 млрд м3 в 1992 г. и 8,2 млрд м3 в 1993-м.
Квоты давали, – пишет историк А. Г. Данков, – стране ежегодно значительный объем денежных средств, который позволял закупать продовольствие и основные товары народного потребления.
В подобной ситуации Ашхабаду было важно грамотно распорядиться поступающей в бюджет прибылью. К чести Ниязова, он не оставил без господдержки слабозащищенные слои населения, равно как и зависящую от госфинансирования его часть, о чем шла речь в прошлом материале. Подобными шагами на постсоветском пространстве мог еще похвастаться разве что А.Г. Лукашенко.
Однако к середине 1990-х наступили проблемы. Несколько перефразируя название сталинской статьи, думаю, не ошибусь в предположении: руководство республики испытало головокружение от стабильности.
Его следствием стал амбициозный проект по прокладыванию газопровода в обход России по маршрутам: Туркменистан – Азербайджан – Грузия – Турция, Туркменистан – Персидский залив и Туркменистан – Иран – Турция.
В начале 1990-х Ашхабад планировал, согласно приведенным А. Г. Данковым данным, увеличить к 2002 г. добычу газа до 120 млрд м3, а нефти до 28 млн т. Впечатляет.
Вот только на пути реализации проекта возник ряд препятствий. И фактор личности здесь оказался, пожалуй, ключевым. Вчерашние партноменклатурщики, Ниязов и его окружение, за десятилетия своей карьеры привыкли ориентироваться на указы из Москвы, выполнять поставленные перед ними задачи в масштабах небольшой республики или проявлять инициативу и претворять в жизнь проекты на региональном и городском – на исходе 1970-х Ниязов возглавлял ашхабадский горком КПСС – уровне и не имели опыта принятия самостоятельных решений международного характера.
Вчерашний первый секретарь ЦК Компартии Туркменской ССР, почти в одночасье превратившийся в президента независимой республики, к решению сложных задач на международной арене оказался готов далеко не сразу.
Соответственно, не удивительна пробуксовка намеченной программы почти сразу же после начала попытки ее реализации, и, хуже того, получился обратный ожидаемому эффект.
Причины: помимо отсутствия необходимого опыта у туркменского управленческого аппарата, очень быстро дала о себе знать его неспособность обеспечить выполнение поставленной задачи достаточным финансированием, и к тому же сказывалась технологическая отсталость нефтегазовой отрасли республики.
Готовых вложиться в ее модернизацию серьезных иностранных инвесторов не нашлось. Ряд небольших компаний не в счет. В результате во второй половине 1990-х вместо экономического благополучия упала добыча нефти и газа. Вдобавок ко всему Москва отказалась предоставлять квоты на экспорт газа в Европу.
Видимо, Ниязов в начале 1990-х не понял в должной мере: политическая независимость тождественна экономическому суверенитету, с которыми у Туркменистана стали вырисовываться проблемы. Их суть в следующем.
Россия, контролируя газо- и нефтетранспортные системы, – пишет историк и политолог А. А. Казанцев, – нанесла страшный удар экономикам Туркменистана и, в меньшей степени, Казахстана и Узбекистана, блокируя выход их углеводородного сырья на европейский рынок. Углеводороды из этих стран вытеснялись на рынки стран СНГ, которые не хотели или не имели возможности платить по мировой цене. Таким образом, российские газ и нефть «высвобождались» для экспорта в Европу.
Позволю себе небольшое уточнение: не просчитав все риски в рамках попытки реализации упомянутого выше проекта, Ашхабад скорее нанес удар собственной экономике.
Новые реалии Центральной Азии
Словом, Ниязов и его окружение быстро осознали: геополитика и рыночные отношения представляют собой отнюдь не игру по туркменским правилам. Трансформацию картины мира в глазах туркменского руководства дополнил второй виток – первый был связан с распадом СССР – тектонических изменений в Центральной Азии, переформатировавших контуры геополитических реалий.
Речь о захвате Афганистана талибами — в середине 1990-х радикальными исламистами, тесно связанными с запрещенной в России «Аль-Каидой» и патронировавшими столь же запрещенное Исламское движение Узбекистана (ИДУ). О последнем, равно как и о ключевом геостратегическом значении Афганистана в Центральной Азии, говорилось в нашем недавнем цикле статей.
В тот период видевшийся соседям транснациональным и трансграничным характер идеологии новых хозяев Кабула, исходившая от них угроза распространить свое влияние за пределы провозглашенного ими эмирата заставила ведущих региональных игроков обращать всё большее внимание на богатый углеводородами Туркменистан, протяженность границы которого с Афганистаном составляет 804 км.
Перспектива захвата его варварами — именно варварами, примером чему чудовищная расправа с М. Наджибуллой и уничтожение культурного наследия человечества в лице Бамианских статуй Будды — не радовала никого, разве что самих талибов.
Как и Афганистан, Туркменистан занимает важное геостратегическое положение в регионе: со II столетия до Р.Х. через Каракумы проходил Великий шелковый путь, соединявший Восточную Азию с миром Средиземноморья.
Отношения туркменских и населявших Афганистан племен всегда носили тесный характер. На современном этапе первых проживает в возрожденном эмирате порядка миллиона. И в целом отношения Ашхабада и Кабула ныне носят прагматичный характер, направленный на взаимовыгодное сотрудничество. Талибы ясно дали понять, что к экспансии в Среднюю Азию не стремятся.
Но во второй половине 1990-х именно они казались одной из главных внешнеполитических угроз для Туркменбаши, ибо были способны не просто расшатать президентское кресло под ним, но и скинуть его оттуда, как, скажем, А. Р. Дустума — практически независимого правителя Мазари-Шарифа, располагавшего к тому же боеспособными и лично ему преданными войсками. Не помогло.
И если Таджикистан был и остается под защитой России, чему ярким примером служит совершенный 13 июля 1993 г. подвиг бойцов 12-й Московской погранзаставы, то Туркменистан подобной поддержкой не обладал, находясь в опасной близости от эпицентров военных конфликтов, заполыхавших во второй половине 1990-х в Средней Азии.
Речь, помимо афганских, также и о Бактенских событиях. Не то что республика – ее столица располагалась словно на вулкане, причем не на спящем. Расстояние от Ашхабада до Афганистана всего-то 120 км.
Добавим к этому уязвимость Туркменистана с точки зрения ТВД, значительная часть которого носит равнинный характер. Да, с одной стороны, тем же привыкшим сражаться в горах талибам он создавал определенного рода препятствия, делал их уязвимыми для ударов с воздуха и позволял туркменскому командованию при отражении агрессии применять бронетехнику и оперативно перебрасывать войска на угрожаемые направления.
С другой стороны, вспомним К. фон Клаузевица и его акцент на моральном факторе в ходе боевых действий. И здесь уже преимущество было на стороне талибов: прирожденных воинов, подразделения которых обладали спаянностью, а командиры выдвинулись благодаря способностям и волевым качествам.
Туркменские же ВС страдали всеми недугами армии мирного времени. Это касалось и критериев карьерного роста офицерского состава, зачастую далеких от непосредственной военной компетенции. Полагаю, за примерами на постсоветском пространстве, причем горькими, далеко ходить не надо.
Третьим тектоническим изменением в Центральной Азии стали последствия 11 сентября 2001 г., использованные США как повод для агрессии против Ирака и оккупации ключевых районов Афганистана, что отнюдь не уменьшило наркотрафик, проходящий в том числе и через территорию Туркменистана.
Тогда же Вашингтон стал все активнее проникать на постсоветское пространство Средней Азии: авиабаза «Манас» недалеко от Бишкека, военная база в узбекском Карши-Ханабаде, использование таджикского аэродрома «Айни».
Однако вместо укрепления позиций Белого дома в регионе произошло открытие ящика Пандоры в виде рождения запрещенного в России и еще более опасного, нежели талибы, ИГИЛ, военной основой которого стали офицеры рухнувшей иракской армии и в ряды которого инкорпорировалось немало выходцев из постсоветской Средней Азии.
Граждане Туркменистана не стали исключением. Да, по сравнению с арабами или вступавшими в ИДУ узбеками их число оказалось невелико, но для дестабилизации положения в республике их было достаточно.
Ситуация усугублялась отсутствием в стране официального перечня запрещенных террористических организаций, что усложняло деятельность силовиков – Министерства национальной безопасности прежде всего.
На сегодняшний день самым известным туркменским террористом стал Р. Газаков, арестованный в Сирии в 2013-м и рассказавший о пройденном им курсе молодого бойца под Ашхабадом в лагере некоего шейха Мурада.
Что за лагерь? Существовал ли он в реальности или Газаков его выдумал? Если существовал: каковы источники его финансирования и кто являлся главой? Вопросы вследствие закрытости Туркменистана, остающиеся без внятных ответов, если не считать таковыми домыслы и предположения.
Положение осложнял достаточно высокий уровень коррупции в самой республике, представлявший угрозу ее безопасности. О ней сообщают оппозиционные официальному Ашхабаду ресурсы, которым, разумеется, доверять нужно с известной долей осторожности, как, впрочем, и официальной пропаганде.
Вообще, коррупция – бич Ближнего Востока и Средней Азии, и, в отличие от других регионов планеты, слишком сильно бьющий по безопасности расположенных там государств.
Достаточно вспомнить, что коррупция стала не последней причиной поражения Ирака в войне с США и ее сателлитами, падения А. Гани в 2022-м и Б. Асада спустя пару лет, равно как и успешных действий агентуры Моссада на территории Ирана в минувшем месяце.
При этом стоит заметить, что Туркменбаши еще в начале 1990-х жестко расправился с криминальными авторитетами, не позволив им превратиться со временем в опасную для власти контрэлиту с политическими амбициями, что не удалось избежать некоторым государствам на постсоветском пространстве.
Но обстоятельства внутриполитической жизни Туркменистана за пределами нашей темы. Вернемся к тектоническим сдвигам на пространстве ближневосточной и центральноазиатской арены и отражению их в политике Ашхабада.
Китайские объятия
С одной стороны, роль Китая благодаря инициированному им проекту «Один пояс – один путь» в регионе все возрастает. С другой же, отношение к самой Поднебесной в Туркменистане довольно неоднозначно, что имеет под собой исторические корни и свойственно, в общем-то, всем народам Средней Азии:
культурная связь, – пишет А.А. Казанцев, – Восточного Туркестана с Западным образовалась во многом благодаря тому, что его народы постоянно и осознанно отвергали всё китайское и с этой целью заимствовали всё, что возможно, у западных или южных соседей.
То есть в культурологическом плане Китай, в отличие от Турции, России и Ирана, — об их влиянии мы поговорим в следующем материале, — чужд региону.
Впрочем, у Поднебесной иной взгляд на земли, входящие в том числе и в состав Туркменистана:
Современная Центральная Азия, по словам процитированного выше автора, — органическая проекция вовне их «Западного края» (историческое китайское название Восточного Туркестана). Эти идеи стали обоснованием активного участия Китая в жизни Центральной Азии как в рамках двухсторонних отношений, так и в рамках Шанхайской организации сотрудничества.
При этом из всех постсоветских республик в Средней и Азии именно Туркменистан играет в проектах Пекина ключевую роль:
Если Таджикистан и Кыргызстан, — пишут востоковеды В. С. Мирзеханов, М. В. Тюльпаков, — являются в этой системе лишь посредниками, транзитными участками, то Туркменистан является, во-первых, пограничным государством в сфере влияния Пекина в регионе, во-вторых, источником энергоресурсов, которые доставляются в Китай через весь Центрально-Азиатский регион.
Правда, такое положение дел было не всегда. Изначально Пекин делал ставку на развитие сотрудничества с Казахстаном, принимая во внимание на тот период его меньшую зависимость от России и учитывая более развитую логистику между странами.
Кроме того, как мы убедились выше, Китай в число приоритетных партнеров Туркменистана изначально не входил. Однако возникшие проблемы во взаимоотношениях Москвы и Ашхабада в нефтегазовой отрасли подвигли последний на сближение с Пекином.
И в 1998 г., по словам В.С. Мирзеханова и М.В. Тюльпакова, стороны подписали договор о создании китайско-туркменского межправительственного комитета по экономическому и торговому сотрудничеству, а новое тысячелетие встретили Меморандумом о взаимопонимании между Китайской Национальной Нефтегазовой Корпорацией (КННК) и вице-премьером правительства Туркмении касательно сотрудничества в нефтегазовой сфере.
Это привело к росту, согласно приведенным упомянутыми авторами данным, объема торговли между государствами: от 4,5 млн долл. в 1992 г. до 10 млрд долл. в 2013-м. К 2008 г. в Туркменистане уже действовали 30 китайских предприятий.
Начиная с 2015 г. активно развивается и сотрудничество в военной сфере, выраженное в импорте Туркменистаном китайского вооружения. В упомянутый год «были подписаны, – отмечает востоковед А.А. Перминова, – контракты на поставки средств ПВО, актуальные в условиях использования афганскими радикалами беспилотников и небольших самолетов, а также БПЛА и обзорных радиолокационных станций (РЛС). Фактически весь спектр ЗРК – для борьбы с ракетами малой, средней и большой дальности – был приобретен Ашхабадом в КНР (HQ-7, HQ-12 и HQ-9)».
В каком-то смысле Поднебесная стала для Туркменистана своего рода якорем спасения, импортируя недешевый туркменский газ. При этом затраты на его транзит, равно как и создание соответствующей инфраструктуры, Пекин также взял на себя.
Экономическая мощь Китая растет, а вместе с ней увеличиваются потребности в энергоресурсах, которые способен удовлетворить Туркменистан.
Но, как говорится, не газом единым… Об отношениях Ашхабада с Москвой, Тегераном и Анкарой речь пойдет в следующем материале.
Использованная литература
Данков А.Г. Развитие экономики Туркменистана в первые годы независимости (1992-1998 гг.)
Казанцев А.А. Туркмено-российские отношения в постсоветский период
Мирзеханов В. С., Тюльпаков М. В. Потенциал и перспективы современных туркмено-китайских отношений // https://cyberleninka.ru/article/n/potentsial-i-perspektivy-sovremennyh-turkmeno-kitayskih-otnosheniy?ysclid=mcvicenw5h466101950
Перминова А..А. Военно-техническое сотрудничество КНР со странами центральной азии: выводы для России
Старчак М. США vs. Россия в попытке сотрудничества с Туркменистаном в сфере безопасности и обороны
Игорь Ходаков
Оценили 4 человека
6 кармы