МЕДВЕДЬ.Алексей Осипов.

Он молчит.

Он просто смотрит. И вспоминает.

Боль в душе его уже почти утихла. Боль бесконечных войн. Боль тревог. Он больше не способен на безумие гражданской войны. Он помнит этот грех. Он всегда знал, что это - грех. Он не хотел этого. Его почти заставили.

Заставили убедив, что он - плохой. Что живет он не так. Что всегда был не такой. Что он один, сам - во всем виноват.

Это было так свойственно ему. Обвинить во всем себя. Себя одного.

Но сейчас боль эта утихла. Он осознал, что виноват не больше, чем другие, и примирился с собой.

Даже когда на него нападали, и причиняли невероятную боль, он отчасти и себя считал виноватым.

Он не раз ставил их на место. Он жалел о том, что приходилось делать. Он жалел и их.

Он рыдал над сожжённым своим домом, и кормил их кашей из походной кухни. И плакал и о них. Он спасал их от самих себя. Забывая о себе. Он спасал их детей.

Они все забывали. Снова и снова. И доказывали ему, что он не такой. И он соглашался, потому что был добр. Он не думал о себе много. Он вообще редко думал о себе.

Когда им в очередной раз удавалось его убедить, что он плохой, что он не такой, они с радостью по привычке надевали ему на шею цепь, и заставляли танцевать, обматывая цветастыми цыганскими тряпками, надевая на голову терновый венок, и вливая ему в горло водку. Они веселились.

И напившись пьяно, он под конец, дирижировал оркестром, не помня себя, только бы все были счастливы.

Каждый раз, когда они доходили в своем безумии до исступления, нужно было, чтобы кто-то умер за них. И это всегда был он. Больше некому было. И он соглашался. Потому, что был добр. И считал себя хуже, чем они.

Он соглашался, сдирая с себя цепь и эти лоскутья. Он вставал на дыбы. Он уже не был смешным. Но и страшным он не был.

Просто они боялись его. Боялись, что он припомнит им цепь. Припомнит их издевательства. Припомнит свое унижение.

Но, он молчал.

И от того им было еще страшнее.

Они ненавидели его. Ненавидели за его доброту. За силу. За то, что он их спас, ненавидели. За то, что он не такой, как они.

А он жалел их за эти их мучения. И считал себя виноватым отчасти.

И они снова начинали его убеждать, что он хуже их всех. Только так они могли заглушить свою совесть. Только так они могли жить дальше.

И все повторялось - снова и снова.

Но сейчас он просто ждал. И молчал.

Он даже не шевелился.

Они, как и раньше, кричали и прыгали вокруг него. Кривлялись и строили гримасы. Они улюлюкали и бесновались. Они махали рогатиной и целились в него из ружей. Они водили перед его глазами руками, чтобы проверить - не спит ли он. Они что-то кричали. Но боялись к нему прикоснуться.

Он молчал.

И даже не шевелился.

Он ждал.

Он вспоминал те немногочисленные времена, когда он мечтал. Он умел это делать, как никто другой. У них у всех была своя мечта. У кого американская. У кого немецкая. У каждого своя. И их мечты были не похожи на его. Они даже не знали, что она у него тоже есть.

А у него была мечта - мечтать. И он всегда хотел, чтобы его просто оставили в покое. И не мешали мечтать.

Он поумнел. Он потерял много крови. Он знал, что будет дальше.

Их мечты - умирали. Они все быстрее и быстрее плясали вокруг него. Они были в отчаянии. Они боялись и ждали, что он шевельнется.

Но он больше не желал учувствовать в этом шабаше. Он больше не хотел умиротворять их своим унижением. Он больше не хотел умирать за них. И не хотел спасть их от самих себя. Он не стал злым. Он остался добрым.

Он просто ждет. Работает. И копит силы.

Ждет когда они дойдут до исступления, и упадут на землю, потеряв последние силы глумиться.

А он шевельнется, и земля содрогнётся.

Он просто встанет в пустой тишине, осенит себя крестом, и возьмет свое. Данное от Бога по праву.

И будет наконец спокойно мечтать.

Мечтать - целую тысячу лет.

Так, как никто не умеет.

Как умеет один он.

Он это заслужил.

Проклятый, тысячелетний медведь.

Он просто – ждет.

Проза.ру

Свидетельство о публикации №221030101789

Я написал это давно. До войны. Задолго.

Тогда, когда казалось, что ничего не происходит. Что так будет вечно.

Возможно это одна из лучших вещей, которую я написал.

В ней предчувствие. В ней суть.

И мне кажется, что удалось ее выразить.

Суть - русского медведя.

И вот сейчас, когда он наконец шевельнулся... я думаю, что они так и не поняли, что происходит. Не поняли эту суть.

И в этом их погибель.

Погибель в страхе непонимания.