1662. Нарасхват.

Приказ Тайных дел постепенно входил в колею обычной размеренной жизни, но Фёдор Михайлович Ртищев словно решил спустить с Гришки три шкуры - гонял его по всей Москве с поручениями. Когда выдавалась свободная минутка - его брали в оборот писарь Филат и подъячий Степан Репнин. Им было строго настрого наказано  выучить Гришку латыни и арифметике.

Таким образом он уже объездил всю Москву, присмотрелся ко многим знатным людям. В латыни он делал зримые успехи благодаря своей книге по огневому бою;  арифметику осваивал хуже, но вполне сносно. Также Ртищев озаботился "введением Гришки во Церковь", поскольку несмотря на свою внутреннюю набожность Гришка был тёмен и дремуч во всём, что касается богослужений и вообще обрядовой стороны дела.

- Вот такие как ты, неучи, и попадают в сети раскольничьи! - сердился Ртищев, заставая Гришку за чтением книги по огневому бою, а не за Псалтырём или святоотеческими писаниями. - Что толку приобресть весь мир, а душу погубить?

Гришка соглашался, кивал головой, но пересилить себя не мог. В конце концов ему всыпали розог за небрежение советами старших.

В начале августа в Москве пошли дожди и столица стала по-настоящему сырой и промозглой. Похолодало всего на три дня, но Гришка простыл, попав как-то под дождь, да на ветру - и слёг в горячке. И в Тайном Приказе и в Восьмом стрелецком его выгнали - отлёживаться дома, что Гришка с удовольствием и сделал. Ведь накануне ему удалось выпросить у Полтева новейшую пищаль, а также пороха и свинца к ней.

В первые дни когда жар был высокий, он валялся в постели и читал книгу то засыпая, то просыпаясь. Голова гудела и соображала плохо, но к исходу второго дня он уже не мог более прохлождаться - было невтерпёж. Стрельба на берегу реки никого не должна было потревожить, там было пустынно, однако после первых успехов Гришка понял, что дистанция маловата. Научившись поражать уверенно мишень с шестидесяти шагов он боялся увеличивать расстояние - везде были кусты, и можно было легко какого-нибудь ротозея подстрелить. Перебираться за Москва-реку, на простор не хотелось - поэтому пришлось идти в приказ и проситься на стрельбище, которое было устроено прямо за приказными хоромами.

- Поправился уже, стрелецкий сын? - это его увидел и приветствовал полковник Полтев, выглянув из окна верхнего яруса.

- Так точно, на поправку дело пошло, Тимофей Матвеевич.

- Это ты там сейчас пулял на Причестенке?

- Да, я.

- Ярыжка прибегал - думал наши балуют. Полуторным зарядом бил что ли? Откель такой грохот?

- Нет одним зарядом. Я просто порох улучшил. В книге вычитал.

- Улучшил? Сейчас спущусь, расскажешь.

Гришка договорился с оружным головой и ему дозволили зайти на стрельбище. Дистанция была где-то сто шагов и Гришка довольно хмыкнул. Он воткнул вместо бердыша рогатку и принялся снаряжать пищаль.

- Это как же ты его улучшил? Порох-то?

- Спрессовал, продавил как следует да размолол заново. Погляньте какое зерно!

- Што крупа... Это зелье лучше нашего?

- Вот и именно! Гишпанец что в книге пишет? Пороху для сгорания нужно больше воздуха в каморе, чтобы сгорал шибче и мощь разом выдавал. Потому и шибает что гром! Да и нагара в стволе меньше - оттого бой точнее. Всем известно, что после пятка выстрелов нашим зельем нужно ствол основательно продрать от нагара. А вот мой порох и после двадцати выстрелов должен точно бить.

- Ну-ка, рази чучело, посмотрим...

Гришка туго заколотил пулю, вскинул пищаль на рогатку и скоро прицелившись выстрелил. Деревянная колобаха, которая изображала голову откинула щепу.

- Сразил, шельмец! Сколь здесь шагов - поболее шестидесяти! Да все восемдесят!

Гришка отступил ещё на двадцать шагов - почти к воротам и, снова снарядив пищаль, выстрелил.

На этот раз колобаху сорвало с чучела и Полтев был удивлён и поражён произошедшим.

- Заряжай!

Гришка деловито зарядил ещё раз.

- Идём!

Полковник вышел на улицу и стал оглядывать окрестности, выискивая подходящую цель.

- Господин полковник, пуля ежели не разит цель упадёт в городе и чего доброго порешит кого-нибудь...

- Не выдумывай, братец, то воля Божья будет... Видишь ворон? Вот на тополях расселись. Сколь до них? Шагов под сто? Свалишь?

- Это надо постараться... так далеко да в такое мелкое я не стрелял ещё...

Первый и второй выстрел были неудачными - вороны разлетелись после первого, а после второго улетели вовсе. Зато третьим выстрелом он порвал в клочья коршуна, что парил неподалёку. Отчётливо видны были перья и ошмётки тушки разлетевшиеся в разные стороны.

- Шельмец - влёт сбил! Влёт! Как миазмы свои вылечишь - едем на соколиную охоту с государем! Я испрошусь обязательно.

- Господин полковник, Тимофей Матвеич, мне ещё зелья надо и свинца. Те, что давали я уже почти распулял.

- Бочонок пороха тебе выдам, только покажи молодцам как правильно ты его готовишь. Грохочет ажно уши закладывает.

- Обязательно покажу. Нам пороховую мельницу надо будет переделать под новый помол. И вот что я ещё думаю, Тимофей Матвеич, нужно нам попробовать новую пищаль сделать. Собственную.

- Чем эта не хороша? Смотри как лупит! Такого и лучшие стрелки у нас не могут, а ты и года не стрелял - уже бьёшь влёт. Разве можно за неделю так выучиться? Хороша пищаль - что ни говори.

- Крупноваты пули, слишком уж длинный ствол.

- Зато и доспех пробьёт.

- Доспех и меньшая пуля пробивать будет. В книге так написано. Турецкие стрелки короткими мушкетами пользуются. И ствол у них из дамасской стали.

- Э брат, знаю я! Но стволы дамасские взрываются! И сам убьёшься и товарищей поранишь-покалечишь.

- Всёж попробовать надо. Сто шагов это не предел для точной стрельбы. Гишпанец говорит, что и на сто пятьдесят и на двести в крупную мишень бить можно. А когда бьёшь залпом - всё подразделение одно только то, что разброс бывает только вправо влево, а не вверх вниз наносит урон противнику вдвое больший. Залпом можно за триста шагов косить!

На дворе осмотрели расстрелянную колобаху - пуля прошла почти насквозь - "размазавшись" от удара. Колобаха "вспухла" от такого попадания.

 - Страшное дело... 

Полтев задумался о чём-то своём, видно пытался осмыслить новые обстоятельства.

- У турка Османа прикупил много всякого оружия - ты был при сём. Надо будет тебе осмотреть их пищали. Они не короткие, как ты говоришь, но пуля у них мельче - это верно. Опричь того - сейчас у нас затишье в войне, но на следующий год наверняка начнётся самая настоящая потеха. Поэтому было бы хорошо за эту зиму - к весне научиться палить каждому стрельцу не хуже тебя.

- Нужны новые пищали, как эта. Старые годны только для ближнего боя, да залпами стрелять.

- Завтра болеть будешь здесь. Тайный Приказ пока отставь - пусть Ртищев себе другого мальчика на побегушках ищет.

- Господин полковник, мне бы коня справить. Никакой больше возможности нет казённым по своему усмотрению пользоваться.

- А что так?

- С седла буду стрелять - как драгуны делают, а для этого коня нужно приучать - гишпанец так и советует.

- Справим тебе коня! Завтра в приказ спозаранку приходи - всех молодцов выведу на смотр.

Болезнь давала о себе знать. Хоть и счастлив был Гришка до невозможности, а всё же устал и едва ноги волочил. В школе урочные дела ребятами были уже переделаны, поэтому, когда он ввалился во двор с пищалью и пропахший пороховой гарью его сразу же окружили и стали теребить разными вопросами.

- Но, огольцы! Мне ещё пищаль чистить - а это дело серьёзное. Вы же повисли на мне как блохи на собаке!

На крыльце появился Гаврила Петрович.

- Ступай к Артемию, как я понимаю тебя Сам зовёт.

- Шаховской?

Гаврила ничего не ответил, только кивнул в подтверждение головой.

- Гришка, вид у тебя не очень.

- Да и Вы, Артемий Палыч как-то многовато в каморе этой сидите - тоже свежего воздуха не хватает.

- Работа, Гришка. Гаврила сказал тебе что Шаховской про тебя спрашивал, да удивлялся твоим успехам. Хочет тебя к делу приладить в Разбойном приказе.

- Меня к делу в Разбойном? Так я вроде как во стрельцах новиком.

- Стало быть не пойдёшь?

- Как можно не пойти? Он мой благодетель - что скажет то я и сделаю! Другой же разговор о том, что меня сам царь обязал Ртищеву в подчинение идти да во всём ему пособничать. Полтева Тимофея Матвеича тоже как обидишь. Трудная ситуация... Вишь как я нарасхват, Артемий Палыч.

- Того не ведаю как вы её решите, но одно ясно - ступай к Шаховскому. Буде спросит про обучение твоё у меня - ответствуй, что начатки я тебе дал, а теперь след к серьёзным делам приступить - чертёжное дело осваивать, которое картографией зовётся у немцев, скоропись и тайнопись одолеть, немного хотя б к печатному делу приобщить.

Гришка явился в Разбойничий Приказ как раз вовремя - Шаховской только что спровадил двух сотников александровского приказа, которые убывали на службу в Кострому.

- Вот так оборот! Лиходей Гришка што солнце нонче сияет - пол-Москвы его дела обсуждают.

- Здравия, честной боярин Фёдор Иванович!

- Боярином-то зря меня кличешь - бо князь я, но не суть. Рассказывай, готов ли Отечеству послужить и царю-батюшке верой и правдой?

- Как есть готов!

- Сказывали ты хворый был? Поправился?

- Почти совсем здоров.

Шаховской отвёл Гришку в большую просторную комнату на втором этаже и усадив за стол кликнул служек - запустить самовар.

- Не стану долго тебя держать в неведении - нашли недавно твоего знакомца - Илейку Коломчанина. Хоть и живой, да побитый сильно - в чём дух держится не ведомо.

- Вот как! Здорово что живой! А что побит - так оправится.

- Он всё на тебя указывал, чтобы тебя привели к нему - и говорил, что ты тоже кое что знаешь. А третьего дня из реки выловили утопленника - полностью нагого, что безмерно удивляет всех. Во время бунта много кого побили на реке, да на берегу, да на мостах, но голых среди мятежных не было.  Да и по всему видно было - давно по нетям сей утопленник ныкался, раздуло его... Стало быть кто-то прятал концы в воду. Долго мучались пытаясь понять кто таков, оказалось это исчезнувший две недели назад Бартоломью фон де Грау. Знакомо тебе такое имя?

- Вот как?! Это же тот на кого Осман указал. Осман сказал, что сей ганзеец его про бунт упредил...

- Стало быть он либо причастен к бунту, либо знал тех, кто делами вертит.

- А Вы ведаете, то что в полтевский приказ приволакивали литвина с воровской казной - на Варварке в англицком Гостином Дворе прятал почти двадцать бочат медных денег.

- Слышал, вестимо.

- Так может он-то как раз и причастен. Его в Приказ Тайный сволокли, да там он и где-то сгинул - наверное в подклете его мурыжат.

- Найдём его. Однако Илейка твой вот что сказал - однажды "Кёниксберге" веселилась компания немцев - один из них собирался отбывать восвояси и потчевал на прощанье своих однокомпанейщиков. После того вскорости он поднялся наверх к себе в комнату, где жил и там околел. Смекаешь, Гришка? Отравили сего немчина. Илейка сказывал, что немец тот был ганзейский, а гулеванил он с англицкими товарищами - стало быть служил-то он при англицком Гостином Дворе, а не при ганзейском. Так вот мыслю, что сей отравленный и был фон дер Грау.

Гришка подумал, что верно это именно Илья и вышвырнул труп отравленного немца в реку - ну или по крайней мере знал кто это мог сделать. Не сам же хозяин "Кёниксберга" от околевшего постояльца избавился!

- Но я о том, как всё произошло с твоим приятелем. Когда Илейку огрели по голове и вышвырнули с его возка, он почти сразу пришёл в себя и погнался за обидчиками. Не нашёл ничего лучше чем увязаться за ними. В одном из них он и узнал англичанина, который пьянствовал с отравленным купчиной. Пока они ещё не достигли Смоленских ворот, вынуждены были перепрягать свою лошадь - потому что конёк Илейкин уже не волок возок - Илейка их и нагнал. Они его заметили и вернувшись отмутузили уже по настоящему, однако ж ему и того было мало. Сбежавшиеся на шум люди кликнули стрельцов, но разбойники улизнули от караула, да и ворота проехали невозбранно - предъявив англицкую подорожную грамотку. Стрелецкий караул мигом выслал верховых за беглецами - увязался за ними и Илейка, но нагнать они никого не смогли - видно те успели укрыться где-то, свернув с дороги.

- А Илья чтож?

- Он занемог, да и свалился в дороге. Стрельцы заволокли его в какой-то трактир, а сами отправились дальше искать разбойных немцев. Хорошо, что хозяин трактира послал гонца ко мне, рассчитывая что я за помощь ему мзду дам.

- Хорошо, что Илюха нашёлся. А ведь тут какое дело - от этого отравленного немчина ведь одёжа сохранилась, она у Груньки, что в "Кёниксберге" делами заправляет.

- Стало быть причастен твой товарищ к тому как тело покойника в реке оказалось. Но не суть. Это хозяйский грех, а не холопий. И не зря я тебя позвал - видно судьба твоя такая всё про всех знать и обо всём нужном ведать. Возьми двух молодцов с собой да слётайте за той одёжей, а я пока на твой счёт со Ртищевым поговорю.

- Государь, вести про Милославского Илью Даниловича, и нехорошие.

- Говори, Фёдор что за вести?

- На тестя Вашего, милостивый государь, разбойный человек указал. Говорит вместе воровское дело делали - Милославский монету чеканил, а сей вор монету эту с рук сбывал, на серебро обменивал.

- Попался голубь сизокрылый! Ох, тесть дорогой, будет тебе почесть соответственная службе... Как накажем стервеца, Фёдор Михайлович? К позорному столбу?

- Убьют его там! Городской люд, зело зол на него. Нельзя - хоть и вор, а государев тесть. Не по чину такая казнь.

- А и то верно. Выслать его куда? Какое место? В Каргополь его услать? Как мыслишь умная голова?

- Хорошее место Каргополь - он там зараз сгинет - в первую же зиму.

- На том и порешим... ты вот только проверь - не под пыткой ли сей разбойник оговорил Милославского? Вдруг налыгал?

- Сам на правеже был - дело  и до дыбы не дошло. Однако из другого знаем верно - Полтев своих молодцов снарядил казну воровскую разобрать по чеканке - какая деньга с какой матки отбита была - так вот они полностью подтвердили слова сего злокозненика.

- На кой Полтеву такая блажь в голову пришла?

- Царь-батюшка, разве ж блажь? Тимофей Матвеич уже шестнадцать чеканщиков новых благодря такой блажи в застенки сволок - да не то слово сволок - ещё и изобличил.

- Шестнадцать? И изобличил? Смотри-ка - действительно разошёлся полковник наш. Это за сколь времени они столько ворья на чисту воду вывели?

- Седьмица с гаком.

- Давай-ка Полтеву шапку с соболями - ишь как расстарался. А пошто он их не вешает? Полтев-то, известное дело, скор на расправу.

- А он когда узнал сколь чеканщиков в Москве водится - напужался, что таким образом можно любого кузнеца повесить - все понемногу чеканят похоже. Никуда не годно так люд переводить. На каторжных работах оне полезнее. А кроме того он сказал, что доколь Милославский на воротах не взвиснет, не станет он чернь переводить - рыба-то с головы гниёт, и чистить её с хвоста не след - вот его присказ.

- Не был бы Полтев такой служака, подумал бы что он бунтовать надумал... Однакож хрен ему, а не шапку с соболями. Вот ведь умник изыскался! Это штож получается, Фёдоро Михалыч, Полтев меня подбивает Миловславского-вора повесить? Ох, царица за отца ратовать будет...

- Так если бы он один воровал. И Ванька Милославский тоже туда же, а ведь литвин этот который на них показал - он ведь против Руси работал, а не за мзду. Ненависть им водительствовала, а не жадность.

Царь нахмурился и это не предвещало ничего хорошего. От отца он получил завет - раздавить Литву и Польшу, бить шведа и когда вдруг выяснилось что у него в столице орудует лазутчик, да ещё спелся с одним из ближайших ему людей...

- Как думаешь, Фёдор Михалыч, кто бунт завёл? Верно ли что денег заводилам перепало немало?

- Верного слуха нет. Из Разбойного Приказа сообщили, что трое главных заправил бежали Смоленкой дорогой, однако то известно, что один из них англицкий немец.

- Писца подмётных писем нашли? Кто сии грамоты накропал?

- Кто писарь - не ведомо пока, а вот кто рукой писаря водил ясно как божий день. Без Морозова тут не обошлось.

- Глеб Иванович и мятежник?

- Он один из богатейших людей Москвы и вообще Руси, но его в грамотке не упоминают? Што он со своих холопов трёх шкур не дерёт? Он и семь дерёт, однако ж в грамотке о нём ни слова.

- Зато тебя Глебушка помянул... Не мстишь ли ты ему? А, Фёдор Михалыч?

- Нешто я врагам не прощаю? Как Евангелие святое велит - не семь, но семижды семдесят на дню обязан прощать.

- А ведь у Глеба Ивановича имеется хотение наказать Милославских, за то, что они через Анну, выданную за Бориса Морозова открутили у него многое из братниного наследства. Да и самого Бориса похоже в могилу свели... Свели ведь, а, Фёдор Михалыч?

Ртищев задумался и ответил не сразу. Алексею Михайловичу даже показалось, что его приближённый "выпал из бытия" словно молитву про себя читал.

- О чём задумался, умная голова?

- Не то мы обсуждам, царь-батюшка! Народу-то не важно кто с него кровь сосёт - Морозовы ли, Милославские ли... Я вот когда с литвинами речи толковал да вопрошал их почему с такой неохотой под русскую власть идут - оне ведь природные русаки многие, а те же смоляне многие себя считают литовской шляхтой - так вот у них речи одни - тяжко под таким гнётом жить. Налоги и поборы в Литве вдвое меньше супротиву наших.

- Ведомо мне то. Да только как ты предлагаешь поступить?

- А вот я не знаю. Обсуждаем-то мы как один вор у другого дубинку украл. А гнать их нужно обоих взашей. Так ведь, государь?

- Так! И погоним. Только кто на место их? Сколько раз я приближал людей - а всё один конец - словно гниль их в моём присутсвии разъедает.

- Гордыня спокою не даёт - потому что не по заслугам приближаете, а по хотению своему. Вот они и начинают гордиться, да превращаться в злых опричников - тот же Таратуй - возомнил о себе, как только Вы, царь-батюшка, его от позора прикрыли да блистать дали возможность... А чем блещет? Талантов-то нет у него.

- Говори - где мне талантливых взять? Ну же? Как я из этого сонма алкающих царёвой милости изберу талантливых? Зрю города и веси, обозреваю - нахожу толкового воеводу - приближаю к себе - что происходит? Город который он в порядке содержал превращается в гнилое местечко... А и ведь приближаешь человека, а он при дворе не принят... злые языки начинают поклёпы, да лыги сплетать... Ранешние времена в Челобитном Приказе дьяк и подъячих было три души - и в потолок плевали. Нонче что? Осемнадцать душ и всем серебром плати... Как при этом подати не вырастут? И эти осемнадьцать душ не успевают челобитные разбирать!

- Так это - знаю ту беду. Но ведь в Европе-то государи для того основывают университеты и колледжи чтобы высмотреть себе способных. Тот же колледж Троицы при англицком короле.

- И что помогло это Карлу? Разве не рубили ему главу перед всей чернью?

- Но зато и Карл Второй не без учёных людей вернулся на трон. А откуда они взялись? Нам тоже нужно завести такой пансион - готовить там учёный люд, а не по местническим книгам людей на должности подбирать. Памятуй государь Гришку - того, что ты ко мне приставил. Ведь отрок сей без роду без племени, сирота - а боек и зело смышлён. Что же? Повезло ему, что на службу государеву попал, однакож ведь до того был в ватаге людей гулящих и там почти атаманил - хотя и отрок ещё. Таким вот гришкам надо дорогу торить, а мы Милославских, да Морозовых обсуждаем. У них уже и уши жиром заплыли - не слышат вопля и стенаний народа.

- А ты отчего же слышишь? Ты ведь такой же как и они...

- Бога я боюсь, бо спросит меня за утеснения и неправды, а те что? Можливо ль Милославских - хоть кого из них возьми - назвать богобойными людьми?

- Разве государыня не довольно Бога чтит? Яблоко от яблони-то недалече падает.

- Мария Ильинична государыня - тут из слова из песни не выкинешь - но ведь она и не похожа ни характером ни ухватом на отца - разве ж есть в ней милославская спесь? Да и от того что всей душой Вам, государь, преданна оттого и скромна и богобойна. А посмотрите на Ефроську Морозову - раскольница ж! От Борьки Морозова, да от мужа своего набралась кичливости.

- Давно ль её хвалил?

- За дело не грех и похвалить, за грех - грешно не поругать. Но мы снова не о том, государь. Нужны нам свои колледжи, да университеты. Куда ж годно когда у нас местнические выродки читать писать не умеючи должности хлебные занимают?

- Ты за Гришкой-то моим присматирваешь? А тот тут приходил мне Шаховской из Разбойного Приказа - себе хочет сего новика полтевского забрать.

- Не отдам его Шаховскому, пусть и не просит. Только за него взялись как следует. Акромя того Полтев его нахваливает - говорит, что зело способный малый - уже и пищаль в его руках чудеса творит!

- Чудеса чудесами, а ведь Шаховской сего разбойника на путь праведный вернул. Знаешь ли сё? Для отрока князь, что второй отец.

- Что ж с того? Не отдам и все дела. Тайный Приказ выше Разбойного.

- Э, брат, не пойдёт так! Давай вот как уговоримся - я по твоему сделаю - откроем какую-нибудь Академию, где ты, как ходатай за учёный люд, будешь по сто таких вот гришек хоть кажный год обучать. А сего отрока Шаховскому передай.

- Государь, а ведь у меня тоже виды на него есть. Хотел его с посольством в Англию заслать, пусть бы пообвык на посольском поприще. Тем более речь англицкую он разумеет, умом боек, нам такой отрок при после в Англии хорошо послужит.

- Что ж вы меня как тати на части раздираете? И Шаховской сказал, что вид на отрока имеет. В немецкой слободе его хотел своим человеком сделать, соглядатаем. Что ж мне избрать?

- В Англии нам гораздо важнее успешно дело провернуть. Как раз вместе с грамоткой с поздравлениями кесарю Карлу II отрока и отошлём. Парень он видный, а если немного посольским манерам обучить - лучше человека на это дело не найти.

- Вот что решим: я жребию доверю Гришкину судьбу. Пусть в руце Божьей будет его стезя, а не в нашей. Орёл - едет в посольство, решка - в немецкую слободу, лазутчиком Шаховского. Годно?

- Справедливо! Богу решать.

Царь достал из казённого сундука серебряный ефимок и судьба Гришки теперь зависела только от этой монеты.

Продолжение следует.

==========

Зелье - старое название пороха.

Седьмица - неделя. 

Ефимок - западноевропейский таллер, чеканился в городе Яхимов (Йахимсталь) в Чехии, отчего и получил своё русское название.