Ларион Изместьев не смыкал глаз ни на минуту, и своим работникам спать не давал - шутка ли боярский гнев? В чадных работных избах кипела жизнь - люди впервые за последние полгода не видели конца краю работе, кроили, намётывали, шили, подгоняли. То же самое можно было видеть и на другой стороне улицы и в Шорном конце - там сейчас шили и тачали из кожи всякое: перевязи сабель и берендеек, сбрую, сёдла. В Тарском проулке подслеповатые старухи крутили канты и шнуры, тесьму, бахрому - которую тут же люди Изместьева забирали - пора, давай-давай! Через считанные часы нужно первые кафтаны стрелецкие отдавать на примерку.
На пристани, у кабака полночи ругались низовские казаки - их санный поезд задержали по приказу воеводы и теперь пропив всю наличную у них мелочь они должны были распечатать кубышку - а как ещё ждать соизволения Давыдова? Астраханский торг же ждать не будет - откуда взять сукна, если Самара враз проглотила всё что они рассчитывали сбыть в Астрахани? Сукно воевода взял, а расчёт когда ещё будет... Обозлённый обозный люд грозился меж собой отплатить воеводе "коль деньгу зажмёт, коль хоть полушку сграбастает". Другие ругались, что с задержкой отбытия они не то что к Астрахани не успеют, но и к Царицыну, а то и к Саратову до "последнего крепкого льда". А ведь торг перед ледоходом самый богатый - на месяц прекратится подвоз товара и цены на него взлетят. "Кто вернёт нам лихву*, коль к торгу не поспеем?"
Колодочники всю ночь гремят и шумят своими колотушками - каждый час подмастерье вытаскивает в проулок стружку и щепки целыми мешками. Пальцы у него замотаны - уже успел себе все руки потбивать спросонья - даже его к колодочному делу пускали ведь срочность великая, только поспевай. Деваться некуда - нужны сапожникам новые колодки и "прямо сей час"! Сапожников в Самаре всего четверо. Да и куда больше-то? Кто в городе сапоги носит - все в лаптях - порой не только затинщики на стенах, не только воротники, но и даже рейтары в лаптях. Зимой хорошо служивым - лапти долой одевай пимы, чуни, валенки. Но стрелец по описи обязан сапоги иметь, так вот и смотри-ка оказалось мало четыре сапожника на город. Раньше-то кусок друг у друга рвали, а теперь не знают как весь шмат проглотить, кому бы свой заказ сбыть. Благо подручных в Самаре можно найти - раз покажи, другой раз научи - вот и готовый подмастерье! "Не князьям сапоги тачаем! Сделал худо, бери другой. Другой лучше получится, а и этот сносят!"
Стрельцы и городовые казаки явятся в мастерские к утру - так уговорено с воеводой. А пока нужно первые кафтаны и сапоги отшить, по своей ноге подгоняют размеры, на свои плечи накидывают. Мерок здесь не знают - всё на глаз. После лаптей любой казённый сапог на ноге - счастье для служивого. Про кафтаны и речи нет. Смешно сказать, но стрельцы стенового бою - затинщики - в драных зипунах на стенах стоят.
А у Сеньки-красильщика сегодня зуб болит. Его приволокли в околоточную съезжую избу как грамотея, чтобы отписки писать - кто кому сколько чего должен. Ярыжка сам грамоте не учён, невеликий чин, но Изместьев грозится воеводе сказать, что ярыжка препон чинит государеву делу. Сам Ларион тоже грамотой не силён - с грехом пополам "по догадке" может прочесть писанное, но воевода грозится только "по харте" работу принимать - вот и приходится каждый шаг записывать.
- Пиши, "От Ивана Михайловского сына принято напёрстков десять и пять, игл больших две полных дюжины, а пряжек пятьдесят три шутки годных - и негодных восемь.
Никому нет дела, что у Сеньки голова кругом идёт от боли. Потому он выводит старательно закорючки. Красильщик сейчас никому не нужное дело. Не лето же! Да и кому крашеное сукно нужно - оно по цене вдвое супротив сермяжного стоит. Если и красят его, то чаще сами - буряками, луковой шелухой и пореем - что под рукой есть. Только вот блёклые выходят вещи, краску не держат. Другое дело Сенька! Он из шалфея может такой синий цвет холста или сукна сделать - залюбуешься. Но сейчас зима и у него страшно болит зуб. За свой труд он получит хорошо если полушку и снесёт её знахарю Толубаю-татарину чтобы заговорил он боль и хворь прогнал.
Ярыжка не рад, что его в это дело приплели - сейчас бы спал себе, десятый сон видел, но вот свалилось как снег на голову. Воеводская прихоть то была или какое важное дело ему было всё равно.
Ларион требует приставит к его людям охрану - на другой конец голода в полотняную избу нужно людей послать - холст для подкладов кончается.
- Да какая охрана? Где я тебе её возьму? И к чему она - разве разбойники есть в Самаре, чтобы обоз ваш зорить?
Но Ларион не отступает - у него своя правда. Дело в том, что посылал он уже своих людей за холстом, но холста ему никто не дал - до утра требуют обождать - а ждать нельзя. Придёт обоз с охраной - никуда не денутся дадут, а не дадут, так воевода надёжных свидетелей будет иметь кто его приказ не выполнял.
- Мне плевать! Собирайся сам иди! Мне нужен холст! Даже не так - воеводе нужен холст!
- Заладил! "Нужен, нужен!" Нешто по темноте шарахаться надобно? Без того не обойдётся? Через четыре часа рассветёт - чего не обождать?
- Ты Давыдова будешь просить обождать, когда батоги по твоей спине плясать почнут!
В избу ввалился подьячий Матвеев, здоровОй, матёрый, с заиндевевшей от инея бородой.
- Всё ли ладно у вас тут?
- С божьей милостью! - ответил Изместьев.
- А почто огни на крестцах не ставишь? - обратился к ярыжке подьячий.
- Нешто было сказано то?
- Не просто сказано, велено! Ты спал что ль всё это время? В городе царёв соглядатай, а ты и в ус не дуешь?
И в самом деле выйдя на крыльцо околоточной Съезжей избы ярыжка увидел, что соседских крестцах горят огни, а по городу нет-нет и снуют люди, возки, а то и верховые.
Своих полковых конюшен у рейтаров не было. Как не было и выздного поля, казарм и своей часовни. Полк рейтаров существовал только на бумаге - в реальности же был отряд никогда не имевший даже вида полка - вывести пять сотен рейтаров в чистое поле и это будет просто небольшая орда, разномастная и не ведающая ни прядка, ни строя.
Лошади рейтаров были разведены по всему городу - их содержали как сами солдаты так и люди совершенно не имевшие отношения к государевой службе. На этих лошадях и пахали, и возили воду, а порой гоняли на ямскую подмену. Когда воевода приказал собрать всех лошадей на подворье пушечного наряда, что занимал северо-восточный угол крепости, то оказалось, что из всего поголовья только сто сорок лошадей пригнали к сроку. Весь вечер и всю ночь искали остальных, сводили и сгоняли пока наконец не насчитали триста восемьдесят шесть голов, годных к смотру.
Воевода только немного вздремнувший после обеда и эту ночь был на ногах и был мрачнее тучи.
- Что не отвечаете, вороги? - бранил он Григория Лобанова-Лопату и особенно Назария Липнева, что командовал всем рейтарским полком. - Где лошади? А ну как ногаи пожаловали бы? А ну как в поход выступать? У нас не то что семиста голов нет, мы и пять сотен не имеем? Где они?
- Так не было ж семи сотен...
- Но пять-то сотен было! Было! Псы шелудивые!
- Кормных денег не было, сам ведаешь, Семён Степанович! Где нам столько сена да овса лошадям сыскать? Вот и раздали по рукам!
- Вам удел давался? Вашему полку сколько земли дадено? Сколько холопов вам приписано с одной только целью - на прокорм? И что? И где они все?
- Так побёгли, сам ведаешь!
- Что, и земля сбежала? А, ну вас! Делать что будем? Как ответ перед государем держать?
- Так мы у башкир из табуна лошадей уже взяли - не задаром - деньгами отплатили.
- А объездите вы из как? Как сегодня вы на них рейтар посадите? Тут и наши-то описные лошади под седло идти пугаются - отвыкли уже, а этих бахматых как вы за описных покажете?
Липнев не робел уже из-за своих прегрешений - гроза миновала и теперь можно было смело предлагать выход из положения.
- Мы договорились с ямскими - сорок подставных лошадей они нам с одного яма дадут, ещё тридцать с гаком с другого. Уже легче будет. Опричь того башкирские лошади разные - некоторых из-под седла забрали мы. Четыреста восемдесят лошадей набирается, а остальных выдадим за свежее пополнение - ведь всем же ясно лошади и пасть могли - что ведь и случилось с некоторыми нашими...
- Смотрите у меня! Провалите смотр - получите батогов, и я не шучу!
- Выправим службу как следует, Семён Степанович, не серчай! - сказал Лобанов-Лопата виновато-примирительно. - Грех на нас, недосмотрели...
Воевода приказал отправляться на лесопилку, что на Самарке стояла и взять оттуда леса на постройку конюшен. Своим воеводским перстнем воск скрепил на приказе и выгнал обоих вон.
На самом-то деле он был доволен тем как шли дела. Пока ожидалось, что смотр должен был произвести хорошее впечатление, ведь как Давыдов знал по своему опыту обычно на такое дело в других воеводствах и до трети списка служивых не являлось, а уж по оружию и лошадям и того хуже дела обстояли.
И ещё ему сильно повезло в прошлом году, что на Волге перевернулась насада с товаром, что шла с Твери на Астрахань. Там затонуло полторы тысяч стальных сабельных полос - целое состояние! Хотя многий другой товар удалось спасти полосы камнем ушли на дно, и на них купеческие люди махнули рукой - недосуг было доставать! А пушкари самарские не пожалели времени - нашли то место и пол лета всем городом ныряли за полосами - шутка ли шведского железа на дне считай на пять тысяч целковых! Почти половину достали и пошла кузнечная свистопляска у самарских мастеров - ведь шведское железо это тебе не родное кричное* домашней выделки, что чуть ли не в печках в горшках варилось - из шведской полосы хоть что можно сделать. Потому больше трёхсот отличных сабель и палашей теперь составляли самарский арсенал. Много конечно было воя о том, что воевода своей лапой общее добро загребает, но куда кузнецам супротив Давыдова? Да и всё-таки служивые за полосами нырять придумали и место отыскали. Теперь же эти сабли и палаши были отличной возможностью доказать, что воевода "службу держит".
Солнце встало всё ещё холодным и бледным - и всё ж местами уже пригретый снег стал покрываться корочками наста. Весна не будет ранней - ночами всё ещё холодно, а днём не сильно-то и теплее. Ветер северный нет-нет да и нагрянет со стужей, а западный несёт снега и сырость. Так было и утром 20 февраля.
- Что-то день не задался, - промямлил Сенька-красильщик распухшим ртом. Не помог ему заговор Толубая-татарина, зазря только полушку ему снёс. Правда знающий человек надоумил к отцу Дмитрию в Вознесенский собор зайти - батюшка тёртый калач, как с зубами болящими поступать ведает.
- А отец Димитрий где?
- Нашто он тебе надобен?
Сенька указал на распухшую щёку.
- Сегодня память 1003 мучеников Никомидийских и батюшка в алтаре сей час.
В храме было теплее, чем на улице, но пар всё равно шёл изо рта. Сенька простоял некотрое время крестясь и бия поклоны, но скоро ему стало дурно и выходя на крыльцо храма он натолкнулся на входящего стрельца в парадном кафтане красного сукна. Он был ровесником Сеньки, но при том кушак на нём был какие бывают у жильцов государевых. Сенька таких не видывал раньше, но понял, что стрелец не простой.
- Простите Христа ради, - извинился красильщик и жилец кивнул "Ничего страшного"
- Зуб?
- Зуб... ага.
- А чего в цирульню не идёшь?
- Так нету у нас цирульни в Самаре.
- А... вон как... - сказал стрелец и вошёл в храм. тяжёлая дубовая дверь затворилась за ним, а Сенька стоял на крыльце недоумевая - какое вообще до него дело было такому важному человеку. С другой стороны-то понятно: ровесники они, может потому и общается этот господин по-свойски. Придя в себя, отдышавшись свежим воздухом Сенька заскочил назад в храм. Любопытно было, что за человек такой в Самаре новый. да и морозец на улице прихватывал - зябко!
Заутреня шла к концу - Сенька уже видел богомолиц, что окружили отца Димитрия испрашивая у него благословения - поодаль стоял стрелец, а подле него женщина в богатом охабне на меху. Намётанный глаз красильщика сразу отметил, что стрелец стоит как истукан и всё запаздывает и крестное знамение творить и поклоны бить - как бы подглядывает что другие делают, особо смотря на спутницу. Она-то, по всему видно, службу разумеет.
- Отец Димитрий! - окликнул священника Сенька, когда наконец богомолицы немного от него поотступили. - Благословите!
Поп взглянул на парня и его взгляд бывший чинно-сдержанным вдруг стал заинтересованным.
- За душевным исцелением, альбо за телесным пришёл?
- За душевным, батюшка...
- Однакож тело твоё больше страждет. Как написано "приходящего ко Мне не изгоню вон", - священник осмотрел прихожан и увидев стрельца жестом подозвал его к себе.
- Благословите, святой отец! - сказал стрелец.
- Благословите святой отец! - сказала его спутница.
Они что-то тихо сказали священнику и он кивнул, направившись к выходу. Мельком он глянул в сторону Сеньки и махнул ему, "Айда, со мной"! Сенька поспешил следом за отцом Дмитрием, стрельцом и его спутницей.
В келье старца было тесно сразу для всех и Сенька остался вовне, но тут же открылась дверь:
- Ну и что ты там пасёшься*? Звал я тебя? Заходи!
Смущёно Сенька ввалился внутрь как бы извиняясь что помешал таким важным гостям.
Поп зажёг толстенную и яркую свечу поставил на небольшую полку рядом со своим местом и усадил на это место красильщика.
- Э, милый мой! Дело давнее... Третий день, верно...
Он взялся крепкими пальцами за зуб и покачал его. Страшная боль пронзила челюсть бедолаги, да так что слёзы в три ручья хлынули из глаз, а гортань совершенно не смущяясь издала чуть ли не рёв боли и отчаяния.
Старец недолго рассуждал:
- Марьюшка, есть ли кипятку у тебя наготове?
- Есть, полный чан, святой отец!
- Завари-ка убей-травы!
Сенька рыдал с трудом подавив стон, а старец чистил от копоти свечные щипцы, которыми он снимал нагар со свечей. Стрелец и красавица, что были с ним с интересом следили за происходящим не говоря ни слова.
- Хмельное пил? - спросил старец, заговаривая зубы Сеньке.
- Как мозно! Неа. Всё ж болит! Говово клугом идёт!
Отец Димитрий раз примерился к зубу, другой.
- А шары-то красные - будто три дня наливался до краёв.
- Не спал тлое суток, батюска! Не хмелной я!
- Ну да, духа хмельного нет, - и примерился третий раз. - Ну что Марьюшка? Скоро ли взвар убей-травы дашь?
- Скоро, дедушка! Скоро!
Сенька расслабился было, как вдруг резкий рывок, невыносимая боль и хруст - в рот словно молния вдарила и он издал дикий вопль. Во рту резкий мерзкий вкус гноя и тёплое биение, с металлическим привкусом крови, в голове и кружение и одновременно облегчение и мысль "Всё!". Тут же и слабость и ещё одна волна боли - не менее дикой чем первая. Но ещё мгновение и непереносимое становится переносимым, а затем чувства совсем притупляются и становится только мерзко и гадко от гноя и крови.
- Шайка под ногами - сплюнь!
Сенька согнулся и сплюнул, едва не потеряв сознание - круги пошли перед глазами. Чья-то крепкая рука схватила его за плечо и он удержался на лавке.
- Теперь будет легче.
Марьюшка открыла дверь и не входя из-за тесноты протянула кувшин с взваром убей-травы.
- Набери в рот, но не глотай!
В щипцах попа был зажат виновник Сенькиной боли и теперь его все рассматривали.
- Сгнил как наш воевода! Сам-то крепок, да сидел слабо... А ты Сенька полощи-полощи. Да сплёвай почаще. Надо рот промыть от гадости. А то после этого твоего "воеводы" у тебя много гноя внутри образовалось.
- Отец Димитрий, неужто воевода так плох? - спросил стрелец.
- Не обращай вниманья, Григорий Онисимыч. Я и похуже воевод видал, а то и совсем худых. Семён Степанович ещё не вполне совесть потерял, хотя и близок к тому.
- А князь Волконский в Уфе? Хорош, альбо плох?
- Волконского не знаю. Сам поймёшь, только одно скажу - по слухам человек неплохой он, да только опоры царю на него нет. Давыдов знает и как украсть и как дело сделать, а вот тот видно ни украсть не может, ни дел делать. Слышал я уговаривает он своё войско на башкир итти. Куда годно, чтобы воинский начальник своих бойцов просил?
Сенька постепенно очухивался и вот уже встал на ноги, чтобы сбежать прочь кланяясь и благодаря, но поп повелительно положил руку ему на плечо и усадил назад.
- Ты рот свой полощи пока кровь не остановится. Куда собрался, голубь сизокрылый? Закружит голову, в сугроб завалишься и поминай как звали...
Но Сеньке не хотелось присутствовать при разговорах, которые ведут такие большие люди, да ещё и таких разговорах, за которые можно и батогами на правеже схлопотать.
Григорий отвлёкся от Сеньки и сказал.
- Видел я поутру как рейтары съезжаются на смотр. Зрелище печальное крайне.
- Это ты ещё лучших узрел. Погодь пока остальные явятся.
- Как же они отбиваются от ногаев, когда те приходят на грабёж?
Старец усмехнулся, отложив наконец в сторону щипцы с зубом.
- Пушками, милок, пушками. В прошлом году наши городовые казаки отправились в разъезд и на переправе застали ногаев, вступив с ними в сечу. Дело на Большом Кинеле было. Так ногаев сначала они отбросили с берега. Да те тоже не просты отнюдь - обошли стороной и с тыла на пушки... и всё. Наши хотя и и почти без урона вышли пятеро только убитых да двое калек окромя раненых случилось - но четыре пушки ногаи взяли в полон.
- На что же ногаям пушки те?
- Да ни на что. Они их отволокли к реке и утопили в омуте, а где - Бог весть! Могли и в озеро уволочь, с них станет. Так было у нас в крепости двадцать пушек, а теперь только шестнадцать. Да и то одна из тех треснула.
- Нехороши пушки-то?
- Отнюдь! Пушки хороши. Ещё как! И главное в них то, что они все одинаковым ядром бьют - литейный двор в Москве дело ведает преотлично - и нам никакой мороки. И ядра все одинаковые и заряд пороха один и тот же. Но пушка всё одно не вечная - рано или поздно рвёт и хорошие пушки от пальбы. А уж наши-то поработали на славу - и на стенах, и в походах.
- Сам-то ты, батюшка в деле ратном не последний человек, как посмотрю.
- Вестимо! Под Смоленском при царе Михаиле Фёдоровиче сию рану получил - едва жив остался, - священник указал на шрам на щеке. - Милость Божья меня с того света назад вернула. Почитай тридцать лет прошло... Эх!
Сенька в последний раз сплюнул и решил ретироваться, схватив в руки шайку и на этот раз ему не препятствовали, только когда он был в дверях отец Дмитрий спросил его:
- Верно говорят, что ты Сенька грамотей?
- Понимаю немного, - Сенька застыл от неожиданности, не решаясь идти далее.
- А в скрипторий* ко мне пойдёшь? Будешь книги переписывать пока тебе делать нечего. Да ты и летом-то бездельничаешь почти всё время... Айда ко мне?
- Нешто я справлюсь? У меня полуустав плохой - не умею хорошо выводить. А устава и вообще не ведаю.
- За это не думай. Научим. Пойдёшь?
- Как же откажу, святой отец? Канешно пойду...
- Тогда после обеда приходи в западный придел - там сыщешь Даниила - он там послушение несёт - я ему накажу чтобы тебя встретил. Зуб-то прошёл?
- Ага, - Сенька расплылся в улыбке. - Сразу лучше!
- К обеду совсем оклемаешься!
Проезжая перед строем на своём рослом и статном жеребце Григорий видел, что рейтары попросту одичали без настоящего ратного учения. Новенькие кафтаны сидели на них нелепо. Дело было не в том даже, что они были наскоро скроены, а в том, что всадники впервые в жизни одели настоящую униформу. Вооружены все длинными саблями, каких Григорий никогда до сих пор не видел.
- А это зачем? - спросил он указывая на елмань*.
- Это чтоб сабля рубила хлёстко сильно.
- Вот как? В Европе так не делают. И хорошо рубит?
Рейтар, с которым заговорил стрелец оглянулся на командира словно спрашивая "Можно я покажу" - тот кивнул.
- Сей час! - он отъехал к загородке за которой стоял стог сена и с замаха рубанул первую жердь, затем вторую, а затем и столбики в которые эти жерди были вложены снёс двумя ударами. Последний раз клинок неловко застрял в древесине - но тем не менее понятно было, что рейтар вполне сносно им владеет.
Григорий подъехал к загородке, ухватил перерубленую жердь и вырвал её из зажима столбами.
- Руби! - сказал он выставляя её перед следующим рейтаром, а когда тот снёс конец жерди выставил её следующему и далее далее далее. Несколько человек справились неплохо. другие хуже, трое же и вовсе свои сабли выронили - видимо совершенно не имели навыка рубки.
Григорий подъехал к воеводе, вид которого был кислый и удручённый. Давыдов ждал, что сотник Восьмого приказа выскажет ему всё что он думает от всем том что так бросилось в глаза, и его лучшие ожидания потерпели самый решительный крах.
- Ну, Семён Степанович, командуй молодцов в пимы переобувать, а то обезножеют в сапогах-то. Это у нас сапоги утеплённые, в у них-то видно по всему простые - летние.
Воевода махнул рукой Назарию Лепнову, командиру рейтар:
- Делайте что велено!
Помолчали - боярин не хотел ничего говорить, а Григорий думал как поступить далее.
- Вот что я скажу, Семён Степанович - рейтары у тебя снаряжены годно. Сей час опись составлять будем, думаю отписать государю похвалу на то как ты войско содержишь.
Боярин недоверчиво покосился. Он ушам своим не верил и ждал подвоха. "Сейчас посулы просить будет" - подумал он тотчас, и сразу стало легче на душе. Дать взятку - это было понятный и обычный образ действий, но воевода не ожидал от государева стрельца такого оборота дела - думал, что этот уж точно брать ничего не булет... Видать ошибался?!
- Сего дня 20 февраля, а это значит что у тебя в запасе много времнеи чтобы испарить всё, что требуется. Если и есть какие нарекания - это всё легко устранить - умеючи. Было бы желание. Лошади не подкованы - это я сразу заметил - но кузниц в Самаре много - исправить недолго. Сбруя не в порядке, но коль скоро вы за два дня сумели довести её до такого хотя бы состояния - значит за оставшееся время до весны сбрую и сёдла сделаете. То, что рейтар было неполный список - найдутся и остальные. Потому я не вижу никаких серьёзных нареканий. Смотрю и лес начали возить - как понимаю конюшни почал строить? Это ли не здорово?!
- Ну, Григорий Онисимович - признаюсь! - удивил! Не по обычаю говоришь! Не так себя ведут царёвы повернные. Каждый недочёт припоминают, за каждый просчёт пеняют и грозятся.
- Вот потому они в соболях ездят, а я в своём казённом кафтане. Да и не поверенный я царя, а лишь проситель к тебе присланный. Твоя воля дать мне поддержку или отказать. Разве ж я могу царского воеводу к ответу призывать?
Давыдов расхохотался зычно, в голос.
- Ох прибедняешься, Григорий! Ох и скромничаешь не по делу! Сам с царём на короткой ноге, к немцам в чужие края хаживал, супругу-красавицу царских кровей привёз, а смотри-ка царского воеводу за жабры взят не может. Да мне по твоему слову голову как кутёнку отвернут и не замедлят! Знаю я то, не совсем же дурак.
Воевода подозвал командира городовых разъездных казаков Петра Каменного и приказал выводить своих подчинённых на смотр.
Проезжая перед рядами этих вояк Григорий показывал и указывал все недочёты, что замечал, желая чтобы воевода крепко накрепко запомнил, что ему следует делать в ближайшие недели. Воевода уже не был удручён - он и сам прекрасно понимал в целом что нужно делать, но всё-таки поражался насколько внимателен и цепок взгляд сотника.
- Ты Григорий Онисимович словно из другого теста, чем мы. Как-то всё так умудряешься делать - наилучшим образом что ли... И на войне не был, а смоотри-ка знаешь все мелочи какие в мирное время предусмотреть невозможно.
- Просто память у меня хорошая, и учителя и того лучше. Я мало кого на самом-то деле знаю. но вот один бывалый наёмник в Москве - патрик Гордон - много чего дельнго мне рассказывал. А моя невеста - Мэри - знает толк и в лошадях и в кораблях.
- Даже в кораблях?
- И не просто в кораблях, а в тех, что по морю плавают - в бури и любое ненастье.
- Чудно-то как! Думаю, что с такими бойцами как ты, Григорий - победа будет наша.
- Одного меня мало. Да я ещё и не боец никакой - так, верхушек нахватался...
- Поверь мне, я разных людей повидал - ты не просто отличным бойцом станешь, но и при том лучшим командиром всего войска. Не успел появится в Самаре - как все наши вояки к тебе хотят сбежать в отряд. Мне воротная стража докладывала как ты ворона в полёте сбил.
- А как я на волков нарвался не говорили разве? Разве не безрассудство?
- Да ты сделал глупость, конечно. Но со временем таких глупостей будет всё меньше и меньше. А ещё в таком обороте дел виноваты воротники - они должны были предупредить, что за городом у самых ворот бродят стаи. Я уже их и наградил и наказал.
- Как наказал и как наградил.
- Награда как и положено - новые кафтаны парадные им приказал скроить. Насколь знаю в Москве всегда так делают, когда кто-то отличится. Ну и наказание обычное - будут до самой весны на крестцах костры жечь по ночам и от пожаров город караулить.
Они доехали до конца последнего строя, и отдали команду разъездным расходиться - после обеда их по десяткам предстояло переписывать в городской приказной избе.
- Семён Степанович, хочу тебе одну услугу оказать важную. Я скажу, а ты подумай. Коль скоро не могу я остаться у тебя в Самаре и помочь с обучением войска - нужно в Уфу поспешать, завтра же - то стало быть заберу я у тебя с десяток лучших бойцов и обучу их огневому бою, как и сам умею. По осени вернутся научат остальных коль смогут. Как тебе такое дело?
- Сей час же распоряжусь собрать самых боевых молодцов!
- И того, что саблей махал - того обязательно пришли. Сдаётся мне что я у него сам кой чему смогу научиться...
Смотр пеших стрельцов и затинщиков делали после обеда, и Григорий увидел разительную перемену в лицах людей - все понимали, что воевода снискал уважение и похвалу от царёва "проверяющего", что взбодрило людей и придало им молодцеватый вид. От того они ещё более старались, а командиры их уже получившие нагоняй за безалаберность в том как люди их носили перевязи и берендейки всё исправили ещё до смотра.
- Патрик Гордон научил меня одной важной вещи. На войне главное дисциплина.
- Что это - дисциплина?
- По-нашему порядок. Только порядок особый - строгость до самых мелочей. Это только кажется, что пустяк, если на кафтане шнур пришит небрежно. На самом деле если шнур пришит небрежно, значит и пуля в ствол заколочена как попало, и сам ствол как попало почищен от гари и освинцовки, бердыш не точен, конь не подкован, а у пушки скрипит и стирается ось. И в решительный момент всё это даст о себе знать... Вот кстати Мэри, помнишь ли ты любимое стихотворение Гордона?
- Конечно, любимый!
For want of a nail the shoe was lost.
For want of a shoe the horse was lost.
For want of a horse the rider was lost.
For want of a rider the message was lost.
For want of a message the battle was lost.
For want of a battle the kingdom was lost.
And all for the want of a horseshoe nail.
- И что это значит?
- Не было гвоздя - подкова отлетела,
Не было подковы - лошадь охромела
Лошадь охромела - и гонец убит
Приказ не доставлен - в битве полк разбит.
Войско разгромили - горе всей стране
Вся победа держится на одном гвозде.
- Сдаётся мне, что царь-батюшка знает всё про победы и гвозди. Я помню как черкасские полковники ездили к нему под руку православного самодержца всё просились*. Он им не сразу ответил - и не потому, что не хотел взять их под свою руку. Хотел, да ещё как, но вот теперь-то я понимаю в чём было дело. Он готовился.
- И тебе воевода нужно готовиться.
- Я запомню. Дисциплина, - сказал Давыдов серьёзно. И уже задумчивао посторил чуть тише. - Да-а-а. дисциплина...
Наконец издали показались красные кафтаны сотни полтевского Восьмого приказа и лес бердышей колыхался в такт шагам. В колонн по пять они приближались к полю смотра и казалось, что идут они в едином порыве. наконец когда уже стали различаться их бородатые лица сиповщик дал трель и запевала грянул, а за ним остальны полтевцы подхватили зычно, громко, ражно.
- Молодцы-стрельцы, славные бойцы
На Сибирский тракт да выходи-и-ли!
Бердыша в руках и огонь в глазах
Всех врагов оне поизруби-и-ли.
Гром наших пища-а-лей
Гроб и смерть врагу всегда веща-а-ет!
Бежит татарва, убежал башкир,
Утекли вогуличи лихи-и-ие
Всюду степь горит, славы гром гремит!
Бьют врага соколики славны-ые!
Гром наших пища-а-лей
Гроб и смерть врагу всегда веща-а-ет!
Их-э-э-э-эй, братцы!
Гром наших пищалей
Гроб и смерть врагу всегда веща-а-ет!
- Здравия, братцы!
- Здравия, Григорь Онисимы-ы-ы-ыч!
- Вздвовенным строем становись!
Стрельцы быстро, но без суеты перестроились в сдвоенную линию.
- Товсь!
Стрельцы первой линии опустились на колено, положив бердыши рядом, удобно ухватив пищали, уперевшись в колено они ждали команды. Вторая шеренга вскинув пищали на бердыши так же замерли.
- Цельсь!
Линия до того казавшаяся напряжённой и готовой, вдруг стала видимо-упругой, смотря на них нутром каждый нутром чувствовал что сейчас эта линия сокрушит всё что находится перед ней ливнем свинца и огня.
- Пали!
Грохот всем стоявшим на поле смотра показался адским и всесокрушающим - никогда до того они такого не слышали - разве что пушечный бой двойным зарядом мог сравниться - но никак не пищальный. У каждого кто был рядом, а даже и у тех кто был поодаль мурашки по коже пробежали от одной только мысли, что не приведи Господь оказаться под таким обстрелом. Пороховое облако на несколько мгновенинй заволокло стрелков, но ветер рассеял его.
- Заряжай!
Стрельцы первой шеренги быстро вскочили, бойцы второй шеренги на пол-шага отступили, чтобы не мешать товарищам. Движения их были уверенными, точными, скорыми. Минута и стволы заряжены, пыжи заколочены, курки взведены, а порох насыпан на полки. Пули забивать никто конечно же не стал - от греха подальше.
- Товсь! Цельсь! Пали!
И снова грохот дым и оторопь среди всех кто видел это зрелище.
- К бою!
Стрельцы положили пищали наземь и взяли бердыши наизготовку.
- Руби!
После команды бердыши словно крылься большой птицы взмахнули раз другой - причём рубили только бойцы второй линии - первые не вставая с колена держали бердыши так, чтобы создавалась стена лезвий неприступная для врага.
Сиповщик после команды давал трель за трелью так чтобы бойцы второй шеренги рубили в такт входя в боевой раж.
- Вперёд!
Линия первой шеренги поднялась и пошла вперёд, на полшага за ней шли товарищи из второй линии.
- Бегом!
Стрельцы ускорились переходя на не очень скорый бег.
- Рассыпать строй! Гони врага!
Ряды бойцов растянулись по фронту линия стала вдвое шире.
- Собрать строй!
Не так быстро, но стрельцы собрались в прежний порядок. Отчётливо было видно, что бойцы второй шеренги, что рубили бердышами вспотели и запыхались - им было труднее всего.
- Меняйсь!
Первая шеренга встала с колена, вторая сделав шаг вперёд став на колено заняло их место.
- Вкруговую!
Линия сомкнулась краями, образовав круг.
Воевода и его подчинённые были ошарашены всеми этими перестроениями, они и не предполагали, что боевой порядок способен быть настолько смертоносным и грозным.
- В линию стройсь! На позицию!
Стрельцы развернулись назад в линию и стали отступать держа строй. Всё шло чётко и только дойдя до своих пищалей лежавших в снегу немного замялись и перепутались. точно прийти на то место, откуда они шли в атаку не получилось, поэтому кому-то не досталось пищали, а где-то были лишние, но после некоторой суматохи разобрались.
- Вольно! Разойдись!
- Ура! Ура! Ур-р-р-р-а-а-а-а!!! - заорала полтевская сотня и её тут же сначала нестройно, а затем громче и стройнее поддержали остальные - У-у-у-р-р-р-р-а-а-а-а!!!
- Ну, брат, уважил! Вот не ожидал, не знал, не ведал, даже представить не мог, что такая сила у меня в крепости днюет и ночует! Силища! Мы ж с такими молодцами как нож в масло по всей Степи пройти можем! Как нож в масло!
- Это верно, можем! Так что Семён Стпанович, теперь ты всё видел, перенимай! Дело не хитрое.
- Это иноземным строем так бьются?
- Не совсем. У солдатских полков половина бойцов пикинёры, половина пищальники-мушкетёры. У них так как у нас не получится. А вот мы можем как они. По порядку действия похоже. И смекай ещё - как кавалерией такой стой брать?
- Наскоком не получится. Не пойдёт лошадь на бердыш.
- Хоть у ляхов бердышей нет, но и на копьё-пику лошадь идти не хочет, а значит нужно огнём разить такой строй. Огнём! Понимаешь теперь к чему у каждого рейтара должно быть самое малое два пистоля?
- А ежели с лука?
- Что ж твои бойцы ловко с лука стреляют с лошади? А ведь все пикинёры в кирасах, в шлемах-касках, а порой даже и со щитами бывают. Тож и мушкетёры - закованы в латы - стрелой не взять. И пуля издалека не берёт, где уж стреле.
- Что и бронебойный наконечник не силён?
- Проверено много раз. Пока лучники хоть сколько-то пикинёров выбьют, их мушкетёры врага косят как траву. Пистоли нужны рейтарам и артиллерия.
Воевода теребил бороду. Весь его военный опыт основывался на лихости и грубой силе - продавить, проломить - натиском решить дело - вот как умел он воевать. Но увидев как стена бердышей со свистом рубит воздух он понял, что время наскока прошло и наступило время ратного навыка.
Мэри всё это время спокойно наблюдала за действиями стрельцов и за своим женихом, удивляясь как он спокойно и уверенно командовал сотней - так будто занимался этим всю свою жизнь и ему это дело даже немного наскучило.
- Gregory, you're a great warrior! You have the heart of a real commander! (Грегори, ты великий воин! У тебя сердце настоящего командира!)
- Is even greater than a king Charles? (Неужели даже более великий чем король Чарльз?)
- Of course! Конечно же!
Февраль уже здорово прибавил ко дню, но скоро уже начнёт смеркаться, а время дорого. Назавтра выезжать, потому Григорий распрощался с воеводой Давыдовым и они поспешили в Вознесенский собор, где их уже ждал отец-настоятель и всё было готово к обряду венчания.
==========
пасёшься - прячешься. Однокоренное со словом опасаешься.
убей-трава - чистотел.
скрипторий - мастерская по переписке книг.
елмань - расширение обуха в последней трети клинка. Придавала лезвию дополнительную инерцию удара и усиливала режуще-прорубающие свойства оружия.
под руку православного самодержца всё просились - речь о Переяславльской Раде, воссоединении Малороссии и России.
Оценили 13 человек
23 кармы