Культуру и быт коренных народов Севера большинство представляет себе по ярким картинкам с выставок и выступлений национальных ансамблей. И если жизнь мужчин еще находит отражение в новостях, то женщины часто остаются за рамками внимания СМИ. Чем на самом деле живут хранительницы тундры? О чем думают, переживают, что ценят и чего ждут? По приглашению губернатора ЯНАО Дмитрия Артюхова журналистам ТАСС удалось попасть в семью потомственных оленеводов, живущих в одной из самых суровых частей Ямала
Нетронутая земля
Для Дмитрия Артюхова это уже традиционная поездка в тундру. Каждое лето он делит традиционный уклад и быт с коренными ямальцами и прямо в стойбище проводит Совет старейшин. Он уверен, что здесь встречаться правильнее: "Можно собрать и в Салехарде, усадить всех в красивом зале, но это не то. Важно быть ближе к тундровикам, проблемы их увидеть, понять, чем помочь можем".
И вот мы третий час летим на вертолете от Салехарда в Антипаютинскую тундру до стойбища. По карте смотрю — это точка между Обской губой и Тазовской. Прильнув к иллюминатору, не можем оторваться от природы: абсолютно нетронутая земля с извилистыми протоками, снегом, который местами не растаял на начало июля, жадно делимся этой красотой в социальных сетях, через час заканчивается связь, а еще через полчаса — и суша. Мы летим над Обской губой, которая еще плотно зашита льдом.
У меня, как человека с Большой земли, так тут называют приезжих, складывается ощущение, что еще немного, и я увижу Северный полюс… понятие расстояний здесь абсолютно свое. Чуть меньше часа мы движемся во льдах. Где-то на середине пути видим бесконечные ломаные линии — следы от ледоколов, которые заходят сюда из Карского моря. Жадно ловлю глазами очертания противоположного берега, за него можно эмоционально зацепиться и хоть немного успокоиться. Все-таки когда видишь землю, стойбища, стада оленей — это как-то надежнее.
Приземлились. Местные коллеги сразу посоветовали сменить кроссовки на резиновые сапоги. После асфальтированного города в июле не до конца понимаешь, зачем это, но как только становишься на влажный ковер тундры, с которого только-только сошел снег, понимаешь, что таким советам нужно доверять. Мхи, почвопокровники, травы и кустарники высотой не больше 30 см — единственная растительность этих мест.
Нас встречают братья Вануйто, за ними неуправляемым облаком бежит толпа малышей. Все они в ярких малицах (мужской вариант верхней одежды у ненцев), которые на фоне бескрайней тундры цвета хаки выглядят еще ярче. Дети шумят, радуются, с любопытством следят за вертолетом. Не то чтобы для них это редкость, но он сильно разнообразит уклад, которым они живут здесь в летний период. Нас ведут к стойбищу, окуривают, изгоняя злых духов. Делает это мать семьи Вануйто. У Татьяны Пирковны 13 взрослых детей: 6 дочерей и 7 сыновей. Большинство из них сейчас на стойбище.
Мужчины отправляются по своим делам, а мы идем пить чай с дороги. Сестры Вануйто, такие живые и гостеприимные, сразу берут меня на поруки и объясняют правила, которым должна следовать женщина. Например, нельзя перешагивать через утварь — веревка, жердь, что угодно, — необходимо обойти, таковы обычаи. Знакомимся: Маша, Ульяна, Роза, Алена, Ирина и Эльвира.
Цифровой детокс
Стойбище находится в 130 км от Антипаюты (село с населением около 3 тыс. человек в Тазовском районе) и чуть больше 300 км от райцентра Тазовский. Интернет губернатор обещает провести уже осенью. А пока в ближайшие два дня у нас цифровой детокс.
Обычные вопросы — как добрались, все ли хорошо… А вот дальше темы разговора начинают удивлять. "Как там выборы в Америке?" — спрашивает одна из сестер. Начинают рассказывать подробности дебатов и спрашивают, что там произошло за последние дни, пока они тут. У каждой семьи обязательно есть спутниковый телефон для экстренной связи с райцентром, но количество минут, которые отведены на месяц, ограничено, и особо новости не пообсуждаешь.
Мужчины уходят разделывать оленя, а сестры прибирают стол и рассказывают, как устроен быт в чуме. Здесь нет ничего лишнего, приходится поднимать стойбище и каслать (перегонять стадо на новое место) раз примерно в четыре дня, летом по траве перемещаться тяжело, поэтому количество вещей минимально. В чуме тепло от печки, в которую время от времени подбрасывают собранный заранее кустарник. За чумом — дизельгенератор и подаренная губернатором солнечная станция, полярный день делает этот вид энергии весьма эффективным. Телевизора нет — оставили его с "зимними вещами" в другом месте.
Спрашиваю, что смотрят обычно. "Новости, конечно, и мама очень любит турецкие сериалы", — говорит Ульяна. Смеемся и обсуждаем, что "Золотой век" поглотил и чумовых женщин тоже. Обращаю внимание, что у всех сестер хороший маникюр. Спрашиваю, где они "делают ноготочки". Роза рассказывает, что в Антипаюте девушки из числа представителей коренных малочисленных народов Севера начали активно открывать салоны красоты, куда с большой охотой ходит женская часть как жителей села, так и тех, кто приезжают за продуктами или навестить детей. Роза говорит, что не представляет, как можно хотя бы раз в полторы недели не попасть на маникюр.
Традиции ненцев
Здесь сильно холоднее, чем даже в Салехарде, ветер несильный, но задувает даже в хорошо утепленную куртку. Сестры переглядываются и надевают на меня белую праздничную ягушку (ягушка или паница — традиционная женская одежда ненцев, зимой ее шьют из меха, а летом из яркого сукна, в отличие от сплошной мужской малицы, у ягушки есть разрез спереди). Несмотря на то что это летний вариант одежды, она и внутри, и снаружи с мехом. Расшитая местным орнаментом "шубка" из оленьей шкуры с песцовым воротничком невероятно теплая. Шучу, что чувствую себя шикарнее, чем Хюррем Султан из "Золотого века". Выясняю, что эта ягушка принадлежит старшей сестре Ирине, а сшила ее Татьяна Пирковна больше 30 лет назад по всем традициям ненцев.
К вещам здесь относятся настолько бережно, что выглядит она как новенькая. Сестры все в ягушках, но у них они повседневные. Шьет их сейчас одна Ульяна на всю семью, а Алена делает орнаменты и пояса. Долго рассказывают мне технологию выделки меха, что нитки делают из оленьей спинной мышцы, обычные нитки не живут так долго.
"Это наши традиции, мы их чтим. Семья у нас обеспеченная, но отец очень хотел, чтобы мы не забывали уклад, вот и стараемся беречь устои нашей жизни как можем. Папа даже снегоход долго не хотел покупать, а потом сдался", — рассказывают сестры.
Около стойбища в четыре чума и стада в 5 тыс. оленей я насчитала четыре снегохода. Да, именно снегохода. Ноу-хау семьи Вануйто — использовать их и летом, правда, стараются перемещаться больше по болотистой части, чтобы гусеница охлаждалась, да и говорят, что проходимость по мокрой земле значительно лучше. Чинить, конечно, приходится чаще, но один из братьев — прекрасный механик.
Все дети в семье учились в школе-интернате в Антипаюте, а потом большинство получили высшее образование в Салехарде, Новом Уренгое и Тюмени. Три сестры уже не живут постоянно на стойбище, а три остались и продолжают кочевую жизнь, братья — все оленеводы. По душе им такая жизнь. За ужином слышу разговоры о том, что женщин в тундре очень не хватает, очень важны они для стойбища — весь быт на них.
Убираем посуду со стола, спрашиваю девушек про традиции. Читала, что родители выбирают невест и женихов своим детям. Говорят, это правда, что чтут мнение родителей. Позже идем с Розой гулять по тундре. Мне хотят показать гнезда канюка и куропатки. По пути выясняю, что Роза замужем, муж из рыбацкой семьи, детство провел в Тазовском районе.
Вот только познакомились они не через родителей или на Дне оленевода — самом большом празднике для тундровиков, а в соцсетях. Переписывались практически семь лет. Сейчас они живут в районном центре, в своем просторном доме. Муж — пилот вертолета в местной авиакомпании — гордость всей семьи, а Роза долго работала в соцсфере. Очень увлекается психологией, подсела на аудиокниги, говорит, удобно слушать, когда что-то по дому делаешь.
Ставить чум — работа женская
Идем ставить чум, скоро приедут еще родственники. Дело это сугубо женское, так что меня берут в подмастерья. За работой продолжаю выяснять подробности их судеб. Семья невероятно душевная: дружная, такая искренне открытая, им так хочется погрузить нас в тундровой уклад. В отличие от Татьяны Пирковны, все девушки безупречно говорят на русском, только иногда между собой или, обращаясь к маме, переходят на ненецкий. Мне дают шест, всего их около 30, все надо установить по кругу.
Для этого шест нужно сильно вбить в землю, чтобы он не сместился и конструкция не рухнула. Я выше сестер на полторы головы, но отсутствие сноровки не позволяет мне хоть на сантиметр пробить землю. Сестры улыбаются, ставят шесты без меня. Когда конструкция готова, заносим все вещи, мне поручают стелить внутри чума. Сначала кладем брезентовую ткань, потом матрасы, потом ягушки. Рассказываю, что на земле лежу только на югах или в турпоходах.
"Я в Крыму недавно была, море — это не мое, не нравится просто без дела лежать на песке", — сетует Маша. А вот Розе очень понравилась поездка в Доминикану. Позже Ульяна расскажет, что папа очень любил путешествовать, в санатории все время ездил: Башкирия, Тюменская, Свердловская области… За разговорами накрыли чум непромокаемой тканью (нюками), расставляем утварь внутри. Здесь все имеет значение: каждая вещь должна быть на своем месте, все выверено столетиями.
Пока мы ставили чум и расставляли вещи, мужчины разделали оленя. Начинаем готовить традиционный ненецкий суп я (суп я или ненецкая похлебка, где "я" означает "земля" или "мука", которая является основным его ингредиентом). Рассказываю рецепт: из куска оленины мы около часа варим бульон, потом убираем мясо в другую посуду. В отдельной миске разводим кровь оленя водой. Раньше это делали из-за нехватки витаминов и отсутствия хоть каких-то фруктов и овощей. В эту смесь добавляют муку, и все еще раз перемешивается. Варим еще примерно 20 минут. Суп готов! Вкусно и очень сытно, после кроссфита с шестами я прошу добавки. Лепешки, больше напомнившие мне пончики, сестры пекут сами. Спрашиваю Алену, младшую из сестер, постоянно проживающую в тундре, про ее гастрономические предпочтения.
"Роллы очень люблю, всегда их ем, когда в Новом Уренгое бываю" — игриво опуская глаза, говорит она. "Не пробовала их здесь делать? У вас же вот сколько рек и озер: щекур, нельма, муксун… Да еще и свежепойманные в отличие от всех этих ресторанов", — спрашиваю я. "Рис особый надо, нори, васаби… не купить пока этого в Антипаюте", — отвечает Алена.
Аккуратно спрашиваю, почему она приняла решение жить в тундре. Рассказывает, что после школы-интерната, которую оканчивали все дети Вануйто, пошла учиться на воспитателя, после первого курса пришла на практику в детский сад "Загадка", а там ей "достались старшие детишки" — 20 человек.
"Кто-то кричит, кто-то визжит, кто-то плачет, кто-то спорит. Потом в общежитие приходила после практики, голова вот такая (разводит руками), соседкам говорила — девочки, не трогайте меня. Поняла, что не мое это, и ушла", — говорит Алена. Так и узнала, что уединение ей больше по душе. Из любопытства спрашиваю, что она слушает. "Ой, я люблю К-поп, это корейская музыка, бойз-бэнд EXO", — расплывается в улыбке Алена и даже начинает немного двигаться в ритме слышной только ей любимой мелодии.
Мечта о квартире
Все сестры постоянно в движении, за те насколько дней, что я провела на стойбище, ни разу не видела, чтобы женщина сидела без дела. Сестры начинают готовить чум ко сну, а на меня оставляют крошку Софию, это новорожденная дочь Дениса и Аппы Вануйто. Малышка лежит в переносной деревянной люльке в пеленке из шерсти оленя, перетянутая красной тесьмой с узором. Пою ей все колыбельные, которые знаю. Больше всего ей нравится песня Умки про "мы плывем на льдине".
Через какое-то время приходит Маша, помогает подвесить люльку. У Маши есть дочь Полина, ей три годика. До шести месяцев они жили в райцентре у сестры Розы. Прививки, медосмотры. Маша хотела, чтоб ребенок рос в более цивилизованных условиях.
"Потом мама подвернула руку, и я решила, что все-таки надо ехать в тундру. Я еще была в декрете до полутора лет. Потом уволилась с работы в Антипаюте, увидела объявление в соцсети о вакансии в Тазовском (у нас есть свой районный ресурс), стала работать в сфере охраны труда. Два года уже работаю, снимаю квартиру".
Сейчас с родителями стоят в поселковой очереди, которая двигается не быстро, потому что в первую очередь расселяют ветхое и аварийное жилье.
"А так очень квартиру в Тазовском хочу, фотографии на стены развешу, с семьей и оленями", — мечтает Маша. У нее высшее финансовое образование, она знает, как помочь братьям учитывать оленей и вести документацию, — с 1С она на ты.
Вообще практически все сестры, говоря про жизнь в поселке, рассказывают, что больше всего тоскуют по оленям. Для них это что-то на генном уровне, все повторяют одну и ту же мысль: чтобы состояться в тундре, нужно быть 24/7 со своим стадом, ухаживать за ним, лечить, пасти… Это большой труд, но и радость настоящая. При этом жизнь, конечно, меняется, и, например, в зимнее время, когда стойбище перемещается не так быстро, женщины могут позволить себе по очереди жить в квартирах в поселке. Да и мужчины уже — слышала разговоры — за стадом в холода иной раз с помощью дронов наблюдают.
Оленей надо сохранить
Детей на стойбище много, здесь вообще традиционно многодетные семьи. Спрашиваю у старшей сестры Ирины, матери шестерых детей, какого будущего она для них хочет? Она приводит в пример сына, который сейчас в Тюмени учится на госуправлении. Сетует, что образование дорогое — около 200 тыс., но потом машет рукой и уверенно заявляет, что образование обязательно получать надо. Сын вот только обратно в тундру рвется.
Удивляюсь: "А вы что же, против?" "Тундра — это одно, здесь мне хватает детей, а надо, чтобы и из города кто-то управлял оленями — занимался экономическими и административными вопросами, которые из тундры не решить, — говорит Ирина. — Оленей нам надо сохранить, это же отцовское, прадедовское, до детей мы должны достучаться, чтоб не потеряли они эти корни".
Весь обратный полет я крутила в голове эту мысль: как же в таких сложных климатических условиях уже абсолютно современные женщины заботятся о сохранении чего-то сутевого для них, думают наперед об образовании детей — таком, чтобы они и в жизни не потерялись, и, главное, сохранили то самое святое, что помогало веками выживать им в тундре, — оленей.
Вот и выходит, что раньше женщина отвечала за быт и фактически за выживание конкретной семьи, а сейчас на ее плечах еще более тяжелая ноша — выживание всего этого хрупкого мира, так стремительно меняющегося из-за технологий, но тем не менее такого цельного по своей сути. Я листала фотографии, которые сделала с этими невероятными сестрами из какого-то другого измерения, поняла, что в их ДНК зашита двойная любовь: и к детям, и к оленям. А поперек материнской любви, сами знаете, лучше не вставать.
Оценили 9 человек
9 кармы