1663. Правда на крови.

Стрелецкий приказ Петра Лопухина ранним утром 28 января окружил усадьбу Мартына Акинфеева и выломал ворота. Не разбираясь пристрелили спущенных на ночь волкодавов, разогнали холопов и выволокли хозяина в исподнем. Приказной голова распорядился тащить в застенок всех домочадцев изменника - в том числе и него молодую невестку - жену старшего сына, которая только-только разрешилась первенцем.

- Пощады дай дитю малому, батюшка Пётр Аврамич!

- Изменническое семя! Больно-то вы пощады давали нашим детям, что в давние времена, что в недавние? Забыл как ваши аспиды младенцев православных избивали в Чуднове?

- То татары были, крымчаки! Смилуйся, Пётр Авраамич! Христом Искупителем молю!

- Ладно, выблядка твоего пусть мамки забирают, а вот невестка твоя пойдёт с тобою вместе в крепость - бабы хорошо голосят на дыбе-то всё правдиво сказывают!

Полковник Пётр Лопухин был ещё молод, тот год только получил протазан* стрелецкого головы и по чину полковника именоваться стал - потому его рвение было поболее, чем у других, и его бойцы всегда были готовы к любому делу, что поручали с Тайного или Разбойного приказа.

Стрельцы Лопухина разгромили мастерские Акинфеева, загрузили подводы готового сукна и вывезли его на государев казённый двор. Полковник и его полуполковники лично изъяли всю казну, что нашли в доме, сделали опись, и отослали её Богдану Хитрово. Через час им вернули распоряжение - дом Акинфеева занять под казённые хоромы, мастерские-сукновальни отписать в Съезжую избу Хамовной слободы на торг. Казну, что за то выручат - в доход государю. Холопов забрать в услужение новым хозяевам дома, о коих придёт распоряжение от самого государя. Так в одно утро - ещё до восхода запоздалого зимнего солнца решилась судьба несостоявшегося мятежа.

- А знаешь ли ты, Богдан, что Акинфеев Мартын чуму в Москве остановил?

- Так уж и он?

- Да именно он. Недавно о сём узнал, - Фёдор Михайлович Ртищев теребил аккуратно расчёсанную бороду - верный признак того, что его гложет совесть.

Хитрово отложил перо, пристально посмотрел на товарища и удивился - тот пребывал в задумчивости и был словно не от мира сего.

- Что с тобой, Федор? Грехи к земле тянут? Чёрт тебя одолевает чтоль?

- Что грехи! Черт молитвой поборается! О ином думаю - как такие люди как дьяк Акинфеев к врагу перемётываются. Ведь не дурак он. Изменник, но не дурак.

- Отнюдь не дурак...

- Так почему же? Как так вышло, что он на поляков надежду имеет, на польскую службу переметнулся. Ведь не из-за денег же?

- Да ты наведайся к Константино-Елененским воротам, зайди к нему в застенок да спроси его самолично. А почему переметнулся - то не тайна! Из-за обиды он вредить государеву делу стал, на мятеж подвигся. Обычно дело сие, так же и Курбский Грозного царя бросил.

- А ведь прав ты, Богдан! Обиды - то от гордости идёт, а диавол первый изменник - отец гордости всей. Схожу в застенок, послушаю совета твоего...

- Да не советовал я тебе в застенок итти. Прости Христа ради, ёрничал я!

- А хоть и так, всё одно схожу.

Хитрово уткнулся в бумаги. пробурчав "Воля твоя, Федор!" Ртищев поднялся и вышел с приказной горницы. На душе у него было неспокойно.

Тем, кто попадал в пыточную избу никто не мог ничего сказать наверняка - доживут ли они до утра или же уже к середине ночи распрощаются с жизнью. Ртищев прекрасно знал жёсткие и жестокие правила заплечных дел умельцев - никакой пощады, никакой слабины. Уже одни эти слухи бродившие по Москве пленяли волю людей, попавших в застенки, а когда дело доходило до самой пытки многие и готовы были бы всё рассказать, только палачи тому не верили. "Без пытки правды нет!"

Ртищев на санях подъехал к Константиновско-Еленинским воротам, куда обычно люди по своей воле не заглядывали. Он сошёл с саней и отпустил возницу - чтоб тот отъехал с этого страшного места, обождав поодаль - нечего человека в таком месте понапрасну держать.

- Кого надобно?! - пробасил невысокий, но коренастый мужик в кузнецком фартуке, вид и тон его был самым хамским. Судя по шрамам на руках он и впрямь был кузнецом когда-то.

- Умолкни, наглец, с Думным Боярином разговариваешь! Ртищев я, и ведать хочу куда изменника Акинфеева Мартына наладили.

Хотя боярин грубо одёрнул палача, тот и ухом не повёл, чувство страха у него уже давно притупилось настолько, что он сам тому удивлялся.

- Метелят сей час твово Мартына - аккурат поспел. Ещё немного и из него душу выбьют*. В стене он - вон тот вход!

Боярин быстрым шагом дошёл до двери невольно косясь на ряды уложенных вдоль стены людей. Восемь человек самого разного вида - и молодые и старые - даже один дед с длинной седой бородой... Все они были равны перед смертью. Лица многих были обезображены пытками и болью, а кто-то этой ночью замёрз в сугробе спьяна или на нож лиходея попался... К "батюшке Константину и матушке Елене" свозили всех кто в Москве жизни лишился, и кого родственники не забрали. И смотреть на это Ртищеву было невмоготу. Он на войне и не такое видал - казалось должен был бы привыкнуть, но так и не привык.

Первое, что услышал был резкий отрывистый крик - будто кому-то заткнули рот в тот момент когда голос достиг пика.

- Кто тут старшина палачей? Мартына Акинфеева где найти?

Ему молча указали на лавку, где лежало распростёртое тело дьяка. Лицо его было разбито, превратившись в маску, один глаз почти полностью заплыл. Руки в синяках, на рубахе кровь, борода с проседью превратилась в кроваво-грязный колтун.

- Живой?

- А как же! - с обидой ответил старшина палачей.

- Приведите его в порядок. Чтобы он говорить мог. И дайте ему хмельного.

- Уже дали.

Акинфеев поднял голову и, увидев Ртищева, напрягся, попытался сесть. Но неудачно повернулся и упал на пол.

- Узнаёшь меня?

- Да... - во рту изменника были выбиты все передние зубы.

- Сказывать можешь?

- Да...

Ртищев повернулся к старшине и приказал собирать дьяка.

- Заберу его из застенка. Угробите до времени, а он зачинщик мятежа.

- Не велено спускать с рук, Фёдор Михайлович! Никак не можно отпустить его с Вами - головы нам не сносить, если Вы его упустите или сообщники его отобьют!

- Куйте в железа! - Ртищев жестом не терпящим возражений приказал исполнять и вышел. Через десять минут мятежника положили в сани, приставив однако к пленнику двух стрельцов для надёжности.

- Фёдор Михайлович, там невестка моя, прикажи спустить, она... она не знала ничего... без дела погубят девку, а у ней малец две недели от роду...

Ртищев поморщился. Только что он забрал из застенка государева преступника, и вот теперь его родственницу вызволять.

- Нет уж. Я распоряжусь чтобы её не пытали. Но спускать с клети - не стану просить. Не моё то дело, а государя - миловать.

Так и сделал.

В хоромах у Ртищева Акинфеев пришёл в себя и сидя за столом говорил уже свободно. Боярин привёл писца и стал расспрашивать мятежника, всё кратко записывая.

- Я тебе многого пообещать не могу. Сам знаешь - тебя колесуют принародно. Но ежели всё без утайки расскажешь - будет тебе облегчение какое в моей власти тебе сотворить. Идёт так?

Мартын кивнул своей седой головой.

- Скажи мне - как ты, спасший Москву человек, вдруг посмел руку на царёву власть поднять?

Акинфеев ошалело заморгал, не веря своим ушам.

- Всё мне ведомо, что ты стольного града не покидал, что ты хлебные обозы за окольными заставами приказал держать и там амбары ставить. Ведомо мне сие. И если рука Божья через тебя действовала, как ты допустил сатану в своё сердце?

- Грешен, батюшка... - выдавил из себя Акинфеев. - Иуда я... христопродавец...

- Смотри-ка как быстро ты переменил свои мысли! Годы, долгие годы ты изменнничал, а пол-дня в застенке и уже покаялся?

Ртищев встал со своего места и стал ходить по горнице нервно теребя бороду.

- Что впрямь на царя и его чад готов был руку поднять?

По лестнице кто-то шумно поднимался - ступеней не жалел. Распахнулась дверь и в колеблющемся свете свечей пред изумлёнными Ртищевым, дьяком, писцом и стрельцами предстал царь. Вид Алексея Михайловича был грозный и пасмурный. Взглянув на Ртищева мельком, он вперился взглядом в Акинфеева, вид которого был ужасен и уныл. Маска вместо лица. Но Алексей Михайлович буравил взглядом глаза изменника, выворачивая его наизнанку. Без слов, будто злые чары наводил. И Акинфеев не мог взгляда отвести - так и сидел словно пригвоздили его к месту - он только скукожился.

- Всё знаю! Одно только скажи - с ляхами сносился?

- ...Д-д-д-да! - дьяк отчётливо заикался, хотя до того с ним такого не было.

- С кем?! Ляхи тебе обоз с травлёным, больным хлебом собрали?!

- Д-д-д-да...

- С кем знался?

- Я-я-ян Со-о-о-бес-с-с-кий.

Царь взял кочергу от печи, положил её на загривок дьяка и одним могучим движением обогнул вокруг шеи ни мало его не придушив.

- Вот тебе моё, царёво слово - коль на меня руку поднял бы - пощадил бы тебя, но коль ты на помазанника божьего покушаешься будет тебе Божий суд.

Акинфеев понурил голову и больше не смотрел по сторонам или на людей - уткнувшись взглядом в пол.

- Коли спасёт тебя Всевышний - Его воля, коли нет - стало быть грех твой Богом засвидетельствован. Вся Москва уж знает, что твой запрет на ввоз хлеба спас нас от чумного мора, который истреблял людей без счёта. Посему и не стану тебя пальцем трогать хотя зло твоё безмерно. А сей час всё Ртищеву расскажешь как на духу. Кто когда и чем тебе помогал на царя русского злоумышлять.

Город Зарайск встретил царевича бойко - во всю шла ярмарка, хотя уже давно солнце ушло на закат, а с неба летели редкие хлопья снега. Морозец не мог никого напугать - лишь разрумянить. На удивление в городе много было торговцев - особенно московских и астраханских - тут был один из основных перекупов и часто торговали отхожим товаром - то есть тем, что в город даже не завозили - под честное купеческое слово. У кого-то на Оке в Коломне, а у кого-то и в Нижнем Новгороде стояли вмороженные в лёд насады* - на зимовке - а коль надо было товар передать его подвозили на подводах и санях. Торговались истово, гремя костями*, убеждая в своей правоте и в выгоде покупателя.

- Поднимешься ты на моих соболях - первостатейные! Мех к меху! Истинно говорю - вот те крест - меньше чем вдвое не продашь их в Архангелогороде! Бери не боись, да ещё приходи!

- Чего тебе самому не двинуть к Москве, или же даже на Архангельск?

- Э, паря! Мне ужо в обратный путь надо собираться - я хотел в Коломне всё сбыть - и пусть даже себе в убыток немного, да лишь бы к весне быть на Урале. Иначе не поспею - Строгановы снова всё у старых людей скупят. Да на кой мне Коломенский торг, когда Зарайский богаче? 

Никита Григорьевич Гагарин встретил царевича нелюбезно. Хмурый и суровый, он провёл Алексея в хоромы и распорядился приготовить гостям горницы.

- Отчего лик твой поник, - сурово спросил князя царёв рында, - Почто царевичу должного почёта не оказываешь?

- Скорбные дни у меня. Брат мой, Алексей, скончался этим утром на моих руках...

- Бог милует! Не христопродавец чай был - сейчас в кущах райских пребывает.

Князь вздохнул тягостно. По всему видно было, что он не обольщался посмертной судьбой брата.

- Не приходится ли ваш брат отцом Юрию Гагарину - отроку что с англицким посольством отправился той осенью? - спросил мрачного князя Григорий.

- Он самый, брата чадо - сам за него родитель перед Иваном Желябужским хлопотал. Нешто вы знакомы?

Григорий кивнул.

- Не просто знакомы - Юрка был моим оруженосцем, когда я на стрельбы перед королём Карлусом выезжал. Достойный сын у вашего брата, князь. А кроме того его заслуга в моей точной стрельбе и славе нашего царя-батюшки тоже есть. Он мне дважды пищаль снаряжал - и оба раза как то и положено.

Лицо Никиты Григорьевича просветлело, но он так и не улыбнулся.

- Как там отрок? всё ли ладно у него? Не болел ли?

- Если и болел, так только морем.

- Это что за невидаль такая? Что за напасть?

- Кормчим на корабле зазудео у него стать. Спасу нет. Охота пуще неволи.

- Экий оборот делу... Кормчим! А ведь с детства всё к ратному делу примерялся. Купцом решил стать?

- Это навряд ли... Военные корабли увидал, а они зело могутны, величавы и грозны. Сто пушек на борту - шутка ли?! Почитай целая армия меньше пушек имеет.

Князь покачал головой. Сам он воевал не единожды. на войне ранен был, но войну не любил, хотя и выбора племянника не осуждал - лишь по виду его понятно было, что не верит в исполнение этой его мечты. На кой сухопутной державе военные корабли?

Вечером, когда царевича по малолетству уже отправляли спать, и царевна Евдокия также отправилась на боковую, Мэри и Григорий уставшие, но довольные пошли по Зарайску - хоть немного времени улучив. Ночь уже спустилась на бархатных крыльях опушённых хлопьями снега, Луны почти не было видно - но костры на крестецах ещё горели, пожирая последние поленья заготовленные к этой ночи. Зарайск в ярмарочные дни не спал допоздна - люди уже давно начали расходиться торга, да всё никак не могли разойтись - многие были с разных концов земли русской - кто с Низа, с Астрахани, кто с Верха, с Архангельска - и новостей, и всяких "правд" накопилось множество. Кто-то отправлялся на постоялые дворы - и там за трапезой сказывал свои истории, а кто-то так и прохлоджался на морозце, переминаясь с ноги на ногу. Дудели в дудки скоморохи, распевая похабные кабацкие песни - детей на улицах давно не было и потому в ход шло всё.

- Не так-то и холодно на русской стороне - сказала Мэри, поглядывая на людей в валенках и полушубках. - В такой одежде и мороз не страшен.

- Да, но зима нас поначалу сильно напугала стужей, да вьюгами.

-Ух, да! Вспоминать холодно! - засмеялась Мэри. И упав в сугроб залилась смехом пуще прежнего. - Сугроб как перина - нисколько не холодно! В Ирландии снег не бывает так много. А в России снег идёт, идёт!

- Да зима выдалась снежной.

Григорий поднял невесту из сугроба и, закружив её, осторожно поставил на ноги.

- Меня Евдокия сегодня научила слову "вихрь"! Как кстати! "Вихрь!"- слов-то какое! Похоже на vigor - сила! Ах, Грегри, ты и крутишь как вихрь и vigorous - сильный как Атлант.

- Атлант?

- Да, могучий великан из древних историй. Он небо держит на своих плечах...

- Небо на плечах? Дивно как-то! Чудно! Ирландская сказка?

- Нет греческая, потом расскажу...

По городу уже пошли первые сторожа с колотушками - гостей и горожан разгонять. В Зарайске не было решёток - только ворота кремля на ночь запирались и не открывались до утра, а в посадах и слободах такого порядка не было. Лишь на Кузнецкой улице всё ещё было оживлённо - там и в этот час горели костры и до сих пор чудачили скоморохи, а народ баловался перепевками - и бабы и мужики сыпали друг супротив друга частушками - подчас придуманными тут же.

- Всё дивлюсь не надивлюся
  На милёночку свою.
  Кажный день меняет платья
  Я ену не узнаю!

- У маёва у милаго
  Кажный день иная блажь
  То ругает маи платьи,
  То гундит - ново покажь!

- Грегори, теперь я в нашу веру перешла, так и что? Не время ли нам не откладывая свадьбу сыграть? Даром что не получилось в Москве - в Переяславле сыграем?

- А, любушка моя, неуж замуж невтерпёж? Как же мы без воли царя батюшки-то обвенчаемся? Я на государевой службе, ты тоже к царевне приставлена. Гоже ли торопиться так? Не уйдёт же от нас наше?

- Надолго мы в Переяславль?

- Царевича до государева слова отправили, а то и к весне только случиться может - но мне в грамотке было отписано только до Переяславль-Рязанского сопроводить. А вот тебе-то наверное от Евдокии шагу ступить нельзя будет - ты же к ней приставлена.

- Так что ж нам расстаться придётся? - Мэри прижалась к Григорию и положила голову ему на плечо, голос её был расстроен.

- Не боись, голуба моя, Бог усмотрит. В жизни так порой оборачивается, что и не угадаешь откуда счастья ждать, откуда беды. Вот и не будем гадать...

Зарайский кремль к которому они вернулись на обратной дороге не был ни величественным, ни красивым. Его массивные, основательные, но невысокие стены с крепкими мощными башнями казались неприступными, грозными. Стена не высока, но кажется настоящей глыбой, непоколебимой мощью. И ничего этому кремлю не страшно - надёжно строили царёвы люди.

- Какой замок! Похож на древние замки Ирландии - только больше. У нас замки строились для одного семейства, а тут цитадель для целого города!

- Зарайск славный город - один из наших героев, князь Пожарский здесь собирал войско Москву освобождать - он был воеводой Зарайска.

- Трудное имя - Пожарский! Почти как Желябужский!

- У тебя уже отлично получается. Совсем-совсем русачкой становишься. Вот уже и снег тебе в радость, и мороз не страшит.

- Ах, Грегори - с тобой разве ж может быть иначе? 

Начало 1662: https://cont.ws/post/219136

Начало 1663: https://cont.ws/post/252207

==========

протазан - парадное, церемониальное холодное оружие в виде широкого копья, одновременно являвшееся и колющим и рубящим оружием - нечто среднее меду копьём и алебардой.

душу выбьют - потеряет сознание.

косточки - счёты. Греметь костями - считать на счётах.