Кто ты, воин - интернационалист? Часть 1.

Длинное вступление

В каждой культуре, в каждом народе существует образ «солдата - воина». Не абстрактного защитника Отечества, а того, кто прошел войну. Эмоциональный, а, следовательно, и идеологический заряд этого образа очень сильный. Связано это с тем, что в нем обычный парень с соседнего двора, такой же, как ты, погружен в ужас войны и боевых действий. Он не профессиональный военный с квадратной челюстью, не специально подготовленный боец, он – это ты сам. Только ты здесь, в мирной жизни, а он где-то там, в неизвестной героической вселенной. Эти образы общеизвестны и довольно устойчивы. Фронтовик Великой Отечественной, солдат Вермахта, американский парень во Вьетнаме, воин – интернационалист из Афганистана, солдат на Чеченской войне и солдат удачи из Французского легиона. Независимо от идеологической направленности все эти образы имеют много общего. Если сравнить описания солдатского быта из гашековского Швейка, из романов Ремарка и воспоминаний гитлеровских солдат на Восточном фронте, из нашей военной прозы и из американских фильмов о Вьетнаме, я уж не говорю о живых воспоминаниях об Афгане, то будет очевидной схожесть вплоть до деталей бытовых сцен, шуток, ссор, подготовки к боям и отдыхе после них, реакций на потери боевых товарищей и воспоминаний о доме. То есть, перед нами действительно образ живого среднестатистического представителя той или иной культуры в условиях войны.

На восприятие этого образа обществом влияет немало факторов. Это и характер войны, и возраст солдата, и его мотивация и даже то, погиб он, вернулся с победой или потерпел поражение и сидит в плену. Но все эти факторы внешние по отношению к личности солдата. Идеологически образы могут быть антагонистичны, но два фронтовика из разных эпох или по разные стороны фронта всегда найдут общий язык на нейтральной полосе. Их отношение друг к другу будет определяться уже личными качествами каждого, потому что их солдатский статус им абсолютно понятен и не требует уточнения. Естественно, этот умозрительный пример не касается солдат, непосредственно противостоящих друг другу на поле боя.

Вот и я решил попытаться понять обобщенный личный статус нашего воина – афганца, посмотреть на него не из войны и не из гражданки, не глазами командиров или сверстников, не глазами родственников или его школьных учителей, а отстраненным взглядом любопытного и ни в чем лично незаинтересованного постороннего.

Сам образ воина – интернационалиста претерпел ряд изменений во времени. В начале 80 – х, когда правительство СССР старалось держать сию войну в тайне и наших ребят хоронили даже без указания на их интернациональный долг, образ солдата - афганца формировался по рассказам вернувшихся оттуда. За рюмкой водки и бокалом пива прорывались жуткие истории про бородатых духов, сожженные наливники, вырезанные заставы. Тогда еще не имело большого значения, участвовал ли ты в этом сам или слышал от кого, да и было ли это на самом деле. Все равно не проверишь. Официально - тишина, да и не каждый трепал языком. Поэтому истории обрастали неимоверными деталями и подробностями и формировали образ схожий с образом Рэмбо во Вьетнаме, но с поправкой на наш менталитет. Позже скрывать факт войны в Афганистане уже не имело смысла, народ ведь не слепой и не глухой. В ход пошел патриотический образ воина – интернационалиста в панаме и тельняшке, который рука об руку с братским (с какого бодуна?) афганским народом борется против происков империализма, желающего преградить путь прогрессу и независимому развитию.

Пошел воевать,

Чтоб землю в Гренаде

Крестьянам отдать.

Как-то так. Все, конечно, понимали, что не интернациональный долг погнал туда пацанов со всего Союза, а интересы государства, как эти интересы государство понимало. Для обывателя была придумана формула «Если бы не мы туда зашли, то там бы уже были американцы». Над вопросами - зачем бы они там были, нахрена им Афганистан и как мы этому препятствуем, никто особо не задумывался. Горю матерей, получивших сына в цинковом гробу или переломанного в каком–нибудь госпитале, это все равно не помогло бы. А кто вернулся живой, так и Слава Богу. А если еще и с наградами, так и вообще первый парень на деревне.

В перестройку появилось гнусное выражение «Я вас туда не посылал». Оно стал распространенным, поскольку вся таинственность и пафос интернационального долга развеялись вместе с пылью от развала идеологии и, в дальнейшем, Союза. А остались только льготы на проезд да оплату коммуналки, которые, в общем-то, дискредитировали афганцев в глазах звереющего постепенно социума. В самом деле, не за льготы же воевали ребята у черта на рогах. Но это продолжалось недолго, так как новая демократическая жизнь создала условия немногим отличные от службы в Афгане. И «падеж» пацанов в 90-е вполне, я думаю, сопоставим с потерями в Афганистане, если не больше. Хотя войны то вроде не было… Чеченская же война совсем перекрыла своей значимостью афганскую. Благодаря ей, народ наконец-то понял, что кому-то воевать все же надо, иначе всех вырежут постепенно. И что, если туда посылают кого воевать, то лучше не вякать о том, что это не твоих рук дело, а благодарить солдат и радоваться, что послали не тебя.

А в 2000 – х наконец–то появилась возможность услышать об афганцах из первых рук. Благодаря Интернету многие стали писать воспоминания, еще больше их читать, появились в сети видео и фотоматериалы и снова начал трансформироваться образ воина – интернационалиста. Теперь он дрейфовал на волнах жесткой правды в сторону цинизма, заматерелости и жестокости. Всех участников боевых действий постепенно стали разводить по разным загонам – здесь герои, ходившие в горы, здесь – водилы, тоже герои, а здесь уже охранная пехота, которая и пороху не нюхала, здесь – комендачи, обслуга, повара, а еще дальше – писари и прочая шелупонь. Всё это соответствует, в целом, действительности, правда акценты здесь должны быть расставлены несколько иначе, о чем ниже.

Надо понимать, что любые воспоминания, если это не выдумка какого – нибудь хайпожора, который Афган то и на карте не найдет, имеют самоценность. Заниматься критикой воспоминаний – абсолютно неблагодарное дело, поскольку чувства и мнение участника событий – это такой же факт, как и само событие, которое он описывает. Воспоминания бывают трех видов – человек говорит правду, человек ошибается, человек сознательно лжет. В первом случае надо слушать и пополнять свой багаж знаний, проводить переоценку своих представлений. Во втором случае, даже если вы точно знаете, что человек ошибается, но не были свидетелем события – не спорьте, просто примите к сведению. И в целом, никогда не спорьте с участниками реальных боев. Эту шкуру все равно на себя не примеришь виртуально. А вот, если вы очевидец, лучше поправить, истина все же… Ну а если человек лжет, то следует призадуматься, что он хочет скрыть своей ложью. Ведь правды то он не скажет, а вот наличие лжи может приоткрыть завесу над ней. Не ленитесь проверять по другим источникам.

Так что постепенно образ воина – афганца приближается к образам героев Ремарка, очищается от идеологической шелухи. Он, возможно, уже не так привлекателен, но он более живой, настоящий, не бронзовый. Он не парит над тобой недосягаемым идеалом преданности интернациональному долгу, а стоит перед тобой со всеми своими достоинствами и недостатками, позволяя измерить через него самого себя, понять, кем бы ты мог стать на той войне.

Молодым туда у нас дорога ...

Итак, если мы отставим в сторону весь офицерский состав и седовласых прапорщиков, то увидим перед собой огромную массу солдат и сержантов, на чьи плечи легла тяжесть войны в Афганистане. И первое, что мы отметим – это их возраст. В подавляющем большинстве - это молодые ребята, призванные 18 – 20 летними в ряды ВС СССР. Это вчерашние старшеклассники, а с 1986 года еще и студенты 1 – 2 курса ВУЗов. В большинстве своем их жизненный опыт нельзя назвать даже опытом. Их голова заполнена разными благими и не очень глупостями. Их желания и мечты или наивны, или преступны, или глупы. В масштабах огромной страны, конечно, было много целеустремленных, уверенных в себе, готовивших себя к жизненным трудностям. Но здесь статистика работает плохо. Отбор ребят в Афган не учитывал морально – психологические факторы. Как правило, в Афган попадали дети простого обывателя, колхозника, рабочего, инженера, низовой интеллигенции, а там уж, кто на что учился. Тем не менее, все, успешные и не очень, изначально попадали в гигантскую машину советских Вооруженных Сил, которая должна была изготовить из этого материала, как тогда говорили, «настоящих мужчин». Два раза в год эта машина засасывала в свое чрево десятки тысяч молодых людей, поскольку у них с рождения уже был долг перед Родиной. Почти как первородный грех.

Механизм изготовления «настоящих мужчин» давно проржавел, проворачивался со скрипом и тормозил на каждом шагу. Я не рассматриваю здесь флот, я с ним не знаком. Отодвигаю в сторону спецподразделения, ВДВ и другие подразделения, где велась подготовка бойца, именно как бойца, а не просто военнослужащего. Наши мотострелковые, артиллерийские, танковые, инженерные и прочие подразделения готовили солдат несколько иначе. Только черные погоны получали еще и воинскую специальность.

Я вспоминаю сейчас популярную на телевидении песню

У солдата выходной

Пуговицы в ряд …

и так далее. Я в юности вообще не был поклонником советского шлягереца, а эту песню терпеть не мог. После армии же от нее просто воротит. Тем не менее, она очень хорошо иллюстрирует, как должен был выглядеть типичный советский солдат. Аккуратно одет, выглажен и начищен, вежлив, лихо отдает честь старшим по званию и предупредителен по отношению к девушкам и старикам. Физически развит, легко выполняет минимум по физподготовке, в курсе дела политзанятий, грамотен в своей воинской специальности. В огневой подготовке всегда может отстреляться на твердые четыре балла. Строевую шагает, песни поет, службу несет ну и так далее. Одним словом – пуговицы в ряд. В увольнении сожрет эскимо и попрется на дневной сеанс в кино. При этом, если и сиганет через забор части, то только, чтобы встретиться с любимой, которая проездом на 15 минут в его городе, а не за бухлом или наркотой, прости Господи. Его ловят, входят в положение и на «уазике» везут на вокзал. После чего он радостный сидит на губе, там ведь не гоняют до седьмого пота и не чистят физиономию регулярно.

Собственно, ничего плохого в этом нет, скажет мне читатель. Конечно, нет, соглашусь я с ним, если не брать во внимание войну. Советская Армия должна была выпускать хорошо обработанные чугунные человеческие чушки, пригодные для выплавки стальных бойцов. Но до выплавки дело не доходило, войны не было. А, как выяснилось, умение пробежать кросс на свежем утреннем воздухе среди запаха берез совсем не гарантирует, что ты сможешь, будучи нагруженный как мул, долгое время не сбивая дыхания в разреженном воздухе, подниматься по тропе в горы. Особенно, если тебя радостно поприветствует еще и ласковое афганское солнце. Если ты красиво валишь мишени на стрельбище, где молодые заботливо повырывали всю высокую траву, это еще не значит, что ты сможешь также ловко стрелять в людей, которые при этом стреляют почему-то в тебя. И при смене позиции в бою у тебя не будет под брюхом заранее подготовленного холмика, с которого удобно поразить бегущую мишень. Там много чего не будет, также как и много чего появится.

Но и здесь еще не все так плохо. В конце концов, были бы навыки и подготовка, а война обкатает, если не сгинешь сразу. Но вся проблема в том и заключается, что Советская Армия к тому времени уже даже таких чугунных чушек не выпускала. Солдаты проходили традиционный курс молодого бойца в лучшем случае где-то в Туркестанском ВО, где привыкали пить хреновую воду, есть кашу с песком, дристать и «умирать» от жары. После этого они считались подготовленными к службе в ДРА. Ага…

Вот я послушал отрывки из книги Славина «Никто кроме нас», где сказано, что сержантов готовили в учебке под Витебском. Где Белоруссия и где Афганистан? Покажите в Белоруссии хотя бы один квадратный километр ландшафта схожего по рельефу и климату с афганским. Вот и на Северном Кавказе в Грозном тоже была учебка, где первая рота учебного батальона готовила младших командиров. Все знали, что 40 человек из роты укатят в Афган. Не знали только, на кого падет выбор. И что? За полгода в учебке не было ни одного занятия по рукопашному бою. Обычному, без всяких «кья!», с автоматом, саперной лопаткой, захватами и уязвимыми точками тела. Может, рукопашкой считалось то, что тебе начистят морду местные, среднеазиаты, армяне или грузины? Или ты им начистишь, если сможешь, конечно? Никаких занятий по маскировке, скрытному передвижению, сигналам во время боя. Ничего о выборе позиции, секторе обстрела и т. п. Ни разу не окапывались, ну или, что для Афгана характернее, не сооружали укрытий из подручного материала. Тактическая подготовка радовала ландшафтом Второй мировой. Два ряда колючки изображали минное поле. В одном месте ее пересекали следы гусениц танка. Справа – слева, короткими перебежками, с перекатыванием из точки залегания мы приближались к «минному проходу», пропускали вперед пулеметчика, который занимал позицию впереди, затем справа – слева быстро перебегали по следам на ту сторону. Сержант – наставник сидел при этом в тени башни ржавого танка и едко комментировал наши усилия с использование обсценной лексики. Танк, видимо, предназначался для того, чтобы мы метали в него различные предметы, изображающие гранату. Но было жарко и сержанту не хотелось покидать спасительную тень. Это было весело и интересно, даже поучительно. Но это было один раз за полгода.

И, заметьте, это готовили сержантов, младших командиров. Но сержант в учебке – это особый вид сержанта. Он не готовит сержанта для боевых частей. Он готовит такую же чугунную болванку. Хотя его собственная подготовка по всем направлениям никаких вопросов не вызывает, иначе бы он в учебке не остался. Но он такой же срочник, как и ты. То, чему он тебя учит, ему уже смертельно надоело. Если он прослужил год (полгода в учебке на положении духа и полгода уже как командир отделения или взвода), то еще куда ни шло. Но, если он уже засобирался на дембель, то ему главное не залететь со своим взводом и как можно быстрее от него избавиться в конце срока обучения. Я отличал несколько типов сержантов.

Первые – это карьеристы. Как правило, это представители кавказских народов. У нас был карачаевец. Выглаженный и начищенный до блеска. Стрижка, бритье, подшива – как на плакате в бытовке. Пилотка сидит идеально. Привинченный комсомольский значок носится с пафосом ордена Анны на шее. Строг, требователен и когда ругается, так выпучивает глаза, что тебе сразу становится стыдно за свой залет. Цель – дослужиться до максимальной лычки – старшины, ну или, на крайняк, старшего сержанта. Для этого надо, чтобы твой взвод не залетел, сдал контрольные экзамены на отлично, песню громко пел и строевую выстукивал, как кремлевские курсанты. В общем, упаси нас Господь от такого сержанта.

Вторые – похеристы. Типичный представитель у нас был украинцем. Называл нас всех «дядьками». Был здоровый, медлительный в быту, на перекурах любил с удобством где–нибудь расположиться. Разрешал нам купаться, когда мы работали на складах боеприпасов. Ни один другой сержант не подпускал нас к воде. При этом его подготовка тоже была на «отлично». Но службу он явно отбывал. Видно было, что от лычек бы он не отказался, но перетруждаться ради этого не будет. Взводу с ним было спокойно, хотя за залет мог запросто отмудохать, без следов, конечно.

Третьи – интеллектуалы. У нас таких было два брата – близнеца, русские. То ли их уже с института выдернули, то ли они еще в школе шибко умные были, но на перекурах постоянно заходил разговор про то, какая же эта армия хрень, что это вырванные из жизни годы и далее в том же духе. Все это обставлялось глубокомысленными размышлениями. Нам, конечно, любо было слушать все это, поскольку пока что для нас армия была исключительно хренью без всяких размышлений. Но такое мнение сержанта никак не сказывалось на интенсивности наших занятий. Лица у них были постоянно тоскующе–усталые, как буд-то они прослужили 25 лет и не нашли того, чего искали. Когда расслаблялись, то рассказывали, что скоро дембель, бабы и прочие радости.

Четвертый – сержант. Я такого в учебке видел только одного. Осетин. Невысокий, но жилистый, крепкий. По-русски говорил плохо, но почти не ругался и всегда по делу. Так получилось, что наш взвод за полгода сменил трех командиров, одного тупее другого, причем по две – три недели был вообще без оного. И вся забота о взводе лежала на этом парне, который казался старше всех нас вдвое. Он легко вскакивал в свои растоптанные кирзачи босиком и бежал с нами кросс, как будто в кроссовках. Он следил за нашим внешним видом, наказывал только в пределах устава, не беспредельничал. Не очень вмешивался в земляческие разборки, но всегда следил, чтобы не перешли последнюю черту. Даже не помню его имени.

Так вот, когда очередной сержант в учебке пафосно говорил нам американскую фразу «Я иду в бой, потому что мне приказывает сержант», я сразу задумывался, это какой из них? Эти мои практически ровесники, которые мечтают о лычках, дембеле и бабах? Кого они подготовили? Как?

Например, сдача контрольных зачетов всегда сопровождалась пьянкой принимающих, особенно на полигоне. Это был обязательный атрибут, поскольку редко какой учебный взвод сдавал экзамен хорошо. На контрольных стрельбах один из сержантов всегда занимал позицию с автоматом в ближайшем от мишеней лесочке и подсоблял тем, кто пулял в небо. А ведь стреляли мы немало, причем только из того оружия, по которому сдавали экзамен. В нашем взводе был ручной пулемет. Длинная, неудобная вещь, еще и тяжелее автомата. ПК хоть калибром берет. А этот ни то ни се. Тем не менее, сначала на сошках по мишени «пулеметный расчет», с колена «гранатомет», снова, из положения лежа «бегущую мишень», со сменой магазина в процессе. Я представил себе всю эту хрень во время боя, стало страшно и смешно. Учили ведь проходить именно контрольную дистанцию, чуть ли не до сантиметра запоминая все кочки и ямки.

Был хороший выход в горы. Офицеры традиционно напутали по своим картам и мы допоздна бродили по лесистым склонам, пока не вышли к горному стрельбищу. Мне понравилось. Если правильно идти, усталости не ощущаешь. Учишься экономить воду. Но Кавказские горы и Гиндукуш – это две большие разницы.

Весь взвод в конечном итоге нацепил на погоны лычки младшего сержанта и, как минимум, половина из него так и проходила со своими лычками в статусе рядового, не имея ни малейшего шанса получить под командование отделение или взвод. В армии давно было понятно, что взвод держится только руками сержантов. Если этого не делает сержант, это делают деды или "зёмы" с Кавказа. Но молодой сержант практически не имеет шансов завоевать авторитет, когда прибывает в Афганистан. Его подготовка слабая, опыта никакого, матерые деды его вообще за человека не считают. Тут не то, что авторитет, тут бы не зачмыриться до года службы. А был бы сержант с четырьмя пятью годами службы за плечами, сильно не разгуляешься.

В общем из всего этого многословия следует, что наш воин – интернационалист, для начала, - это молодой, кое-как подготовленный и брошенный в далекий и чуждый Афганистан, парень, который может рассчитывать только на себя или на деда – земляка, и то не факт.

Продолжение следует ...