1662. Государев нарочный.

- Всё, Гришунь, кончилась твоя служба при посольстве - пора к дому!

- Хорошо в гостях, а дома лучше, Пётр Семёнович. Жалею только, что не успели мы с Алексием книгу докончить - и трети нет! Когда уж и вы-то вернётесь?

- О том слова нет. Нескоро. По чину вижу. Иван Афанасьевич вишь как вгрызся в голанцев - боюсь войну с ними затеет - уже не "меховую". Карлус так с Желябужским совет держит, что, чаю, переманить к себе на службу захочет, - Прозоровский раскатисто засмеялся. Приятно было видеть его в добром здравии и расположении духа.

Григорий откланялся князю и они с Алексеем отправились в город - навестить польскую зазнобу княжича и Мэри, которая гостила, а вернее, скрывалась от возможных недоброжелателей в доме подруги.

- Люба тебе стала княжна Познаньска и мне радостно - хорошая она девица, да и Мэри рада безумно, что у вас складывается всё.

- Вы-то всё уже, решились?

- В Москве венчаемся, коль государь благословит. Но посколь Карлус благословил - то и царь-батюшка верно своё согласие даст.

Ехали верхом по улицам Лондона и люди им приветственно махали. О русских шли самые невообразимые слухи - и всё больше хорошие.

- О другом хотел тебе сказать. Помнишь на охоте ты просил меня присмотреть за незнакомцем? Ты не поверишь, но я выследил его!

Алексей поведал историю как он следовал за тем подозрительным человеком и в конце концов заплутал в Лондоне, и о том как с огромным трудом вернувшись в Посольский Двор упрашивал Желябужского обратиться к королю, чтобы арестовать и досмотреть сего господина.

- Только не поспели мы - почуял, сбежал перед самым носом у караула! Бумаги только и попали нам в руки.

- Бумаги вернее пытки говорят.

- Вот где жалею, что по-английски не разумею! Но, однако, читавшие говорят, что многое тарабарщиной написано.

- Как думаешь, зачем он за мной следил?

- Точно знаю - к царю подбираются через тебя!

- Догада твоя, али верное дело?

Алексий протянул Григорию небольшой, размером с ладонь свиток грамоты.

- Чти - сам поймёшь. По-нашенски писано. В бумагах нашёл да тайком себе взял.

"Хотя бунт наш распался не начавшись, изведали мы, что царёва охрана слаба, а кроме того бывает царь в городе инкогнито, и часто. Тогда у него и вообще один рында. По сему-то охраннику видно собрался ли царь итти в город. Как соберётся тогда призывает его к себе и идут. Да и во дворце Теремном входы с подземелья найти нетрудно - а уж про Коломенский дворец - речи нет.

Другой же путь ещё лучше - близит к себе царь человека из чёрного люда - зовётся Григорьем, а ныне у вас в Англии с посольством будет - уже должны они отплыть с Архангел-города. Дело его - стрелец. По сему и узнаешь - за меткую пальбу царь его к себе и близит. Сего надо увлечь на свою сторону. Как соделать то, тебе Питер, ведомо более моего. Пока царевич Алексей мал бояре владычествовать станут - чрез них получим всё что хотим от Московии. Будь здоров! К вящей славе Божьей, брат твой, Иоганн".

- Ты кому показал сие?

- Тебе спешил казать, а вечером отцу. Покажу отымут сразу и тебе худо может быть - лишат милости.

- Нам в Посольский Двор скорее надо быть, а мы к Каталине едем! Эх, Алексий, словно как ополоумел ты! Спугнули вы коршуна, а его извести надо и о втором допытать.

- Ладно Гриш, охолонись! Первым делом отцу бумагу ту открыл, а он уж совет собирал и решили тебя проверить сим испытаньем. Што верность твоя крепка никто не сомневался, да по другому нельзя, когда о царёвой жизни речь. Рад я что ты не испужался милость царя потерять, верность хранишь.

- Не я ли навёл на лазутчика?

- И я о том говорил, да только мог сей негодяй к тебе уже с самого приезда начать подбираться без ведома твоего, а смекай - и через Мэри тож. Ведь мы то думаем, что она Тайной канцелярии и Таунсеру служила, а верно того не знаем. Сама ли порешила того или по наущенью чьему? Католичка она, а письмецо сие было составлено ведомо кем...

- Кем же?

- Братией католической - иезуиты зовутся, потому и пишут "брат твой, Иоганн"... А про иезуитов от Ивана Желябужского много слышал.

- Зачем им было убивать Таунсера?

- Война у них давняя меж собой - голаны это жидовствующие купчишки, а сии латинские псы-рыцари, - нет меж ними мира и быть не может. Смекай и то, что Каталина - в латинской вере. Не просто так туда мы едем...

После налёта на офис Голландской Ост-Индской Компании в Лондоне произошло несколько знаковых событий - король объявил вне закона целый сонм голландцев и выслал их из страны, поскольку установили их косвенную причастность к похищению и многим другим тёмным делам. Перетряхнули Тайную канцелярию и назначили туда людей, без сомнения, лояльных королю. Также англичанам запретили наниматься на голландские корабли под страхом конфискации имущества, а на берегу Темзы заложили четыре новых верфи. В народе прошёл слух, что будет война, и что русский царь поможет войском.

Дьяк Иван Давыдов писал подробный отчёт царю о произошедшем, в красках расписывая "русский триумф" и восторги англичан и от кречетов и от стрельбы русского стрельца Гришки Полтева. Вместе с тем он упомянул многое другое, дотошно описывая всё что касалось торговли, двора и военных новшеств.

"... а ещё король Карлус четыре верфи новые заложил и строить на них будет фрегаты многопушечны. Оные горазды утвердить власть Англии на море и в колониях. Свидетельствуют також, что литейное дело у них развито шибко, а верфи на всём побережье западном есть, и даже в Ирландии. Кораблей у Карлуса больших счётом больше ста, однакож пока у голанов больше и оружны они крепче, и Ганза стоит за них. Лазутчики англицкие доводят королю, что у голанов едина только Ост-Индская Компания солдат имеет десять тысяч отборных и сто пятдесят боевых кораблей. Купеческих же судов - без счёта. Известно також, что голаны построили большой город за морем и там набрали несметные полчища поганой пехоты, которая и португальцев побила и города их зорит. Известно також, голаны заложили град Капстад на пути в Индию и большие поселения при нём строят, а арапов без счёта торгуют в Америки, сбывая им гишпанским и англицким купцам".

В Амстердаме собрали большой совет акционеров Голландской Ост-Индской Компании. Желая сохранить всё в тайне сделано это было на корабле, причём команда вся сошла на берег, а перед тем корабль был дважды тщательно обыскан. Вооружённые ландскнехты дежурили на пирсе у которого был отшвартован корабль и на шлюпках, которые вышли на рейд. К обеду решение собрания Большого Совета было принято и вызвали офисеров-директоров Амстердама, Роттердама, Зеландии, Делфта и Энкхёйзена объявив им "быть войне!".

Вечером от побережья уже отчаливал лёгкий авизо, взяв курс на Дувр.

26 октября Джордж Картерет прогуливался по набережной Темзы, инспектируя новую верфь. Работа кипела - подвезли огромные дубовые балки - крепили корпус. Сотни рабочих облепили стапеля - шум от деревянных молотков и топоров стоял невообразимый.

- Мьсе, у меня для вас послание - неожиданно обратился к лорду-казначею флота незнакомец в тёмно-синем камзоле шитом серебром, поверх был накинут тёмно-синий плащ.

- И где же оно?

- Держите! - незнакомец откинул полу плаща и выстрелил в упор - в сердце графа Джерси. Адмирал упал навзничь раскинув руки в стороны.

Сбежались люди, распростёртого на земле адмирала быстро подняли на руки и отнесли в дом смотрителя верфи, а за стрелявшим попытались выслать погоню. К несчастью подметили только его тёмный плащ и треуголку с белой опушкой - а именно их и нашли за первым же складом. Убийца сменил обличье.

Но адмирал даже не был ранен, хотя пуля угадала прямо в сердце - под камзолом нашли добротную кирасу. Привели в чувство и остановили кровь - при падении сэр Джордж сильно расшибся.

- Где эта мразь? Вы поймали его?

- Нет пока, сэр!

- Оцепить верфи, оцепите весь берег и следите за рекой! Собак мне - следы беречь! Собаками найдём!

Переполох остановил работу, но результата не дал. Скоро снова застучали молотки. Когда весть о инциденте дошла до короля на ноги подняли всю гвардию и вывели из казарм всех солдат - но самое главное в Лондоне стали рыскать "охотники за головами" и "ловцы воров". Описание убийцы распечатали и развесили по всем перекрёсткам, а огромное число иностранцев было вызвано и допрошено окружными судьями - поскольку адмирал уловил лёгкий акцент в словах убийцы. Да и само обращение "мьсе" говорило, что человек тот либо с Джерси, либо француз.

Отношение в Англии к гугенотам и иным протестантам было терпимым, но лорд-казначей с нарочными всё же разослал приказы - гугенотов не полошить, понапрасну не притеснять. Двадцатимиллионная Франция против пятимиллионной Англии имела преимущество в людях и бегство гугенотов на Острова для англичан было решением многих проблем - укрепление своей страны и ослабление врага. Попытка посеять рознь играла на руку врагу, поэтому несмотря на покушение на своего близкого друга граф Кларендон требовал соблюдать все правила в отношении иноверцев. Около сотен листков с описаниями убийцы на всех на перекрёстках Лондона стали собираться толпы - ознакомиться с условиями выплаты баснословной награды десяти золотых флоринов. Более того - типография Невилля повторила набор текста объявления на французском, голландском и цесарском языках - а десять флоринов изобразило рисунком настоль реалистичным, что казалось эти деньги уже вот-вот будут позвякивать в кармане.

Лондон заболел "большой охотой".

Когда с морозца в дом княжны Познаньской вошли двое русских Мэри встретила Григория радостно, однако не ускользнуло от неё того, что он особо как-то осторожным с ней стал. И ласковый и внимательный, а вот всёж что-то да и проскальзывало - сродни недоверию.

Каталина увлекла Алексия к клавесину - хвастать как она разучила новую мазурку, оставив Григория и Мэри наедине в приёмной зале.

- Что ты невесел сегодня, Грегори?

- Новости плохие, печалят.

- Как же поправить дело?

- Только когда вернусь а Россию дело поправится. Одно хорошо, скоро уже уезжать. Едешь со мной? Не раздумала?

- О том всё у нас решено! Много раз о том я тебе говорила. Хоть сейчас, немедленно!

Григорий насторожился ещё более от такой готовности суженой перебраться в Россию.

- И православие примешь вместо католичества?

- Раз иначе нельзя - так тому и быть. Всё равно Богу мы служим, а люди православные мне полюбились - верно то знак божий - не может быть вера плохой, если она людей лучше делает.

- Сегодня мне князь Прозоровский сказал, что уйду домой на первом же корабле, так что собираться тебе тоже недолго времени есть.

- Обо всём я уже распорядилась, всё собрано, хоть сейчас в порт.

Григорий ходил по комнате предаваясь своим раздумьям. Его терзала невозможность раскрыть перед Мэри всех страхов и опасений. С одной стороны он боялся обидеть её недоверием, но с другой стороны страх, что опасения могут оказаться правдой и что через него царю может грозить опасность был ещё сильнее.

Мэри не могла более терпеть таких терзаний любимого человека, её сердце чувствовало что происходит что-то очень странное и страшное и она готова была отдать всё только за то, чтобы Григорий снова стал самим собой.

- Грегорий, льюбимий, йа тебьйа льюблью! - внезапно по-русски сказала она.

- Это тебя Кэт научила? - впервые его лицо озарила улыбка.

Он остановился, взглянул на неё нежно приложился лбом к её лбу и тихо прошептал:

- Прости меня, я не могу больше сам терзаться и тебя терзать!

- Что случилось? Говори, я пойму!

- Мы вовлечены в такие дела, что я боюсь всего. Боюсь тебя обидеть. Ты для меня стала очень дорогим, очень важным человеком. Я и не думал, что можно так - одной душой жить - твои беды, мои беды. Как я испугался когда тебя похитили! Я был сам не свой! Ты не представляешь что я сделал чтобы тебя спасти, тебя найти...

- Не терзайся, говори как есть.

Он взглянул в её глаза и утонул в них. Карие, спокойные, нежные и глубокие. Глаза её лучились любовью, искренним переживанием за него. Она поцеловала его в щёку и сказала:

- Говори, я всё пойму, говори как есть.

- Я не могу взять в толк почему ты убила Таунсера. Ты говорила, но всё равно... не чувствую, не понимаю я этого. Это странно, но не единственное, что омрачает мою жизнь. Недавно в Лондоне вскрыли заговор в котором участвуют католики.

- Католики против короля? Этого не может быть!

- Этот заговор не против короля, он против царя, и против голландцев. Понимаешь? Многие у нас боятся, что ты не по наущению Тайной канцелярии действовала, а по воле заговорщиков. Тайная канцелярия могла быть для тебя только лишь вывеской, а Таунсер мог как-то прознать о том, догадаться. В конце концов он был очень умён.

- Чем я могу доказать свою верность? Придумай любое испытание или поставь любые условия! Я готова! Esta fidelis! Я готова принять любые твои слова, что бы ты ни сделал!

- Я верю тебе. Сейчас верю, но сомнения... Сомнения... это всё слишком серьёзно. Помнишь ли как я говорил тебе, что мой отец был простым солдатом?

- Да конечно! Но теперь-то он полковник!

Григорий горько усмехнулся.

- Нет, дорогая Мэри. Мой отец давно умер - я как и ты сирота. У меня совсем нет родных. Наверное поэтому я так сразу влюбился в тебя - я такой же как ты и мне хорошо знакомо, что такое потерять родителей, жить без них.

- Но разве твой отец не полковник?

- Нет. Тимофей Полтев это мой командир, у которого я служу. Меня назвали Григорием Полтевым только потому что для посольского дела так надо было.

- Что же это меняет? Стану ли я тебя меньше любить?

- Ты баронесса, а я...

- Ты лучший стрелок Московского царства! Ты это ты! И никакой титул не сделает тебя лучше или хуже. И ты благороднее всех тех, кого я знала. Ты благороднее короля Карла, а ведь это многого стоит. Любой человек кто тебя узнал - я говорю про наших, англичан, признаёт, что ты аристократ. А сэр Галахад сказал мне, что ты возможно не тот за кого себя выдаёшь, а царевич, путешествующий инкогнито. И посмотри как тебя оценивают все кого ты встречаешь. Гленн подарил тебе кинжал своей работы - от века такого не было!

- Гленн сказал, что это потому что я тебе глянулся.

- Ха-ах-ха-ха-ха! Ты не знаешь Гленна! Если бы ты глянулся мне, но не глянулся ему он бы не только тебе ничего не подарил бы, но и мне выговорил бы. Болтовню его не слушай - смотри на дела. А дела его таковы - он три месяца, наверное, ковал этот кинжал. Три месяца своей жизни он отдал тебе.

- Знаешь что в этом удивительно, Маэл Муйре? - спросил Григорий усаживая свою любимую себе на колени. - То, что именно этот кинжал спас мне жизнь, именно им я бился за тебя. Именно этот кинжал отправил на тот свет твоего обидчика... Гленн сказал тебя беречь и его подарок помог мне.

- Он при тебе?

- Вот он...

Григорий извлёк кинжал из-за отворота рукава.

Мэри взяла его и острием надрезала себе мизинец. Показалась капля крови. Она надрезала мизинец Григорию и смешала кровь, поцеловав его палец, а свой поднеся к его губам.

- Древний ирландский обычай. Теперь мы с тобой одной крови, одна семья, кровные родственники.

Григорий улыбнулся. Обычай был явно не христианский, но стоило ли сейчас об этом говорить?

- То что я могу хотеть вреда русскому царю - полная чушь, Грегори. Знаешь почему? Я жажду сменить подданство и служить тому человеку, который служит Господу всем сердцем и пример для своих подданных. Мне грустно и печально покидать свою королеву, но я точно знаю - никакой доблестью Карл II не заслужит моё уважение потому, что он развратник. И то, что кто-то может желать смерти царю, который есть слуга Господа - как такие люди могут называться католиками? А что же касается нас, настоящих британцев и патриотов - для нас Россия единственная страна, которая надёжна и всегда исполняет то, что говорит.

- И всё ж откуда ты можешь знать что русский царь хорош?

- Ты читал мне стихи, и я видела твои глаза. Они не лгали и мне не нужен был перевод для того чтобы понять их. В них, возможно, не было ещё любви, но была искренность и было уважение. Потом, когда Каталина наедине со мной попыталась мне их вспомнить и перевести, то она разрыдалась и сказала, что завидует мне белой завистью, что мне очень повезло столкнуться с тобой и что она сама слышит ангелов на небесах, которые ликуют от нашей встречи. Как я могу тебе не верить когда ты говоришь про царя?

- Но я могу заблуждаться, быть слеп... в конце концов царь меня приблизил, а это может ослепить...

- Оставь. Я чувствую, что права. Я знаю это. Поверь мне я буду верной, добродетельной и достойной подданной царю. И, я просто устала, что на меня смотрят как на вещь. Дорогую, блестящую вещь. А ведь я не приложение к своему титулу - и ты первый кто увидел во мне девушку, а не родовой герб. Ты меня оценил - и высоко, раз сложил стихи. И ещё думала я, что ты приближен самим царём, а не по родовитости к нему вхож. Он выбрал тебя в свои слуги - значит оценил твои качества высоко. Эти же качества рассмотрела в тебе и я и нахожу их прекрасными. Мы ценим в тебе одно - и значит родственные души.

Про Таунсера я как-нибудь расскажу тебе эту историю, у нас ещё будет достаточно времени. Я хотела поступить иначе, но случилось как случилось. Это было как во сне. Словно кто-то взял мою руку, и ею навёл пистолет и выстрелил. И более того - все девушки боятся крови - я не то. Я выросла с мечом в руке, можно сказать. Но поверь мне, зрелище было ужасным, отвратительным, омерзительным - и всёж я до сих пор не чувствую ни угрызений совести, ни отвращения. От Таунсера осталась маска вместо лица. Ему разнесло голову так, что это напоминало разбитый ударом арбуз или тыкву - осталось только лицо, но головы не было - затылок вырвало и темя почти снесло. Он валялся на полу как тряпичная кукла, а я стояла над ним и совершенно ничего не чувствовала. Было много крови. Я и не переставляла что может быть так много крови, но я не чувствовала вообще ничего - ни злорадства, ни омерзения. Когда я думала позднее - смогла бы я снова сделать такое? - то ответила себе - вероятно нет. И не потому, что это жуткое зрелище потрясло меня, и не потому что это всё-таки убийство, и не из-за людей. Просто это словно и не мной было совершено. Словно в меня вселился дух мщения, сделал своё дело и покинул навсегда. Знаешь, я даже думала, что это был мстящий дух моего отца. Я-то пришла за двадцатью талерами к Таунсеру, а вышло вот как... Я пришла ему сказать, что "охмурила русского", а внезапно для себя взяла и... Вот и сейчас я рассказываю, а ведь ничего не чувствую из того что должна бы...

- Тебе не кажется, что это одержимость? Тебя это не пугает?

- Месяц назад я бы испугалась - и сильно. Всё-таки я знаю за собой, что суеверна, верю во всякое... Но пережив это знаю - такое больше вряд ли повторится - это как будто оспа - если переболел - то верно уже больше не заболеешь.

- Хорошо если так...

- Знаешь, я решила на некоторое время удалиться в монастырь, посвятить это время Богу, чтобы Он меня исцелил окончательно. Только одно мешает - пора уже за тобой как ниточка за иголочкой. Однако в России много монастырей...

Стремянные стрельцы стояли вздвоенным караулом - при входе на тарриторию Посольского Двора и при дверях. Задние ворота - конюшие были затворены.

- Уже слышали о посягательстве на жизнь адмирала Картерета? Но пуще того, Григорий - из Амстердама прибыл лазутчик - голаны войну готовят и мятеж в Лондоне.

Григорий был совершенно сбит с толку. Круговерть событий и переживаний последних дней совершенно запутали его и он был несказанно рад, что отбывает в Москву - где всё просто и понятно. Быстрей бы уже!

- Григорий! Тебе последний посольский наказ - повезёшь Алексею Михайловичу послание от нас и на словах всё обскажешь, на вопросы царёвы ответишь. После сего отпишут тебя от Посольского Приказу - коль захочешь - так с Ртищевым условлено. Хошь иди к "батьке" своему Тимофею Матвеичу, хошь в Разбойный к Шаховскому. Однакож если останешься в нашем посольском деле - буду раз несказанно и к себе под руку всегда буду рад взять.

- Благодарствую! Но то не мне решать - пусть умные головы думают, куда меня лучше приладить. Когда мне отправляться, Пётр Семёнович?

- Как чернила на грамоте Ивана Давыдова просохнут. Но допрежь сведи знакомство вот с сим господином, - Прозоровский указал на стоявшего поодаль высокого иностранца.- Признаёшь ли его?

Григорий сначала растерялся - видеть где-то видел, а вспомнить не смог, но затем его осенило.

- Вильям! Шкипер и стрелок с нашего корабля, с кем я состязался когда сюда плыли!

- И я рад вас видеть, Грегори, - сказал Вильям по-английски.

- А почему Вильям, а не Уильям как принято у англичан?

- Вообще-то правильно Виллем - ведь я голландец по происхождению, хотя и верный слуга короля Чарльза. - Виллем обратился к князю Прозоровскому - Полагаю Вы познакомили нас как раз потому, что Григорий отправится на моём корабле в Ригу?

Толмач Андрей Форот перевёл князю, и тот кивнул.

- Верно. Вы оба предстанете перед царём - Григорий как посольский чин, а вы Вильям как личный посланник короля Карлуса.

Вошёл Давыдов - в руках его была целая кипа бумаг.

- Гришка, смотри: сё отчёт о наших обстоятельствах подробный, но старый - третьего дня писанный, это сего дня - только что завершён - эти отчёты царю лично передашь. Сии бумаги - отчёты в Посольский Приказ о тратах денег и о казне собольей. Сей очёт обронишь мимоходом в Риге где-нибудь на пристани.

- Обронить? - Гришка открыл рот от удивления, на что Давыдов приподнял его челюсть, приведя лицо к подобающему виду.

Дьяк продолжил: На подмётном отчёте - синий воск на печати - чтобы ты не попутал. Дале... Этот отчёт - настоящий отчёт в Посольский Приказ, этот в Дворцовый Приказ - о закупках о которых мы договорились за первое время посольства. Береги пуще зениц очей своих. Богдану Хитрово передашь, он уже углядит кому вверить его. Ну и всех наших посольских письма к родным и по делам. А вот сии два письма вместе с подмётным отчётом сронишь. Тоже глянь на них синий воск, а не красный - как на государевых. А чтобы за вами глаз прямо от порта от пристани установился - поднимите подходя к рейду россейский флаг, сразу соглядатаев за вами и будут гонять. Вот тебе ларец - для тех писем, что ты везёшь - стрельцов от охраны ни на миг не отпускай. А подмётные храни отдельно. Увидишь, что глаз за тобой есть - так и подмётные "теряй".

- Вот и всё, Пётр Семёнович - можно Григория в порт и на корабль.

- Невеста твоя готова ли?

- Готова, батюшка.

- В добрый путь! Стрельцы Стремянного приказа уже ждут за дверьми. - Прозоровский обнял Григория напоследок и стрелец вышел. Виллем последовал за ним.

- Вот и всё, Мэри! Собираемся в порт.

Стрельцы уже давно снесли приготовленные сундуки с добром в возок и тронулись в путь. Гришка обернулся на Посольский Двор в последний раз и вдруг воскликнул:

- Вот голова моя садовая! Чтож делаю-то, олух царя небесного! Друже, стой, останови!

Он соскочил и стрелой метнулся к конюшне. Орлик! Орлик-то оставался в Англии - как же было не проститься с добрым коньком, который своей службой дважды прославил Гришку надо всеми пред лицом русского и английского монархов.

- Эх, Орлуша, не увидимся боле, друг мой! Отпишу о тебе особо пока корабль отправляется, устраивайся тут на островах поудобнее.

Бахмат словно понял что прощаются они - заржал жалобно.

- Ну, не горюй тут! И лихом не поминай!

Добежав до возка вскочил в коляску.

- Вот теперь всё! Прощай Посольский Двор!

- Ах, Грегори, какой же ты...- Мэри обняла его и поцеловала. - Какой же ты хороший!

Заскочив в лондонскую резиденцию и забрав багаж, Мэри распустила слуг, а дворецкому наказала сдать особняк внаём и жить с этих денег, отсылая излишки младшему брату в Ирландию. Вещей она взяла немного - хотя платьев было достаточно - всё-таки большую часть нарядов она отдала Каталине - а что-то раздарила горничным.

- Когда вы увидите корабль, вы поймёте какое великое дело то, что у вас так мало имущества, - смеясь сказал Виллем.

Григорий искал в порту "Северного единорога", но среди кораблей его как будто не было.

- Виллем, разве не на "Северном единороге" отправимся?

- Вот теперь наш "Северный Единорог"!

- Что? На этом баркасе?

- Напрасно ты Грегори недоволен - очень, очень неплохое судно. Стремительные обводы, и мачта хотя и одна, но ветер будет ловить отлично. Это не корабль, а стрела!

- Миледи! Я восхищён! - Виллем поцеловал руку Мэри и галантно снял треуголку.

- И как название сему кораблю?

- "Стриж".

- Ладно, идёмте. Поверю вам, что корабль будет лететь стрелой.

Пока стрельцы располагались и стаскивали на корабль имущество Григорий открыл ларец с документами, достал бумагу, открыл чернильницу и отписал Ивану Желябужскому:

"Многомилостивый сударь! Пишу Вам с просьбой великой устроить судьбу моего Орлика наилучшим образом - в хорошие руки его пристроить. Пока на него не найдётся доброго, справного хозяина, пущай Юрка за ним приглядывает - чтобы овса вволю давали и чистили вовремя. Надеюсь на Вас крепко! Григорий".

Записку отдали стрельцу, который возвращался со стрелецкими лошадьми на Посольский двор.

- Велика ли команда?

- Кроме меня ещё два человека.

- Вот как? А управимся?

- Точно управимся, но я всё равно вас на штурвал ставить буду. Сделаем из Вас солёного морского волка за малое время!

Выбрали якорь и подняли паруса. Виллем встал к штурвалу и осторожно повёл корабль к середине реки. Темза подхватила его, ветер наполнил паруса и Григорий понял, что такое настоящая скорость. Мэри стояла рядом с ним и, обнимая, плакала.

- Грустно тебе? Расставание с Родиной тягостно?

- Вовсе нет, Грегорий. Моя Родина Ирландия. Шеннон, а не Темза. Нет! Это слёзы счастья. Я с тобой, мы на палубе великолепного корабля, за штурвалом бывалый капитан и мы мчимся вперёд к нашему счастью. Лучшего дня в моей жизни не было!

- Самое время для поэзии?

- Да, возможно... - правая бровь её приподнялась, выражая особый интерес.

- Господь подарил мне прекрасный цветок

Маэл Муйре имя ему.

Возьму его и в ладонях своих

На милую Родину отнесу.

Раскроется он в прекрасной стране

Подарит людям мир и любовь

А я всеми силами буду хранить

Пока сердце гонит горячую кровь.

- Я буду учить твой прекрасный язык по твоим стихам, а ты будешь моим учителем!

Авизо летел стрелой, ветер был свежим и попутным - к вечеру уже были в открытом море - английский берег давно скрылся в тумане. Скрипели снасти. Порывы ветра порой бросали корабль ускорять свой бег. Мэри замёрзла и устала - соскучившаяся по морю, и обожавшая такие скоростные корабли она долго не уходила вниз с палубы, пока Григорий буквально на руках не унёс её. Под пледом при свете свечи она быстро сомлела - давно пора была идти спать. Отправив Мэри в её каюту, он и сам понял, что устал - не хотелось уже выбираться наверх. Трое из четверых стрельцов уже вовсю храпели не обращая никакого внимания на тесноту и лёгкую качку. Только добравшись до своего топчана и преклонив голову Григорий сразу же уснул глубоко и крепко.

Почти сразу после заката Виллем передал штурвал своему помощнику и отправился отдыхать, однако скоро его подняли. Серьёзное дело - на горизонте показался корабль и судя по всему он шёл наперерез стараясь перехватить "Стрижа".

- Голанцы, Григорий Тимофеевич! - стрелец настойчиво трепал за плечо...

- Что? Голанцы? Где?

Выскочив на палубу в десяти кабельтовых увидел очертания корабля, который шёл под всеми парусами.

- Кто они, что им надо?

- Они нас караулили, судя по всему. Это корабль Голландской Ост-Индийской компании и мне кажется даже, что это "Утрехт". Либо он либо его брат близнец.

- Они могут нас перехватить?

- Нет конечно. "Утрехт" это флейт переделанный под военный корабль, бывший торговец. Он был бы быстр, если бы не пушки, которые он несёт.

- Неужели пушки так тяжелы?

- Дело не в тяжести пушек, а в том, что они стоят на верхней палубе и требуют много балласта - бесполезного груза в трюме, который нужен, чтобы судно не перевернулось. А перегруженное судно это потерянная скорость.

- И они не выстрелят в нас?

- Нет, они страшные скупердяи, а выстрел с такого расстояния это выброшенные на ветер деньги. Даже с пятиста ярдов и на спокойном море попасть во врага можно только случайно, а уж в такую муху как наша - только чудом.

Флейт всё-таки выстрелил, но не по "Стрижу".

Виллем напрягся - выстрел был явно сигнальным. И действительно - почти прямо по курсу замаячили паруса двух кораблей гораздо меньшего класса и, судя по всему, гораздо более быстрых.

- Как бы не пришлось доставать оружие, Грегори, - сказал капитан, вглядываясь в подзорную трубу. - Два лёгких корабля на нашем курсе - их скорость, вероятно чуть меньше нашей, но у них преимущество манёвра. Хотя... хотя ветер можт дать нам преимущество.

Виллем был опытным мореходом и сейчас он выбрал единственно верную тактику протиснуться между флейтом и "загонщиками" - ему ветер был попутным - правый бакштаг, а те, кто шли наперерез должны были идти галсами. Беда была в одном - приходилось рисковать сближением с "Утрехтом".

Солнце ушло за горизонт, но на небе уже сияла полная новая Луна и накатывавшаяся тьма при свете ночного светила не могла бы овладеть морем целиком. Лунный свет позволял видеть достаточно далеко.

Стрельцы все высыпали на палубу, желая видеть, что происходит.

- Григорий Тимофеич, прикажете заряжать пищали?

- Нет, други мои. Мы уйдём от них без боя.

- Как бы с пушек палить не начали...

- Не начнут. Пушка бесполезна при таких раскладах - далеко. Хоть малая качка да есть.

Виллем обернулся, увидев всех наверху.

- Друзья мои, вам нужно спуститься вниз, наше судно настолько мало, что восемь рослых мужиков - для нас это слишком много на палубе. А в трюме самое оно

Григорий передал стрельцам наказ капитана и они нехотя спустились вниз.

Спустившись вниз увидел что Мэри не спала, что-то встревожило её.

- Как я поняла нас преследует голландский корабль. Грегори, а ты не думаешь, что Вильям - голландец? Не может он нас передать в руки соотечественников?

- Судя по тому что он делает - он действительно старается уйти от преследования. Я думаю, что выйдет из этого дела с честью.

- Я хочу помолиться, Грегори.

Она достала латинское распятие и отвернувшись, склонилась к нему. Впервые Григорий услышал её ирландскую речь. Она говорила быстро с жаром, так словно придумывала молитву на ходу, а не повторяла заученный текст. В какой-то момент Григорий увидел что Мэри плачет и голос её перешёл на шёпот. Он с тоской и тревогой подумал о происходящем и не понимал что он может сделать кроме как молится вместе с ней. Томительно тянулись полчаса - терпеть не было никаких сил. Григорий выглянул наверх - флейт был на правом траверзе, в трёх кабельтовых и по-видимому готов был выстрелить.

- Виллем, может быть готовиться к бою?

- Друг мой, мы начинаем уходить в отрыв. Наша скорость - одиннадцать узлов и мы идём при самом лучшем ветре, а их скорость в лучшем случае восемь узлов и они идут фордевинд, когда невозможно ловить ветер всеми парусами. Те двое идут галсом и ничего с этим поделать не могут. Были бы они немного умнее они сменили бы курс на параллельный нашему в надежде на равной скорости загнать нас на голландский берег, но до него далеко, а кроме того их корабли видимо всё-таки уступают "Стрижу". Мы уже оторвались от них, а сейчас расстояние начало увеличиваться. Когда Луна уйдёт с небосклона мы оторвёмся от них окончательно.

- Мы ушли от погони, любимая, - сказал Григорий спустившись в каюту. - Тебе стоило бы отдохнуть - время заполночь.

Мэри устало кивнула. Измученная тревогами дня она заснула быстро и безмятежно как ребёнок - знала Бог ответил на молитву и теперь всё будет в порядке.

Григорий ещё дважды поднимался на палубу - "Утрехт" уже был далеко позади, а потом и вовсе исчез. Скоро он услышал как Виллем по-голландски читает молитву за переборкой. Как он заснул он уже и не помнил - коснулся головой подушки и провалился в царство Морфея.

Утром, когда пришло время сменить вахтенного Виллем поставил Григория к штурвалу, указав как следить за ветром и парусами. Сначала он появлялся рядом со стрельцом каждые десять пятнадцать минут, а когда убедился, что тот освоил науку идти под попутным ветром забыл о нём на целый час. Отстояв малую вахту Григорий передал штурвал Ваальсу - напарнику Виллема, который был старшим помощником на "Северном Единороге". Он запомнился молчаливостью и большой окладистой бородой при сбритых усах.

Судно шло как на крыльях. Несмотря на холодный и порой пронизывающий ветер настроение было бодрым. Григорий и Мэри укутались потеплее - корабль был небольшой - топить его никто не собирался, да и не было там ни камина, ни какой-либо печи. Даже камбуз не был предусмотрен.

- Виллем, как ты думаешь, когда мы будем в Риге?

- Не станем гадать. Всё зависит сколько мы простоим в Копенгагене.

- В Копенгагене?

- Именно. Не думаешь же ты, что я повезу такой ранимый цветок как Мэри Дигби без мер предосторожности? Ветер попутный и нас несёт течение, так что через два дня мы войдём в Скагеррак, а на третий к вечеру будем в порту Копенгагена. Лишь бы ветер был попутным иначе плавание может чуть затянуться.

- Копенгаген это датский город или шведский?

- Датский. Довольно героический город. Недавно его осаждали шведы и ничего не добились, хотя больше года держали его в осаде.

- Откуда такое название?

- Название как название - "Торговая гавань" так переводится. Отоспимся и отгреемся на берегу и дальше в путь. Зимовать придётся, наверное, в Риге - я имею ввиду "Стрижа" - ведь я вернусь из Москвы где-то к марту - не ранее.

- А почему вдруг голандцы вышли на охоту за нами?

Виллем долго с раздумьем смотрел на Григория и всё-таки решился сказать.

- Буквально недавно - в двадцать первого октября собирался Большой Совет VOC - Голландской Ост-Индской компании - и они решили, что Англия переступила черту.

- Это из-за Таунсера?

- Частично. Вернее не из-за него самого, а из-за того что они стали стремительно терять влияние на Карла Стюарта. Таких как Таунсер найти трудно, но можно - никакой особой трагедии в том нет, но на это необходимо время. А когда в порт Лондона вошли два посольских корабля да без меха, оказалось, что "русский соболь" пошёл иным путём - ведь ни в Мекленбурге, ни в Амстердаме мехов было не больше чем всегда, а даже меньше. И VOC поняли, что англичане сговорились с русскими и хитрят. Для них такой сговор говорит, что Карл решился на самостоятельную политику, а это недопустимо. Итог - VOC объявила подготовку к войне и выслала корабли на перехват сообщения между Англией и Россией. Я это знал поэтому мы и пошли на "Стриже" а не на "Морской звезде" или "Северном единороге".

- А эти корабли твои?

- Нет, что ты - Виллем заразительно рассмеялся. - Мой только "Стриж", на "Единороге" я был всего-лишь наёмным шкипером.

- А чьи это корабли?

- "Единорог" и "Звезда" корабли Британской Ост-Индской компании, которая торгует практически по всему миру. Английская Московская компания это как ветвь Британской Ост-Индской компании - всё тесным образом взаимосвязано.

- А откуда тебе известно о том, что голланадские торговцы решили?

- М-м-м, как тебе сказать... Дало в том, что... Понимаешь ли, Грегори... В общем я был там, на их совещании.

- А оно что не было тайным? Они открыто решали объявлять ли Англии войну?

- Конечно оно было тайным. Только я загодя знал, где оно будет и сумел проникнуть туда, поскольку я старая "корабельная крыса". Эти умники решили, что на корабле они будут в полной безопасности от подслушивания, а между тем я слышал каждое их слово.

- Как же так? Неужели они не проверили корабль как следует?

- В том и дело, что проверили. Только того не предусмотрели, что я вырос на кораблях, юнгой прошёл не раз от Балтики до Кариб и обратно, а уж матросом и потом шкипером... Хотя вода в заливе была до ужаса холодная, но проплыть от пирса до корабля сорок ярдов под водой может, наверное, любой моряк. С вечера я приготовил себе место под полом кают-компании, а когда утром проверяли ещё раз спрятался в подпалубной нише у мачты - там есть такой закуток о котором сухопутная крыса никогда не догадается. Я знаю и этот тип кораблей и другие превосходно - могу с закрытыми глазами пройти от кормы до бушприта, от трюма до клотика. В общем я их подслушал находясь прямо под их ногами. А потом выбрался - причём просто переодевшись одним из них сошёл по трапу на берег и был таков.

- Вот скажи мне Виллем, ты голландец, а работаешь против Голландской Ост-Индской компании. Почему?

- Это совсем просто. Компания только называется "голландской" а отношения к моей стране не имеет никакого. Представь себе, что Британскую Ост-Индскую компанию захватят те же люди, что владеют "голландской" - разве за вывеской "британская" будет стоят народ Англии или Шотландии? Эта компания грабит мой народ, всячески притесняет его, практически уничтожает людей, пожирает их. Когда-то мой дед и отец боролись за свободу Родины, но они и не предполагали, что придут люди намного хуже испанских завоевателей. Так что долг каждого честного голландца биться с этими людьми до полной победы.

- Кто же эти завоеватели?

- Торгаши, друг мой, торгаши. Те, кто поклоняются "жёлтому дьяволу", "золотому тельцу", сатане, наконец.

- Но разве торговля... разве это плохо?

- Нет, торговля это не плохо. Это хорошо когда это именно торговля. Но эти люди они не вполне торговцы. Представь - народ голодает, а у торговца есть хлеб. Что делает нормальный торговец? Он продаёт хлеб и делает это не только для того, чтобы прибыль получить, но и чтобы народ накормить. Когда же он начинает наживаться на голоде, продавать хлеб втридорога, смотреть как умирают от голода дети - то это уже не торговец. Это кровосос.

- Скажи, а Британская Ост-Индская компания она пока ещё в руках англичан?

- Это трудный вопрос. Иногда я думаю, что уже нет. Я не знаю на него правильного ответа.

Виллем стал ставить Григория к штурвалу уже и в то время когда ветра были труднее, а однажды даже пришлось сменить его во время вахты - ветер сменился так, что были вынуждены пойти галсами. Тем не менее шли быстро, и дни пролетели один за другим. Наконец, на горизонте появился Копенгаген - довольно большой портовый город. Прибыли в него почти ночью и он был подсвечен лишь огоньками в домах, да портовыми огнями. На штурвале стоял Ваальс, который эту гавань знал как свои пять пальцев.

- Час поздний, но мы остановимся у русских купцов на гостином дворе - поэтому забираем всё ценное с корабля и идём в город.

Стрельцы зарядили пищали и подвесили на пояса сабли - всякое может быть. Григорий взял кроме карабина ещё два заряженных пистолета. В остальном шли налегке - оставив сундуки на корабле.

После палубы и нескольких дней качки земля была настолько твёрдой и надёжной, что не верилось как раньше этого можно было не замечать. Оглядываясь на "Стрижа" Григорий увидел как Ваальс жестом показывает - "Я останусь на борту".

Виллем быстро зашёл в портовую контору и оплатил швартовочный сбор узнав слухи и сплетни о том, что творится в Балтике. Там было спокойно.

К полуночи они уже стучали в ворота гостиного двора, где обретались русские купцы с Новгорода и Пскова. Их приняли без особых разговоров - обычное дело, покормили, расспросили. Пока суть да дело была готова и баня, где можно было пропарить косточки после нескольких дней собачьего холода на борту.

- Как проснёмся?

- Друзья - спать до отвала - пока не выспитесь. На корабле сон - роскошь, отсыпайтесь на берегу. А потом обязательно разомните ноги. Посмотрите город, тогр - может быть ярмарка какая есть, только оденьтесь в европейское платье - чтобы не привлекать внимания.

Григорий посмотрел на осоловелых после бани стрельцов и понял, что вряд ли кто из них будет бодрствовать после бани, а наказ круглосуточно охранять ларец с грамотами к государю был строжайший. Его тоже клонило в сон, но он всё-таки решил "держать вахту" настолько долго насколько сможет.

- Ложитесь спать, я побуду на ларце. Как станет меня сон одолевать - разбужу.

Стремянные кивнули и отправились на боковую. Мэри уже заснула - прислонившись к спинке кресла на мгновенье она поддалась чарам сна и теперь больше походила на ребёнка, который утомившись от своих забот спит забыв всё на свете. Григорий сходил на женскую половину дома и попросил приготовить для Мэри всё - но постель и так была готова. Пожилая горничная - из русских - провела Григория в спальню - он нёс возлюбленную на руках. Уложив Мэри в постель, он поправил её локоны и полюбовался на неё при свете свечей, потом поцеловал в лоб, прикрыл одеялом и погасив обе лампадки и трёхсвечник вышел.

Вернувшись в залу сообразил, что ларец оставался без присмотра несколько минут и хлопнул себя по лбу - растяпа! - но вроде бы никто ничего взять не мог.

Григорий придумал как будет бороться со сном - достав письменный прибор, он открыл чернильницу с красными чернилами, достал бумагу и вывел:

"Житие и необыкновенные приключения Гришки Онисимова - человеца государева"

Подумав немного красными же чернилами вывел меньшим уставом, но не менее красиво:

"Всевышнему вся слава будет, бо без Его воли не произошло б ничего из сих событий удивительных, ни единого славного дела".

Чёрные чернила легли на бумагу ровными строками так словно не писал их Гришка, а проявлял своим волшебным пером. Потрескивание свечей уже не клонило в сон, к нему вернулась некоторая бодрость и даже азарт. Наученный писать Артемием он писать аккуратно, красиво выводя буквы не спешно; литеры выплывали на бумагу величаво, складываясь в слова, отливаясь в предложения и Григорий не заметил как закончился первый лист.

"Сего дня, 1 ноября 7170 года, начинаю правдиво и честно излагать свой рассказ о удивительных событиях произошедших со мною, Григорием сыном Онисимовым. А кончу когда, того не ведаю, бо чудеса Господни продолжают являться мне и слава Его во всей красе предо мною предстаёт"...

Писал неторопливо, соблюдая все положенные приличия, стараясь измарать бумагу кляксами. Плохо зная грамматику он писал как Бог на душу пошлёт, не обращая внмания на возможные ошибки. Скоро он отложил первый лист и с удивлением для себя отметил, что письмо ранее дававшееся ему с трудом теперь идёт легче - "Словно "Стриж" несётся по волнам!" Он вспомнил как выводил торопясь записку в порту или как в Архангельске писал закладную по чьей-то просьбе, а до того много бумаги извёл в разбойничью ночь медного бунта. Тогда он не чувствовал той лёгкости, что сейчас; более того - сейчас неизяснимое ликование посетило его.

"Ах вот почему Иван Давыдов грамоты свои строчит!" - подумал он и улыбнулся.

Лист за листом ложились на стол и скоро вся его поверхность была занята. Он собрал листы в порядке, оставив только свежие - и сложил в ларец. Постепенно накатывало запоздалое северное ноябрьское утро. Пора было и честь знать - Григорий разбудил Петра, старшего из стрельцов - пора было передавать караул.

Утро для Григория началось в полдень - выстрелом из крепостной пушки. Рядом сидела Мэри в полудрёме - видно проснулась недавно, но найдя любимого спящим тоже прикорнула в таком же кресле, в каком заснула ночью.

- Выспалась, краса моя ненаглядная?

- Очень хорошо. Так хорошо, что хочется немного продолжить это волшебство. Эти кресла, которые тут везде лучше, чем мой баронский трон - в них просто тонешь.

Копенгаген выглядел несколько угрюмо из-за нависших свинцовых туч, но влюблённым всё было нипочём после тесной скорлупки "Стрижа". Они дошли до лавок на Биржевой набережной и накупили там сластей, стали дурачиться и рассматривать затейливые здания. По сравнению с Лондоном Копенгаген был невелик - скоро они уже повернули обратно, пора было уже подумать, что их ждёт дальнейший путь.

В честь царского гонца купцы приготовили торжественный обед и когда вернулись на гостиный двор их встретили, усадили и чествовали. Солнце стало клониться к вечеру, когда явился Виллем - чисто выбритый и довольный. На нём был новый камзол и выглядел он так словно вёл не "Стрижа", а большой торговый корабль.

- Виделся с Фредериком... - заговорщицки сказал он.

- Это кто?

- Фредерик? - Виллем опешил. - Это король Дании, Грегори! Неужели ты не знал? Славный Фредерик III, начавший своё правление так неудачно сегодня один из наиболее любимых своим народом королей. После победы над шведами люди в нём души не чают.

- Какие же у тебя были дела к нему?

- Датская Ост-Индская компания, вот какие... Но то пустое! Кратко не расскажешь, а подробно нельзя.

- Удивительный ты человек, Виллем. Никак не пойму кому же ты служишь? Деньги ты презираешь, но охотно нанимаешься для выполнения опасных дел. Едешь к русскому царю как посланник английского короля, но и с датским королём встречаешься...

- Служить королям невелика честь. Я Богу служу...

- Это как?

- Читал ли нагорную проповедь? Помнишь - "блаженны миротворцы?" Великая честь если тебя назовут сыном Божьим.

- И при этом ты отлично стреляешь?!

- И при этом я отлично стреляю. Но довольно, Грегори, пора нам в путь.

Собрались быстро, отблагодарив гостеприимных купцов русского гостиного двора, взяли письма от них к родным - в Псков и Новгород и отправились на "Стриж". Ветер не был попутным, но благоприятствовал - вышли из порта скоро и уже через полчаса столица Дании скрылась из вида.

Ноябрь обещал быть холодным, уже зимним месяцем - на горизонте ходили снеговые тучи, проходя остров Бронхольм увидели, что он уже заснежен. Кораблей стало встречаться мало - один раз только видели вдали запоздалый купеческий караван - пора уже было становиться на зимовку.

Григория ставили на вахту - он освоился с делом ловли ветра и только теперь понял насколько важны карты в таком деле как мореплавание. Свободное время он проводил с Мэри, которая была счастлива и выглядела вполне довольной, с морской стихией она была хорошо знакома. Холод конечно изматывал, но летели скоро, день и ночь - не то что из Архангельска встречь ветру тащились.

- Дж! - произносила Мэри трудную букву.

- Нет, "живете", ж! Ж! Ж! Ж! Жук! Жезл! Жулик! Слушай Мэри как правильно "Ж-ж-ж-желябу-ж-ж-жский"!

- Джелябуржгски!

На третий день ненадолго встал штиль и паруса обвисли.

- Надолго ли?

- Судя вон по тем облакам - на пару часов - а потом будет слабый ветер. К вечеру по моим расчётам мы увидим берег.

Однако с прокладкой маршрута Виллем слегка ошибся, берег они увидели, но не с той стороны - то был берег острова Готланд.

- Невелика беда! Отклонились к северу, возьмём к югу, а завтра глядишь уже будем подходить к Риге.

- Не пора ли поднять русский флаг?

- У Готланда? - Виллем задумался. - Можно! От шведов сейчас нам никакого вреда не будет.

На следующее утро подошли уже к материковой земле, а к обеду следующего дня входили в порт Риги.

- Ну Мэри, начинается...

Ларец с грамотами Григорий приказал спрятать в сундуке с рухлядью, а стрельцам одеться по-парадному, чтобы издали было видно, что царёв нарочный прибыл.

На пристани было безлюдно, только зеваки отирались поодаль разглядывая удивительный малый корабль.

- Дядько, а что это за корабль? - спросил Григория мальчонка.

Услышав родную речь Гришка достал леденец:

- "Стриж". Держи-ка!

- О! Стриж! Слышали! Я победил, не баркас это никакой, а стриж! Вот!

Гришка улыбнулся, сообразил, что не поняв вопроса назвал не тип корабля, а его имя. И имя сразу сделали нарицательным. "И хорошо - не всё же нам иноземными словами пользоваться".

Портовая мытная изба была просторной и там было пусто. Никто в такое время уже не ждал гостей. Портовый начальник где-то прохлаждался, а Григорий с Мэри и стрельцами пошёл на Набережную, предоставив Виллему разбираться с проблемой портового и стояночного сборов.

На улицах Риги была слышна в основном германская, польская и русская речь - возможно потому что польское владычество закончилось совсем недавно, а шведское толком ещё и не началось, ограничившись только гарнизоном, сбором пошлин и налогов. Самих шведов на улицах не было совсем - за исключением караульных команд, которые иногда появлялись то там то здесь. Русские здесь или в основном беглые, или те, что торговали в прибалтийских землях да здесь и осели.

Вернувшись в порт застали там переполох - начальник порта ужасно извинялся за отсутствие и с нескрываемым любопытством смотрел в сторону странной пары - русского нарочного и его европейски одетой молодой спутницы.

- Мэри, я в толк не возьму как бы мне "потерять" эти письма... Просто обронить не получится, нет за нами соглядатая...

Она улыбнулась и шёпотом на ухо рассказала что ему нужно сделать.

На глазах начальника порта письма перекочевали из-за пазухи камзола нарочного в сумочку его леди и были спрятаны в особый чехол для важных бумаг.

- Думаешь он соглядатай?

- Вид у него хитрый, скорее всего он или сам соглядатай или как-то связан с ними. В английских портах это именно так. Теперь идём в лавки. Если он тот кто я думаю - он видел всё что нужно.

Рижский рынок представлял собой большой крытый павильон, с крытой медью крышей. Отстроен он был недавно и народу в нём было много.

В одном из рядов Мэри увидела красивую безделицу, открыла сумочку, достала оттуда пистолет - передав его Григорию, у которого округлились глаза, достала футляр с подмётными письмами, и зажала его подмышкой, продолжая искать что-то в сумочке.

- Прекрасное колье, госпожа! Лучший янтарь Побережья для вам, прекрасная леди! - Старался нахваливал свой товар хозяин на неведомом им языке. А сзади подкрался мальчишка с цепкими пальцами, аккуратно ухватил футляр и незаметно вытащил его.

Григорий украдкой проследил за ним - мальчишка осторожно протиснулся из толпы, и помчался к порту. Сомнений не было - письмо попало по-назначению.

Янтарное колье немецкого мастера украсило изящную шею Мэри, когда Григорию "надоело" ждать пока "отыщется зеркальце" и он отдал хозяину четверть талера не торгуясь.

Скоро наняли две кареты и отправились в дорогу, оставив Ваальса и его товарища зимовать в Риге. Стрельцам купили добрых лошадей и тронулись ко Пскову - где можно будет пересесть на ямскую гоньбу.

- Лучше через Псков и Новгород идти, чем через Великие Луки - и тракт лучше и ямщиков больше.

Подъезжая ко Пскову Мэри впервые в жизни увидела огромное, бескрайнее и уже заснеженное поле.

- Это целый океан! Океан земли!

Древний Псков встретил их колокольным звоном - звонари разных церквей словно старались друг друга переколоколить баскостью боя, люди тянулись к церквям на вечернюю службу и Григорий наконец-то почувствовал себя на родной стороне.

Псков город строгий и не вычурный - массивные стены крепости, такие же массивы храмов и городских построек прятали людей и от зимней стужи и от врага, а потому производили впечатление непоколебимой мощи, укоренённости в этой земле - а беленные стены - создавали впечатление удивительной чистоты.

- Государев нарочный, Григорий Тимофеевич Полтев прибыл!

Псковский воевода, Семён Иванович Львов поспешил принять гостей в своём тереме - уже было темно на улице, и он на правах хозяев настоял, чтобы Григорий остался у него.

-Тогда уж и спутников моих и стрельцов надо бы здесь разместить. Государевы бумаги не могу с глаза спускать. Догляд нужен, головой ручаюсь за них!

- Лучшего места для того нет.

Львов на воеводстве был недолго - как ратного человека его мало интересовали дела мирного города, потому когда на его место назначили Фёдора Долгорукова он только обрадовался. Дела он уже сдал, и на следующей неделе собирался отбывать в Москву, да приезд Григория изменил его планы.

- Завтра и поедем вместе. Снег лёг уже крепко, а у меня большой санный возок готов - не хуже кареты. Там и вчетвером уместимся и махом домчим до столицы!

Львов с интересом выслушал Григория о том, что творится за рубежами, и сам много интересного рассказал. Не мог он не расспросить про воинские дела - и когда увидел привезённый из Англии карабин даже сделал из него пару выстрелов.

- Дорог верно?

- Сговорился на большую сделку - триста стволов по двенадцать талеров, ежели не худые будут. А этот и того пуще - за двадцать взял.

- Ох и дорого такими воевать будет - мекай, сколь понадобится их для одного только стрелецкого полка? А полков у нас таких... По ветру казну пустим!

- Семён Иванович, свойское производство надобно налаживать - впятеро дешевле будет такой карабин. А и о том думаю, что жизнь человеческая дороже стоит, а победа и того бесценнее. Да и сам суди, князь - старые пищали на двадцать саженей неверно бьёт - ладно вбок уйдёт пуля, кого-то и сразит шальным делом. А ежели вверх або вниз? Сей же со ста саженей валит - буде стрелок хорошо навычен из сего карабина палить. С лошади дозволяет бить издали коль лошадь выезжена. Заряжается так, что пока враг сближается - три залпа можно дать - кто сё выдержит? Лях? Свей?

- Верно речёшь, Григорий! - князь, теребил бороду, соглашаясь.

- Что Москва? Что слышно Семён Иванович?

- Стоит Москва! Царь был недужен, да слава Богу не разболелся по-настоящему. Торг в Москве оживился - указ царёв медную деньгу принимать допрежь её не отменят. Кто отказывался - наказали примерно - теперь торгуют как и было. А воровских чеканщиков денег уняли строго. Лутше стало. Но все ждут, что послы в Англию казны привезут. Мало серебра, зело мало для наших торгов.

Десятого ноября подались к Новгороду, и князь верно слово сказал - домчали быстро - в два дня покрыв расстояние, да и останавливаться не стали - до морозов стараясь быть хотя бы в Твери. Тракт до Москвы наладился, укатался основательно, да и ямские лошади на ямах стали крепче, многочисленнее - потому уже двадцатого ноября показались купола московских церквей, а гришкино сердце защемило - дома! теперь уже окончательно.

- Вот она Москва Златоглавая! Любо тебе Марьюшка? Любо тебе, моя драгоценная Маэл Муйре?

- Любо Гриша, зело любо!

Григорий взял заряженный без пули карабин высунулся в окно и пальнул в воздух.

- Встречай, Москва! Встречай родная!

Внезапно за с другой стороны возка хлопнул пистолетный выстрел и звонкий девичий голос вторил ему:

- Встречай, Масква! Встречай роданя!

Князь Львов и Виллем смеялись над ними.

- Два сапога пара! - сказал воевода.

- Два весла одной лодки! - сказал голландец.

Царь завершал заутреню когда Богдан Хитрово доложил:

- Алексей Михайлович, прибыл гонец с Лондону, Гришка Полтев.

- Вот как? Гришка! А ну подайте-ка мне его сюда! - царь вышел на крыльцо Успенского собора. Толпа обступила его сколь позволяли головленковские стрельцы, несшие службу сего дня.

Григорий в своём парадном посольском кафтане сбросив тёплую шубейку взлетел на крыльцо преклонил колено и склонив голову протянул царю ларец.

- Подымись, Григорий, Полтевым речённый, дай-ка себя рассмотреть! - Алексей Михайлович взял ларец и передал его Хитрово. - Возмужал-то как, да царя свово обогнал ростом! Богатырь! Кто там с тобой?

- Сё посланник от брата вашего венценосного, короля Карлуса Вильгельм ван Холланд, и невеста моя, коль благословишь царь-батюшка, Мария, баронесса Оффали... Со князем Львовым Семёном Иванычем прибыли мы, вот и он!

- Ну Львова - вояку бывалого мне представлять не надо - знаю его как облупленного... А Вильгельма мы особо почтим.

Вильгельм церемонно поклонился и поцеловал руку царю.

- Обустройте гостя дорогого, - царь обратился к Хитрово. - Богдан отведи его в Теремной дворец, с дороги устал небось, и толмача мне верного.

Мэри стояла внизу крыльца и вдруг с ужасом увидела, что царь спускается к ней, вместо того чтобы позвать её к себе.

Она взлетела на первые ступеньки и ухнулась перед царём на колени.

Алексей Михайлович поспешно наклонился.

- Но, что удумала, девонька! - он ласково, как дочь взял её за руку и понял. - Смотри люд московский, какую красу нам Григорий-стрелец да из-за моря схитил. Лихой разбойник, Карлус короля обобрал!

Все кругом засмеялись - и даже рынды царские с топориками - обычно невозмутимые улыбнулись.

- Гости дорогие - в Теремной Дворец идём - будем думных бояр собирать да думы думать! Хорошие новости привёз, Григорий?

- Хорошие, царь-батюшка.

- Главная-то хорошая новость, диво как хороша, вон как рядом-то семенит!

==========

Нарочный - гонец с особым (специальным) поручением.

Тарабарщина - в времена Алексея Михайловича так называли тайнопись, секретный язык, стенографию.

Поганые - язычники, туземцы, варвары.

Цесарский язык - немецкий, цесарцами называли подданных Священной Римской империи немецкого народа, которая в то время объединяла Австрию и многие германские земли.

Esta fidelis - быть верным.

Авизо - быстроходное посыльное судно.