Мокрый сарафан

Капитан-лейтенант Сережа Шадрин был влюблен. Мощно, страстно и безответно. Уже целый год. И как ему казалось абсолютно безнадежно…

Год назад, его закадычный друг еще с училища, а теперь и сослуживец по экипажу, Игорь Копайгора решил жениться, и в свидетели пригласил естественно лучшего друга. Свадьбу Игорь собрался справлять в отпуске, и само-собой в родном городе, в Севастополе, где Сергей и Игорь и познакомились, еще при поступлении в училище. Шадрин, приехал поступать в Севастопольское Высшее Военно-морское училище с Волги, откуда он был родом, а Игорь был коренным севастопольцем, ведущим свою родословную, чуть ли не от суворовских солдат осевших тут после усмирения крымского ханства, и тоже предпочел инженерную карьеру командной. За пять лет, проведенных вместе в одном классе, их знакомство из простых приятельских отношений переросло в настоящую мужскую дружбу, которая с годами только крепнет, и какой можно только завидовать. В системе их называли «Союзом меча и орала», где мечом был русоволосый Сергей, казалось вобравший в себя всю мощь матери Волги, обладавший ростом под два метра, могучим телосложением, таким, что даже патрульные подходили к нему втроем, и добродушным спокойным характером, что характерно для больших и сильных мужчин. Оралом был Игорь, причем оралом от слова «орать», хотя это и не вполне соответствовало действительности. Копайгора, в противоположность Шадрину был черноволосым невысоким и изящным юношей, довольно симпатичным и самое главное очень говорливым и острым на язык, отчего его иногда звали «Роймогила». С первого курса Сергей был вхож в дом Игорь, имел прекрасные отношения со всей его семьей, и даже был предметом тайных воздыханий младшей сестры Игоря Машки, учившейся только в шестом классе, и по причине этого страдавшей от неразделенной любви к волжскому богатырю. Дружба их была лишена и тени меркантильности, и скорее была примером настоящих мужских отношений, которые заканчиваются только в глубокой старости, по самым естественным причинам. А, судя по тому, что судьба после выпуска, благоволила к ним обоим и отправила служить не просто в одну базу, а еще и в один экипаж, было очередным подтверждением этому.

И вот когда года назад, перед отпуском, примерив новые старлейские погоны, в процессе обмывания звездочек Игорь объявил Сергею, что женится, и хочет, чтобы тот был у него свидетелем, он не особо удивился. Будучи в курсе всех сердечных дел друга, он поддерживал его выбор, и был просто по человечески рад за него. Избранница Игоря, его еще школьная одноклассница Катя, все эти годы мудро и терпеливо ждала, пока тот перебеситься, тихо и целенаправленно складывая кирпичик к кирпичику их отношения, неспешно подготавливая будущее семейное счастье. Она встречала его в отпусках с цветами, провожала со слезами, и каждую неделю аккуратно писала письма, причем не огромные и наполненные пустопорожней болтовней, а короткие и лаконичные послания, тем не менее, не лишенные чуть скрытой нежности. Катя была просто по-хорошему мила, и через два года одинокой заполярной жизни, и двух автономок, Игорь, наконец, созрел. И в тот же день, в присутствии Сергея сделал ей предложение прямо из Гаджиевского переговорочного пункта по телефону, естественно сразу получив безоговорочное согласие. Тут же были оповещены все родственники, поставлены задачи перед родителями, обговорено самое необходимое и после переговоров, друзья отправились обмывать, правда, уже не звездочки, а помолвку.

Сергей же был рад лишний раз побывать в Севастополе, который он полюбил еще курсантом раз и навсегда, в который приезжал каждый отпуск хотя бы на неделю, и который совершенно искренне считал самым лучшим городом на планете. И еще в этом городе жили самые красивые девушки в мире. Крым, в своей древней истории сплел в единый клубок огромное количество народов, народностей и племен. Скифы, греки, римляне и прочие, заканчивая турками и русскими, создали такой невообразимый генетический клубок, что из него рождались столь аппетитные и сногсшибательные представители женского пола, что летом прогуляться по городу становилось настоящей пыткой для любого зрелого мужского организма. Плотские удовольствия Сергею были совсем не чужды, он пользовался успехом у женщин всегда, конечно не идя ни в какое сравнение с безумной популярностью Игоря, слывшего в их тандеме просто Казановой. Игоря иногда просто очень сильно заносило в стремлении оплодотворить всех окружающих симпатичных женщин, но качественный перелом, в конце - концов, приведший его к ЗАГСу настал после того, как корабль перед последней автономкой на несколько недель зашел в Северодвинск. «Северный Париж» начисто сразил друзей большой и бескорыстной любовью практически всех беломорских женщин, и напоследок наградил одной общеизвестной болезнью, которую корабельный доктор назвал «поморским насморком» и вылечил анонимно для командования корабля в самый кратчайший срок. Если Сергей отнесся к этой прискорбной, но по сути житейской ситуации философски, то его друг после перенесенного недуга не то чтобы морально надломился, а как-то глобально изменил свое отношение ко всему женскому полу, переосмыслил многое, что, в конце - концов, и привело его к обручению посредством раздолбанного телефонного аппарата.

После сдачи корабля второму экипажу, традиционно закончившейся для механиков неумеренным, но аккуратным поглощением «шила», друзья получили документы, гульнули еще разок и разъехались в отпуск по домам, предварительно договорившись, что через 10 дней, Шадрин покинет родину, и прибудет в Севастополь, для участия в таинстве бракосочетания друга.

Шадрин прибыл в славный Севастополь, как и пристало ответственному офицеру и настоящему другу точно в указанный срок и час. До свадьбы оставалось еще целых два дня, и жениха со свидетелем, чтобы не мешались под ногами в процессе подготовки торжества, отправили на дачу. Дача располагалась на Максимке, и представляла из себя традиционное советское садово-товарищеское строение, но с крымским колоритом в виде винограда, черешни, миндаля, пахучих роз и наличием огромного количества самодельного вина. Время друзьям пришлось коротать вне женского общества, так как Катя неожиданно проявила приверженность старозаветным свадебным традициями, и в первый же день по приезду Игоря заявила, что их следующая встреча будет только в ЗАГСе, но никак уж не в спальне. Друзья довольно весело провели эти два дня, не отходя от мангала, и значительно уменьшив количество бутылок с вином рассованных по всему домику. Холостяцкое прошлое Игоря уходило красиво, согретое раскаленным крымским солнцем, напоенное терпким лавандовым - полынным запахом крымской земли, и политое густым ароматным вином собственного изготовления.

А потом была свадьба. Собственно саму свадьбу Сергей помнил плохо, словно в тумане, и не по причине сильного опьянения. Просто когда он увидел свидетельницу, больше для него уже никто не существовал и ни что не существовало. Рядом с невестой стояло изящное и хрупкое чудо. Невысокая, божественно сложенная маленькая древнегреческая богиня, с иссиня черными длинными и вьющимися волосами, талией которую казалось, он мог обхватить одной рукой, и грудью, на которую надо было либо не смотреть, либо просто убегать от соблазна положить на нее не только глаза, но и ладонь. Точеные, красивые черты лица и совершенно несвойственные брюнеткам огромные голубые глаза, от которых нельзя было оторваться, довершили ту картину, которая напрочь поразила сердце офицера. Звали эту прелестницу София, и как потом оказалось, она была из Балаклавы, а предками ее и правда были греки-контрабандисты, задолго до революции, облюбовавшие эти берега. Все последующие свадебные мероприятия, как и в первый, так и во второй день, Сережа пребывал в полном ступоре. У него практически отказывала речь, когда он встречался взглядом со свидетельницей, его бросало то в жар, то в холод, и вдобавок ко всему, во всех движениях появилась доселе никогда не посещавшая его медвежья неуклюжесть, от которой более всего досталось невесте, пару раз чуть не лишившейся подвенечного платья. Сергей влюбился моментально, бесповоротно и навсегда. Столь странное поведение Шадрина, в апофеоз праздника осталось незамеченным молодой семье Копайгорцев, но на второй день, это уже бросалось в глаза. Но Сергей на все вопросы и Игоря и Кати ничего путного не отвечал, невнятно мычал, ссылаясь на оглушающую жару, и волнение за столь ответственную роль свидетеля, исполняемую им впервые в жизни. А чудесная гречанка Софи, которой подруга Катя рассказывала о лучшем друге своего мужа в самых положительных красках, была очень разочарована немногословным и шарахающимся от нее при каждом удобном случае богатыре. Так прошли несколько мучительных для Сергея дней, за которые он так и не решился толком поговорить с Софией, отделываясь рублеными односложными предложениями на все ее попытки его разговорить, матерясь про себя, но все, равно теряя дар речи, при каждом ее повороте головы в свою сторону. Тем не менее, через несколько дней, уже собираясь, домой, он набрался духа и когда они собрались на даче, устроить ему прощальный вечер с шашлыками, совершенно не надеясь на удачу, опустив глаза в землю и мгновенно вспотев, попросил у нее адрес, чтобы потом написать с Севера. К его изумлению, София охотно и сразу его дала, без обычного женского лукавства и игры. На самом деле немногословный и явно чем-то смущенный здоровенный красавец понравился девушке, которая, не поняв сразу причин его такого странного поведения, осталась заинтригованной и загорелась разгадать эту загадку, пусть даже путем переписки.

Сразу после торжеств, Шадрин заторопился домой, на самом деле разрываясь от желания остаться и боязни снова оказаться в роли немого идиота. Вверх взяло второе, и Сергей отправился отдыхать домой на Волгу. Обладая аналитическим складом характера, офицер всю дорогу пытался понять, почему его, вообще- то компанейского и общительного человека, выбила из колеи, и превратило в тупого забитого крестьянина, абсолютно мимолетное знакомство. Для проверки собственных сил, Шадрин за сутки, проведенные в поезде, нешуточно обаял красивую и зрелую попутчицу, от которой потом еле избавился, попросту сбежав от нее на Курском вокзале. Уже дома, в течении всего отпуска, он еще пару-тройку раз, целенаправленно и всегда успешно покорял окружающих его женщин, в конце - концов, придя к пугающему выводу, что только при мысли об одной Софии, у него мгновенно начинают дрожать руки и потеть спина, вместе с полной потерей речи и возможности трезво мыслить.

Приехав на Север, Шадрин в первую же неделю, настрочил Софии три огромнейших письма, совершенно абсурдных по содержанию. Неплохо владея языком устным, Сергей оказался совершенно неспособен положить на бумагу те слова, которые так и бурлили в его пораженном чувствами мозгу. В итоге все его письма напоминали песню технически образованного акына, волей судьбы заброшенного в далекое Заполярье, были переполнены огромным количеством специальных терминов, которые совершенно невероятным образом вписывались в описания северной природы, погоды и грибных «пастбищ» Заполярья. Вообще, письма были до такой степени странными и неординарными, что, получив их в далеком Севастополе, София, явно не доросшая еще до таких высот владения Эзоповым языком ничего толком не поняла, и даже сначала решила не отвечать на письма человека, с каждым разом казавшимся ей все более странным. Но, поразмыслив недельку-другую, решила все же написать, хотя бы ради приличия.

Тем временем. Сергей, привыкший к военно-морскому подходу к документации, в данном случае к письмам, и не получив в установленный для самого себя двухнедельный срок ответа на свои послания, с горячностью, свойственной влюбленным мужчинам, решил что надо вытравить из памяти образ Софии, и перестать заниматься маразмом. Будучи человеком системным Сергей и к этому вопросу подошел планово и инициативно. Начать он решил, со старинного русского способа смягчения тоски, то есть алкоголя. Обладая, как первый управленец, довольно внушительным запасом «шила», Шадрин начал методично нализываться до самого свинского состояния. Естественно после вечернего доклада командиров боевых частей и окончания рабочего дня, а, утром становясь в строй, пускай и помятым. Так продолжалось около месяца, и в итоге вполне здравомыслящий Сергей осознал, что его организм еще достаточно крепок, чтобы пару лет выдерживать этот режим, но образ Софии не забывался, а стал даже более чаще всплывать, особенно когда он был под мухой. И Сергей завязал с интенсивной пьянкой. А писем все не было и не было. Следующим этапом борьбы с сами собой, стал другой старорусский принцип «клин клином вышибают». Статный красавец Шадрин, и до этого не страдавший от отсутствия внимания со стороны гарнизонного женского пола, теперь уж пустился во все тяжкие, с присущей ему ответственностью и методичностью пытаясь вытравить воспоминания о неприступной гречанке массовым и планомерным грехопадением. Уже через пару недели о неутомимом капле поползли слухи среди не самой примерной части женского населения гарнизона, а еще через недельку женщины оглядывались на него на улице, и кокетливо улыбались. В итоге, Сергей приобрел в узких кругах, прозвище «Сережа Буравчик», ставшее, тем не менее, широко известным даже некоторым военно-морским начальникам мужского пола. Через какое-то время, офицер просто банально устал, осунулся, и прекратил свои сексуальные похождения, благо этому еще способствовала начавшаяся подготовка экипажа к очередной боевой службе. А писем, тем не менее, все не было, и не было. И тогда Шадрин стал просто хандрить….

Все это время, молодая супружеская пара Игоря и Кати, с упоением продолжала затянувшийся медовый месяц и на Севере. Катя, проявив, лучшие качества русских женщин на подъем оказалась скорой, и покинула Севастополь вместе с свежеприобретенным мужем, невзирая на отсутствие квартиры в Гаджиево, и всего к ней прилагающегося. На их счастье, в экипаже обнаружилась неучтенная ОМИСом однокомнатная квартира, в не самом новом фонде, но тем не менее, довольно чистенькая и вполне пригодная к обитанию. ЖБК экипажа быстренько составила протокол, и через несколько дней, Копайгоры уже спали на полу, но в собственном жилье. Пока молодые супруги, занимались ремонтом, любовью на рулонах с обоями, и прочими радостными занятиями, им не было времени попристальнее приглядеться к метаморфозам, происходящим с их свидетелем. Но вот когда экипаж принял корабль, и началась подготовка к автономке, Игорь с Сергеем начали встречаться гораздо чаще, Игорь понял, что пора бить тревогу. На семейном совете, было решено пригласить Шадрина в гости, и постараться выпытать, что за муха его укусила, и вообще прозондировать его моральное состояние. На приглашение, уже порядком соскучившийся по обществу друга Сергей согласился сразу, но, не смотря ни на что, не расслабился, и ничего молодоженам не рассказал, отделался незначительными шутками, попутно уничтожив все съедобное со стола, и профессионально употребив массу алкоголя. После этой неудачи, поразмыслив, не по годам мудрая Катя, дала добро мужу, на чисто мужской разговор с другом. Игорь подошел к делу серьезно, со знанием дела, и заявился к Сергею домой, выбрав правильное время, когда тот сменился с вахты, и с правильным грузом, состоящим из хорошо прожаренной свинины, огурчиков и полуторалитровой бутыли крепчайшей спиртовой настойки на «золотом» корне. Усталому Сереге, готовый ужин пришелся, как раз к месту, и друзья, устроившись на кухне, приступили к застолью. То ли настойка была как раз нужного градуса, то ли Сереге в последнее время и правда требовалась жилетка, чтобы в нее поплакаться, но мало помалу разговор перетек на личную жизнь, и Сергея понесло. Сначала понемногу, потом сильнее и сильнее, а уже через час здоровенный Шадрин, всхлипывал над столом, роняя соленую военно-морскую слезу на остывшее мясо и размазывая сопли по небритому лицу, плакался о своей безответной и робкой любви. Игорь, тоже изрядно поддавший, все же сохранил определенную трезвость мышления, и, поняв, наконец, причины системного кризиса лучшего друга, утешал его в лучших традициях мужского застолья. Дружески отхлопав Сергея по плечу, неимоверное количество раз, и подтвердив тому, раз пятьдесят, что все бабы дуры и ничего не стоят, Игорь уложил расстроенного товарища спать, и убыл домой с твердым и конкретным пониманием происходящего. Дома, до того, как самому упасть в постель, он успел тезисно сформулировать Кате суть проблемы и пути ее решения. Сергей влюблен в Софию. Он ей пишет. Она ему не отвечает… дура! Надо, чтобы она хотя бы один раз написала. После этого силы Игоря покинули и он уснул.

Утром на построении экипажа, Шадрин немного смущаясь, ненавязчиво пытался выведать у Игоря подробности вчерашней посиделки, концовку которой, как оказалось он, по причине усталости и сильного опьянения практически не помнил. Игорь тоже сослался на опьянение и полную амнезию, и Сергей, изрядно волновавшийся, что по пьянке выдал свои переживания, успокоился и все пошло своим чередом. Вечером этого же дня, на семейном совещании было принято решение, что Катя незамедлительно связывается с подругой, объясняет той сложившуюся ситуацию и ставит вопрос ребром: либо София пишет Шадрину внятное и понятное письмо о бесполезности его мечтаний, либо просто отвечает на его послания, если у него есть хоть какие-то шансы. И в этот же вечер, Катерина, как человек дела, и настоящая военно-морская жена, не откладывая дело в долгий ящик, отправилась на переговорочный пункт, даже не взяв с собой мужа, чтобы не мог подслушать их интимный женский разговор. София, по счастью оказавшаяся в этот вечер дома, сильно удивилась неожиданному звонку подруги, но, узнав причину, впала в недоумение. Ей, в глубине души, доставило удовольствие то, что этот видный собой офицер так крепко переживает, но ведь она ответила на каждое его письмо! Тут наступила очередь призадуматься Кате, которая точно знала, что от нее Сергею ничего не приходило. Разговор закончился на общей мысли для обоих концов провода, сводящейся к тому, что нельзя дать парню пропасть. А Софии к тому же начало льстить, что где-то далеко-далеко на Севере, есть мужчина, который не просто постоянно думает о ней, а страдает и совершает глупые и необдуманные поступки. И это почему-то грело душу, и даже заставляло немного фантазировать, так что уже через неделю, неминуемо привело Софию к мысли, что Сергей чудесный и милый парень, которого она просто не разглядела хорошо из-за его великой скромности и робости. Деятельная Екатерина, в свою очередь поставила перед собой конкретную задачу, выяснить, почему же Сергею не приходят письма. На удивление, это не заняло много времени. Дело в том, что Шадрин, уже полгода жил в квартире товарища, ушедшего вместе со своим кораблем на средний ремонт в Северодвинск, и банально перепутал адрес. Сравнив его фактический адрес, с адресом продиктованным Софией, оказалось, что ослепленный светлым чувством, Шадрин в каждом письме методично путал номер дома, и, отправившись по ложному адресу, девушка нашла все шесть писем целыми и невредимыми в переполненном почтовом ящике, судя по которому в одноименной квартире просто никто не жил, а потому и корреспонденция сохранилась нетронутой. Катя, вооружившись красным карандашом, решительно исправила на всех конвертах номер квартиры и, добавив невразумительную фразу о неверности адреса получателя, опустила все письма в почтовый ящик Шадрина…

Утром следующего дня офицер Шадрин опоздал на построение. Впервые за всю службу. Даже после оглушительных попоек и бессонных ночей он всегда вставал в строй пускай и пошатывающимся, но всегда выбритым, с начищенными туфлями и отглаженными брюками. Игорь сильно насторожился, а механик, пророчивший Шадрина комдивом раз сразу после автономки, удивлен был несказанно, и даже собирался отправлять к нему домой мичмана, узнать не случилось чего. Но тут появился сам Шадрин. Самое удивительное, что абсолютно трезв, чист, выглажен и благоухал ароматом одеколона «О-Жен».

- Шадрин! Что за номера? Почему опоздал?!

Офицер немного рассеянно посмотрел на механика, и спокойно, с легкой мечтательной улыбкой на лице ответил:

- Стихи писал, Михал Анатольевич…задумался немного, и вот…опоздал…

Остолбеневший механик не нашел слов, чтобы отчитать Шадрина, а потому махнув рукой и матерясь вполголоса полез в прочный корпус.

Так начался очередной этап большой Шадринской любви. Найдя в почтовом ящике груду писем от Софии, Сережа полночи перечитывал их, потом еще пару часов писал несколько ответов сразу, ну а потом его посетила муза Каллиопа, и рука начала выводить вирши один за другим. По большому счету, таким умиротворенным и спокойным, Игорь не видел друга уже с полгода, но негасимый огонь, полыхавший в его глазах, все - же немного настораживал. Сережа же ни на что не обращал внимания, а бродил по кораблю с блокнотом, бормоча под нос рифмы, и записывая строфы на коленке. Теперь он ежедневно, в послеобеденное время писал одно письмо в Севастополь, которое вечером, по дороге домой опускал в почтовый ящик, а дома допоздна сидел за столом с ручкой в руках и слагал стихи. Алкоголь и женщины были забыты и остались в прошлом. Письма Софии, теперь получаемые регулярно, Сергей, очень уважавший порядок в любой документации, стал аккуратно подшивать в папку с красноречивым названием «Личные планы старшего лейтенанта Шадрина С.А.», которую везде таскал с собой и заглядывавшим в нее при любом удобном случае. Он даже заслужил при очередной проверке корабля похвалу из уст начальника политотдела флотилии, приметившего офицера, практически сверявшего каждое своё слово, со своим личным планом.

Смех смехом, а дата ухода в боевой поход была все ближе и ближе. Все чудачества Шадрина не отразились на его служебном рвении, и Игорь, да и все остальные мало помалу привыкли к новому непьющему поэту Шадрину, и все вошло в привычную колею. Сам Сергей, мало понимал, что с ним творится, но чувствовал какой-то душевный подъем, по большому счету ничем особенным не оправданный. Письма, которые он получил от Софии, были простыми и незамысловатыми, а по существу ни о чем, и он этому не удивлялся. Он просто был рад, что даже после их «антизнакомства», она ему еще и пишет, от чего теплело на сердце, и почему-то было просто радостно. И еще слова просились на бумагу… Свое творчество, Сергей предусмотрительно не давал читать никому, даже самому близкому другу, хотя уже через пару недель у него набралось стихотворений на небольшой сборник. Никогда не склонный к многословию, Шадрин изливал на бумагу такое количество слов, что иногда поражался сам, как лихо переплетались в его творениях чувства, Север, полярное сияние и знание материальной части. Апофеозом поэтического угара, неожиданно заставившим Сергея задуматься о собственной умственной полноценности был многостраничный опус, наполненный строками подобными такой:

А чувства бьются как нейтроны

И сердце, как ЦНПК

Но наплевать ей на погоны,

И знаю я наверняка:

Моя любовь, как кремальера

Задраена от всех и потому

Вовек не сыщешь баталера

Чтоб выдал новую судьбу...

К счастью, критическое отношение, ко всему, что он делает, Сергея не покидало никогда, и трезво оценив, что такое показывать живым людям не стоит, а сам он при всей своей литературной плодовитости никак не тянет даже на Петрарку, не говоря уже о великом Александре Сергеевиче, Шадрин закрыл поэтическую страницу своей жизни. Тетради с виршами были наглухо заперты в сейф на пульте ГЭУ, а сам офицер принялся с усиленным рвением готовить недоделанную документацию, и потихоньку сносить на корабль пряники, чай, сахар и прочие автономочные запасы.

Наконец подошел выстраданный всем экипажем день ухода на боевую службу. За день до этого, Шадрин полночи просидел над последним перед трехмесячным перерывом письмом, своей далекой гречанке. В своем послании, совсем не коротко, а очень даже подробно Сергей рассказал, как корабль готовился к автономке, что такое штаб флотилии, раскрыл Софии тайну термина «разовые трусы с карманом», а в самом конце, очень смущаясь и краснея даже перед бумагой, попросил разрешения заехать в Севастополь. Но боже упаси не к ней конечно, а так…чтобы повидаться «случайно», и даже добавил в конце «Целую». После этого, Шадрин запечатал письмо, тяпнул рюмку и четким строевым шагом отправился к чете Копайгоры, с которыми договаривался отметить уход в море. Там он, пряча глаза, боком сунул письмо Катюше, которая должна была на пару месяцев слетать в Севастополь, и попросил передать его лично в руки Софии. Катя понимающе кивнула головой, и сразу убрала письмо в свою бездонную дамскую сумочку. После чего они все вместе привели себя в нетрезвое состояние, и даже спели «Усталую подлодку», под домашние пельмешки, заготовленные рачительной Катюшей в неимоверном количестве. Назавтра корабль покинул базу, и помчался сквозь все противолодочные рубежи, охранять страну и Атлантику от супостатов, а супруга Игоря начала собираться на родину.

Боевая служба началась традиционно всеобщим отсыпанием, после ужасов береговой подготовки, а потом постепенно вошла в спокойное и деловое состояние. Командир был опытный, а потому «наседку» из штаба экипажу не подкинули, а сам командир палку в боевой подготовке не перегибал, справедливо полагая, что все возможное и невозможное уже перегнул штаб еще на берегу. Шадрин к неописуемому восторгу механика с головой погрузился в зачеты на командира дивизиона, обложился секретной документацией, но папку с личными планам все равно продолжал таскать с собой даже в гальюн. Знания ровно ложились в голову Сергея, но дремлющее в подкорке мозга чувства, все же вылились в очередное чудачество где-то на тридцатые сутки похода. В тысячный раз, рассматривая свадебные фотографии, на которых был запечатлен образ Софии, ему пришла в голову мысль увековечить свои чувства в чем- то вещественном, раз уж не получилось в духовном. Когда-то давно, еще в школе, Сергей трудился на так называемом учебно-производственном комбинате, в цехе инкрустации по дереву. Резал шпон, делал незамысловатые картинки, и в итоге пристрастился к резьбе по дереву. Увлечение с годами хоть и отступило на задний план, но набор резаков по дереву - штихелей, Шадрин всегда возил с собой, скорее уже по привычке. И вот теперь ему пришла в голову гениальная идея: вырезать из дерева статуэтку, а лучше статую Софии. До этого, монументальной скульптурой Сергей еще не занимался, но как человек деловой, да и просто офицер способный решать нерешаемые задачи, сразу подошел к делу серьезно и ответственно. Поразмыслив, он пришел к выводу, что самый большой кусок древесины, который можно было обнаружить на корабле - это аварийный брус, который имелся в каждом отсеке и являлся неотъемлемой частью средств по борьбе за живучесть корабля. Они были закреплены за командирами отсеков, передавались по описи, нумеровались и вообще считались неприкосновенными вещами. Но это Сергея мало волновало. Пробравшись под самое утро в 10-й отсек, когда вахтенный размазывал сопли по столу в ВХЛ-ке, Шадрин быстро и ловко отпилил от бруса метровый кусок, и постарался незаметно переместить его в каюту. К его удивлению, и позору кормовой вахты, это удалось, ибо вся вахта дрыхла без задних ног. В каюте он быстренько удалил рубанком краску, заметая следы, и приступил к высокому творчеству. Размеры украденной древесины, позволяли ваять только стоящую фигуру, поэтому Шадрин призадумавшись, полистал валявшиеся в каюте журналы, нашел в одном из «Огоньков» репродукцию Боттичелли «Рождение Венеры», и взял ее за основу. Теперь все свои вахты на пульте ГЭУ, он четко делил на служебные и личные. Служебные, точнее вечерние были полностью посвящены специальности, а утренние резцам и стружке. На пульте тихонько посмеивались над Шадриным, а уж когда в куске бывшего аварийного бруса начало вырисовываться женское тело, то веселые слухи о «озабоченности» управленца деревянной женщиной начали распространяться по всему кораблю. На пульт начались массовые экскурсии, а затем, во время одного из осмотров корабля, командир неожиданно заметил, что в 10-м отсеке аварийный брус подозрительно короток. Командир отсека, капитан-лейтенант Парамонов, внятно ответить на вопрос, об исчезновении значительной части бруса не смог, был показательно высечен на докладе в центральном посту, и, будучи отправленным на пульт зализывать раны, неожиданно сопоставил появление деревянной женщины и исчезновение своего аварийно-спасательного имущества. Разгорелся локальный скандал, на счастье быстро потушенный примерно 750 граммами спирта-ректификата, которые виноватый и пристыженный Шадрин, добросовестно отлил Парамонову, не упустившему возможности пополнить личную шильницу. К всеобщему удивлению, фигура, постепенно появляющаяся из- под резца, не приняла гротескных форм, а наоборот получалась очень даже аппетитной. Правда, то - ли рука у Сергея дрожала, то - ли уже сказывалась длительная оторванность от берега, и женского пола в частности, но София получилась с пропорциями Памелы Андерсон, и совсем уж не целомудренная, как у Боттичелли. К самой ответственной части своего произведения искусств, к голове и лицу Софии, Шадрин пока приступать побаивался, постоянно примериваясь и все - же откладывая резцы в сторону. Таким образом, за три недели до конца автономки, на пульте высилась почти метрового роста деревянная женщина, по изгибам фигуры сильно напоминавшая маститую стриптизершу, с деревянным квадратом вместо головы, на длинной красивой шее. И вот пока Шадрин испытывал творческие метания, случилось непоправимое. Командир, от которого старательно прятали «деревянную женщину», в минуту раздражения и грусти, неожиданно свалился на нижнюю палубу третьего отсека, а точнее на пульт ГЭУ спустить пар. Шадринскую статую не успели спрятать, и она под крики и рев командира, была торжественно доставлена в центральный пост, куда через несколько минут были незамедлительно вызваны мирно посапывающие в каюте механик, комдив и сам Шадрин. Потом была сочная и емкая речь командира, в который комдиву было обещано забрать его представление из штаба, Шадрин получил обещание никогда не стать комдивом, механик был обозван старым пердуном, а весь корабль из уст командира получил прозвище крейсер «Безумный». Выговорившись, командир извинился за допущенную в собственном монологе грубость, но вернуть творцу его произведение до конца боевой службы отказался категорически. И мало того приказал водрузить это деревянный секс символ в центральном посту рядом со своим креслом, причем как положено, любому телу на подводной лодке, перепоясав статую ПДУ. Зная командира, как человека в некоторых вопросах принципиального до неприличия, Шадрин с утерей смирился, хотя и очень расстроился, и до конца боевой службы в новых оригинальных идеях замечен не был. А вот «деревянная Венера» с тех пор зажила в центральном посту своей новой жизнью, полной новизны и внимания окружающих. Теперь она стояла справа от командира, около стола. Через плечо на Венере висело ПДУ, а на квадратную голову статуи кто-то водрузил старую пилотку с древним, позеленевшим шитым «крабом». Это так понравилось командиру, что пилотку по его приказу прибили гвоздями, чтобы не сваливалась, а на том месте, где должны было быть лицо, красной гуашью подрисовали яркие, сочные и огромные губы. На левую грудь Венеры, по его же приказу, аккуратно, чтобы не испортить дерево наклеили боевой номер, но не простой, а символизирующий весь корабль « РПК СН К-…». Забредавший туда изредка Шадрин, старался не смотреть на свою оскверненную святыню, и побыстрее покинуть центральный пост, чтобы не видеть позора своей недоделанной возлюбленной. Так она и простояла около командира до прихода в базу, а потом волшебным образом исчезла. Правда говорили, что ее видели в гараже командира, где он, расслабляясь с друзьями автомобилистами за парой рюмок, ласково называл деревянную Венеру настоящим подводником, который всегда по форме одет, готов к постоянному изнасилованию, и ничего не боится, потому - что сам- дерево.

Тем временем, пока друзья бороздили просторы Атлантического океана, Катюша, в Севастополе выполняла свой «интернациональный» долг. В самую первую встречу с Софией, она передала ей последнее написанное перед походом письмо, и без обиняков обрисовала картину деградирующего от безответной любви Шадрина, призвав подругу, как настоящую женщину, помочь в спасении их свидетеля. Если уж она не уверена, что у них что-то может получиться, то хотя содействовать выведению Сергея из мира любовных иллюзий и ничем не оправданных страданий. К ее величайшему удивлению, оказалось, что София, не просто очень благосклонно настроена по отношению к Сергею, а даже как бы витает в некой эйфории. Посчитав, это за добрый знак, Катерина, облегченно вздохнула, и даже пообещала подруге, пригласить Сергея к ним в гости, после похода, чтобы вместе отпраздновать их возвращение. Та с нескрываемой радостью согласилась, и на этот раз подруги разошлись довольные, одна в глубине души считая себя неплохой сводницей, а другая просто переполненная романтикой будущей встречи. Дело в том, что и мужчины, и женщины в не меньшей степени, частенько выдумывают сами для себя что-то, а потом, постепенно начинают свято верить в это «что-то». Вот и София, начавшая переписку с Шадриным, по большей части просто так, можно даже сказать со скуки, так долго искала в его письмах, между строк скрытый смысл, что постепенно уверовала в незаметное и трогательное чувство богатырского вида офицера, который из-за своей чрезмерной скромности никак не может ей об этом сказать, а просто пытается замаскировать это в своих странных письмах. А когда в самом последнем его послании, она прочитала о том, что он приедет, да еще и впервые за этот год прочитала в конце письма «целую», то все это легло на благодатную почву. София вообще нафантазировала себе, что, уходя в опасный и длительный поход, он, таким образом, намекнул на многое, и что его намек она поняла, и что скоро они увидятся, и встреча эта будет совсем не такой, как год назад.

Как водится, в день прихода корабля из автономки, членов семей пустили на пирс, чтобы встретить своих родных мужчин. Катюша, вдоволь наобнимавшись со своим Игорьком, расцеловала Шадрина за компанию, и сообщила ему, что письмо передано лично в руки, и что его в Севастополе ждут. Шадрин густо покраснел, но приехать к Копайгорам в гости согласился незамедлительно.

А потом была авральная сдача корабля, с неизменными недостатками и недостачами, лакируемыми корабельным «шилом», лихорадочное ночное оформление путевок в санатории и перевозочных документов, промежуточными пьянками и ожиданием денег и книжечек с инвалютными рублями. Благо времена были еще советские, финансов для Министерства Обороны хватало, и весь цикл сдачи корабля, сборов и убытия в отпуск уложился в ударные четверо суток, после чего почти весь офицерский состав и часть мичманского разлетелась и разъехалась по местам профотдыха, с последующим убытием в плановый отпуск. В те дивные и забытые времена, было как-то не принято отказываться от обязательного после боевой службы санатория, и поэтому семейная чета Копайгоры и Шадрин тоже отправились поправлять здоровье в военно-морской санаторий в Подмосковье, в Солнечногорск. Там они вполне успешно залечили зубы, получили по ребрам душем Шарко, неоднократно совершили терренкур вокруг озера, ну и заодно употребили со вкусом немало пива и коньяка продаваемого почти в открытую в уютном санаторном кафе. Отдых прошел довольно быстро, и после его завершения, Шадрин отправился на недельку, домой на Волгу, повидать маму, а Копайгорцы убыли в родной Севастополь. По договоренности, Сергей должен был дать телеграмму о дате приезда, которая послужила бы сигналом для «общего» сбора на даче Игоря.

Прошло около десяти дней, и когда Игорь и Катюша уже начали опасаться, что Шадрин снова впал в кому от робости, пришла телеграмма, в которой Сергей оповещал, что были проблемы с билетами, но он едет, и будет в Севастополе через 2 дня ближе к вечеру, поездом таким-то, в таком-то вагоне. Супруги приняли это как сигнал к действию, и скоренько разогнали всю родню с дачи, и оповестили Софию, о том, что ее воздыхатель приезжает послезавтра, и вечером этого же дня, они все вместе встречаются у них на даче, с последующим гуляньем, песнями танцами и счастливым эпилогом. София, давно уже созревшая, и даже чуть перезревшая в ожидании этой судьбоносной встречи с ходу записалась на все возможные виды парикмахерско - косметических процедур, и с головой погрузилась во все виды подготовки предстоящего свидания. В итоге, когда поезд с Шадриным пришвартовался к перрону севастопольского вокзала, диспозиция сторон была такова: сам Сергей, почти всю дорогу тренировавший волевые качества посредством некрепких напитков, но в большом количестве, вылезая из вагона, сразу размяк под палящим крымским солнцем. Пьяным он не был, но совокупность солнца, пива и душевных переживаний, на его лице читались без микроскопа. София, с утра пребывающая в боевой окраске, а от того боящаяся потереть даже нос, дабы весь макияж не потек ручьями судорожно выбирала наряд, способный подчеркнуть все ее достоинства, одновременно с этим демонстрируя умеренность, скромность и хороший вкус. В итоге, принимая во внимание страшную жару, она остановилась на светлом и невесомом сарафане, который, облегая в нужных местах, был как-то странно прозрачен в других местах, а вообще по большому счету оставлял впечатление некой порочной невинности. Игорь с самого утра, намариновал на даче килограмма три мяса, заботливо отобрал свежих овощей и фруктов, и вообще полностью организовал на даче полноценный пункт питания, готовый к приему не то чтобы четырех человек, а несравненно большего количества голодающих. А вот Катюша, с момента получения телеграммы мучалась только одним: кто и где будет спать. Одноэтажная дачка, с двумя мизерными комнатами, и полным отсутствием второго этажа не сильно располагала к уединению. Спать вместе с Софией, а Игоря подложить к Сергею, Катюша даже не планировала по известным причинам, и по ним же даже не предполагала, что любая из сводимых сторон может просто не захотеть оставаться ночевать. После долгих размышлений и прикидок, Катюша приняла решение, которое сводилось к следующему. Вечером, после застолья, она с мужем, под благовидным предлогом, допустим, прогуляться, оставляют Сергея и Софию на даче одних, а сами просто сбегают домой, и приезжают только утром. А там и видно будет, что и как сложилось у оставленной наедине парочки. Игорю не очень понравился этот вариант, предполагающий в случае их неминуемого ухода умеренное употребление спиртного, но под суровым взглядом своей увлеченной половины, сдался и выразил личное восхищение гениальному плану своей жены. В итоге, на момент, когда Шадрин вступил на севастопольскую землю, на даче под виноградом был накрыт столик на четверых, а в домике была приготовлена постель только на двоих.

Сергей, не успевший отойти от вагона и двух шагов, с ходу был ошарашен известием, что долгожданная встреча с девушкой своей мечты будет практически сейчас, а не завтра или послезавтра. И офицер Шадрин, не смотря на то, что несколько месяцев внутренне готовил себя к этому поистине историческому событию, снова впал в состояние овоща. Встречающая сторона, в лице Игоря, к такому повороту была готова, а потому в машине уже лежал букет роз, купленный Игорем для торжественного вручения Софии, и пару бутылок холодного пива просто так, на всякий случай. За полчаса поездки на дачу Шадрин уничтожил пиво, но в норму не пришел, и вообще на все вопросы друга отвечал коротко и довольно нечленораздельно, хотя и не пребывал в состоянии опьянения.

А на даче их ждали. Волновавшаяся не меньше Шадрина, но, тем не менее, не потерявшая дар речи и способность соображать София, к тому времени уже как час находившаяся на даче, услышав шум подъезжающей машины, постаралась обставить свой выход самым подобающим образом. И ей это удалось. Она выглядела фантастически эффектно, на фоне вечернего крымского солнца, насквозь пробивающего своими лучами ее воздушный сарафан и подчеркивающего ее точеную и восхитительную фигуру, но не оставляя впечатления пошлости и безвкусицы. Обалдевшего до упора Шадрина, хватило лишь на то, что бы беззвучно шевеля губами протянуть букет ей букет роз и уткнуться глазами в землю. Уже через минут пятнадцать, над участком поплыл божественный запах шашлыков, а на стол из погреба была водружена большая запотевшая бутыль домашнего вина. Все это время, Шадрин суетился где-то в глубине домика, то-ли переодеваясь, то-ли просто прячась, и выполз на свет божий, только после очень настойчивых просьб Катюши и Игоря. Вся эта нелепица в поведении Сергея, сначала даже чем-то польстила Софии, но потом, когда они уже были за столом, и долгожданный офицер, либо утыкался носом в тарелку, либо, наоборот, с открытым ртом рассматривал ее, но при этом почти ничего не говорил, начала понемногу раздражать. А Шадрин, видя и понимая это, никак не мог перебороть себя. Все «домашние заготовки» испарились из его военной головы, как только он увидел Софию, и перебороть себя было выше его сил. Но застолье продолжалось, и стараниями семьи Копайгора проходило довольно весело, благо раздражение свое София старалась не показывать, а Шадрин улыбаться, в отличие от речи, пока не разучился.

Вечер, а с ним и темнота, летом в Крыму наступает внезапно. Вот только сейчас вроде было светло, и солнце золотило крыши, и вдруг уже темень, черная и непроглядная. Катюша, опытным взором, определив, что до темноты осталось не более получаса, неожиданно для Шадрина и Софии, непосвященных в их семейный план, предложила Игорю, срочно пройтись с ней, до знакомых на другом конце дачного поселка. Игорь нехотя согласился, успев раскрутить молчавшего Шадрина на пару стаканов душистого винца на посошок, а Катюша, многозначительно поглядывая на Софию, клятвенно пообещала вернуться максимум через час, полтора. София, уже изрядно раздосадованная невнятным поведением Сергея, сначала было попыталась наотрез отказаться, и прогуляться вместе с семейной парой, но потом внезапно передумала, решив, что за этот час, проведенный наедине, сможет поставить все точки над «и».

Супруги ушли, уже в тот момент, когда на землю стремительно накатывался пряный крымский вечер. Сергей зажег лампу над столом, и внезапно осознав, что остался один на один с Софией, испугался. Он не мог понять, чего он боится, но язык окончательно и бесповоротно присох к гортани, и потрясенный этим, Шадрин молча плюхнулся на стул и в напряжении замер.

- Сереженька, ну что ты молчишь?

София села даже не напротив него, а рядом, закинув красивые ноги одна на другую, и края ее сарафана легли на колени офицера.

- Давай выпьем за нашу встречу?

Рука девушки легла на ладонь Сергея, и он заметно вздрогнув, попытался ее убрать. София нервно скривилась, но, взяв себя в руки, налила по бокалу вина и протянула Сергею. Он молча взял.

- За то, что мы в конце-концов встретились… За тебя Сережа…

Звякнули бокалы, и на миг показалось, что и Сергей и София потянулись друг к другу, но Сергей неожиданно залпом опрокинул бокал в рот, и встал.

- Я…я…сейчас сигареты возьму….

И тут Софию прорвало.

- Послушай ты…военный - здоровенный! Ты что…и, правда ребенок, или как? Сереженька… да что же это такое-то!? Ты же за весь вечер трех слов не сказал!!! Я, как дурочка…сейчас приедет…во он… не такой как все….целый год над твоими письмами… Да пропади все пропадом! Ну и сиди здесь бирюк недоделанный…хотя бы…ай… Я ухожу домой!!! Там Катьке и передай! Что ты, что она, да и я дура полнейшая…сказку выдумала сама себе!

Она подхватила сумочку, и решительно развернулась к воротам дачи. И тут Шадрин осознал, что если сейчас, в этот самый миг, он не остановит эту красивую и желанную ему девушку, то вряд - ли больше ее увидит, и что надо что-то делать. И тут его взгляд упал на бочку с водой, на которой стоял внушительный кувшин, судя по всему наполненный доверху.

- Софья… подожди, я…!

Он шагнул с крыльца, и как бы случайно, в размахе, задел рукой кувшин, который целиком и полностью плесканул на остановившуюся из- за его крика Софию. Та ахнула. Трехлитровый сосуд точнёхонько и прицельно, не задев ее, пронесся мимо, а вот все его содержимое так же аккуратно вылилось на белоснежный сарафан девушки. Он был до того тонок, что мгновенно облепил чудную фигурку онемевшей Софии, и мгновенно рельефно проявив сквозь невесомый материал и красивую грудь, с небольшими темными сосками, и тонкую талию, и дивные породистые ноги наследницы греческих переселенцев.

- Олух! Медведь безрукий!!! Откуда ты свалился на мою голову?! Говорила мама, держись подальше от голландёров!!! Отвернись! Отвернись сейчас же! Господи, связалась же…ой…

София, размахнувшись со всей силы, заехала сумочкой в плечо Шадрину.

- Отойди! Уйди ради бога!

Она влетела в домик, и захлопнула за собой дверь.

- Не заходи!!!

Сергей, присел на стул, и, вздохнув, налил полный стакан вина. Он уже понял, что своей дуростью испортил все, что только возможно, и теперь осталось только выслушать до конца, то, что о нем думает София, и попрощаться. Сергей залпом опрокинул стакан, и закурил.

- Эй! Ромео!

Дверь распахнулась. В проеме стояла укутанная в простыню София, и протягивала Сергею мокрый сарафан.

- Повесь…рядом тут…пусть сохнет.

Сергей молча взял сарафан, и повесил на одну из веревок висящих во дворе.

- Господи… ну что же ты такой дундук-то…бестолковый… Или у тебя всегда так с девушками, а? А может ты просто…у тебя хоть когда-нибудь, была девушка-то? Или у вас там, на Волге только сети и удочки в почете? Да… повезло мне…слов нет…скорее бы сарафан высох, пока последний автобус не ушел…Ты…

София говорила и говорила, выплескивая все накипевшее за вечер, да и, наверное, за целый бестолковый год, а Сергей угрюмо дымил сигареты одну за одной, принимая все слова, как справедливую кару за собственную дурость и беспомощность.

- Молчишь? Ну и молчи тут один!!! Позовешь, когда высохнет! Думаю, в такую жару минут за десять готово будет!

Он хлопнула дверью, и Сергей снова остался один во дворе. Было уже темно, на землю опустилась крымская ночь. Где-то трещали цикады, где-то смеялись, и играла музыка, а Сергей все сидел и сидел, раз, за разом опрокидывая бокалы с вином, которое, к сожалению совершенно его не брало. На улице и правда стоял вечерний зной, но на Максимку, где находилась дача, не долетал освежающий ветер с глади Черного моря, и воздух остывал неспешно и лениво.

- Ау! Ромео….как там мой наряд?

Сергей очнулся от дум. София кричала из комнаты, даже не пытаясь подойти к двери.

- Сейчас…

Он встал и подошел к висящему сарафану. Он был уже практически сух. Но Шадрину так не хотелось ее отпускать. Он знал, что если сейчас отдаст ей платье, то больше вряд - ли ее увидит, а так хотелось все - же набраться потерявшейся где-то смелости, и сказать ей, что она самая лучшая и самая красивая девушка на свете, и что она ему нужна, такая как есть, вся и навсегда. Сергей, оглянулся, нашел глазами злополучный кувшин, и, наполнив его водой из стоявшей рядом бочки, воровато оглянувшись на дверь, вылил на сарафан.

- София…мокрый он еще…пока…

Через минуту в двери показалась голова Софии.

- Дай сюда!

Сергей снял сарафан и протянул девушке. Она потрогала.

- Мокрый….Ладно…пусть сохнет…

София скрылась обратно за дверью, а Сергей снова уселся за стол, и начал мысленно репетировать и проговаривать то, что он сотни, раз уже делал, и вновь спасовал, оказавшись один на один с предметом своих воздыханий. Он что-то бубнил себе под нос, не забывая глотнуть вина, повторяя снова и снова, те самые простые слова, которые всегда труднее всего сказать. Прошло минут тридцать, и из дома снова раздался голос Софии.

- Ромео, ну что там!? Высохло?

Шадрин, уже не раздумывая, вскочил с места, и снова зачерпнув воды из бочки, окатил сарафан.

- Мокрый еще…

София, к этому времени, немного успокоившаяся, и даже благодаря врожденной веселости и чувству юмора немного развеселившаяся, уже успела устать валяться на единственной в комнате кровати. Сначала, когда она мокрая и злая оказалась в комнате, она была готова растерзать этого неуклюжего северного увальня, но когда твой сарафан сохнет на улице, а трусики на окне, даже отвесить полновесную пощечину представляется определенной проблемой, не то, чтобы просто вцепиться в волосы. Поэтому она просто выговорилась на поникшего Шадрина, и отправилась в комнату. И теперь, катаясь по кровати, она поостыла, и даже улыбаясь, покрикивала на сидящего где-то во дворе Сергея, просто так, для удовольствия, чтобы лишний раз задеть. Неожиданно, София сообразила, что прошло уже немало времени. Она встала и подошла к окну выходящему не во двор, а в сад, на открытой раме которого сохли трусики. Они были сухие, абсолютно! Конечно, они были маленькими и несравнимыми с сарафаном, но, даже вися на подоконнике, они были уже сухие как порох! София на цыпочках подошла к окну. Во дворе, освещенном только несколькими лампочками, за столом уставленным остатками вечернего пиршества, сидел Сергей. Он сидел боком к окну, прямо под лампой, и было хорошо видно, как он, качая сжатую в кулак правую руку и играя желваками, как будто готовится то ли к выступлению, то ли просто к сдаче очень сложного экзамена. Он был до такой степени серьезен, что Софии стало даже смешно, и она, отступив от окна, снова крикнула:

- Сережа…как там мой сарафан?!

И прижавшись к стенке, незаметно выглянула в окошко. Сергей, вскочив, как ужаленный, услышав ее голос, шагнул к бочке, зачерпнул кувшином воды, и, посмотрев на дверь, неожиданно полил ее сарафан. Задохнувшись от негодования, София, придерживая спадающую простынь, распахнула дверь и выскочила во двор.

- Ты что!? Ты что делаешь!? Зачем?! Ну, ты совсем офонарел, что-ли.!?

От ее крика, Шадрин вздрагивая, отступал шаг за шагом к двери, будто пытаясь спрятаться от этого женского визга, который хлестал его с каждым разом все сильнее и сильнее. Не в силах сдержаться, София схватила кувшин и замахнулась на Сергея.

- Зачем это?! Что ты молчишь!? Ну, что ты молчишь!? Ты немой?! Остолоп…

Внезапно Шадрин остановился. Он поднял голову, и его глаза на миг заблестели и стали серьезными и абсолютно трезвыми.

- Извини. Я не хотел. Мне просто надо было….да к чему это все теперь…Извини, если сможешь. Оставайся, я сейчас уйду.

Он снова, как будто сдулся и поник, и даже как-то сгорбившись, шагнул на крыльцо.

И тут София поняла все. И то, что не в силах и ее отпустить и себя перебороть, Сережа каждые полчаса поливал ее сарафан водой из кувшина, снова и снова собираясь с духом, чтобы хоть что-то выдавить из себя, а может и сделать, а она дура, этого не поняла, а своим раздражением только еще больше загоняла, этого большого и доброго мужчина внутрь себя. София стояла рядом со своим сарафаном с кувшином в руках, а Шадрин стоял в дверях дома, с потерянным лицом, всей своей фигурой показывая и боль, и растерянность, и даже ощущение неминуемой потери, которая сейчас произойдет. И ей стало пронзительно жалко, этого сильного и красивого парня, который стоял перед ней и не знал что делать, чтобы не дать ей уйти, одновременно боясь ее чем-то обидеть, и от этого просто не решавшийся даже говорить. София молча зачерпнула и бочки воды, и вылила весь, до капельки кувшин на висящий сарафан. Потом подошла к Сергею. Тот, прикусив губу, смотрел на стоящую перед ним девушку.

- Такой большой и глупенький…

София повела плечами, и простыня соскользнула на землю.

- Недотёпа ты…мой…- и шагнула к нему…

Утром, Игорь с Катюшей, предварительно отзвонившись, на всякий случай домой Софии, и, убедившись, что ее там нет, отправились на дачу. Посреди двора, белым флагом, как символ капитуляции развевался белый сарафан. Супругам пришлось немало пошуметь, пока на пороге дачи, не выросла могучая фигура улыбающегося Шадрина, к плечу которого прижималась хрупкая фигурка Софии. Потом был веселый и шумный завтрак, за которым вдруг обнаружилось, что немота у Шадрина пропала напрочь, и он радостен и словоохотлив, а София с нескрываемой нежностью смотрит на него, стараясь, лишний раз не выпускать его руку из своей.

Они расписались через две недели, в Севастополе, без свадьбы и пышных торжеств, благо это помог отпускной билет Сергея, и сразу уехали к нему на родину знакомиться с родителями. София сразу пришлась ко двору, и к ее удивлению быстро подружилась со свекровью, оказавшейся простой и доброй русской женщиной, принявшей ее сразу и без анекдотичных нюансов и претензий.

На север они ехали уже вчетвером, двумя счастливыми семейным парами, со смехом раскладывая в купе традиционную вареную курицу и сочные севастопольские помидоры. К большому удивлению Катюши, в самой глубине души не очень верившей в столь скоротечный брак, у них все сложилось счастливо и благополучно. София, которой еще пару месяцев назад и в голову прийти не могло, что она окажется в ранге жены, да еще и на самой северной окраине страны, очень легко и непринужденно вписалась в северный быт, не хватаясь за голову, и не пытаясь, сбежать, сразу обратно домой, под крыло заботливых родителей. Сергей же был просто счастлив, и этим все было сказано. Он, как не странно не был в розовых очках, а на все смотрел реально, и эта реальность все больше и больше ему нравилась, в чем была огромная заслуга его маленькой и хрупкой гречанки.

И когда потом, спустя годы, командир электромеханической боевой части РПК СН капитан 2 ранга Шадрин, возвращался из автономки, на пирсе, вместе с другими женами, его ждала София с детьми, он не удивлялся, когда она, обнимая, шептала ему на ухо абсолютно бессмысленные для всех окружающих слова:

- Приходи скорее домой милый, мой сарафан такой сухой... 

П.Ефремов