В Момском улусе Якутии многие до сих пор живут традиционным хозяйством — оленеводством и коневодством. В период суровой зимы, когда температура опускается ниже 50 градусов мороза, оленеводы вынуждены жить вблизи своего стада, охраняя его от хищников. Специальный корреспондент DV Филиппо Валоти-Алебарди съездил на северо-восток Якутии и записал историю о двух оленеводах, которые на протяжении долгой зимы живут около стада и ждут весны — периода, когда начнётся кочевая жизнь.
Мимо высоких и худых лиственниц, укутанных снегом, как ёлочная игрушка, медленно ползёт снегоход «Буран». Рокочет, гремит, извергает клубы дыма, протаптывая дорогу в снежной целине. Слева в чехле висит топор, справа, в специальном углублении, — охотничий карабин, за рулём снегохода мужчина средних лет. Температура за 30, руки спрятаны в массивные варежки, лицо закрыто высоким шерстяным воротом, усеянным инеем.
Его зовут Ваня, и он бригадир оленеводов, за рулём своего «Бурана» он чем-то напоминает северного ковбоя, только вместо сапог — валенки, а вместо джинсов — советский камуфляж. Ваня поддаёт газу, и небольшое стадо оленей, бредущих впереди него, тут же набирает скорость. Олени слушаются его на расстоянии, он не говорит ни слова, но эти крупные и немного неуклюжие животные двигаются ровно туда, куда он их направляет.
СТАРЕНЬКИЕ «БУРАНЫ» — ОСНОВНОЕ СРЕДСТВО ПЕРЕДВИЖЕНИЯ В ЭТИХ МЕСТАХ
Олени упрямо бредут вперёд, перешагивают через сугробы, вязнут в высоком снегу, оставляя за собой неразборчивые, хаотичные следы. Как только заканчивается лес, они гурьбой движутся в сторону гор, но тут на их пути появляется маленький человек в чёрном балахоне и меховых унтах. Человек активно размахивает руками, делает пару резких шагов навстречу, и стадо, будто не осознавая своей мощи, уходит от него в сторону, ныряя в единственное оставшееся укрытие — узкие ворота загона.
Это Миша, он оленевод. С бригадиром Ваней они всю зиму проводят возле стада в 1500 голов в месте, которого даже на карте не сыщешь. База оленеводов — это несколько простых домиков, сколоченных из досок, небольшая брезентовая палатка в форме шестигранника, длинный неуклюжий контейнер и старый грузовик «Урал», покрытый метровым слоем снега. Вокруг плотный лес и высокие вершины хребта Черского, огромная цепочка гор, ведущая далеко на север. До ближайшего поселения, национального села Сасыр, около 35 км или два-три часа на старом «Буране», до ближайшего крупного посёлка — более 300 км по зимнику, почти сутки пути. По местным меркам цивилизация рядом, но тут — как на другой планете.
***
В доме оленеводов тепло, из двух небольших окон в помещение сочится блёклый свет, освещая густые облака сигаретного дыма, в центре — печка, сделанная из старой железной бочки. Зелёные стены дома украшены полками, дешёвые детективы про воров в законе, руководство по эксплуатации снегоходов, сканворды и детские рисунки. В углу мелькает рыжеватый дисплей рации. Связь с другим стадами и посёлком два раза в день и довольно плохая, но иногда сигнал достаёт до Китая или Хабаровска. Даже слышно, как ругаются друг с другом таксисты.
На печке тихо потрескивает ведро со льдом, рядом непрестанно кипятится два чёрных от копоти чайника, воздух спёртый.
В бригаде работают пять оленеводов, но большинство из них сейчас дома, в отпуске, и лишь Ваня с Мишей остались на базе, чтобы сторожить оленей и поддерживать жизнь в этих маленьких хлипких домиках. Таёжный быт тяжёлый. Чтобы у вас была вода, нужно растопить лёд, накрошить длинным, похожим на наконечник копья, ножом огромные стеклообразные блоки, которые до этого нужно было заготовить и привезти сюда на стареньких снегоходах.
Чтобы выжить в 50-градусный мороз, нужно тепло. Чтобы поддерживать тепло в этих домах без теплоизоляции с жестяными печками, нужно очень много дров. Сухостой приходится искать в нескольких километрах от базы. Деревья нужно ещё распилить, привезти, заготовить, а зимой одной здоровой лиственницы (единственное дерево, что растёт вокруг) хватит всего на один день.
Работы у оленеводов много, выходных нет, но иногда Ване с Мишей помогают родственники — брат Вани, Николай, и отец Валерий Николаевич приезжают из села заготовить дрова или помочь привезти лёд.
МИША ОТДЫХАЕТ В ДОМИКЕ
Ваня тяжело упирается спиной в стену, Миша посматривает в сторону окна — там на узком подоконнике лежат телефоны. Никто не знает, когда это сработает, но если оставить там аппарат, то рано или поздно он поймает связь и можно будет получить сообщение или даже позвонить.
***
Рация свистит, шипит, издаёт звуки, похожие на загадочные сигналы из далёкого космоса.
Голоса приобретают металлический оттенок. «Тара, Тара, Тара», — слышится из динамика. «Тара» — это позывной. Голос местами пропадает, исчезает в протяжном свисте, потом появляется второй, еле слышный, быстро отвечающий что-то по-якутски. «Да, да, да». Свист, переключение. Голоса. Миша переводит мне, говорит, речь про волков. «И сколько их?» — спрашиваю я. «Где-то восемь-десять по стадам, но далекоооо, у Антагачана», — отвечает Миша.
Волки — наверное, главная проблема оленеводов. Они постоянно изводят стада оленей, гоняют их, едят, в период отёла могут растерзать до половины родившихся оленят. В советское время оленеводам помогали, устраивая периодический отстрел хищников, в ход шли даже вертолёты. Но те времена давно прошли, и сейчас волков полно в районе. «Здорооооовые», — показывает Ваня, разводя руки в стороны. По его словам, тут для них идеальная местность: вокруг горы, вода, им есть где плодиться и где прятаться. Оленеводам остаётся лишь ежедневно караулить своё стадо и в случае беды уводить подальше.
— Если волки гоняют, мы уводим стадо на сопку. Обычно по следам видно — если олени гурьбой шли, значит, гоняют, — объясняет Ваня. На вопрос, когда последний раз были волки, говорит, что в начале месяца, но хищника так и не смогли подстрелить. — А недавно четырёх оленей погрызли. Очень много волков было — штук восемь. Капкан поставили — один попался. Лапу отгрыз себе и ушёл.
Оленям также угрожают росомахи и медведи. И последние волнуют оленеводов больше всего, ведь с каждым годом их численность растёт, и в отличие от волков нападают они не только на рогатых, но и на людей.
Порой единственный способ спасти свою жизнь — пристрелить косолапого из ружья. Но далеко не всегда оленеводы берут их с собой, поэтому у каждого есть своя история чудесного или комичного спасения. Однажды, рассказывает Миша, он встретился с молодым медведем и от страха не нашёл ничего лучше, чем забраться на дерево.
***
У большинства оленей в стаде нет рогов. По словам оленеводов, им запретили продавать мясо вне Момского района, потому что все поголовье заражено боррелиозом (болезнью, передающейся клещом).
Здесь мясо плохо покупают, и цены на оленину очень низкие. В стаде Вани забивают не больше 50 оленей в год, зато в Якутске китайцы скупают рога, и за них можно получить по 900 рублей за килограмм. С одного крупного оленя получается примерно 4 кг рогов, а в стаде их полторы тысячи. Главное, чтобы цена на рога держалась высокой, и за ней Ваня следит куда пристальнее, чем за курсом рубля.
— В прошлом году на Ямале сибирская язва была, из-за этого цена на рога вообще упала. К китайцам подходишь, спрашиваешь: «Чего такая маленькая цена?» А они в ответ: «Сибирская язва». Нарочно, конечно, — где Ямал, а где мы. В прошлом году 600 было, в этом — 900. А так по-разному бывает. Когда 500, когда 800. Тут ещё и от мамонтовой кости цена зависит: когда бивень дороже, то и рога дороже продать можно, — пытается объяснить Ваня.
У БОЛЬШИНСТВА ОЛЕНЕЙ В СТАДЕ НЕТ РОГОВ
Он ездит в Якутск по два-три раза в год. Рога сдаёт в основном зимой, перед Новым годом. Покупает новый снегоход и запчасти к нему, продукты, которых не найти в Сасыре, и привозит сюда. Спрашиваю у Вани, любит ли он находиться в городе, но он непонимающе машет головой.
— В Якутске? А что там делать? Только если YouТube смотреть, там интернет хороший. Я Yota покупаю — не зависает вообще. Бои без правил, биатлон смотрю, как «Бураны» делают, — делится он.
Ваня — человек таёжный. Он любит проводить время в лесу, среди оленей. Оленеводством стал заниматься сразу после школы, отказавшись от карьеры зоотехника.
— Директор школы вызвал — в техникуме, говорит, место есть. Будешь учиться на управляющего, зоотехником? Я отказался, а он тогда меня сразу сюда отправил в ссылку, оленей обдирать. — На слове «ссылка» Ваня широко улыбается, обнажая свои металлические зубы. Я спрашиваю, не жалеет ли он о своём выборе. — Не, зоотехники сейчас кем работают? Один, учился младше меня на год, сейчас главой Сасыра сидит — это конторская работа, я такое не люблю.
***
При бригаде есть своя кочевая школа, учительницей там работает Ванина жена. Здесь учатся дети самих оленеводов — так они могут находиться с родителями целый год, не только в период каникул. В пристройке рядом с домиком оленеводов развешаны листы бумаги. На двух языках, якутском и русском, напечатаны слова, диалоги и фразы.
Пока в школе только начальные классы — организовать полноценное обучение сложно, и пока некому этим заняться. Но бригада устраивает ежегодный детский лагерь для старшеклассников — так подростки могут быть рядом с родителями, а заодно приучаться к дежурству, ловле арканом и таёжному быту.
СЫН ВАНИ ПОМОГАЕТ ОТЦУ С ОЛЕНЯМИ
— Я стараюсь брать девятый, десятый, одиннадцатый классы. Летом они и днём дежурят. Первое время ходишь с ними, учишь их. А потом они уже сами, — рассказывает Ваня.
Он уверен, что необходимые навыки у людей в крови. Здесь ценят традиции, и порой, даже в зимнее время, в каникулы или выходные, сын Вани и дети других оленеводов приезжают из села, чтобы арканить и объезжать оленей.
Ваня не из тех, кто говорит стандартную фразу о том, что молодёжь не идёт в оленеводы и совсем скоро эта профессия исчезнет сама собой, — наоборот, по его словам, многие хотят продолжать дело своих родителей. И приводит в пример своего сына. Правда, потом добавляет, что после школы всё равно отправит его учиться на водителя или бульдозериста — скоро здесь будут мыть золото, объясняет он.
***
Напротив дома длинный деревянный барак, спереди он обвешан различным инвентарём, а сзади покрыт четырьмя солнечными батареями, провод от которых ведёт прямо к дому. Это гараж, совмещённый с небольшой баней, — гордость Вани. По его словам, далеко не в каждом стаде есть возможность помыться.
Вокруг гаража валяются канистры с бензином и машинным маслом. Оленеводы здесь используют «Бураны» советского типа с одной большой лыжей впереди. Они двухтактные и потребляют много топлива.
— Такой 240 тысяч стоит в городе и цены своей не оправдывает. Ломаются постоянно и жрут вообще страшно. Тонна бензина на зиму уходит, — жалуется Ваня.
Топливо для этих мест — серьёзная проблема. В Сасыре, единственном населённом пункте поблизости, заправки не существует, бензин привозят от случая к случаю, население закупает его и переливает в огромные канистры, делает запасы, которых должно хватить до следующего раза. Сейчас в бригаде бензин почти на исходе и Ваня всё ждёт, пока в село привезут очередную партию, но сроки уже несколько раз переносились.
Снегоходы для оленеводов — необходимость, а не блажь. Проверка оленей, поездка за снаряжением и продуктами, охота на волков, заготовка льда и дров — всё это делается на «Буранах». Старая советская техника ломается, чинится, но на мой вопрос, почему они не купят себе что-то новое, Ваня отвечает, что только такие машины и годятся для их местности, а на условной «Ямахе» тут попросту не проедешь — здесь не тундра.
Часто техника ломается прямо в тайге, поэтому оленеводы стараются ездить по двое. В противном случае приходится ночевать прямо в лесу, разжигать костёр и ждать помощи.
— У нас если к восьми вечера не приезжают, значит, надо искать. Сидишь, ждёшь, а когда услышишь жужжание, то стреляешь в воздух. Пешком не дойдёшь — далеко очень, — рассказывает Ваня.
***
Олени тонко чувствуют незнакомцев: стоит мне сделать несколько шагов в их сторону, как они всей группой срываются с места и увеличивают дистанцию. Ваня же для них давно свой, и неважно, что он сидит верхом на железном монстре, изрыгающем громкие звуки. Олени позволяют ему подойти к ним почти вплотную, и Ваня просит меня не приближаться, чтобы звери не разбежались по углам огромного загона.
Он плавно подъезжает к ним, держа в одной руке свой старенький армейский карабин. Олени не обращают на него внимания — лишь изредка кто-нибудь особенно любопытный поднимет голову в сторону бригадира, но спустя пару секунд опустит её обратно в снег.
Ваня спешивается и аккуратно подходит к большой группе оленей, держа оружие наперевес. Пару минут он расхаживает посреди стада, потом раздаётся громкий хлопок, и несколько оленей резко срываются с места. На мгновение кажется, что Ваня промахнулся, но вот уже рядом с ним трясутся чьи-то рога, а спустя ещё пару секунд они исчезают за спинами других оленей. Будничным движением Ваня кладёт своё ружьё на «Буран», поднимает сиденье и копошится в багажнике, будто мотоциклист в поисках запасных перчаток.
Из недр снегохода он вытаскивает длинную и тонкую верёвку, которую обвязывает вокруг оленьих ног. Спустя минуту он уже снова на «Буране» и медленно движется сквозь заснеженное поле, пока остальные олени по-прежнему копошатся в снегу, будто не замечая, как мимо них тащат чьё-то тело.
Тело оленя покрыто лёгкой патиной снега, будто его только что обваляли в муке, глаза большие и чёрные, застывшие в вопросительном изумлении. Пятен крови почти нет — кажется, будто он просто упал. Тело бьётся в судорогах, но Мишу это не коробит, каким-то заученным движением, будто боец смешанных единоборств, добивающий противника, он садится верхом на оленя и начинает орудовать своим cамодельным ножом.
Движения его точные, сосредоточенные, размеренные. Миша не спешит, его никто не подгоняет. От мяса оленя даже спустя время виден различимый пар, а пространство вокруг медленно заполняется брызгами крови. Вот падает на снег камус (шкура с голени оленя — Ф. В.-А.), вот лежит голова, вот по разным сугробам разбрасываются органы — печень, аккуратно простреленное сердце, желудок. Почти все части оленя оленеводы употребляют в пищу или используют в хозяйстве. Остатки достанутся трём огромным чернокрылым воронам, поглядывающим на нас с окрестных деревьев.
***
Миша постоянно курит, он выдыхает сигаретный дым в жерло печки, будто кормит духов огня, и печально смотрит по сторонам. В своём чёрном балахоне с капюшоном он немного напоминает подростка, который случайно забрёл в тайгу и потерялся.
Утро Миши начинается с того, что он надевает свои оленьи унты и огромную меховую шапку и идёт искать ездового оленя по кличке Лучик. Каждый день он садится верхом на своего оленя и едет за несколько километров от базы, чтобы проверить состояние ездовых оленей. Он пересчитывает их на глаз, смотрит, не видно ли волчьих следов и не отделилась ли от них какая-то группа оленей. Если всё в порядке, Миша возвращается обратно — дел по хозяйству много.
На нём основная бытовая работа — вода, тепло, корм собакам, готовка оленины на обед и ужин. Он устаёт и иногда днём проваливается в глубокий сон, а когда не спит, то включает на своём стареньком смартфоне песню на якутском и слушает.
— Кем ты мечтал стать в детстве? — спрашиваю Мишу.
— Трактористом, — улыбается он. — Я хотел в ПТУ пойти после восьмого [класса], но родители не пустили. Сказали «рано ещё». Потом в спортшколу меня звали, а я, дурак, не согласился.
Сейчас в этом маленьком тельце в мешковатой одежде сложно разглядеть спортсмена, но, по словам Вани, Миша действительно был хорошим борцом.
МИША ВЕРХОМ НА ОЛЕНЕ ПО КЛИЧКЕ ЛУЧИК
Миша никуда не выезжает, в своей жизни он лишь однажды был в городе, как тут говорят про Якутск, да и то в юности. Я спрашиваю его про райцентр Хонуу. Но последний раз он выезжал туда несколько лет назад, когда его привезли санитарным рейсом ампутировать отмороженные после пьянки пальцы ноги. Про себя Миша часто повторяет, что он всегда в тайге, всегда с оленями, но если спросишь его: «Почему?» — он лишь тихо скажет: «Привык уже, научился».
В оленеводстве Миша с юности — ушёл в тайгу, бросив школу, хотя родители вели совсем другой образ жизни. Но он быстро всему научился, а ещё жену нашёл, которая сбежала с ним, тоже не окончив школу. Миша научил её всему: смотреть за оленями, поддерживать быт в палатке в самый лютый мороз, выделывать шкуры. «Сейчас таких в селе не сыщешь», — с гордостью говорит он. Несколько лет назад жена ушла от него работать в другую бригаду, а Миша остался один. Лишь редкие звонки дочери и сына из далёкой спортшколы поднимают ему настроение. Иногда посреди дня он вскакивает с нар и бежит к телефону с вопросом: «Сколько времени, почему никто не звонит?» Смотрит на чёрно-белый экран, приходит в себя и снова входит в свой флегматично-отстранённый режим.
***
Тихо, по дому медленно разносится запах варёного мяса и лёгкое бульканье кипящей воды. Обычный день где-то у подножия хребта Черского движется к концу. Лёд есть, дров хватит ещё на пару дней. Полулёжа на нарах, Ваня лопает пальцем цветные шарики на стареньком айпаде, Миша играет в похожую игру на своём смартфоне с исцарапанным экраном.
В восемь вечера мы с Мишей выходим на улицу, чтобы завести большой, тяжёлый генератор. Слышится мерное тарахтение, и вдруг, как по волшебству, включаются свет и телевизор. Электричество здесь дают по четыре часа в день — как раз посмотреть фильм и плавно провалиться в сон.
Ваня принимается переключать каналы в поисках фильмов, новости и обычные сериалы их мало интересуют.
— Раньше, когда кочевали, брали с собой антенну, а теперь у всех ноутбуки. Взрослые фильмы смотрят, дети в игры играют. Что у них там, «Варкрафт», «Дота», да? — задаётся вопросом Ваня, щёлкая каналы.
— «Бегущий по лабиринту» смотрел? Вышло продолжение, — спрашивает он вдруг.
Я развожу руками: «Не знаю, не смотрел».
— А у нас хочешь не хочешь летом посмотришь, — продолжает Ваня. — Хард-диск же есть? Я в город езжу, там покупаю, закачиваю фильмов до хрена, летом смотрим всё. — Он делает паузу, чтобы выругаться. — Надо было HD брать, а то смотреть нечего!
Смотрите также:
Чем отличаются "красная" и "черная" колонии
Женщина работала 16 лет по 12 часов в день, а потом просто исчезла
"Система рухнет, и в итоге мы окажемся там же, где были 15 лет назад"
Всё, что пообещали, выполнят: итальянцы рассказали о поездке по России
У капитана подлодки нашли один грех: распитие алкоголя прямо на борту
Оценили 3 человека
2 кармы