1663. Письма-птицы.

Велика Россия от края и до края - от смоленских рубежей до далёкой Даурии, а и до Каменного мыса - многие тысячи вёрст. Однако ж держится, скрепляется она волей государевой, волей приказных голов, волею промышленных людей и купцов, а особо и волей народа, который всё лучшей доли ищет. Разные вести идут из края в край - вот услали в края дальние протопопа Аввакума, мучит его гневный и жестокий воевода Пашков, а молва о том и в Соловках и в Москве и по Низам - в Астрахани, да Воронеже гуляет. Волнуется народ православный, что веру старую бережёт; волнуется и тот народ, что новый обряд принял - каждый о своём, но вести из далёких краёв мысль бередят, будоражат, покою не дают.

Соловецкие монахи уже который год своевольничают - кого хотят принимают, кого хотят взашей гонят, с позором о каком потом Русь бурлит - "вон оно что соловчанские насельники-то деют!" Против шведа вооружили монастырь крепко, насадили туда много боевитых, да головастых чернецов, сноровистыми мастеровыми подкрепили - выросла твердыня, а вот теперь едва лишь не отложилась от государевой воли. Книги новоканонические снесли всё в одну келью, запечатали накрепко и служат по старым, праотеческим.

А на Низу ватажники снова в поход на кызылбашей* собрались - "за зипунами". Шах персидский сколько раз уже людей своих присылал Алексею Михайловичу, да всё без толку. Слух пройдёт по Руси, что взяли в Дербенте богатую добычу, что ходили за море на стругах - и сразу потекли ручейки охочих людей до Астрахани. "Там на Балчуге* вольный люд копится, ушкуйники бесерменина бить готовятся. Спеши поспевай к ним на струги запрыгнуть, покуда без тебя за хабаром не ушли!"

Другой слух влечёт людей за Каменный пояс - Уральские горы. Говорят люди знающие, что государевой волей там всякий народ на землю садят - только доберись, назовись, руки-ноги покажи и дела никому не будет, что ты на большой дороге между Тверью и Новогородом лиходейничал. Осядешь на землице, отходный промысел осваивай - пока зима шумит зверя по тайгам бей, тайболы раззоряй - мех в государеву казну добывай - и вернёшься с Сибири на Русь честным человеком, да с тугой мошной, а не гулящёй чадью.

Кто ж те слухи переносят да с такой скоростью - что пожар летит? Ямская служба, ямская гоньба государева - по семдесят вёрст в день летят вести во все концы царства, а когда и по сто. Государевы ямщики вечно голодные, тощие и смурные с недосыпу, с обветренными лицами, но крепкие - всё на своём веку видали. Не поспел к сроку - батоги готовы, а поспел - награды не жди. Краюха хлеба, жбан кваса, сырая постель - вот и весь почёт тебе. Кто посноровистей с ямщиков идёт в солдаты или во стрельцы; таких охотно и в рейтары берут. Остальные жизнь в пути проводят. Выбился в ямского голову - считай Бог миловал - тут и осядешь и семью заведёшь. А не выбился - так и будешь из седла с ямы на яму прыгать, пока тебя хворь в канаву не уволочёт где-нибудь в глухоманском углу.

Гонец ввалился в светёлку к Григорию уже на закате, когда пора было свечи зажигать, да окна заволакивать. Он перекрестился на Красный угол и гаркнул:

- Здрав буди, Григорий Онисимович! Весточки тебе со стольного града, от Государя батюшки и иных...

- Вот как? Мне самолично велено доставить?

Гонец кивнул. На русой его бороде сверкали капли растаявшего снега, сам он мялся при дверях. Лет под сорок - глаза уже выцвели от невзгод и трудов, но спину ещё держит ровно, стариковать не думает. Григорию стало неловко, что держит человека в дверях, он позвал его к столу.

- Оксана, голубушка, уважь гостя с дороги!

Гонец отнекивался, стал конфузиться, даже порывался выйти и ждать за дверью, но Григорий был настойчив.

- Сменной гоньбой шёл или прямиком из Москвы в одного весточки вёз?

- Сам, один... Важные вести - с такими сменной гоньбы не бывает...

Григорий открыл богатый футляр государева письма первым - по чину, хотя его глодало любопытство что в двух других - от кого?

"Григорию Онисимову г.ц. и в.кн. Алексей Михайлович указывает не медля собираться в Самару и поступить под начало воеводы Степана Давыдова и взять под руку две сотни полтевского приказа, назначенные нести наряд ранее. Не позднее марта месяца прибыть к Уфе и содействовать воеводе Андрею Волконскому в усмирении башкирского гиля*. Особливо наказываю вора* Сары Мергена, ранее получавшего царские милости, но вероломно предавшего государя и договоры порушившего и острог Катайский и монастырь Долматовский зорившего ковать в железа и привести пред очи государя живого альбо мёртвого. Писано в Тайном приказе писцом Парамоном Мартьяновым и Государем удостоверено 1 февраля 7171 года от Сотворения мира".

Григорий почувствовал как похолодело у него меж лопаток и как-то странно заурчало нутро. И вроде не страх, но что-то тревожное навалилось на плечи. Это тебе не по лондонам оружье высматривать, и деньгу звонкую тратить - это дело не только опасное, но и решающее судьбу государства. От гонца то не укрылось, что Григорий побледнел, но не по чину было спрашивать, что за весть пришла к государеву человеку от Самого.

Стрелец задумался крепко и государев посыльный не знал сесть ли ему к столу или так и стоять.

Оксана хлопотала в другом углу светёлки, за печью, что разделяла большую комнату на два крыла, вот она вынесла чугунок, поставила на стол, и стала наливать наваристые щи в большую глиняную чашу. Огромной вилкой-двузубкой наколола большой шмат мяса с салом и добавила к щам. Ушла, вернулась с плетёнкой в которой был напластанный большими ломтями свежий ноздреватый и дивно пахнущий хлеб. Видя обомлевшего и истекающего слюной гостя она властно и без тени смущения приняла мохнатую шапку, кушак и буквально содрала с него бекешу - указав на место на скамье. Хозяйка!

- Милости просим, гость дорогой. Подкрепись, да отдохни с долгонькой дороги.

Григорий спохватился.

- Присаживайся, да не стесняйся. На государевой службе мы оба, стало быть товарищи.

- Благодарствую от самОго сердца! - сказал гонец и ещё раз перекрестившись на образа, сел.

Григорий тоже присел к столу - за другой его край, где он до появления гонца писал свой дневник. Про два других письма он забыл и думать...

В светёлку ввалился Михаил Трегубый и сразу стало как-то тесно, словно этот коренастый человек заполнил собой всё пространство.

- Сеунч у тебя, Гришка? А, здорово, Емельян! Как живёшь-не-кашляешь? Всё ладно раз с гоньбой прилетел?

- Точно так, Михаил батюшкович, службу справляю по милости Божьей! - гонец вскочил, но Михаил его решительно усадил назад.

- Не отвлекайся, дело твоё харч изводить и укреплять длани свои, штоб крепче поводья держали. Что Гришка, вижу знакомый кожух царёвой грамоты - а рожа твоя недовольная однако...

- Не то чтоб недовольная. В Самару велено идти, брать стрельцов и на выручку спешить к князю Андрею Волконскому.

- Вот как? Ну, с почином, воин рассейский! На крыло становишься - летай борзо!

- Благодарствую, да только внове мне такое поручение, вот и рожа моя такая. Скажи-ка, что значит представить пред очи Государевы мёртвого? Ясно как живого привезти - в клетку и дело с концом. Но мёртвого как?

- Эт брат проще репы пареной - бошку с плеч, в мешок кожаный и готово! Вези!

- Завоняет же!

- Экой торопливый. Как же завоняет ежели в мешок соли бросишь сколь потребно и масла сельдереевого примерно на полтину нальёшь - хоть год от седла не отвязывай - ничего не будет!

Григорий покосился на гонца, который с удовольствием набросился на еду и не обращал на их разговор никакого внимания, но всё ж решил оставить эту совсем не застольную тему.

- Не успею я подготовить две сотни стрельцов к такому делу. Алексей Михайлович торопит к марту быть в Уфе уже, а это же от Самары далече.

- Далече-недалече всего-то шестьсот вёрст пути. Посадишь своих молодцов на сани и за две недели будете не месте.

- Две недели?

- Ну ежели по полсотни верст в день махать сможете и раньше прибудете.

- Полсотни вёрст на санях? Да можно ль?

- Вон у гонца спроси - можно ль?

Гонец их не слышал, но Михаил его потормошил и повторил вопрос.

- Пятьдесят вёрст на санях обозом пройти можно, только если дорога будет хороша и на ямах будут лошади свежие. Но на Уфу таких больших ям нет - добро бы двадцать лошадей на ямской избе держали... А то и того нет - и почта лошадь берёт и купцы туда-сюда шастают - всем свежую лошадь подавай. Другой оборот, если верхами пойдёте, да налегке. Верхами и по сто верст пройти можно ежели поспешать.

Михаил Трегубый хитро улыбался и подмигнул Емельяну-гонцу, "смотри мол, соколик наш думку думает".

- А што в Самаре лошади стоят? Уж верно не так много как в Москве?

- Смекает, слуга царёв... В Самаре лошадь што твой кусок мяса, не более стоит. Табунов там из степи пригоняют столько, что они всю траву круг Самары поедом поедают, ага. И даж зимой лошадей там много. Другая напасть там - хороших лошадей для боевого строя ты там не найдёшь. А и найдёшь, так их ещё неволить и смирять надобно, под седло ставить.

- Что ж делать? Научи уму-разуму!

Михаилу такая скромность царского любимца нравилась и даже льстила - он как опытный товарищ чувствовал себя опорой и надеждой подрастающего поколения - любил эту роль.

- Кто там в Самаре у нас воеводой?

- Давыдов Семён.

- Не знаю такого, но докуки никакой нет - явишься к нему и истребуешь двести двадцать рейтарских лошадей у него.

- И даст?

- Он тебе конечно постарается всякое непотребное всучить, но ты же не лыком шит - отбирай сам. От сего твоя жизнь зависит, сам ведаешь.

- Конечно. Степняков воевать да без лошади... дураку такое в голову не придёт.

- Смеливый, однако. Давыдову сим письмом махнёшь и намякивай ему, что у тебя есть к сему письму тайное распоряжение на словах, которое ты открыть не можешь. Князя Волконского-де к опале предназначили за нерешительность. А тебя к нему опричником приставляют... Что-то такое... Увидишь как лучшие лошади твои будут. Верное дело.

- То ж враки голимые!

- Враки, оно да. Но в свою пользу враки альбо во благо государево? А раз во благо государево - так это хитрость, а не враки.

- Давыдов вояка знатный, одно ж известно о нём, что государевой опалы боится пуще смерти, - подтвердил гонец. - Ему и врать не надо - сам придумает себе страху.

- А сие верное слово? Откель известно? - не поверил Григорий. - мало ли что люди говорят?!

- То ж люди, а то сеунчи-гонцы государевы! - важно сказал Емельян, надламывая ломоть хлеба. Вид у него был самый довольный.

- Сие точно сказано! Емельян тебе не соврёт - гонцы всё про всех ведают, да не хуже дьяков Сыскного приказу.

Оксана величаво выплыла из-за печи, неся в руках крынку с квасом. Всё так же без слов поставила на стол, достала с посудной полки медную чашу и наполнив до краёв, придвинув в гонцу.

- О, квасок! Откель зимой-то?

- Так баню топили - к бане и квас насидели. Как же в баню без квасу-то? - засмеялась она увидев как Емельян обрадовался.

- Ну, квасок, прочисть лужёный голосок! Ух и заборист!

- Голубушка и мне набуздырь чашку - смотреть завидно! - сказал Трегубый и присел к столу.

Григорий наконец пришёл в себя от прочтёного письма и обратился к двум другим - в футлярах поскромнее.

Знакомые ровные буквы "безграмонтного" князя Шаховского сразу приподняли его настроение. Верная рука князя чувствовалась не только в уставе, каким он выписаывал литеры, но и в слоге которым он изъяснялся.

"Здрав будь, служака верный, Гришка! Совещание и совет по твою душу собранный постановил тебя заслать к князю Волконскому на выручку - и верно то ты уже прочёл из царёвой грамоты. Но Разбойный приказ тебя не забывает и по наущенью нашему следует тебе о двух воеводах розыск соделать - бо много хулы идёт на них - то Давыдов Семён и Волконский Андрей, к которому ты и направляешься. Отчётно передано мне, что Давыдов полковую казну рейтарского полка покрал, рейтаров в чёрном теле держит на землю их посадил* и воинскому ратному делу не только не учит, но и самочинные их хотения в сём деле усовершиться пресекает жестоко. Доподлинно ли сё - разыщи. И другие сказки от самарского люда передавали - о казне, о пушкарском наряде, о стенах града Самары обветшалых - сё отпиши достоверно и пространно, не замедлив. Князя Андрея Волконского хулят как безвольного и чрез край осторожного воеводу, который решительным деяниям противится боясь поражения от степняков. Весть верная приходила, что он башкирских полонян отпустил за мзду, на что Государь гневался пресильно и готов был Волконского отставить с воеводства и на пытку вызвать. Насилу уговорили Государя сменить гнев на милость и разузнать так ли то было? аль сё навет злопыхательский? Тебе в письме и отписка к князю - чтобы из уфимской казны выдал тебе всё потребное для твоего отряда. Молю за тебя - пусть Господь тебе поспособствует Сары Мергена изловить.

Опричь того извещаю тебя, что пришли ещё три сотни карабинов, что ты у англичан заказывал и Государь доволен зело.

В Тайной палате государевой собственноручно писано мною, князем Шаховским Фёдором 1 февраля 7171 года, по полудни".

Григорий прочитав дату посмотрел на гонца и с удивлением спросил:

- Это что ж получается, ты в три дня из Москвы до Рязани долетел?

- Угу. Только не в три дня, а в два. Мне гоньбу сию утром второго февраля поручили, вечером я был уже в Коломне, а сейчас вот уже прибыл. Да нет тут ничего такого - до Коломны отсель и ста верст нет.

- Вишь что? А мы с обозом пять дней тащились. Потому когда башкир воевать будешь налегке держись. Оне от тебя налегке бегать будут. Ладно пойду я - а то придётся нос в твои дела совать, а ведь письмецо-то у тебя от Разбойного головы - Шаховского поди-ка... К сыску тебя небось прижучивает? Ну, да, не моё дело! - и к Оксане - А ядрён у тебя квасок-то, хозяйка! Неровён час хмель в голову даст.

- Настоятель батюшка забористый квасок любит к баньке-то!

Михаил Трегубый вышел и Григорий извлёк из футляра второй листок, о котором писал Шаховской. Действительно Волконскому там был строгий наказ снарядить отряд и принять его под свою руку. Увидев цифры жалований и снаряжения Григорий присвистнул - целый полк можно было на такие деньги вооружить.

Емельян откинулся спиной к стене и крякнул - сытный ужин был достойной наградой за его службу, и неожиданной, судя по его довольному виду.

- Не чаял я от обжорства помереть - и вот сбывается...

- Да, полно-те, мил человек. Сей час ещё блины принесу, да со сбитнем клюквенным, ох натешишь свою пузо!

Гонец отнекивался, Оксана была непреклонна, а Григорий тем временем вскрыл третье письмо.

"С далёких краёв тебе пишет твой приятель и товарищ в трудах, Алексий Прозоровский - радоваться!"

Григорий сидел, а то бы упал - нежданная весть! Он всё гадал чей же это сафьяновый синий футляр и, кто бы мог таким воском письмо запечатать? Прочесть воск невозможно - уж больно вычурный знак.

"Посольство наше подошло к концу и скоро отправимся в обратный путь. Успех у нас полный, о том ты наверное уже знаешь, но даже до того дело дошло, что Желябужскому предложили остаться при дворе Карлуса как постоянному московскому послу. Однакож он сославшись на свои напутствия данные царём уже направился в Венецию и далее к Римскому кесарю Леопольду*. Из самого важного сообщаю тебе, что наша торговля вызвала в Англии, в голанских и французских землях настоящий переполох - когда меховой торг сначала остановился почти совсем, а затем когда прибыли наши корабли всё удалось сбыть за большее количество золота, чем англичане получили от французов за свои владения на континенте. Уже после того как ты отбыл пришла весть, что Карлус продал свои земли во Фландрии.

О своих обстоятельствах сообщаю тебе, что всё у меня Божьей милостью хорошо, а Каталина всё время спрашивает когда будет от тебя весточка - всё ли хорошо у тебя и Мэри в "далёкой снежной России". С княжной Познаньской мы свели близкую дружбу, благодаря чему её помолвка со свеем Англундтом или как его там - расстроилсь, чему Каталина, конечно же, не расстроилась ни капли. Я за эти дни довольно сносно стал говорить на англицком наречии, так что меня даже принимали при дворе Карлуса без томача.

Ещё весть для тебя приятная - в Лондоне я не терял времени напрасно и везу домой много книг по ратному делу - что-то взял правдой, а что-то и обманом добыл. Так что теперь не только наставление по огневому бою у нас будет, но и даже кодексы по устройству укреплённых городов.

Пишу тебе наудачу и если письмо достигло тебя, наверное скоро свидимся - отбываем мы ещё до Рождества, вместе с караваном кораблей, который сопровождать будет главнейший корабль именуемый "Король Чарльз" то есть Карлус - по-нашему.

Пусть сопутствует тебе во всех делах рука Господа и Его милость. Писано собственной рукой 20 декабря 7171 года на Посольском Дворе, в Лондоне".

Григорий ещё раз перечитал письмо и подивился тому как далеко пролетела эта грамотка - с края света почти - многие дни пути, нашла его и случилось то всего-то за сорок четыре дня!

- Да Емельян, чудеса ты сотоварищи делаете! Письмо это из Англии к нам примчалось! И это при том, что когда мы сами из Англии возвращались мы торопились и спешили, а оказались едва ли быстрее, чем сие письмо. Воистину вы делаете письма птицами!

- Чудно такое слышать, Григорий Онисимович! Обычное дело когда привозишь письмо к какому-нибудь толстозадому боярину на дальний рубеж, то всё, что он скажет "Што ты так долго телепался, раззява!" Хотя летишь по семдесят верст на дню, а лошадь того и гляди копыта потеряет. Всё от того, что бояре наши и по двадцать вёрст сеунчами ни разу не скакали! Попробовали бы "телепаться" как мы - кишки с ушей бы попёрли! Глаза бы с заду вывалились! А ты, по всему видно - знаешь толк в гоньбе.

- О, не моя заслуга! Довелось мне по морю идти так, что дух захватывает - порой сплю и вижу что лечу, лечу по морю - только берега мелькают!

Григорий говоря с гонцом стал вкладывать грамоты назад в кожухи, но если с письмами Алексия и Шаховского всё было просто, то грамота царя в футляр не желала идти. Попробовал так и этак. И вдруг понял, что в футляре ещё одна грамота вложена. Он взволнованно извлёк ещё один лист бумаги и прочёл:

"Своею рукой пишу тебе благословение взять в замуж девицу Мэри, и сего не откладывать. Зане* отправляешься ты на дело не скорое, негоже невесту в нетерпении оставлять. А как обвенчаетесь - твоё разумение - в Переяславле ли, в Самаре ли, а то и в Уфе - дело решишь своей рукой. Далече душу свою не отпускай, но и  степь не бери - строго наказываю. Да сбережёт вас Господь! Государь Всероссийский Алексей Михайлович".

Григорий встал почувствовав всю важность момента. Сердце его трепетало. Сказав Емельяну: "Оксана тебя проводит к настоятелю, там и распологайся" - вылетел прочь.

- Мэри! Мэри! - выкликивал он свою ненаглядную взлетая по лестнице, а затем топчась на пороге светёлки куда ему хода не было - там царевны покои определили.

- Что случилось? - Мэри выглянула встревоженно, но сияющий лик жениха мгновенно успокоил её и радость озарила обоих.

- Прочту! Слушай!

Ещё и не дослушав Григория Мэри бросилась ему на шею, стала лобызать, а он потешно строжился, притворно ругая за неуважение к царёвой вести.

- Прочти, прочти ещё!

- Да хотя б и сто раз могу прочесть - и Григорий читал ещё.

- Что тут? - выглянула царевна привлечённая шумом и воплями, которые издавала Мэри.- А! Так я и думала! Государь-батюшка вам венчаться дозволил?

Евдокия засмеялась так как умеют смеяться Милославские, задорно, и даже в девчачьем исполнении как-то раскатисто. Засмеялись и няньки показавшиеся следом, увидев радостных Григория и Мэри.

По Сибирском тракту недавно разорённому, торговля восстанавливалась медленно, опасливо. Бабиновская дорога, что тянется от Соли-Камской до Верхотурья осталась почти без караулов - что не пожгли восставшие, то бросили сами служивые из-за голода и угроз набега. Большой отряд Арсения Краснина провёл обоз соболей и прочей мягкой рухляди без особых приключений, но с большим трудом - заснежило так, что местами приходилось пережидать пока снег дозволит ступать без опаски застрять где-нибудь в дороге, на ходу. Вогулы, что сожгли караульные остроги ушли восвояси - зима требует! Сибирские татары с башкирами откочевали к югу и теперь донимали уфимского воеводу, видно считая, что на Бабиновской дороге до весны нечем будет поживиться.

А с этим обозом возвращался в Москву из ссылки Аввакум Петров - неистовый проповедник старой веры, давняя заноза для патриарха Никона, хотя и отверженного ноне, но всё ещё сильного. Разные вести вёз этот обоз - о Сибири и её воеводах и о китайских краях, о первых стычках казаков с монголами и дикими бурятами, и с тем же обозом шли первые карты, что составили землепроходцы и этим же обозом шёл сам Семён Дежнёв - искать правды у Государя. 19 лет службы "на своём коште" без всякого жалования не только исправно исполнены были им, но и соболиный обоз, который он сопровождал собран был его волей, силой и мудростью.

Дежнёв Аввакума не любил - "хлопотно с ним, суетно" - но слушал без злобы. Многие другие этого "пророка бед и казней" буквально ненавидели и ярились на него, Аввакум как кость в горле стоял тем, кто не выказывал должного рвения в деле Божьем. Однакож все проповедника боялись - то, что он перенёс от воеводы Афанасия Пашкова, то, что он вообще выжил в Даурии свидетельствовало для каждого - Бог Аввакуму помогает превозмогать любую беду, любого врага.

- Что Сенька, правды у помазанника Божьего искать вознамерился?

- Так говоришь... - соглашался Дежнёв.

- А мож не помазаник то, а антихрист? Скоро, скоро мир преткнётся от беззаконий! Вот ты, Сенька убивал людей несмысленных, от Бога и весточки Евангелия не слышавших?

- Убивал, батюшка...

- Стало быть ты вместо благого слова Божьего, вместо Евангелия открывающего дверь в райские  обители, открывал им путь в ад и толкал по этому пути в геенну огненную?

- Так наверное, батюшка, тебе виднее...

- Значит признаёшь свой грех неизбывный?

- Как есть, признаю...

- Так чего ж ты грех свой не отмаливаешь?

- А ты, батюшка на што мне? Ты и отмолишь! Нет разве?!

- Ох, ты хорошо устроился на моём горбу!

- Так и ты на моём сидишь! Поглянь-ка окрест - видишь идём дорогой опасной, но без урона. А потому что я людей надёжих отобрал и в путь тебя с собою взял. Так уж помолись о нас грешных, пока вогуличи и татарва тебя на пику не надели.

- Воля Бога на то, не твоя. Без Его слова ни один волос...

- Ну как скажешь... Иди-ка лучше Аввакум Петрович тёзку мово - Сеньку Ремезова уму-розуму научи... Што ж ты ко мне пристал? У него и сани просторнее...

Так и ехали не махом, а едва-едва, но зато всё ближе и ближе была Соль-Камская, спокойная русская земля.

Картина Вячеслава Григорьевича Шварца - Гонец. 1868 год.

Начало 1662: https://cont.ws/post/219136

Начало 1663: https://cont.ws/post/252207

==========

Кызылбаши - персы, буквально "красноголовые" поскольку был в Иране обычай красить голову хной в рыжий цвет, который считался благородным.

Балчуг - протока в дельте Волги, где собирались рыбацкие и разбойничьи суда чтобы идти на промысел. Переводится как "грязь, болото", а в переносном смысле раньше использовалось как "шалман", "малина" "воровское место".

Гиль - бунт, восстание.

Вор - государственный преступник, часто клятвопреступник. Те, кто сегодня ворует раньше назывались "хитниками" (похитителями), грабастиками.

Сеунч - гонец. Обычно сеунчами называли военных гонцов, отправляемых с рапортами командованию.

На землю посадил - то есть принуждает жить не с жалованиня, а с хозяйства, с пахоты земли.

Римский кесарь Леопольд - правитель Священной Римской Империи, которая часто называлась Цесарским царством, а её подданные цесарцами. Столицей формально считался Рим, но фактически ею была Вена.

Зане - потому что, поскольку.