В палате умирает офицер...

Александр Юфик

Уродица

В палате умирает офицер,

Врачи снуют и шепчутся растерянно,

Решение: принятье срочных мер,

Последний шанс, последний — не потерянный,

Был месяц в коме молодой старлей,

Вернее — плоть, изрытая гранатою,

Одиннадцать легло богатырей

Под полностью разрушенной заставою,

А он один, оставшийся в живых,

В бреду кричал, что бойня не кончается,

Лишь под наркозом, наконец, затих,

И, улыбнувшись, вымолвил: «Красавица!»

Никто не понял этот тихий зов,

Понятно: бред, сказал непреднамеренно,

А он уже не слышал докторов,

И острый скальпель впился в плоть уверенно...

* * *

В посёлке появился новый пёс,

Вернее: псина — уши, хвост, как водится,

Но в ранах бок, нет на спине волос,

Да, не собака — чистая уродица,

Вот ковыляет, лапу волоча,

Оближет раны и лежит бессильная,

Питалась бросом, так, по-мелочам,

А ночью выла, ну, тоска могильная...

Уродицей её и нарекли,

Ругали, гнали и, порой безжалостно,

Её сживали люди, как могли,

А то: плеснут ей вслед помойной гадостью,

Она терпела; с жалобой к кому

Пойдёт собака тощая убогая?

А ночью горько выла потому,

Что жизнь была с ней через меру строгою...

* * *

«Так, он спасён!? - воскликнул генерал,-

Спасибо вам, профессор, преогромное!»

«Мой сын живой и кризис миновал» -

дублировал он в трубку телефонную...

И не было счастливее отца

В тот день во всей Вселенной обитаемой,

Вторая жизнь для сына-молодца,

Подарок Свыше, долгоожидаемый...

Немедля, генерал завёл свой «Джип»:

«Скорее, к сыну, повидаться, встретиться!»,

Нажал педаль, рукой к рулю прилип,

«Какое счастье! Даже и не верится!»

На полпути внезапно тормознул,

Подумал, что виденье надвигается,

Но, приглядевшись, радостно вздохнул,

И, улыбнувшись, выкрикнул: «Красавица!»

* * *

Её нашли сдыхающим щенком,

Разбита лапа, с голоду не лается,

Кормили и лечили всем полком,

И имя дали нежное - «Красавица»,

Любимицею стала у солдат,

В свободный час — утехой и забавою,

Особенно её любил комбат,

А сын его командовал заставою...

И, часто, прихромав к передовой,

Считая своим долгом обязательным,

Она, как наблюдатель-рядовой,

Смотрела вдаль внимательно, внимательно,

Потом старлей её рукой трепал -

И точно знал: ей очень это нравится,

Какой восторг: он в ухо ей шептал:

«Красавица, Красавица, Красавица»...

* * *

В один из дней случилось всё не так:

Старлей был строг, не гладил по привычному,

Собака ощутила — это знак,

Случилось что-то... что-то необычное...

И вот, зашевелилась полоса,

На склоне гор, среди деревьев, в просини,

Чужие загалдели голоса,

Завыли миномёты, загундосили,

Разрывы: поначалу вдалеке,

Потом всё ближе, метче и накладистей,

Двенадцать залегли на бугорке,

Отстреливаясь от незванной напасти,

Тринадцатая, сжавшись вся в комок,

Скулила, толь от страха, толь от жалости,

Секунды, свист, внимание, прыжок,

И стихло всё, расстаяв в безвозвратности...

* * *

«Нельзя с собакой, да ещё с такой!» -

кричала медсестра, смотря с тревогою,

«Да не собака это, а герой! -

с ней спорил генерал, неся убогую,-

Её он должен первой увидать,

Тогда, посмотришь, сразу же поправится!»

Сестра успела только лишь сказать:

«Профессору такое не понравится!»

А в это время, приходя в себя,

Старлей, дыша под маской кислородною,

Увидел бой и линию огня,

Гранату рядом противопехотную,

И несколько сосчитанных секунд,

До взрыва... мысли: закричать иль каяться?

И до того, как вверх взметнулся грунт,

Собой его накрывшую Красавицу...