1663. Вести издалека.

Взяв заветные деньги Григорий отправился в Донской монастырь - воля Артемия была передать настоятелю шестьдесят рублей серебром и несколько книг греческого письма. Ночь выдалась морозная, поэтому выехав ещё затемно, задолго до восхода солнца Григорий сильно замёрз по дороге. Он пожалел, что не впряг свою Маруську в возок, а отправился верхом. Над головой были яркие звёзды, водительствовал ими молодой месяц - света от них было совсем мало, но зато дорога была наезжая - не собьёшься. Одно время Григорий едва не заснул в седле - монотонный ход лошади, которой он совсем не правил - располагал к тому.

Когда уже показались стены Донской обители издалека услышал звон колоколов - по левую руку - в Андреевском монастыре звали к ранней заутрене. Начинало светать.

Невысокая бревенчатая ограда уже наполовину была занесена снегом, но ворота были очищены от него и Григорий не слезая с лошади постучал кольцом в било, вызывая привратника.

- Здрав будь, ранний путник...

- И тебе здравия, святой брате.

- С чем изволил пожаловать?

Григорий рассказал о завещании своего наставника и привратник запустив его во двор, отвёл в трапезную. Дожидаться настоятеля не имело смысла - поэтому Григорий передал завещательное письмо Артемия послушнику, присовокупив кису с заветными деньгами. Когда Григорий извлёк из холщового мешка два фолианта в кожаных переплётах послушник уже дочитывал письмо.

- Это тоже монастырю завещано, - книги перекочевали на стол.

- Да, я прочёл об этом. Однако также брат Артемий попросит настоятеля подарить вам Четвероевангелие. Это можно сделать - как раз Монастырский приказ нам прислал свежеотпечатанные кодексы.

Инок вернулся через несколько минут. Книга, которую он принёс была намного меньше старых ещё рукописных книг Артемия, которые он передавал в дар обители.

- Благодарствую! Зело крепко должен я отблагодарить за такое благодеяние!

- Главное, постигайте Слово, как и брат Артемий вам наказывает. Останетесь на литургию?

- Я бы с радостью, да служба не будет ждать! В приказе меня ждут - потому-то я так рано приехал, чтобы успеть к сроку вернуться.

Двое послушников появились в дверях - они принесли горячую похлёбку, хлеба и молока.

- Прежде чем отправиться обратно - подкрепитесь, заодно и отогреетесь. А мы пока будем молиться за Вас!

Обратной дорогой Григорий размышлял о том, что ему несказанно везло все эти годы. Повезло с отцом, который выпестовал в нём характер, способны противостоять невзгодам. Повезло с англичанином Бофортом, который хотя и относился к нему как к собаке, но всё ж многому при нём можно было научиться, да и просто выжить. Повезло с ватагой, к которой он прибился в Белгороде, когда бежал от англичанина, ведь именно ватажные люди его научили жить довольствуясь землёй под ногами и небом над головой, при этом не теряя присутствия духа. И встреча с князем Шаховским и дальнейший взлёт - всё это было необыкновенным везением. Но для чего это всё? Какой в этом смысл - куда ведёт его судьба, а вернее Бог - какой стезёй?

Удивительно как одна единственная книга перевернула его жизнь! Как руководство по огневому бою, писанное на латинском языке, оказалось вдруг на полке у инока в школе славянского письма? Это было и загадкой, и знаком судьбы, перстом Божьим предначертавшим дальнейший его путь. Книга свела его с царём, и с отцом Пантелеймоном, книга дала ему то преимущество какого не было у других.

Григорий чувствовал, что за пазухой у него другая книга - не такая массивная и объёмная, как руководство испанца, но зато намного более важная и серьёзная. Уже совершенно рассвело и Григорий чувствовал, как Слово Божье жжёт его - требует открыть и прочесть... Это было не просто любопытство или насущная потребность - как то было с книгой по огневому бою. Это ощущалось буквально как приказ, как воля Творца обращённая непосредственно к нему.

Вернувшись к восьмому часу в приказ Григорий сразу поднялся в думную горницу, где было уже совсем светло и застал там всю приказную братию - оба полуполковника отдавали распоряжения, а сам Полтев о чём то говорил со старшим пушечного наряда. Во всеобщем оживлении Григория практически не заметили - Мартьян Смирной уже давно привык к тому, что Григорий не нуждается ни в проверках, ни в приказах исполняя всё положенное в срок и без нареканий.

Григорий отозвал в сторону писаря, который был одновременно и казначеем приказа и истребовал у него грамоту в Пушкарский приказ - у стрельцов подходили к концу порох и пули, а свинец в приказном погребке давным давно уже закончился.

Взяв грамоту Григорий вышел вон и отправился в Китай-город, где добрался до подворья купцов Чижовых и зашёл в харчёвню содержавшуюся ими для служилых людей.

Его сразу же осадили мальчишки-прислужники и чтобы отбиться от них он заказал плотный завтрак - здесь подавали недурную перловую кашу, особо запечённых с уксусом щук и тульский "мятый" хлеб, который Григорий полюбил тотчас как первый раз отведав. Поднявшись по лестнице и найдя укромный уголок за одним из дальних столов он наконец-то достал из-за пазухи Четвероевангелие и с трепетом раскрыл его.

"В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог"...

***

Фёдор Иванович Шаховской прочёл отчёты своего подручного Никиты Бобровича-молодого и удовлетворённо покрутил ус. По всему было видно, что разгромленный лагерь разбойников был как раз тем самым гнездом из которого совершались налёты на ярославском тракте. А это значит что путь этот отныне безопасен и торговлю можно возобновлять без ущерба.

Но этот успех не отменял другой беды - стрельцы и солдаты стали бегать от службы всё чаще и чаще. Корень этого был в нехватке "кормовых" денег, как впрочем и в том, что окраины России - особенно Сибирь стали не в пример безопаснее, чем прежде. Разгоревшееся башкирское восстание не пугало бывших ратных людей - сбиваясь в ватаги они наоборот охотно шли в те, места, где можно было проявить свою удаль и взять богатый хабар. На днях поверенный персидского шаха челом бил князю - "негодные люди снова ходили на Дербент и пожгли его". Эти "походы за зипунами" стали не только промыслом для разбойников, но и даже состязанием между атаманами. Предстояло решать и эту беду - и это было куда как сложнее, чем разгромить разбойников на ярославской дороге.

Князь взял перо и отписал Ртищеву намёт: "Здравия и благоденствия тебе Фёдор Михайлович и наказ радоваться, бо разгромлено гнездо разбойное о коем ты меня все эти дни допытывал. Товар вернуть удалось немногий, и то что упущено не вернётся уж. Есть верный слух, что товар сей уж продан, чему свидетельствует богатая казна, исторгнутая из рук грабителей. То не должно быть укрыто от тебя, что разбой чинился стрельцами Костромского приказа, что под головой Воскобойниковым ходит. Схваченные живыми разбойники указали на воровство в приказе казённых денег и на то, что место своё они покинули по нужде великой, издержав всё что мочно на пропитание, но так и не получив положенных государем жалований. С тем вместе тебя уведомляю, что и по другим приказам положение не лучше. Мне то доподлинно известно. Посему готов я приступить к Алексею Михайловичу с просьбой объявить милованный срок* для всех беглых, и посадить их на землю в станицах на засечных чертах, пустить в сторожевую службу. Доколе не успокоим сии ватаги - не будет мочно спокойно ходить по Волге без надёжной охраны. Кроме того - стрельцы и казаки укшуйничают в персидских владениях, на что шах персидский жалуется - как ты и сам знаешь.

Посылаю тебе сей намёт и жду тот же час ответа с тем же сеунчем".

- Парамошка - сиё послание Ртищеву лично доставишь и дождёшь ответа. Найдёшь его в Золотой палате, у государя.

Ярыга взял бумагу, вложенную князем в футляр и отправился исполнять наказ.

Князь же вызвал к себе подъячих Семёна и Никифора, которым наказано было приглядывать за Немецкой слободой.

- Что происходит на Кукуе?

- Как обычно - всё как и прежде - господа пьют, дерутся на дуэлях, задирают как своих так и наших. Николу Баумана снова пытаются со свету сжить, плетут на него тенёта.

- Ясно. И что генерал-поручик Бауман?

- Недавно Герман фон Штаден сделал ему вызов на дуэль, но Бауман вызова не принял, поскольку Штаден его подчинённый.

- Ведут себя как дикари. Даже наши бояре исходящие на ... от местничества кажется более умными. А что творится в "Кёниксберге"?

- Наш подопечный всё больше и больше беспокоится - ответы на письма, что мы перехватываем очень ожидаемы им. Видно догадывается о чём-то. К несчастью последнего гонца отосланного им мы не смогли перехватить.

- Раз письма не доходят - ждите гостя - наверняка тот кто воду тут у нас мутит пришлёт своего человека. На месте будут разобраться.

***

Медные деньги на базаре перестали что-то стоить. До тех пор как серебра было мало люди вынужденно пользовались медью, но как пошёл слух, что серебро скоро хлынет в Россию из заморских стран так и это прекратилось. Беда была в том, что торг остановился, и ничто - ни угрозы ни уговоры не действовали на торговцев. Мена ещё как то шла, а вот торг встал...

Подходил к концу январь, впереди было ещё два месяца холодов, а за ними голодные апрель и май, и как можно было пережить это время многие не знали. Служивые начали бросать службу чтобы найти пропитание - медь, которую они получали в качестве жалования не принимали, а менять им было нечего - разве что то немногое, что они имели во владении - да только кто сменяет? Дело доходило до того что даже ярыги, следившие за порядком в городе, часто нанимались на любые работы лишь бы вечером просто поесть у хозяина. Возможно если бы Ближняя дума царя знала о том, они бы приказали открыть государевы кладовые и амбары, но бояре были заняты своими делами - тем более, что поправившись от хвори царь отправился на богомолье и его не было в Москве почти две недели. Царица и вообще весь двор следовали за государем и Кремль почти опустел.

В это время загадочные грабители взломали сокровищницу гостя Василия Шорина и вынесли двенадцать сундуков медной монеты. Никто не хотел огласки этого дела - Шорин почёл событие неприятным, досадным, но не сильно-то раззорительным - не серебро же и не золото увели. Разбойников поискали да и махнули рукой - наказав стражу и на том порешив дело. Однако всё закончилось гораздо более скверно, чем многие думали - злоумышленники крали монету неспроста - они разбросали её по улицам и торжищам, что привело к настоящей торговой панике и лавки на следующий день попросту не открылись - к чему?

Тем временем Мартын Акинфеев развернул бурную деятельность - в Москву шли несколько больших ватаг нанятых им головорезов, а с Украины огромный хлебный обоз с заражённой пшеницей и рожью. Да и охрана у обоза была внушительная - почти две сотни человек вооружённых не хуже стрельцов. Удар был рассчитан идеально.

- Теперь-то уж Собесский оценит по достоинству мои способности, - Мартын потирал руки ожидая полного успеха.

Он никого не посвящал в свои планы, однако очень и очень многие были вовлечены в заговор. Одни думали, что тем самым они свалят Милославских и сами приблизятся к царю, другие ожидали крупных барышей, а раскольники ждали восстановления старой веры. Литовские паны, что снарядили обоз ждали военной победы - если в Москве случится настоящий мятеж, то разгромить войска московских воевод, лишившихся снабжения будет намного проще. Это если войско не разбежится. А коли разбежится - бери Московию голыми руками! В Смоленске тайно сидели их лазутчики, гтовые и на царя покуситься, если случай представится.

Акинфеев, никогда никому не доверяя, в этот раз понимал, что раскрывшийся заговор будет стоит ему жизни, но остановиться он не мог - что-то буквально толкало его на это - будто злой рок. Он понимал, что голодный бунт был слишком близок и если его не возглавить, не направить он разразится без всякого смысла и конечно же будет подавлен.

Атаман первой партии лиходеев уже приходил к нему за расчётом - и остался доволен чрезвычайно - взамен украденной у Шорина мелочёвки грабители получили не серебро, но золото. И ещё одно задание - вырезать караулы Калужских ворот в ночь на 25 января.

- Сделайте сие самым кровавым, жестоким образом - так чтобы кровь заледенела в жилах. Чтобы ужас охватил служивый люд.

Атаман кивнул, ему два раза объяснять не было нужды, тем более, что такое задание ему было по душе - он ненавидел стрельцов, ярыг и вообще государевых людей.

Ватага собралась в кабаке - смурные, злобные люди сразу вызвали у кабатчика подозрение и он отправил служку в Съезжую избу. напрасно. Мальчонка не успел и двух шагов по двору ступить как его настиг аркан - а крик его потонул в пьяной брани. Кляп в рот не понадобился - ему просто перерезали глотку, и оттащили за поленницу закидав снегом. Снег же скрыл пятна крови около крыльца, где всё произошло.

- Старый что-то пронюхал, - сказал один из ватажников атаману, - Надо бы его того...

Атаман осмотрел всех кто был в кабаке... Десятка два пьянчуг и несколько подручных кабатчика. Невелика сила...

- Есаул, - атаман позвал своего помощника шёпотом, - Ермило...

- Што?

- Скажи нашим, что сей час резвиться будем и буйствовать... Двоих к выходу поставь и следи за дубарями*, чтобы помехи от них нам не сталось.

Под столами мелькнули ножи, ватага готова была к кровавому делу, переглянувшись друг с другом последним взглядом в котором и буйство и ненависть играли сполохами.

И тут дверь распахнулась и в кабак ввалился какой-то детина с бочонком на плече.

- О! Благодетель! - возопило с десяток глоток кабацких ярыг*.

- Это что за хрен?

- Какая разница? Похоже пойла принёс - нам то на руку.

- Режь его первым, а то как бы он кого из наших не укокошил. ЗдоровОй!

Атаман вскочил на стол и выхватив тесак прыгнул в сторону одного из дубарей - это был знак к атаке. Ватажники бросились в разные стороны - ножи в руках никому ничего хорошего не сулили. Первым как и ожидалось упал охранник кабака, рассечёный тесаком едва не пополам - это кровавое зрелище одних парализовало, а у других вызвало жуткий первобытный вой, вопль, который казалось будет услышан всей Москвой.

Кабатчик на мгновенье застыл - в следующий миг в его руках уже был пистолет и грянул выстрел - одному из ватажников - который взопрыгнул на прилавок с которого кабатчик торговал - снесло половину плеча, алая кровь фонтаном ударила из развороченной артерии, а помещение заволок сизый дым.

- Ах ты мразь! - на стрелявшего бросился кто-то, обходя сбоку, но второй пистолет тотчас поумерил прыть.

- А ну брось нож!

- Как скажешь! - дико захохотал разбойник и нож полетел в старика.

Однако тот тоже был не лыком шит - увернулся и тотчас прицелив выстрелил. На этот раз неудачно.

У входа в кабак орали: - Вали его ребята! - Трое сразу навалились на вошедшего верзилу, но он попятился к дверям и, метнув с плеча бочонок, открыл дверь. Один из нападавших был сбит с ног, но двое других успели навалиться на беглеца свалив его в проёме двери.

В другом конце атаман добил второго охранника, а двое других бандитов убивали одного за другим кабацких завсегдатаев - кого-то вытаскивая из-за стола, а кого-то из-под него.

- Сёмша, сюда! - крикнул кабатчик третьему и последнему дубарю, который только что своей дубиной отправил наземь одного из головорезов.

Охранник перемахнул за стойку к кабатчику и увидел, что тот открыл уже потаённый лаз в подполье. Им пытались помешать есаул и ещё двое ватажников, только что расправившиеся с теми, кто был поблизости. Они не рисковали подставляться под третий выстрел - кабатчик держал в руках последний из заряженных пистолетов. Есаул, невысокий, но коренастый поднял лавку над головой и с силой толкнул её по стойке. Она скользнула с невероятной скоростью и размозжила голову старику. Увидев это охранник выхватил пистолет, из рук хозяина и сиганул в лаз.

Сделав из тряпья факел есаул облил его маслом и поджёг от семисвечника, что висел над головой. Бросив вспыхнувшую ткань в лаз,  закрыл его.

- Не уйдёт? Лаз ведь ведёт на улицу куда-то.

- Не сможет - угорит! - возбуждённо ответил есаул товарищу и они бросились назад в зал - и действительно из подвала повалил едкий дым - что-то занялось там.

Возня в дверях закончилась - двое не очень здоровых, но весьма проворных разбойника почти придушили было здоровяка, накинув ему на шею пояс, он был ещё жив, но потеряв сознание обмяк. И тут с верхнего жилья раздался выстрел, снёсший голову одному из душителей. Второй отскочил от своей жертвы как ошпаренный оглядываясь и ища глазами того, кто стрелял.

Дым заволок верхнюю часть кабака и кто там находится было не видно. Один из ватажников рванул вверх по лестнице, думая застать стрелка врасплох, но его тело вылетело с верха лестницы, на которой угадывался силуэт рослого человека. Рука бандита была почти отсечена и головорез лишился чувств, грянув на кабацкий стол..

- Уходим, братва! - крикнул атаман.

- Вот уж нет! - ответил Ермило-есаул, разгорячённый кровью и жаждой мести. - Давай,  поджигай! Спалим сначала этого урода! После уйдём!

Ватага почти в голос поддержала есаула и тотчас на лестницу и под помост верхнего жилья полетели зажжёные одежды, сорванные с убитых. Есаул взял горшок с лампадным маслом и метнул под помост второго жилья - тут же полыхнуло пламя.

- Сдохни, собака!

Кабак быстро стал напоняться дымом, и ватага ликовала. Пока дым не выходил на улицу бояться было нечего - люди хватятся только через некоторое время что кабак горит. если выйти двором, а не на улицу - уйдут спокойно.

Наверху скопился дым и ватага уже праздновала победу, услышав звук похожий на падение тела - видно враг потерял сознание - когда атаман приказал уходить. Дело было закончено.

- А с Прошкой что? Бросим его здесь?

Атаман посмотрел на товарища, которому кабацкий голова отстрелил плечо и махнул рукой.

- Не жилец он. Уходим!

Ватага потеряла троих убитыми, а один был оглушён дубиной, хотя и не потерял способности двигаться.

Кабак стоял на улице и не был отгорожен забором, потому выйти с красного крыльца не привлекая внимания было невозможно - атаман вывел всех через задний двор, там, где недавно убили мальчонку. Перемахнув через изгородь разбойники ушли в сторону Калужских ворот, где у них было их кровавое дело. Дом же начал гореть всерьёз, огонь уже занялся под самой крышей и скоро прозвучал набат - дым повалил так, что его сразу заметили в Съезжей избе. Со всех сторон на тушение ринулись люди, караул стрельцов, проходивший мимо также спешил на пожар.

Ватага затаилась за лавкой кожевенника, которая была сегодня закрыта. Разглядывая караул стрельцов стоявших на Калужских воротах атаман считал сколько их и чем вооружены. Семеро оставшихся в живых ватажников и атаман вполне могли справиться с караулом.

- Готовы на дело?

Ватажники кивнули как один. Они разгорячились пролитой кровью и жаждали продолжить вакханалию смерти. У многих были свои счёты со стрельцами.

Замысел их был прост. Дождаться, когда в карауле останется двое-трое стрельцов и напасть. Остальные пока поймут в чём дело - а их всего должно было быть двенадцать - можно будет закрыть их в караулке или бить каждого кто будет выскакивать из неё - но уже по-одному. Отстреливаться стрельцы не смогут, разве что через дверь, но то без толку.

Атаман вручил каждому по золотой монете.

- После дела каждый получит по десятку таких кругляшек. Начнём!

Полуполковник Моховской ехал отдавать часы* с тяжёлым сердцем - в пожаре, что случился в Чижовском трактире погибло больше двадцати человек, а трое выживших - кабатчик, охранник и захожий торговец толком ничего сказать не могли. Люди с Разбойного приказа сразу же приказали начать облаву ближайших слобод, а Моховской поехал к Калужским воротам.

- Братцы, в кабаке шайка разбойных устроила настоящее побоище - так что смотрите в оба - если кто будет подозрительный - того сразу вяжите, не мешкая. К тому же смены вам пока не будет - наши ребята тушат пожар, а новый десяток с приказа пока дойдёт... Я поеду вышлю вам с приказной избы сменщиков, а вы пока бдите. Все к оружию!

Моховской уехал, а стрельцы, нехотя взяв бердыши вышли к воротам. Теперь они караулили вшестером.

- Эй ты, стой! - окликнул один из них какого-то подозрительного нищеброда. - Подорожная*  есть? Или ты из холопов чьих?

***

Полтев осмотрел место разъыгравшейся трагедии. Восемь его стрельцов были убиты, один ранен и остался жив только потому что успел укрыться и запереться в сторожке. также убили и двоих воротников*.

- Что за изверги...

- Те же, что голь кабацкую порешили и спалили сам кабак, - сказал полуполковник Моховской. Ему повезло - он буквально чудом разминулся с ватагой.

- Гони-ка Еремей к Елизарову - пускай всех стрельцов поднимает! Не спустим того, чтобы над нашими товарищами так издевались!

Слух облетел Москву вмиг - она превратилась в гудящий улей, даже в Кремле, где стражу сразу вздвоили люд стал опасаться налётчиков-убийц.

Акинфеев не медля встретился с ватажным атаманом, и, как обещал, выдал ему на руки золото, а так же присовокупил к этому богатую и справную одежду. 

- Всё ли успешно прошло? Убитые, раненые есть?

- Без того не будет... - атаман осклабился. Нельзя было сказать что он был весел, скорее это было какое-то звериное торжество.

- Плохо это - раненые сильно приметны, могут из-за них на всех подозрения пасть.

- Не боись, не бывать тому - мы раненых не оставляем - добиваем.

- И своих что ли?

- А то! Конечно. Чтобы не болтали чего лишнего. Лихого народу мног - наша ватага от того что парочки увальней лишится меньше не станет.

- И многих сегодня потеряли.

- Четверых. Троих в кабаке и у ворот ещё одного стрельцы порешили.

- В кабаке? В каком кабаке?

- Мы ещё и в кабаке сегодня повеселились. Всех ярыг кабацких под нож пустили, да и хозяина с охраной заодно.

- Это хорошо. Это преотлично! - Анкудинов обрадовался этой новости. - за кабак я вам ещё набавлю золотом!

Он вышел в комнату  и скоро вернулся. В руках была большая кипа разной одежды.

- В таких кафтанах вас никто не станет останавливать, и подозрения вы не вызовете. Только лишь отмойтесь как след, чтобы за мастеровых сойти. 

Хлебный обоз уже был в двух днях пути, и его вход в город должен был стать началом настоящей резни и бунта.

Не одна ватага старалась для изменника - другие тоже уже были наготове, но их он не спешил пускать в дело. "Артель плотников" расположилась неподалёку от него в Хамовной слободе, а в Немецкой на постоялом дворе остановились те, кто выдавали себя за камнерезов.

Наконец пришло время посвятить в детали заговора и некоторых заранее намеченных и подготовленных подручных.

- Вот скажи мне Григорий, ты сколько на службе? Без малого сорок лет уже? И что же? Доволен?

- А сам не догадываешь, доволен я альбо нет? - ощерился седой, как лунь дьяк. Лицо его - человека страстного, желчного - было изборождено морщинами, а на щека был глубокий рваный шрам. - Только к чему балясы точить?

- К тому Григорий, что люди твоего склада главная опора государства, их много, да не по заслугам они живут, а по милости ворья, что ими правят. Так же? Милославский и втрое не так умён, а поди ж ты - верховодит!

- Што ж ты клонишь? К бунту?.

- Именно! Именно так, разлюбезный мой Григорий Евтихьевич! Урезать нужно несколько буйных голов, порядок в государстве навести, ослободить царя от шайки, что его окружила.

- Какое мне до того дело? Под петлю голову совать? Под топор?

- А нешто выбор у тебя есть? Димка Зиновьев как с Амура пришёл - того гляди тебя за бороду выволокут и бошку срубят - за проделки твово сподручного Ерофейки Хабарова. Вся Москва ведь ведает о том, что братец его Никанорка тебе соболей у казны уворованных возит. А то нет?

- Не пойман не вор!

- На дыбе-то сам сознаешься! Сам знаешь как у нас мастера пытают. Да ты и сам пытал знаешь, что против умения никто не устоит, не запрётся.

Дьяк не мог понять угрожает ему Акинфеев или нет. По речам видно было, что сам он под топором ходит, но и донести может - легко! И тем от себя подозрение отведёт.

- Да не косись так нам меня - не продам тебя! Ты нужен мне, чтобы  вразей государевых расточить. А как управимся - так место головы в Сибирском приказе твоё - это уж верно! Сам суди Трубецкой сидит на Сибирском приказе, а толку от него - один вред! Ну и кто лучше тебя с делом этим справится.

- Так говоришь, будто к государю вхож! Кто тебя слушать-то будет? Ты ж пёс беспородный - меня не лучше...

- Это сейчас, а вот когда мы государя от мятежа спасём - тут уж гляди и слушать нас будут.

- Это от какого мятежа ты спасть собрался?

- Выйди на торг, да поглянь - нет разве буйства народа по причине голода? А ну как мор случится, голодный мор?

- Идёт в Москву богатый хлебом обоз с Малороссии. Сказывают раздача того хлеба будет бес платы. Бедноте хлеб назначен.

- Ведаю то... Про раздачу слух неверный. У меня - слышь-ка, соглядатаи в Малороссии есть. Спорыньёй тот хлеб болен! Весь! Чуешь чем дело пахнет?

- Вон оно что?! А верно говорят?

- Вернее некуда!

- А от меня что тебе надобно?

Мартын Акинфеев и сам бы рад был не привлекать к делу никого, да так уж получалось, что не было у него возможности сразу везде поспевать. А потому кто-то должен был выполнить часть его плана.

- Мы ополчение в слободе собрали. Слышал поди, что недавно на Калужских воротах стражу вырезали лихие люди? Вот потому и мы оружно будем ждать ворога. И если начнётся бунт мы такое ополчение по всему городу подымем!

- А стрельцы нашто?

- Калужские ворота показали на што оне годны... да и помятуй - в Смуту разве стрельцы спасли Русь? Чёрная сотня - вот кто спас! Если бы не чёрные люди с посадов не отбили бы ворога! Сила у народа.

Протопопов стал понемногу поддаваться на посулы, а затем решил, что "постоять немного в сторонке можно" - коль получится у Акинфеева дело - тогда и поучавствовать не зазорно - дело-то хорошее.

- А откель у тебя соглядатаи в малоросских землях? - всё-таки подозренния кое-какие остались.

- То от моих людей слово пошло. Я там шерсть этот год покупал, сам знаешь на моё сукно много шерсти надобно, а нигде такой хорошей как в северских землях* нет. Вот потому-то мне и сообщили люди добрые - я с ними дела веду.

А просить тебя вот о чём хочу - когда будет всеобщее смятение нужно не допустить чтобы приказы государевы подверглись разграблению как то было в Медный бунт. Я готов людей недёжих ради той цели тебе перепоручить. Крепкие, мастеровые ребята.

- Неужто думаешь, что стрельцы в этот раз хуже с бунтом справятся?

- Сам-то что думаешь? У нас в Москве из двадцати тысяч стрельцов на землю посажено* добро бы пять тысяч, остальные пришлые - по казённым домам мыкаются. Верный человек из Земского мне сказал, что из многих приказов стрелецких уже почти треть служивых сбёгло, а когда бунт будет ещё треть сбежит. Ну, а против черни сколько остальные выдюжат? Поэтому без ополчения, без "чёрной сотни" никак не обуздать взбесившуюся толпу. Да и учти, что чем больше людей в наши ряды встанет - тем меньше их будет среди бунтарей. Народ у нас колеблющийся - легко его с пути истинного сбить.

- И много таких охотников у тебя в ополчение собралось?

- Довольно. Главное, чтобы было кому ими руководить, кто бы в приказных делах толк понимал.

План Акинфеева был прост и короток - таких людей как Григорий Протопопов нужно было вязать кровью - как только лихие молодцы захватят приказы, особенно казну приказов - так заставить тех, кто думает "в сторонке постоять" заниматься казнями бояр и подручных царя. А когда окружение царя поредеет и устои тона зашатаются тогда уж и подмога от поляков придёт. Две недели нужно продержаться, что не трудно - ведь Москва город укреплённый, сторонников и охотников биться за мятеж будет много, а припасы в царских кладовых могут обеспечить верность черни и безбедное существование едва ли не год. Главное взять казну. Если же вдруг стрельцы в городе смогут дать отпор, то взятой казной можно их на свою сторону склонить, тем более что стрельцы уже с осени сидят "на медном окладе" и всё скопленное серебро многие уже прожили, расточили.

***

В Риге прелат ордена иезуитов Георг Тапперт получил срочную депешу.

"Досточтимый прелат! Внешнее наблюдение за нашим братом Иоганном выявило, что он находится под слежкой московитов. Дело ведёт Разбойный приказ, причём всё зашло настолько далеко, что его корреспонденция московитами изымалась, а в Смоленск, откуда идёт руководство всеми московитскими делами ордена, отсылались фальшивые отчёты". - иезуит прервал чтение и задумался. Ему не было понятно хорошо это или плохо, что Кёснер попал под жернов Разбойного приказа. Досадно было, что такое успешное место как "Кёниксберг" может быть прикрыто. Из-под его "вывески" всегда было удобно действовать. Но вместе с тем прелат давно уже перестал воспринимать неудачи как нечто безусловно вредное - наоборот - каждую неудачу он старался обратить в успех. Если надо пожертвовать Кёснером и "Кёниксбергом", то нужно сделать это с максимальной выгодой для себя. Тапперт впервые сталкивался с Разбойным приказом - до того он и не воспринимал их всерьёз, больше уделяя внимания тем подручным царя, что выполняли разнообразные щекотливые поручения - в том числе и слежку за иностранцами. Тайный приказ был известен прелату вдоль и поперёк, и вдруг на сцене появляется новый актёр.

"Вместе с тем наша деятельность пока успешна, направлять силы русского государя на восточные окраины вполне удаётся. Башкирский бунт в котором мы пока не играем никакой роли моет быть весьма значимым направлением в будущем - эти степняки могут сковать значительные силы русских".

Тапперт откинулся в кресле размышляя. Его красивое, но вместе с тем и волевое лицо не имело и тени озабоченности, хотя мысль кипела и усиленно искала выхода из складывающейся ситуации.

Встав он стал ходить по кабинету - так лучше думалось.

Царь и его люди из Тайного Приказа по натуре своей шахматисты, но Тапперт не собирался играть с ними в шахматы, он обдумывал план как выдать своего человека за сторонника другой силы - за польского или голландского, точнее ганзейского соглядатая. Эта ладья будет перекрашен в другой цвет и отдана в многостороннем гамбите.

- Томас, подойди сюда...

Гонец привезший депешу вошёл в кабинет и застыл у двери.

- Садись... Мы будем вынуждены пожертвовать братом Иоанном,но мы не вправе допустить его смерти или того чтобы его искалечили. Он нам пригодится в другом месте - человек он верный.

Томас кивнул головой, слегка улыбаясь. За этой улыбкой могло скрываться всё что угодно, но спроси его о чём он думает и он выскажет полное почтение.

- Но как сначала сдать его московитам, а затем выручить из плена? Есть у тебя соображения?

- Можно послать к нему убийц, чтобы они начали за ним "охоту", а он от них сбежит и открыто переметнётся на сторону Ганзы, так словно он ранее тайно на них работал.

- Нет, слишком глупо будут выглядеть наши люди. Получили задание и не выполнили его... если мы объявим его изменником - то нам придётся его убить. Да так чтобы это была публичная смерть - тогда другим неповадно будет. Разве от нас когда-то кто-то уходил если мы приговаривали его? Нельзя давать повод сомневаться в этом. 

- Мы убьём его, только не в самом деле.

- Плохо иображать и то, что кто-то от нас переметнулся к Ганзе. Это вообще никуда не годится... Что это будет значить - что мы выглядим в чьих-то глазах менее правыми чем ганзейцы?

- А что если сделать вид, что его убили ганзейцы?

- Такие вещи делать слишком опасно. в Случае провала это выведёт врагов прямо на нас, и сорвёт весь план. Я предлагаю другое - помнишь, что у нас на примете этот стрелец, что ездил с посольством в Англию? Он ведь когда-то частенько захаживал к брату Иоанну в трактир. Что если ему подкинуть сведений, что Иоанн служит Ганзе? Не нам служит, и не служил нам никогда... пусть они думают, что он ганзейский лазутчик.

- Думаете он обратит внимание? Он же ещё совсем молод и в такие дела вряд ли будет допущен. 

- Тем лучше! Заодно и его более внимательно рассмотрим.

- Но письма... в письмах ведь могло быть что-то, что выдаст его именно как нашего агента.

- Это навряд ли. Писано всё по-латыни, кому писано трудно установить. Кроме того я настрого запретил Кёснеру и другим писать как мы пишем обычно. И прежние его депеши уже писаны совершенно иным языком, иными словами.

Томас задумался. Ему трудно было судить о том плохой план предложен или хороший, но решение уже было принято и прелат поставил его перед фактом:

- Собираемся, Томас. Через две недели мы должны быть в Москве. Скажемся. что едем кожу покупать для мекленбуржской ярмарки.

- А не рано ль? Сезон кожи начнётся через месяц - её ж только кораблями возить, не посуху.

- Не важно - думаю повод убедителен и это самое главное!

Георг Тапперт готовил Томаса на своё место на тот случай, если ему удастся забраться на ступеньку выше по иерархии. А лучшего способа подготовить себе помощника, чем постоянно держать его в курсе дел, постоянно показывать как принимаются решения, как делаются дела - лучшего способа не было.

Начало 1662: https://cont.ws/post/219136

Начало 1663: https://cont.ws/post/252207

Картина: художник-баталист Самокиш Николай Семенович "Тройка (на разгоне)". 1905

==========

Монастырский приказ заведовал не только землями и производством монастырей, но и типографским делом.

милованный срок - амнистия.

сторожевая служба - приграничная разведка, охрана границы.

сеунч - гонец.

кабацкие ярыги - завсегдатаи кабаков пропивавшиеся до исподнего, ходили в кабак "как на службу".

отдавать часы - разводить, сменять караул.

северские земли - черниговщина.

на землю посажено - имеют землю и дома в городе, имеют своё хозяйство.

Подорожная - подорожная грамота давала право на свободный проход и проезд в пределах разрешённой ей области. По сути своеобразный паспорт.