Как «путинисты» похоронят путинизм

4 декабря 2018 г. Дмитрий Травин.

Персоналистский авторитарный режим слабее, чем может показаться нам сегодня.

Когда-нибудь Владимир Путин уйдет. Не стоит гадать сейчас, при каких обстоятельствах это случится, но точно можно сказать, что перспективы России после Путина будут зависеть от множества разных обстоятельств. В предыдущей статье я размышлял о том, насколько важна международная обстановка и сможет ли Запад стать для нашей страны соблазнительным образцом. Теперь же надо сказать о делах внутренних, которые в любой обстановке остаются наиболее важными.

Раскол элит

У нас сейчас модно стало впадать в отчаяние, утверждая, будто бы путинский режим вечен и будто бы он легко воспроизведется даже без Путина, поскольку вокруг пруд пруди «путинистов». Вывод этот диктуется не трезвым анализом ситуации, а лишь эмоциями, лишь тем безграничным пессимизмом, который захватывает Россию.

Исторический опыт показывает, что при кардинальной перемене ситуации любовь к не слишком удачливым автократам исчезает из голов большого числа лоялистов. Персоналистским авторитарным режимам довольно трудно пережить уход правящей персоны. Совсем не обязательно после этого ухода система становится демократической, но вероятность демократизации бывает довольно высокой. Связано это с высокой вероятностью раскола элит, то есть с тем, что нынешние верные «путинисты» на самом деле видят будущее России по-разному, имеют существенно различные интересы и борются за разные ценности.

Многие важные перемены происходили в мире именно потому, что в элитах назревал раскол. Более того, перемены эти и начинались именно с серьезного расхождения во взглядах между представителями элиты. Лишь после того, как в элитах возникало острое противостояние, начинала меняться и страна в целом.

При нашей нынешней ⁠автократии Россия оказывается как бы подмороженной. Но с уходом автократа ⁠она будет постепенно оттаивать. И отдельные группы людей начнут ⁠жить собственной ⁠жизнью. Если конфликт между ними ⁠станет слишком острым ⁠и непримиримым, дело дойдет до гражданской ⁠войны. Если вдруг быстро победит одна сторона, установится новая автократия. Если же конфликтующих групп много и между ними в конечном счете образуется равновесие, начнутся переговоры, которые могут обернуться демократизацией.

Нам, конечно, не гарантировано движение по третьему пути, но оно вполне возможно, поскольку, несмотря на внешнее единство, путинская элита от истинного единства далека. Слишком уж сложным и противоречивым курсом шел за последние два десятилетия Путин. Слишком много разочарований доставил он своими неожиданными поворотами тем людям, которые хотели предсказуемости.

Схемы возможных конфликтов

Рассмотрим примеры нескольких возможных конфликтов. Они, конечно, весьма условны, поскольку к тому моменту, когда реально встанет вопрос о России после Путина, многое будет выглядеть не так, как сегодня. Однако для понимания сути внутриэлитных противоречий подобные примеры полезны.

Конфликт за пост президента. После Путина естественным преемником становится тот, кто занимает пост премьер-министра. Но президент на этот пост давно уже подбирает политиков слабых, то есть таких, которые не могут вступить в конкуренцию с ним самим. Не удивительно, что и в конкуренцию с по-настоящему сильными фигурами из путинского окружения этому слабому премьеру вступить будет тяжело. Дмитрий Медведев, например, не пользуется влиянием среди силовиков. Да и крупным бизнесом человек, всегда шедший вторым номером, вряд ли будет рассматриваться как лидер, способный управлять Россией. Поэтому если вопрос о преемнике Путина будет решаться в узких правящих кругах, у такого политика, как Медведев, шансов окажется немного. Но в случае проведения относительно свободных выборов его шансы на успех резко повышаются. Конечно, в этом случае есть риск проиграть человеку со стороны (условному Навальному), но вероятность этого все же меньше, чем вероятность того, что силовики при кулуарном варианте решения вопроса отправят слабого премьера в почетную ссылку.

Таким образом, фигура, проигрывающая в аппаратной борьбе за пост президента, объективно заинтересована в поиске союзников среди тех, кто нынче не приближен к власти, но может повлиять на широкие слои избирателей. Среди таких союзников могут оказаться и внесистемная оппозиция, и влиятельные журналисты, и популярные общественные деятели – артисты, режиссеры, писатели, ученые. Ведь даже те, кто внешне выражает сегодня лояльность Путину, вряд ли захотят, чтобы в случае прихода на президентский пост прямого ставленника силовиков такие истории, как дело Серебренникова или дело Улюкаева, стали обыденностью.

Конфликт из-за выбора курса. Курс на формирование осажденной крепости и противостояние Западу, который утвердился у нас после присоединения Крыма, не устраивает многих представителей элиты. Более того, можно сказать, что путинская элита формировалась как элита космополитическая, живущая на два-три дома, то есть предпочитающая зарабатывать деньги в России, семью держать в Лондоне, отдыхать на юге Франции или в ином комфортабельном месте. Эти люди не испытывают никакого удовольствия от того, что сегодня их загоняют в российскую ловушку. Пусть даже с большими деньгами и с дворцами в Сочи.

Кто бы ни стал новым лидером России после Путина (пусть даже им окажется ставленник силовиков), у него не будет уже столь очевидных стимулов сохранять старый конфронтационный курс. Противостояние ведь необходимо сегодня Путину, чтобы действовал принцип «коней на переправе не меняют». Но если конь уже сменился, то принцип действовать перестает. Новый президент России встанет перед проблемой выбора нового курса. И в этой ситуации на него могут оказать воздействие как изоляционисты, так и космополиты. Возможно, новый лидер, как и старый, не захочет серьезной демократизации, но вероятность того, что он откажется от конфронтации, достаточно велика. И при этой перемене курса он также окажется заинтересован в поддержке самых разных сил – от несистемной оппозиции до властителей дум. Поскольку Запад будет задаваться вопросом, можно ли верить новому лидеру России, то этому лидеру понадобятся союзники из числа тех людей, у которых нет репутации хорошо оплачиваемых лжецов.

Конфликт из-за формы правления. Сегодня у нас существует персоналистский авторитарный режим, при котором парламент является лишь имитацией органа власти. Парламентские лидеры пошли на подобную имитацию ради сохранения своих номенклатурных позиций, поскольку в противном случае они были бы просто изгнаны из Думы, как оказались изгнаны оттуда либералы. Однако подобный конформизм не гарантирован навечно. Особенно у коммунистов.

Если в центре политической системы в связи с завершением эпохи Путина начинаются серьезные конфликты, а в коммунистической среде происходит смена поколений партийных лидеров, то велика вероятность того, что КПРФ вновь потребует себе права считаться партией, борющейся за власть, а не организацией, имитирующей оппозицию. Более того, важнейшим стимулом к возрождению компартии как реальной политической силы может стать общее полевение электората, которое, на мой взгляд, вероятно в связи с разочарованием общества в путинской консервативно-клерикальной политике. Ведь если электорат левеет, могут решить вдруг будущие коммунистические лидеры, то грех этим не воспользоваться.

Но если коммунисты захотят сделать парламент реальным местом для дискуссий и борьбы за власть, то они будут заинтересованы в поддержке со стороны любой политической силы, желающей трансформации персоналистского авторитарного режима в такой режим, при котором курс определяет доминирующая в парламенте партия. Сторонники формирования парламентской республики вместо автократии окажутся им ближе, чем сторонники сохранения статус-кво.

Готовность к переменам

Из всего вышесказанного следует три важных вывода.

Во-первых, персоналистский авторитарный режим слабее, чем может показаться нам сегодня. Такому режиму очень трудно пережить смену персоны без серьезного раскола элит. Этот раскол определяется объективным расхождением интересов тех политических сил, которые сегодня принудительно загнаны под путинские знамена, хотя на самом деле стремятся к проведению иного курса. Слабый оппозиционный политик может не замечать этого, как он не замечает ничего, что не связано напрямую с его персоной. Но сильный политик должен готовиться к тому моменту, когда на базе раскола элит откроется окно политических возможностей.

Во-вторых, несистемная оппозиция должна быть готова к принятию сложного морального решения о необходимости воспользоваться расколом элит и вступить в союз (возможно, временный) с теми силами, которые заинтересованы в демократизации путинской системы или хотя бы в трансформации нынешнего конфронтационного курса. Решение это будет сложным, поскольку велик соблазн сохранить чистоту и не мараться союзами с теми людьми, которых несистемная оппозиция подвергает сегодня жесткой критике за лояльность путинской системе или за коррупцию. Но если не использовать тот раскол, который неизбежно произойдет в элитах, и действовать по принципу «чума на оба ваших дома», то, скорее всего, в схватке за власть победит тот дом, который меньше опирается на поддержку общества и больше – на поддержку вооруженных сил.

В-третьих, если существует моральная готовность перейти от жесткого столкновения с системой в целом к политике компромиссов с конструктивной частью нынешней путинской элиты, то надо тщательно готовить эти компромиссы. Они не должны строиться по принципу общения с теми, кто менее неприятен, или с теми, кто менее коррумпирован. В ряде случаев может оказаться вполне целесообразным временный союз со всякими очень неприятными людьми, выступающими исходя из собственных интересов за трансформацию путинского курса, тогда как многие «честные служаки», вызывающие симпатию, будут стремиться к его дальнейшему ужесточению и к усилению карательных органов ради пресечения коррупции.

Republic