Как Никита Кожемяка и Змей Горыныч Русь делили

Как Никита Кожемяка и Змей Горыныч Русь делили

Расскажу тебе, дружочек,

Историческую сказку:

Отчего на Приднепровье

Столько Змиевых валов,

Как смышленая дворняжка

Помогла спастись хозяйке,

Как обычный русский парень

Чудо-юдо поборол.

Жил да был на белом свете

Трехголовый Змей Горыныч.

Так прозвали его люди,

Потому что был он с гор.

Ну а, может, потому что

Был он, как гора, огромный:

Солнце закрывал собою,

Как траву, топтал сыр-бор.

Или потому что пламя

Изрыгал – и все горело.

А еще красавиц русских

На съеденье умыкал.

Слово есть гарын, что значит

В тюркских языках «желудок».

Ненасытную утробу –

Вот Горыныч что являл!

Как звала его мамаша,

Достоверно неизвестно.

Только знали, что на запад

Улетал он в свой погост.

Там драконье поселенье…

А погиб Горыныч в море:

Тендра – так зовется остров,

Говорят, драконий хвост.

Но давай все по порядку.

Есть истории начало,

Как повадился Горыныч

Русь святую разорять.

Мужики пытались драться,

Но лишь поломали вилы.

Даже топоры и копья

Не могли его пронять.

Ведь покрыта была шкура

Чешуей, будто чугунной,

Веки, как стальные ставни,

Надвигались на глаза.

Для него стрела – комарик,

Факел для него как спичка,

А копье иль меч буланый

Как пчела или оса!

С теми, кто отпор давали,

Змей жестоко расправлялся:

Разносил деревни в щепки,

Поедал людей и скот,

Ну а если выходили

На него дружиной ратной,

Жег огнем, давил ногами,

В общем, зверь был еще тот!

А иначе он не может –

В их семействе все такие.

В генах хищная природа –

Догонять и убивать.

Но не так все примитивно…

Как-то утром Змей подумал:

«Когда все тебя боятся,

Начинаешь уставать.

Постоянные погони,

Крики, слезы и проклятья

Как мне это надоело!

Может, старым становлюсь?

Или я заболеваю?

Хочется уже почета

Или даже поклоненья.

Будет скучно – ну и пусть!»

Так все чаще Змей Горыныч

Думал, глядя с гор на землю,

Где он ненависть посеял,

Вырастил ужасный страх.

И какой-то хитрый дядька –

Таковой всегда найдется –

Эту струночку нащупал

В его крошечных мозгах.

Выступил он с дерзкой речью

На собрании народном.

Молвил: «Рано или поздно

Вор проклятый к нам придет.

Надо с ним договориться,

Лучше сразу откупиться –

Хай берет, что пожелает,

Он же все не унесет!

Пусть он русского не знает,

Ему жестами покажем,

Чай, сообразит, тварюка…

Ну а чем не шутит черт?

Люди дядьку поддержали

И, хоть каждый сомневался,

Большинством постановили:

Попытаемся, а чё!

Так и сделали. Как только

Змей над лесом показался,

Приготовили припасы,

Расстарались ублажить:

С каждого двора собрали

Коз, овец и уток жирных,

Поросят, бычков молочных

И мед-пиво, чтобы пить.

Змей глядит – глазам не верит:

Где мечи, где копья, сети?

Где рогатины хотя бы?

С кем вести неравный бой?

Вместо мужиков отважных

И богатырей ретивых

Вышли к нему делегаты –

Старцы с белой бородой.

Красны девицы в монистах

Поднесли на блюде чарку

И на вышитой ширинке

С солью белый каравай.

Сделав круг, Горыныч мягко

Приземлился на лужайке,

Из-за спин, видать, пинками

Выскочил тот краснобай,

Пал пред Змеем на колени,

Раз пятнадцать поклонился

И давай махать руками,

Помогая головой:

Мы от чистого, мол, сердца,

Ты с дороги, мол, голодный,

Кушай наши подношенья,

Что не съешь, дадим с собой.

Эти жесты доброй воли

Змей Горыныч сразу понял,

Но от новых ощущений

Растерялся, ей же ей.

Может, люди тянут время?

На подмогу князь шлет войско

Или отозвал с дозора

Трех своих богатырей?

Но решив, пока все тихо,

Перед битвой подкрепиться,

Принялся за угощенье,

Кости, словно лед, дробя.

Слопал все единым махом,

Долго ли тремя-то ртами!

Чарку осушил и бочки,

Будто кинул за себя.

Даже каравай на коготь

Наколол и съел с солонкой,

А потом на чистом русском

Рот центральный говорит:

«Ну и где ж это дружина?

После сытного обеда

Можно и покуролесить.

Ваш медок зело бодрит!»

Да как пукнет, словно пушка!

Девки с визгом убежали,

Старики носы зажали,

Аспид, как табун, заржал.

Дядька же переговорщик,

Кланяться не прекращая,

Потом хладным истекая,

Змею план свой проорал.

Елкой в зубе ковыряясь,

Пораскинул тот мозгами,

Головы переглянулись,

Молвит средняя опять:

«На мир-дружбу я согласен,

Но условие такое:

Не хочу я по подвалам

Красных девушек искать.

Сами вы определите

Лучшую из всех красивых –

И тогда село не трону,

Заберу и улечу.

Думайте до завтра. Ужин

Здесь я подожду. И кстати,

Хай блинов нажарят бабы –

Страшно сладкого хочу!

Всё, пока, спокойной ночи

Не желаю, до свиданья», –

И бесстыжий рептилоид

В унисон захохотал.

Когда люди всё узнали,

Дядьку сгоряча побили.

Сколько он зубов, волосьев,

Родственников потерял!

Эт потом уже признали

Его скромные заслуги.

И хотя он после бойни

Шепелявил и оглох,

Выбрали жрецом почетным.

Он потом учил убогих –

Для глухих язык по ходу

Этот дядька изобрел.

В тот же судьбоносный вечер

Долго люди на майдане

Спорили, ругались, дрались

И катались по земле.

Всё ж решили малой кровью

Обойтись и жить спокойно,

Потому что девок страшных

Было больше на селе.

Весть об этом договоре

С трехголовым душегубом

Облетела всю округу

И приверженцев нашла.

Лишь завидят Змея с вежи,

Соберут ему гостинцы,

Красну девицу поставят –

И деревня спасена.

Постепенно все привыкли,

Даже слух прошел, что девок

Вовсе он не поедает,

А совсем наоборот.

Дескать, у драконов этих

Многоженство – это норма,

Чтобы не было им скучно,

Нужен женооборот.

И вдобавок проходимцы,

То есть странники, калики –

Им народ обычно верит,

Хоть они обычно врут –

Говорили, что Горыныч

Знатен и богат, как кесарь,

У него огромный замок,

И все девки в нем живут.

Там вообще культура толще,

Мы тут лаптем щи хлебаем,

А у них стекло и вилки,

Бабы носят кружева,

По нужде на двор не ходят,

А в горшки – ночные вазы,

Ну и что, что на чужбине,

Зато в шелковых чулках.

Слухи обрастали гуще:

Змей владеет языками,

Может, он большой ученый,

Филантроп и патриот.

Там с красавицами туго –

Бабы лошадей не краше.

Вот он русских и таскает –

Улучшает генофонд.

Время шло, и Змей занесся,

Стал нахальным и спесивым,

Перестал, как сумасшедший,

Свое брюхо набивать.

Пожелал: «Во время пира

Музыканты пусть играют,

А красавицы танцуют –

Сам хочу я выбирать».

Ляжет, гад, аки патриций,

Уплетает, запивает,

Из отверстий дым пускает

В виде стрелок и сердец.

Девы водят хороводы,

Как на ярмарку, одеты,

Круто спинки выгибают

И мечтают про дворец.

Были, правда, и такие,

Кто ни в жисть не соглашались,

С домочадцами бежали

На восток, на север, юг.

Так страна и расширялась

За счет этих непокорных,

Не проникшихся наивно

Ни одной из заманух.

Слух до Киева добрался.

Князь подумал: «Хлеба, зрелищ –

Все не ново, но полезно:

Змей у нас теперь партнер.

Пусть подавится, вражина!

Жаль, не я это придумал,

Эх, того бы миротворца

В подземелье… Впрочем, вздор.

Посадить всегда успеем».

И отдал приказ, чтоб Змею

Больше не чинить препятствий,

Дядьку гривной наградить.

Сообщить переселенцам

На окраины: полгода

На период обустройства

Могут подать не платить.

Вскоре князю доложили:

«В государстве все спокойно,

Люд в тебе души не чает,

Начал вещим называть,

Кое-где – великим, мудрым,

Где-то – добрым, справедливым,

Ну а кто еще не чает,

Мы найдем, как подсказать.

Дядьке гривну золотую

Лично сам тиун навесил.

Предоставлены Змеюке

Горизонт и коридор.

Кстати, он неподалеку

От столицы приземлился.

Ждет гостинцев, скоморохов

И красавиц на подбор».

Князь не ждал такой засады,

Даже ножкой грозно топнул,

Но, остыв, велел отправить

Все Горынычу сполна.

И опять какой-то дядька –

Таковой всегда найдется –

Воду стал мутить в народе:

Всех красивей-то княжна!

И уже бушует вече,

Справедливости желая,

Змей психует, в нетерпенье

Шеями заплелся в жгут,

Князь в сердцах гонцов отправил,

Хоть бояре были против,

За дружиной на границу,

А калики тут как тут!

И давай давить на князя

Историческим примером:

В Греции так тоже было,

Ничего, мол, обошлось.

Должен был царь Агамемнон

Дочь пожертвовать родную,

На алтарь под нож отправить,

Чтоб унять богини злость.

В горло бедного папаши

Тоже вся страна вцепилась:

Дескать, ветер не подует –

В Трою флот не поплывет.

Хорошо, что Артемида

Заменила деву ланью –

Ифигения в Тавриде

Припеваючи живет.

Князь каликам перехожим

Повелел катиться в баню,

Знать, запачкаться боялся,

Да и дух от них вонюч.

Сам на женской половине

Отыскал жену в светелке,

Где она с утра рыдала,

И закрыл ее на ключ.

Дочь позвал и со слезами,

Горестно в рукав сморкаясь,

Про Горыныча, про вече

И про Трою изложил.

Но княжна от хоровода

В виде конкурса, кто краше,

Горделиво отказалась:

«Коли Киев так решил,

Коль судьба моя такая –

Защитить любимый город

От пожара и разора,

Я смиренно покорюсь.

Если умереть придется,

Как сестрицам из народа,

Долю горькую – любую –

С ними честно разделю».

Собралась без канители,

Не взяла и зубной щетки,

А тем более уборов,

Украшений и вещей,

Все твердит: «Не провожайте!»

Князь лишь крикнул на прощанье:

«Продержись хотя б до завтра,

Войско скачет с рубежей!»

И пошла, аки на плаху,

Держа шею величаво,

Мамки-няньки в окнах машут,

Но она глядит вперед.

А дворовая собачка –

С ней княжна всегда играла –

Незаметно увязалась

Вплоть до самых до ворот.

А обоз с дарами раньше

Для Горыныча собрали

И отправили, чтоб ирод

На часок-другой присел,

Перестал уже метаться,

Лес березовый корежить

И вытаптывать угодья,

Взборонённые под сев.

Закусив, а также выпив,

Подобрело чудо-юдо,

Вместе с тем и разрезвилось,

Захотело куражу.

«Где, – кричит, – ваши девчата,

Лучшие на целом свете?

Если их сейчас не будет,

Я вам всем тут покажу!»

Прибежали скоморохи,

Задудели и запели,

Заплясали, засвистали,

Заходили кувырком.

Как дитя, Змей веселился,

Расхрабрившись, музыканты

Врезали ему частушки

Про него же самого:

«Мы со Змеем выпивали,

Как же плохо мне с утра!

Ох, головушка хворает,

Хорошо – она одна!

Эк Горыныча стошнило –

Вышел Днепр из берегов!

Видно, Змеюшка сердечный

Отравился тиуном.

Где гуляла ты, Бурёнка,

Кому сердце отдала?

Трехголового теленка

От кого ты родила?»

Осознав намек не сразу,

Поначалу хохотавший,

Змей спалил певцов беспечных

И взревел одним из ртов:

«Хватит головы морочить!

Где, я спрашиваю, девки?

Если тотчас их не будет,

Покажу еще не то!»

Подойдя, княжна сначала

Потеряла силу духа –

На ее глазах Горыныч

Превратил героев в прах –

В то же время разозлилась:

«Ишь, что изверг вытворяет!»

Жучка же, дрожа от страха,

Спряталась стремглав в кустах.

Змей, красавицу увидев,

Тоже потерял дар речи,

Только он – от восхищенья,

А она ему кричит:

«Что ты тут еще покажешь?

Убиваешь безоружных,

Что в лицо беде смеялись?

Этим нас не удивить!»

Шевельнул злодей крылами:

«Удивиться хочешь, крошка?

Ну, гляди!» – и звероящер

Поднялся во весь свой рост.

Лес стоячий – и то ниже,

Голова затмила солнце,

Крылья облака закрыли,

Запрудил речушку хвост.

Дева густо покраснела,

Но решила не сдаваться,

И, махнув косой, сказала,

Руки в боки уперев:

«Так стоять на задних лапках

Может и моя собачка!»

«Ой-ой-ой, – загоготал он, –

Докажи, иначе съем!»

И зубами дружно щелкнул.

А вообще на самом деле

Есть ее не собирался

Ни за что и никогда,

Потому что с ним впервые

Что-то странное случилось:

Будто птички щебетали

Слева в зоне живота.

Жучка этого не знала,

Но метнулась с громким лаем,

Чтоб спасти свою хозяйку,

Стала перед ней служить.

Вскрикнула княжна, присела,

В носик Жучку целовала,

Даже малость прослезилась,

Что она спасла ей жизнь.

Змей совсем не умилился,

Жучку взревновал и съел бы,

Если б та не заскочила

Мигом на руки к княжне.

Он вздохнул и покорился,

Раз у них любовь такая,

Хотя, честно, предпочел бы

Быть с княжной наедине.

Так негаданно-нежданно

Змей Горыныч изменился:

Раньше он эту дворняжку

На шнурки бы покромсал.

А теперь размяк, как тесто,

Раскатай, лепи, что хочешь!

В общем, головы вскружила

Ему девица-краса.

Что б она ни пожелала,

Ему выполнить хотелось.

Что собачка – скоморохов

Из углей бы он сложил,

Полетел бы на край света

За безделицей заморской,

Захоти она – вдогонку

За кометой в небо взмыл!

Все это княжна мгновенно

Поняла чутьем девичьим.

«Эк животное влюбилось! –

Усмехнулась про себя. –

Значит, можно не бояться».

И решила, что записку

Передаст с собачкой в Киев,

Чтоб утешилась родня.

Так она и поступила.

Когда Змей уснул покрепче,

Ленту из косы достала,

Написала угольком,

Дескать, я жива, здорова,

Весточку пришлите так же.

Жучке шею обмотала,

Завязала узелком

И «Домой!» ей приказала.

Пёсю ждали приключенья:

Ночью ворота закрыты,

Но нашла собачка лаз,

К князю тоже не пускала

Бестолковая прислуга,

И тогда она к княгине

Рано утром пробралась.

Только ленточку завидя,

Та, конечно, догадалась.

Терем загудел, как улей.

Князь велел собрать совет.

Жучку так наугощали,

Что аж лапы подгибались,

Вот она и прикорнула –

Все равно ведь ждать ответ.

На совете князь, бояре

Думу думали, рядили,

На два лагеря разбились:

Кто за мир, кто за войну.

Партия войны стояла,

Чтоб с Горынычем сразиться,

От поборов люд избавить

И освободить княжну.

Их противники хотели

Все как есть оставить, ибо

Супостата даже войском

Все равно не победить.

Слухи верные доносят:

Он великий чародейник –

Две главы вмиг вырастают,

Ежели одну срубить.

Наш захватчик – трехголовый,

Знать, уже рубили дважды,

А встречаются на свете

И шести-, и девяти-.

Лучше бы его не трогать,

А не то он разозлится,

Съест княжну, дружину сгубит

Да и Киев разорит.

Князь послушал тех и этих.

«Я не против замиренья, –

Кое-кто даже захлопал,

Он их жестом осадил, –

Только чтобы выиграть время.

Русичи – народ свободный,

Не позволим, чтоб зверюга

Нам тут бедствия чинил.

Нет дружин непобедимых,

Тиунов незаменимых

И существ неуязвимых!

Кто найдет его пяту,

Тот получит что угодно,

В здравомысленных пределах,

Мой указ всем объявите

И развесьте на виду».

Дочке князь ответил лично.

Ленту Жучке повязали,

Но увидев, что в проулке

Поджидают кобели,

Посадили на телегу,

Чтоб ее с пути не сбили,

И, как важную особу,

Прям к воротам привезли.

Так княжна вместо дружины

Получила спец-заданье:

Разузнать, как можно гада

Изничтожить. И когда

Он домой лететь собрался,

Дева твердо заявила,

Что без родины погибнет,

Что заест ее тоска.

Змей, естественно, повелся,

На Руси решил остаться,

И в окрестностях столицы

Он пещеру подыскал.

Уж, конечно, не хоромы,

Но княжне пришлось смириться –

Потерпеть, раз князь на дочку

Все надежды возлагал.

С уязвимым местом зверя

Оказалось очень просто:

Нежной была кожа шеи,

Что под самой головой.

Видела княжна, что часто

Змей чесался об деревья.

И когда он спать улегся,

Там пошкрябала рукой.

Змей от новых ощущений

Чуть не умер в одночасье:

На молекулы распался,

Вертикально улетел.

А она, как между прочим,

Говорит: «Чуть не убила!»,

Ящер глупо рассмеялся.

Ослабев и подобрев,

Ей сказал: «Ну что ты, крошка,

Ты убить меня не сможешь,

А кто может, тот не знает –

Он не князь, не богатырь,

А обычный сыромятник.

Знаю, что зовут Никита…

Есть пророчество такое –

На душе моей волдырь».

Так впервые Змей Горыныч

Разболтал большую тайну,

И судьбы его к закату

Покатилось колесо:

Понеслась с запиской Жучка,

Побежали скороходы,

Взмыли в небо почтальоны,

Кони понесли гонцов.

И Никиту Кожемяку,

Очень сильного, большого,

Вроде даже холостого,

Скоро в Киеве нашли.

Но с Горынычем сражаться

Наотрез он отказался,

Когда посланные старцы

Уговаривать пришли.

Просто он не мог поверить,

Что способен на такое,

Никогда в руках оружия

Кожемяка не держал.

И в расцвете сил погибнуть

В его планы не входило,

Жизнь одна и, как ни странно,

Самому еще нужна.

Старцы князю доложили,

Он пошел к Никите лично.

Тот, работая руками,

Кож двенадцать сразу мял,

Но, увидев государя,

Испугался, растерялся,

Неуклюже поклонившись,

Их нечаянно порвал.

Снова отказал Никита,

Потому что огорчился.

Не то слово – разозлился,

Не на князя – на себя,

На свою смешную робость.

И, конечно, кожи жалко:

Сколько времени и денег,

Сколько вложено труда!

После, поостыв, казнился,

Обзывал себя невежей,

Трусом, стервом и холопом

И всю ноченьку не спал.

Думал о княжне с почтеньем,

О Горыныче со страхом,

Отца с матерью покойных

Со слезами вспоминал.

Рассудил пойти наутро

Сообщить, что он согласен

Русь от чудища избавить

Или голову сложить.

На рассвете лишь уснувши,

Он проснулся поздновато.

Чувствует, его избушка,

Словно студень, вся дрожит.

Вышел на крыльцо Никита:

Не тайфун идет, не войско,

А тьма-тьмущая детишек,

Свет княгиня во главе.

Он не знал, но догадался –

Очи в пол-лица пылают,

Во все белое одета,

Белый плат на голове.

Когда князь ни с чем вернулся,

Она выход подсказала:

Ребятню послать и чтобы

Шли девчонки впереди,

То есть будущие жертвы

Или бедные сиротки,

И чтоб все в мольбе держали

Свои ручки на груди.

Вслед за ней, как по команде,

Дети на колени пали,

Разрыдался кожемяка,

Еле-еле мог дышать.

Говорит: «Не надо, встаньте,

Сам я к вам идти сбирался…

Только пусть мне кто покажет,

Где Горыныча искать».

Стал готовиться Никита:

Закупил пеньки три пуда

И смолы бочонков восемь

Для доспеха – так верней.

И просмоленной веревкой

Обмотался, сделав панцирь,

Руки притрусил песочком,

Чтоб не выскользнул злодей.

Когда князь это увидел,

У него упало сердце:

Что за недоразуменье!

«Эй, найдите ему щит,

Шлем, броню и меч буланый», –

Закричал, но парень твердо

Молвил: «Голыми руками

Мне сподручней победить,

А доспехи по размеру

Все равно ведь не отыщем».

Так Никита безоружный

И пошел на ратный пир.

Провожатой была Жучка.

Прибыли к пещере ночью –

Плавала луна в тумане,

Словно в сыворотке сыр.

Богатырь полез на кручу,

Над норой, как царь, уселся

И позвал: «Вставай, вражина,

«Выходи на смертный бой!»

Змей, себя не утруждая,

Полыхнул огнем из пасти –

Все обуглилось у входа,

Запекся песок слюдой,

Закипел родник в ложбине –

И опять уснул беспечно,

Думая, что гость незваный

В кучку пепла обращен.

Но опять кричит Никита:

«Вылезай, урод трусливый,

Или ты меня боишься?

Так я не вооружен!»

Чудище вконец проснулось,

Высунулось из пещеры –

Никого. И осторожно

Двинулось еще вперед.

Не успело оглянуться –

Кожемяка прыг на спину

И связал узлом скорняжным

Две башки его из трех.

Тяжело дышать змеищу,

Хочет сбить врага быстрее:

По спиняке хвост лупасит,

Щелкает зубами пасть,

По земле кататься начал,

Чтобы раздавить Никиту,

Ну а тот вцепился в шею,

Как заразная напасть,

Как болотная пиявка,

И сидит неуязвимый,

Рассудив, что безопасней

Ему места не найти:

Змей себя палить не будет,

Не укусит – не достанет.

Наконец устал Горыныч

И взмолился: «Отпусти!

Развяжи меня, Никита! –

Он, конечно, догадался,

Кто таков его обидчик, –

А не то как разозлюсь,

Полечу сейчас на Киев,

Не смогу – пойду ногами,

Буду рушить все на свете,

Уничтожу вашу Русь».

Богатырь ему: «Навеки

Уберешься восвояси.

Чтобы только на картинках

Личность видели твою.

Чтоб забыли люди горе,

От которого страдали,

Чтобы дети удивлялись,

Подбирая чешую».

Змей на это рассмеялся:

«Остроумно, но нечестно!

С русичами я сроднился,

И к тому ж у нас ничья!

Давай так: поделим землю

На две части вот отсюда.

Слева, на востоке – ваша,

А на западе – моя».

Призадумался Никита:

«Как делить, что невозможно,

Что принадлежит народу,

А не мне или тебе.

Как у этих людоедов,

У захватчиков все просто!

Ладно, способы любые

Хороши с ними в борьбе».

И ответил: «Я согласен!

Кончим дело полюбовно,

Только надобно границу

Четко, жирно начертать.

Я пошлю гонца с запиской,

Чтоб соху сюда прислали,

Запрягу тебя, как лошадь,

Ну а сам буду пахать».

Вот на этом и срядились.

Жучка отнесла посланье,

И по порученью князя

Киевские кузнецы

Начали ковать орало.

А пока они ковали,

В думе все переругались:

Князь, бояре и жрецы.

Воеводы глотку драли,

Мол, добить врага – и все тут!

А старейшины ворчали:

«Кем он себя возомнил,

Этот вор с большой дороги?

Два вора, вернее, – смерду

Полномочий не вверяли,

Чтоб он Русь с врагом делил»!

А жрецы бубнили: «Надо,

Надо верить в предсказанье,

Если Змею быть убитым

Кожемякой суждено,

Доля все сама управит,

А мешать нельзя – опасно,

Прогневим богиню Мокошь –

Будет засуха и мор».

Князь, промолвив: «Будь что будет»,

Объявил совет закрытым.

Ну а что на самом деле

Он придумал – утаил.

Кузнецы соху сковали,

И изрядную махину

С дюжиной волов слюнявых

Кожемяка получил…

И записочку от князя.

В ней было всего три слова.

Прочитав, кивнул Никита,

После грамотку спалил.

А чешуйчатая несыть

Стала есть волов, как вишни,

Вмиг погонщики в испуге

Разбежались что есть сил.

А смеялись поначалу,

Чудище в узлах увидев,

Хлопали свои коленки

И Никиту по спине,

Дескать, молодец, красава,

И на ушко всё пытали:

«Князь ведь обещал, что хочешь…

Будешь свататься к княжне?»

Головой качал Никита

И краснел свекольным цветом,

Улыбался, отрекался,

Мол, где я, а где она.

Каждый, кто потом встречался,

Лез к нему с этим вопросом,

Ведь традиция жениться

У героев всех была.

Уезжая, поклонилась

Свет княжна: не обессудьте,

И сказал: «До встречи, крошка», –

Голосом осипшим Змей.

Из просмоленных веревок

Кнут Никита сплел тяжелый –

Чтобы было ощутимо,

Навязал на нем камней.

Взял четыре он коряжки –

Сделал для ярма занозы.

Подобрал две деревяшки,

Гибкий вяз согнул дугой,

Перешил воловью упряжь

Под Горыныча размеры,

В раму головы просунув,

Закрепил ярмо пенькой.

«Но!», – вскричал Никита лихо

И кнутом хватил по шкуре,

Гром раздался, и с деревьев

Вся обсыпалась листва,

Звери в ужасе присели.

Змей рванул, налег Никита,

И на юг, как сговорились,

Потянулась борозда

Глубиной с овраг хороший,

Шириной с Сетомль-речушку,

И отвал размером с избу

От реки рос до реки.

Иногда искали броду,

Иногда не нужно было,

Кое-где к ним выходили

И просили мужики

Обойти деревню сбоку,

Или бор мешал высокий –

В общем, линия кривая

Получалась, хоть убей.

Да к тому же Змей Горыныч

Норовил скосить к востоку,

Хотел больше земли русской

Отхватить себе, злодей.

Богатырь, заметив это,

Заставлял его вертаться,

Но упрямо хитрый аспид

Забирал всегда левей.

Тут же с жалобами в Киев,

Мол, Горыныч с Кожемякой

Покромсали Русь изрядно,

Ринулись кому не лень.

Князю уши прожужжали,

Он кивал, но без эмоций.

Даже на вопрос княгини

Резко крикнул: «Помолчи!»,

Когда та его спросила:

«Что ты будешь делать, если

Кожемяка за свой подвиг

Дочь потребует в награду

Иль от Киева ключи?»

Поостыв, он ей признался,

Что, послав письмо Никите,

А написано там было:

«Змея надо порешить»,

Вызвал старую ведунью

И велел по завершении

Тайно – зельем или порчей –

Кожемяку погубить.

Сколько дней, недель минуло,

Долго ль, коротко ль пахали –

Неизвестно, только сказка

Подошла уже к концу.

К морю вышли землепашцы

Где-то возле Березани.

«Распрягай», – сказал Горыныч

Змей Никите-молодцу.

Тот серьезно отозвался:

«Почему же? Нет, продолжим,

Море мы располовиним,

Это тоже наш удел».

Ящер, алчный от природы,

Согласился хапнуть моря,

И к тому же от тяжелой

От работы отупел

И поверил простодушно.

Дно пошли пахать морское.

Мелководье одолели.

А потом, почуяв зло,

Сине море, как взбесилось,

Забурлило, заштормило,

Волны поднялись, как горы –

Потерял Горыныч дно,

Стал барахтаться и рваться,

Но налег на плуг Никита –

Утопило море Змея,

Захлестнув его волной.

Тут же шторм угомонился,

Выплыл молодец на берег

И с устатку спал неделю,

А потом пошел домой.

Хоть обратный путь короче,

Долгим было возвращенье.

Далеко от моря Киев –

Много дней пешком шагать.

Слава впереди летела.

Всюду витязя встречали

Хлебом-солью, но однажды

Он остался ночевать

У одной седой старушки.

У той самой, что героя

Умертвить должна втихую.

И пока он ел и пил,

Все ему и рассказала.

Помертвел Никита, тут же

Подкатился к горлу ужин,

Белый свет уже не мил.

К уху бабка наклонилась:

«Не отравлено, не бойся,

Ведь заступницу имеешь –

Неземную доброту.

Ей княгиня проболталась.

Дочь пошла к отцу: «За Змея

Мне положена награда!

Я нашла его пяту –

Получаю, что угодно,

Так написано в указе.

А угодно мне Никиту

Миловать или казнить

По своему усмотренью».

Князь разгневался, но после,

Скрепя сердце, согласился.

В общем, будешь, парень, жить».

Пот со лба Никита вытер:

«Фух!» – но этим испытанья

Не окончились, однако.

Когда в Киев он пришел,

У ворот под белы руки

Его к князю потащили.

Тот, ни в чем как не бывало,

Усадил его за стол.

И подкладывая яства,

Подливая мед и пиво,

Все расспрашивал подробно,

Слушал жадно, со слезой,

И, глаза смущенно пряча,

Стал благодарить Никиту

От лица всего народа

И сказал: «Ты наш герой,

Посему проси, что хочешь!»

Ничего не взял Никита,

Только пробубнил: «Верните

Мне мои двенадцать кож,

Те, что я порвал нечаянно».

Князь велел отдать пять дюжин –

Ладно, молодец на службе

Пропадал ведь ни за грош.

А за то, что распахали

Землю русскую со Змеем,

Не винил. Как оказалось,

Все труды были не зря.

Рвы с валами пригодились

Для защиты от набегов.

Их остатки сохранились

До сегодняшнего дня.

А княжна спустя полгода

Вышла замуж в Византию,

Сына назвала Никитой

И читала перед сном,

Как смышленая дворняжка

Помогла спастись хозяйке,

Как обычный русский парень

Чудо-юдо поборол.

Тушу жадного злодея

Все несло, несло теченьем

И прибило, где сегодня

Лежит остров Джарылгач,

Там фланируют муфлоны,

Плещутся в воде дельфины,

Ловят рыбу пеликаны,

Лошади несутся вскачь.

Море там косу намыло,

Остров Тендру отделило,

Посмотри на карту, видишь –

Будто змей и хвост при нем.

Только все давно забыли,

Что Никита Кожемяка

Здесь добил когда-то Змея

Не катаньем, так мытьем.

Впрочем, если разобраться,

Змея погубила жадность –

Так бывает, если кто-то

Нарушает договор.

А еще нельзя секреты

Доверять кому попало.

Подвела его, короче,

Безответная любовь.