Продолжение.
***
Улица к вечеру оживала. Тут и там носились шалопаи, нескончаемой вереницей шли телеги и возки - кто со снедью, кто с сеном, кто наоборот возвращался налегке. Служилые люди стали встречаться гораздо чаще, а что до холопов, то они как раз освободившись от урочных дел, сейчас старались для себя.
Улица была недлинной - вот уже и крестец, а там и толпа привычно для вечера собирается. В этой толкучке могут и кису подрезать и ножом пырнуть, лихого люда полно - обнищали многие после морового поветрия. Кроме того разные раскольничьи ватаги смущают народ. Соберутся сами и собирают толпу чтобы изподтишка свои мысли навевать. Гришка раньше любил послухать таких уличных проповедников и это сдвинуло ему мозги набекрень - как он это только что и понял. Сейчас он выискивал в толпе таких вот заводил и их подручных.
Раньше, пока солдаты и стрельцы не начали гонять эти оравы они не таились - теперь другое дело. Никто в ризах уже не ходил, но неизгладимое ничем выражения собственной правоты с лиц убрать было невозможно ничем. Фанатизм всегда бросается в глаза.
Однако сейчас толпа была как толпа, приметных людей в ней не было, и Гришка дошёл до цирюльни. Люд сторонился его - держись дальше от служивого - целее будешь. Кто-то косился зло щерясь, а кто-то смотрел с интересом и даже с завистью. Неожиданно Гришка поймал на себе взгляд одной круглолицей молодки, которая словно приценивалась к нему. Это выбило его с колеи, и он прибавил шагу, чувствуя как его бросило в жар.
Цирюльня только с виду была приличным заведением. Внутри же было темновато и стоял какой-то нездоровый дух, только что не смрад. Хозяин дремал за конторкой в кресле, что должно было указывать на достаток и высокое положение. Но кресло то было убогим донельзя и скорее навевало уныние, а не почтение.
А орудовали в цирюльне подручные хозяина славная троица к которым ночью в переулке спиной не повернись. Да и днём тож лучьше поберечься.
- С чем пожаловать изволили?
- Состричь надобно лишние вихры. Сработаете?
- Кажен день по многу раз делаем - по кошту сговоримся - и пожалте.
- А что тут сговариваться - вот есть у меня полуалтын, а если нет, так меня Андрюшка ножиком пообкарнает, хоть зло да дёшево.
- На полуалтын мы вам со всей любезностью под скобочку то и заделаем. Хотя и служилый человек, а как барин будете.
- Барин? А хто это барин? Баран што ле?
- Ну как же - барин-боярин. Нонче все так говорят. А вы-то давно на службе?
- Да токось. Потому и пришёл, что устав велит порядок в волосах содержать.
Пособник цирюльника принялся за стрижку и бодро начал.
- А что так запустили свой "огород"? И живность небось разводили?
- Всё было, и живность была и грязь. Насилу избавился. С лихими людьми водился, вот и превратился в лешего. У лихих без воши-то не обойдётся!
- Оно удивительно. Лихой люд у нас наперёд стрижётся чтобы виду не казать. Вы, мил человек не с лихими верно якшались, а с гулящими.
- Да сначала с гулящими, а там и до лихих долго ли? Гулящие не станут образа по церквам ломать злата для. А мои-то делали и не единожд.
- Как же вы сей час во стрельцах?
- А споймали меня. Чуть и не порешили, да главный их почему-то решил что не совсем я пропащий. Сам-то я стрелецкий сын, так что оступился я с дороги ровной, а не родился на пути кривды.
- О как речёшь - не расколькник часом? Они красно бают - заслушешься.
- И с ымя общение сводил, да только пустое всё.
- Как пустое всё? Нешто ты безбожник?
- Ну совсем-то не безбожник, но веры нет во мне как прежде была, покоя не дают вопросы воровские, лихоманские. К чему было Христа убивать, чтобы нас виновниками соделать? Да мы же и так виноваты - клеймо ставить захочешь, да не найдёшь места живого.
- Эк хватил. У Бога своё соображение на сие дело есть, да только к чему ему нам что-то открывать? Мы же не поймём поелику мы человецы, а Он Промыслитель.
- Сам-то ладно говоришь. Так бы и подумал, что в церкве стою, какие слова слышу.
- А то! Мы тут всякое слышим и видим, а то и за попов приходится бывать - вызовут к помирающему, а попа-то рядом и нет. Приходится спроваживать на тот свет чем Бог послал - молитвы кое-какие на тот случай знаем.
- Это как так помирает человек, а поп не приходит? Не может такого быть.
- Поветрие шло те года - люди на улице помирали, какие уж тут попы? А в домах что творилось не молвить словом - некому вдругой раз было позвать. Где ж ты был, что сего не застал?
- Давно ль?
- Два года тому как.
- Аккурат тогда в я Белогороде был. У нас там тоже помирал народ, да токож не так. Тятька мой так и преставился, только давно - почитай десять, али осемь лет тому назад. А нашто вас-то кличут? Нешто помирающему волосья остригать?
- Э, темнота, а ещё стрелец! Разеве ж тем занимаемся только чтобы власы да бороды стричь? Мы и кровь отворяем и зубы рвём, и если кто руку-ногу повредит, а то и сломит - так нас и зовут.
- А што страшно было к полумёртвым ходить? Зараза она ж без разбору ко всем липуча?
- А што тут страшного-то? Мы ж не грешники какие - раз, да и помер, а там суд Божий, ну и всё, совлёкся тела и блаженствуй. Нешто Бог нас осудит, если мы вона какие молодцы и к причастию ходим?
- А по рожам вашим не скажешь, и тошно тут у вас как в вертепе.
- Оно и верно сказано - рожи наши самые гнусные. Також дело наше такое - все нас лают, а мы не хвораем.
- Ну а вонища?
- А во задней комнате дохлая ярка лежит.
- Нашто? Алибо нехристи вы тайные?
- Мы и скотину пользуем.
- А скотину-то нашто?
- От скотины мор идёт тож. Вовремя не спознаешь - всё стадо сдохнет, а там и сам окочуришься.
- И што ж она, долго ль вонять будет? Пропастиной своей распужаете народ, кто к вам ходить будет? А как сами заразитесь?
- Не распужаем. Наоборот народ к нам за присмотром да советом ходит - тем и живём. Это с лошадью к кузнецу-коновалу пойдёшь, а с коровой куда?
- Экие! Кто ж в стольном граде коров то держит?
- Так не из Москвы к нам гости езживают, а и из Коломны даже бывали - семь десятков вёрст! А вот мелочь всякую к нам таскают. Так то! Вот барин-боярин, готово! Любуйся!
Цирюльник достал большое медное зеркало - хоть и плохо отполированное, но так было лучше, чем в лохань смотреть.
- Довольна душа твоя?
Гришка ощупал голову и удовлетворенно крякнул.
- Хорошо-то как без лишка!
- А то! Словно в позоре или в скорбях ходил. А теперь ты настоящий стрелец-молодец. Проходу тебе девки срамные теперь точно не дадут - всё жалование спустишь.
- На кой мне срамные? Да и где оно жалованье? Тому рад, что на пытошную не попал, весело ли на дыбе висеть?
- Будет тебе жалованье - верно говорю. Получишь - карман зашивай - а то столько рук сразу налезет - не отбиться.
- Вот полуалтын трем копейками. Спаси вас Бог!
- И вам благословение!
На улице солнце, свежий ветер, гомон Гришку буквально проглотили. Старая жизнь осталась где-то далеко-далеко позади, а он словно в мечту свою попал. Он шёл на другую сторону как в мороке, не особо разбирая дороги, просто переставляя ноги и думал о чём-то своём.
- Господин, стрелец - там хульное на государя и патриарха лают... - это Гришку остановил мальчонка лет десяти, чумазОй и большеглазый, но при этом живой как на иголках. - Оне щаз такое молвили, такое молвили... - он тараторил без умолку и, ухватив Гришку за руку, повлёк за собой.
В красном кафтане стрельца Григорий шёл через толпу, и она расступалась , а люди оборачивались - превращаясь из простых зевак в недругов или испуганных обывателей.
- А вот и супостат Божий идёт - креста на ём нет! - заорал полубесноватый проповедник увидев продвигающегося к нему Гришку. - Что нам речёт бесов сын, кандалами грозить почнёт?!
Гришка занемел - неожиданность и пристальные взгляды людей, многие из которых смотрели на него с ненавистью сковали его язык.
- Что, Боженька наш наказует тебя отродье змеиное? Слова молвить не даёт?
- Не-е-ет!
- Не слово то - блеяние! "Не-е-ет!" Звериному языку своему сатана, божий противник учит!
Толпа засмеялась, загоготала многоголосо, а кто-то стал тыкать его кулаками под рёбра.
- А ну выходи во круг мы тебя рассмотрим, врага рода человеческого!
Гришку вытолкнули во круг сдобрив несколькими чувствительными пинками - которые после дневной порки были особенно болезненными.
- Ну, аспид, скажи чего вам Бог победы не даёт, чего это вас краснокафтанников бьют все окружные цари? Наш царь христопомазанный Иоанн Васильевич разве не раздвинул пределы царства до крайних земель? А што вы, антихристу служащие, могёте? Была б Казань сей час - нешто взять могли бы вы, чёртослужители? - и он обратился ко всему народу, а стоял он повыше других, поскольку запрыгнул на колоду с которой и вещал.
- Потому что воровское семейство то на трон царский взобралось и христопомазанием не освящено. А почему не освещено? Да потому что враг и патриарший престол захватил! Вот вам говорю люди добрые, народ православный - Антихрист миру уже явлен, а это - и тут он указал корявым перстом на Гришку - Это его приспешник!
Толпа ринулась на Гришку и верно убила бы его, если бы к том моменту не вмешались солдаты и стрельцы. Сколько его били он уже и не помнил - очнулся от ковша воды который плеснули на него второй раз за день.
- Ну, жив?
- Кажися живой он.
- Сам то скажет чего?
- Где я?
- Ва Маскве, хде ж ишшо ты могёшь быть?
Гришка огляделся. Он лежал на улице под забором куда его отволокли, а толпа уже рассеялась и только зеваки - в основном малолетние болтались поблизости. Стрельцов и солдат было много.
- Попал ты как кур в ощип... Ничо не проломили тебе? Котелок с кашей соображает?
- Это у тебя котелок с кашей...
- Не, врёшь! У меня жбан с пивом!
Остальные служивые заржали в голос.
- Чо? Сам сможешь идти, али уволочь тебя в лазарет?
Гришка пошевелил руками-ногами, присел, приподнялся, встал.
- Можливость есть, сам... сам пойду!
- А куды идти помнишь? Не отшибли головёнку?
- А что случилось-то? Как меня от толпы отбили?
- Обычным делом и отбили. Били всех подряд пока не отбили.
- А расстрига тот, он где?
- Вон оне - полюбуйся...
Как раз на кресец подъехали верховые - кто-то из полковников, и подкатил какой-то возок с кем-то их духовных сановников.
Гришка нетвёрдым шагом двинулся к месту, где его только что лупцевали и, где теперь валялись какие-то скрученные верёвками люди.
- Сей отрок и есть тот стрельчонок? - спросил полковник которого Гришка и не мог знать.
- Верно, он это.
- Ну, сыне, скажи - что за разбой тут был?
- Хульными словами тут лаялся на государя и на государя патриарха какой-то безбожный поп-расстрига.
- Какой? Признаёшь средь этих?
Гришка подошёл к пленникам и увидел только что вещавшего проповедника, который затеял смуту. Он выл от боли - ему видимо вывихнули руку когда крутили.
- Сей, пёс!
- А сии?
- Сии рядом стояли и подначивали - сей и сей точно там были подле этого пса. Про остальных не ведаю я.
- Стрельцы-молодцы, люди служивые - хто этого смутьяна вязал подойди!
Из стрельцов подошли трое. Вид у них был бравый - у одного кафтану рукав отняли, и у каждого из которых имелись свежие отметины на лице. Схватка была жаркой - им тоже досталось тычков и зуботычин.
- Кто старшой?
- Десятник Тит, сын Есипов.
- Руби бошку сему врагу!
Вой расстриги поднялся ещё шибче, а его подельники завыли не хуже его, что почуялии свою кончину лютую.
Десятник нехотя, но сноровисто кинул жертву на колоду с которой тот только что вещал, взял бердыш, пока его товарищи держали брыкающегося расстригу и грозно сказал:
- Ну, кайся, сучий сын, еслив хотение каяться имеешь!
- Милуй, милуй, милуй господин полковник!
- Воля твоя! Богу каяться надо было!
Кто-то заголосил, когда голова безумца полетела наземь, а на колоду полилась кровь. Товарищи бросили обезглавленное тело и вопросительно посмотрели на полковника.
Тот медлил, а двое других пленников притихли, шёпотом читая какие-то молитвы.
Полковник сошёл с коня, взял в руки бердыш и копецом воткнул в колоду, а потом поднял буйную голову проповедника и ловко насадил на острое лезвие бердыша.
- Кто сымет до завтрашенго вечера - тому руку долой. А тело оттащите в овраг, чтоб собакам не досталось.
- А с ымя что, господин полковник?
- Сих в застенок.
Гришка никогда ещё не видел смерть так близко, и если бы он не был голоден то верно его вывернуло бы наизнанку. С другой стороны - возможно это было последствия сильных тычков по голове, которые он сподобился получить пред тем как его отбили стрельцы и солдаты.
- А ты пошто в кафтане моего приказа ходишь, а не числишься? - полковник ростом был вровень с Гришкой - а Гришка был долговяз - но при этом полковник смотрелся настоящим богатырём. - Ну, ответствуй?
- Сего дня боярин, коего не знаю я распорядился меня в сей кафтан обрядить да и отправить к приставнику грамоте учиться.
- Вон что! Ведаю того озорника. А што здесь оказался?
- В цирюльню ходил порядок на главе навести. Да на обратном путе меня отрок малый позвал, сказал, что государя хаят.
- И што? Решил ты унять супостата?
- Не мыслил того, как-то само получилось.
- Кабы не стрельцы открутили бы тебе голову безмозглую. Ступай уже, да кафтану не позорь, а то спрошу, не помилую! - пригрозил полковник и хлопнул по плечу в напутствие.
Полковник вскочил на коня и поехал было отъехал прочь, когда из возка его окликнул поп, наблюдавший всю картину расправы не сходя к людям.
- Шалишь, Тимофей Матвеевич! Что те государь скажет? Разве не нужно допрос с пристрастием этому негодяю устроить?
- А! Толку от сих допыток никакого. Всё блажь! Зато сей час весь город знает что не будем боле спускать никакому слова хульные - головы полетят сплеч, если только язык пакостить начнёт.
- Бунт будет, если так дело пойдёт.
- И пущай, всем бошки срубим кто бунтовать надумает. Эка докука, бунт! Вон полтыщную толпу два десятка служивых разогнали, да отрока отбили, да смутников повязали. Не бунт будет, а мир!
Гришка подошёл к двум стрельцам, которые чего-то ждали поодаль.
- Кто сей полковник?
- Экий ты тёмный! Откуль кафтан добыл, что Тимофея сына Полтева не ведаешь? Тож твой начальник главный голова осьмого приказу!
- Откуль знать мне - первый день в кафтане, а уже голову чутка не свернули.
- Борзо начал, далече пойдёшь!
Гришка немного пришёл в себя после побоища и направился к месту своего послушания.
- Смотри экий чёрт явился! - завопили многичисленные охломоны заполнившие весь двор школы. - С кем бился чертяка, с Гавриилом архангелом?
- Чо я вам? Во-от посмотрите на крестеце бошка буйная на бердыше торчит.
- Не врёшь?
- Вот те крест! А я токо что с ём разговаривал, а теперь во-от ему бошку то и срубили!
Ребята опешили, кто-то боязливо выглянул за ворота.
- Да врёшь поди-ка?!
- Подь да узри сам, коль мне не веришь.
- А нам нельзя со двора!
- Так и нельзя? По такому делу можно - когда ещё мёртвая голова на улице будет торчать?
Тут во двор вышел староста Гаврила Петрович.
- Ох, и молодца нам сего дня привели - не будет спокою теперича, - укоризненно покачал головой староста, углядев разбитое лицо Гришки и его истрёпанный кафтан. - С кем цапался, негодный?
- С врагом государевым.
- Ну и одолел? - усмехнулся Гаврила
- Вона бошка его на бердыше торчком - сам узри, честной Гавиил Петрович!
Староста озадаченно хмыкнул, спустился с крыльца, отстранил мальцов от двери и сказав "Цыц, чтоб тихо сидели носа не казали, а то вот ужо меня!" - погрозил кулаком и вышел вон.
Мальцы подлезли на ворота, но с ворот видна только была толпа на углу - эка невидаль - так толпа там каждый день!
Гришка прошёл за домину, да постучал в дверь инока Артемия.
- Не думал ужо что вернёшься. Долгонько.
- Ага.
- Вижу занят ты был.
- Ага.
- Так и чем?
- С хульниками государевыми подрался.
- Ну вижу я теперь тебе две седьмицы на улицу носа не казать. Науку легше постигать будешь. А постригли хорошо.
- Вонь только там - ажно глазы слезятся.
- Да, есть такое.
- Говорят ярка сдохла, а оне недуг ищут.
- Да не ярка... Экий ты доверчивый. Покойников они там держат.
- Да ну? Вот душегубы, хари разбойные.
- Отчего душегубы? Науку медицинскую перенимают - к ним там немец ли, фрязь ли наведывается, показывает да учит.
- Чему учит? Душегубствовать только и можно учить!
- ТемнОй ты, брат! Вон Авиценна или Парацельс давно людей пользовали всяко разно и не без успеха, а ты про них и слухом не слышал. А туда же! Сии цирульники на мертвецах то выведывают, что на живом никак не выведаешь.
- Да што ж развеж можно без покоя тело оставлять? Душа сколько дён по земле ещё бродит?
- Э-э-э, брат, да ты еретик!
- Пошто?
- Не читал што ле "гряди по Мне и остави мертвых погребсти своя мертвецы"? Тебе какое дело до храмин с которых душа совлеклась? Фрязи раненых пошто так на ноги ставят ловко? Кто у нас помрёт у них живой...
- Живой, да без руки!
- Да ну и што? Зато живой! Дело в науке, а ей нужно учиться взаправду, а не как Аптекарский приказ велит! Ладно уж садись пока свет есть - почнём тебя честь да счесть учить.
Продолжение следует...
==========
Киса - кошелёк в виде мешочка на завязках. Однокоренное слову кисет.
Устав - порядок, правило, закон. В правописании также уставом называют особый стиль письма - ровные строгие буквы.
Ярка - молодая ещё ни разу не ягнившаяся овечка.
Позоре или в скорбях ходил - до конца 17 века на Руси считалось позорным для мужчины отращивать волосы. Иван Грозный некоторым боярам запрещал (в качестве наказания) стричься. Также стричь волосы нельзя было в период траура по умершим.
Алтын - монета разменивавшаяся на шесть денег т.е. копеек. Соответственно, полуалтын - три копейки.
Оценили 10 человек
15 кармы