Золотые рудники Америки

(с)2018, Паоло Бачигалупи

Перевод (с)2020 Вадим Сеновский

American Gold Mine

By Paolo Bacigalupi

“В Детройте и Сиэтле стычки между полицией и демонстрантами проходят шестой день подряд. Лос Анджелес и Окленд объявили чрезвычайное положение. Комендантский час продолжается в Атланте. Количество беженцев в Майами измеряется десятками тысяч, в результате урагана Арианы, перемещающегося вглубь страны. И новость полученная только что: Денвер отменяет право на скрытое ношение оружия после захвата центрального выставочного зала митингующими. Доброе утро, мои дорогие, я Хэйди Хэлленбах, и это -- Точный Выстрел”.

Я широко улыбаюсь прямо в камеру, повествуя о творящемся в стране беспределе. Прямо снаружи нашей студии: ураган насилия. Внутри: красно-бело-синяя цивилизация. И, конечно же, я, в ваших домах, даю вам знать, что вместе мы постараемся во всем разобраться. Мы -- хорошие люди, возмущенные помешательством толпы.

Джиа жестикулирует: окончание сегмента. Я расслабляюсь, камеры сдвигаются назад и мы прерываемся на рекламную паузу. Джесси и Антуан подбегают проверить мейкап, пока ролик про понижающий кислотность гастро-чай крутится первым тридцатисекундным слотом, за ним последует Принглс, с новым и улучшенным вкусом фермерского сатэ, дальше реклама очередного паркетника, фильтрующего воздух в салоне до 1.0 микрона.

Когда Джесси и Антуан заканчивают, я встаю и подхожу к окну студии. На улицах, там, внизу, протестующие уже в деле, маршируют туда-сюда перед зданием нашей студии -- Мэйдон Медиа Тауэр. Соня Агарвал, мой продюсер, встает рядом со мной.

“Смотри-ка, они сегодня рано”.

“Ничего не заменит запах слезоточивого газа с утра”.

Соня недолюбливает протестующих, а я, наоборот, чувствую с ними глубокую связь. Они ведь тоже хотят внимания. Так же, как и мои рекламодатели. Все хотят внимания. Посмотрите на них, марширующих туда-сюда. Посмотрите, как они блокируют проезжую часть. Посмотрите, как прилежно они размахивают своими плакатами.

“Посмотрите на меня, посмотрите на меня!” -- воют они. “Я имею значение!”

Дружок, конечно имеешь. Будь иначе, не было бы у меня таких рейтингов.

“У тебя еще полторы минуты”, -- напоминает Соня.

Я прекрасно знаю, сколько мне осталось. Я занимаюсь этим уже пятнадцать лет. Но, Соня не добилась бы всего, будучи меньшим контрол-фриком, чем она есть. Я замечаю, что она мельком проверяет мой мейкап даже сейчас, включая заботливую мамочку.

Она жестом опять призывает Джесси и Антуана. “Блеск. На щеках”.

Антуан еще раз пудрит меня, всем своим видом показывая, что разделят со мной шутку. Мы прекрасно знаем, что это не больше чем бессмысленный ритал. Джесси в очередной раз делает укладку моих длинных белокурых волос. Слегка оттягивает пиджак назад, чтобы повыгоднее обнажить блузку.

“Дайте-ка посмотреть”. Соня поворачивает меня к себе, слегка взъерошивает волосы. Разглаживает пиджак. “Окей. Хорошо. Теперь всё идеально”.

Внизу, на улицах, протестующие продолжают скандировать и маршировать. Они возбуждены. Соня права, что-то они рановато. “Сегодня народу не больше было чем обычно?” -- спрашиваю я. “Когда ты приехала?”

“Я по туннелю приехала”, говорит Соня, фокусируясь на моей туши и хайлайтере. “Нихрена я не видела. Не двигайся”. Она поддевает выпадающую ресницу.

Донован, глава новостной сети, проложил туннель несколько лет назад, когда к сотрудникам начали приставать чуть ли не каждый день. Теперь мы ротируем. Несколько человек проходят через усиленный парадный вход, чтобы протестующие думали, что мы все еще им пользуемся, а в основном мы попадаем в студию из подвального этажа, въезжая в здание через частный туннель в трех кварталах от офиса. Туннель виляет под улицами, проходя параллельно манхэттенской линии метро, пока наконец не выныривает где-то в недрах Мэйдон Медиа Тауэр, потом мы поднимаемся по лестнице, как крысы из канализационных труб, и затем, наконец загружаемся в экспресс-лифты, взлетающие к небу, в эту стеклянную студию в облаках, где мы повелеваем эфиром и метаем образами, словно молниями, в американские экраны каждый день.

Я подзываю Джамала Мерсье, своего практиканта. “Эй, Джамал! Ты сегодня через парадный заходил?”

Джамал подбегает, лицом всё еще уткнувшись в свой айпад. Симпатичный чернокожий парнишка с постоянно измученным лицом, в основном потому что я его постоянно мучаю. Мы его нашли в Северо-Западном университете. Магистр журналистики, и вуаля -- попадает ко мне, практикантом без зарплаты. “Ты народ видел?” -- спрашиваю я. “Их сегодня больше?”

Он кидает взгляд вниз. “Точно. Больше и безбашеннее. За меня вся служба безопасности впряглась, чтоб они меня пропустили. Они там совсем сбрендили”.

Под нашими ногами толпа плещет и приливает: протестующие и анти-протестующие. Кварталом ниже полиция уже устанавливает заграждения, готовясь к тому, чтобы отбросить толпу назад. С этой высоты они напоминают мне муравьев, чьи муравейники кто-то опрокинул.

Когда я была маленькой девочкой в засушливой жаркой Аризоне, я частенько смешивала кучки из разных муравейников, чтобы они начинали драться между собой. Меня всегда приводило в восторг то, как это было просто. Нужно всего лишь перемешать их, и они тут же начинали бросаться друг на друга. Два муравейника, которые могли мирно сосуществовать друг с другом, внезапно начинали набрасываться на своих соседей.

Рецепт войны:

1. Одна маленькая девочка

2. Одна палка

3. Два муравейника

4. Хорошенько перемешайте

Реакция такая же предсказуемая, как химическая реакция дрожжей, воды и муки. До абсурда простой рецепт, и тем не менее, как по часам все начинает пузыриться и лопаться.

Джиа зовет из студии. “Тридцать секунд, Хэйди!”

Для остальных сотрудников передачи единственная интересная вещь о толпе снизу это то, как она повлияет на наши рейтинги. Но я не могу отказать себе в удовольствии посмаковать моменты, когда все муравьишки выйдут из своих укрытий, чтобы в приступе ярости замахать антеннами.

“Мисс Хэлленбах?”, Джамал выглядит обеспокоенным. “Вы в порядке?”

“Сегодня как-то всё действительно выглядит по-другому, согласись”.

“Не знаю”, -- он кивает в сторону студии. “Джиа нервничает. Вам надо идти”.

Я позволяю ему провести меня к камерам, но что-то в сегодняшнем дне кажется действительно необычным. Все какое-то более живое. Более наэлектризованное.

“Готова?” -- Джиа спрашивает из-за камер, когда я устраиваюсь за столом.

“О, да”. Я не могу сдержать улыбку. “Чувствую, сегодня будет день больших новостей”.

*** Денвер атакует разрешение на скрытое ношение, после того как протестующие захватывают СИЗО *** Новая вкусная крипто-валюта от Харибо, созданная при поддержке Гуйчжоуского Аграрного Банка, выросла на 1000% в первый день торгов *** Конгрессмен Джо Энн Синглтон выносит на рассмотрение закон об обязанности всех штатов оснастить всех уличных полицейских умными ружьями последнего поколения. “Наши Мужчины и Женщины в синем достойны лучшего” ***

Снова в эфире. Свет, камеры, задник с красным, белым и синим флагом и черный силуэт прицела снайперской винтовки с логотипом “Точного Выстрела”.

Точный Выстрел, с Хэйди Хэлленбах.

Я улыбаюсь в камеру и начинаю спокойно заверять наших зрителей в том, что всё в этом мире совсем не в порядке.

Они могут смотреть телевизор, сидя на креслах La-Z-Boy в Айове. Они могут смотреть на мониторах трейдинговых терминалов на Уолл-стрит. Они могут стоять на платформах метро, пялясь в экраны телефонов. Они могут слушать по радио, стоя в пробках.

Где бы они ни были, они обращают на меня внимание. Даже сейчас, они проходят мимо моего роскошного лица в терминалах JFK, DFW или ORD, и нет, я не хвастаюсь, когда говорю, что выгляжу роскошно. В старые времена парни с лицами болотных жаб, вроде Лимбо могли выжить на радио, а мясистые физиономии вроде Хэннити на Фоксе могли найти свою нишу. Но двойные стандарты опять одержали победу. 

Я бы никогда не добилась своего без иссиня-черных, соблазняющих глаз, сияющих шелком осветленных волос, скул, доведенных мейкапом до совершенства, полных и чувственных губ, и конечно, без этого шикарного выреза, о котором никто не говорит, но к которому неустанно приковывается ваш взгляд. Я - “совершенство в коробке”, созданное и доведенное до идеала, чтобы вызывать каскады млекопитающего желания, которое заставляет моих зрителей томиться, испытывать голод, пожирать глазами, любить и ненавидеть.

Знаете эту игру: “Женишься, трахнешь или убьешь?”

Так вот, я все три варианта, для каждого из вас.

“В Атланте, опять столкновения мародеров с Нацгвардией и полицией. То, что было заявлено как мирный”, - я делаю ударение на слове, - “марш протеста, переросло в месяц”, - еще одно ударение, - “стычек между стражами порядка и бродячими бандформированиями”.

Следующий кадр - мэр города, призывающий людей вернуться домой. У него выпученные глаза, и этим своим видом он производит впечатление довольно безумного человека, а его любовь к идиотским шляпам только усугубляет ситуацию.

“Небольшое количество воинственно настроенных людей провоцируют столкновения. Мы не отменяем право на собрания, но все мы должны помнить, что законные собрания и хулиганство -- не совместимы!” И, наконец, фраза, которую мы надеялись услышать: “Серьезность ситуации полностью преувеличена средствами массовой информации!”

Мы переключаемся на кадры со вчерашней ночи, с людьми, убегающими от слезоточивого газа, и накладываем его голос, повторяющий: “Серьезность ситуации полностью преувеличена средствами массовой информации!”

Быстрый монтаж месяца погромов: слезоточивый газ, дубинки, пятна крови на асфальте, бегущие в панике люди, битые окна, горящие автомобили, марширующие внутренние войска. Беспорядки были в одном квартале? Или во всем городе? Кто может точно сказать? Да и кому это важно?

Важно то, что мои зрители видят изображения людей, совсем не похожих на них, учиняющих беспорядки. Видят мэра, странно одетого, с этим сумасшедшим взглядом. Конечно, это подольёт керосина моим зрителям-ненавистникам, которые как всегда будут выть, что их движение представлено в искаженном свете. Ну что же, для нас любые дополнительные зрители - только в плюс.

Я с усмешкой обращаюсь к своим зрителям. “Если это -- преувеличенная ситуация, представьте, как оно будет выглядеть, когда всё начнется по-настоящему”.

Переключаемся на рекламу Ford “Покоритель”, джипа, который проедет по чему (или  кому?) угодно. Ещё не броневик, но после того, как они увидят подгорающий мир, мои зрители будут в нужном настроении для продукта, легко прорывающегося сквозь вражеские баррикады. Это продукт, продающий душевное спокойствие, любит утверждать Дэнни Лэнган, глава новостной службы.

По какой-то причине мы привлекаем много компаний, рекламирующих продукты душевного спокойствия.

Я на телефоне проверяю актуальную стоимость тридцатисекундных спотов в нашей программе. “Покоритель” оплачен с наценкой. Аудитория сегодня заметно подросла.

Смотря на растущие цифры, я не могу удержаться от того, чтобы не почувствовать смутное неудовлетворение. Мне платят просто нелепо мало, учитывая то, сколько я приношу каналу. В тот момент, когда мы последний раз договаривались по деньгам, никто и не подозревал, как всё рванет.

Пусть это будет тебе уроком: никогда не продавай себя задешево.

*** Учитель, ждущий ребенка от своего тринадцатилетнего ученика говорит: “Мы - родственные души” *** Государство выделяет миллионы либеральному профессору из Беркли для изучения поведения обезьян, смотрящих телевидение *** Вооруженные банды препятствуют работе отрядов быстрого реагирования во время урагана Кэнди ***

“Доброе утро всем, я Хэйди Хэлленбах, и вы смотрите Точный Выстрел. Давайте посмотрим нашу сегодняшнюю почту”.

Вообще-то это моя любимая часть передачи. Иногда я зачитываю угрозы в мой адрес, иногда признания в любви. В последнее время в основном это угрозы, потому что хочется показать своей лояльной аудитории, как я стоически бесстрашно смотрю в лицо безумной толпе. Секрет в том, что я сама конечно же не обрабатываю письма фанатов. Это работа Джамала, он должен погружать руку по локоть в воющую пасть негодования и извлекать из нее самородки ненависти. Конечно мы зачитываем самые едкие, самые безбашенные, самые оскорбительные, самые разъяренные. Тем не менее, сегодня Джамал превзошел себя.

“Это интересно. Можете вывести на монитор для всех?” Я слежу за тем, чтобы продолжать спокойно улыбаться -- такая красивая, беззащитная, я -- когда картинка открывается на заднике за мной. “Ну, что же”. Я выдерживаю паузу. “Не прекрасно ли?”

Мое лицо, прифотошопленное к телу убитой женщины. Три метра в высоту, десять метров в длину, на весь задник студии -- голый труп женщины, в неестественной позе застывший на мостовой улицы. Ее грудь и промежность размыты, потому что Дэнни испугался, что Федеральная Комиссия по Связи погонится за нами, да и вообще, мы ведь за семейные ценности. Но это было настолько прекрасно, что мы просто не могли это не показать. Я хотела, чтобы люди увидели эту бедную женщину во всей её красе.

В особенности я хотела, чтобы они увидели ее торчащие наружу кишки, размазанные по асфальту, и голодных собак, кормящихся ею.

Я делаю себе заметку поблагодарить Джамала за находку. Может куплю упаковку его любимого пива из бруклинской микро-пивоварни. Я бы дала ему денег, но это не лучший способ держать практикантов в неведении относительно того, как сильно их используют.

Я оставляю коллаж с моим убитым двойником на заднике и обращаюсь к дискуссионной группе опытных, профессиональных комментаторов, аккуратно подобранных, для того чтобы представить весь спектр мнений и идентичностей. Сегодняшняя тема -- потеря цивильного диалога, потому что на “Точном Выстреле” мы в первую очередь за цивильный диалог.

Фиона Салазар, как обычно, хватает приманку и утверждает, что я - причина того, что национальный дискурс настолько обесценился.

“Если бы ты не делала то, что ты сейчас делаешь, мы бы могли продолжать спокойно общаться друг с другом!”

Я нарочито смотрю на изображение за моей спиной. “Мы не можем оставаться цивильными из-за того, что я честно озвучиваю свое мнение?”

“Это не то, чем ты занимаешься, и ты это прекрасно знаешь”.

“А мне всегда удивительно, что люди, которые, по их мнению, беспокоятся о равноправии и социальных ценностях, всегда в итоге опускаются до такого!” -- говорит Джек Эрлан.

“Послушайте, все мы знаем, что она их провоцирует!”

“То есть я заслуживаю такого?” -- невинно спрашиваю я.

Тут Фиона запинается. “Н-нет, конечно нет”.

Конечно мои зрители ей не верят. Черт возьми, она сама себе не верит. Она абсолютно уверена в том, что я этого заслуживаю.

Я оставляю картинку, позволяя своим лояльным зрителям вкусить моего мученичества. Давая им возможность упиваться своей яростью, своим отвращением, своей похотью, своим праведным гневом, своим чувством подвергшихся насилию и унижению, но больше всего своим желанием быть жертвой.

Алиса Нгуйен не пропускает возможности обратить внимание на то, что на женщин всегда нападают и почему так называемые активисты, находящиеся на улицах не осудят такие поступки, раз уж они действительно заботятся о женщинах.

Джек Эрлан кивает своим квадратным подбородком. “Эта страна никогда раньше не потерпела бы такого животного поведения”.

Я бы с радостью продолжила, но -- увы -- концентрация внимания у зрителей не безгранична. Да и в любом случае, дело уже сделано. Интернет взрывается репостами отфотошопленной картинки, и наши фабрики троллей знают, что делать дальше. Они будут продолжать задвигать идею, что люди, которые меня ненавидят -- животные. Животные, которые мечтают увидеть женщин, разрываемых на части дикими псами. Они найдут самые едкие заголовки, самые стимулирующие существительные, самые допаминовые глаголы, и позволят нашим лояльным зрителям завершить начатое, обмениваясь статьями и фотографиями от телефона к телефону, от аппликашки к аппликашке, многократно усиливая чувства друг друга, пользуясь приносящими большое удовлетворение готовыми к обмену мемасиками ярости, заранее подготовленные нами.

Животные повсюду. Животные-соседи. Животные вокруг.

Агрессивные животные.

Псы, короче.

Я улыбаюсь в камеру, на фоне своего трупа.

“Дальше в программе - прямое включение с “Марша Защитников Свободы” в Вашингтоне. Не переключайтесь!”

Включаем ролик с “Сенсотоном”, зубной пастой для чувствительных зубов.

*** Иммигрант кидает тарелкой в официантку, после того как он получил блюдо, которое по его мнению “присваивает и обесценивает культуру его страны” *** Штат Джордия принимает на себя удар урагана Джианна *** Женщине-полицейской перерезали горло в Бургер-кинге ***

“Вы с Джамалом были правы насчет сегодняшней толпы”, заявляет Соня во время нашего дообеденного редакционного собрания. “NYPD высылает штурмовые наряды. Они считают, что начинается что-то нехорошее. Говорят, постараются разогнать людей, пока ничего не случилось”.

“Камеры на улицах есть?”

“Есть поток с камер на полицейских. Плюс у нас пять неофициальных команд с микрокамерами, готовят сюжетики про городских сумасшедших. Похоже, что там уже начались серьезные беспорядки, хотя они еще даже не начаинали по-настоящему гонять народ”.

“А что с Маршем Защитников Свободы?”

“Очень много протестующих. Плюс, у нас есть официальный комментарий от конгрессмена Лангстона из Коннектикута, который говорит, что открытое ношение в столице равносильно открытому неповиновению. Говорит, что его избрали для того, чтобы он отобрал у всех оружие и расплавил его, и что он собирается это сделать”.

“Он черный?”

Соня изображает на лице разочарование. “Белый”.

“Ну и бог с ним. Нам его надо заполучить на программу. Он зачетный псих”.

Она колеблется, у нее явно что-то на уме. Косится на Дэнни Лангана, руководителя отдела новостей.

“Чего?”, спрашиваю я. “Выкладывай!”.

“Тебе это не понравится”, -- говорит Дэнни. Он подзывает моего телохранителя.

Роджо Ортиз. Громина, с глоком в плечевой кобуре, перечным баллончиком на груди бронежилета, лентой шумовых гранат на поясе.

Роджо ко мне приставили после того, как мы по почте пару раз получили бандероли с непонятным белым порошком, а затем человек под именем Брат Енох пытался проникнуть в мою квартиру с мотком нейлоновой веревки и охотничьим ножом. У Роджо есть два приятеля - Нолан Там и Эди Брежнев, вместе они посменно организуют мою круглосуточную охрану. Во время моих публичных выступлений они работаю втроем.

Роджо выглядит обеспокоенным. “Охрана здания говорит, что толпа пыталась проникнуть внутрь”.

Я не могу сдержать смешок. “Хрена у них получится. После того как установили новые двери, у нас тут безопаснее чем в банковском сейфохранилище”.

Дэнни неуютно завертелся. “И, всё же, думаю нам стоит тебя перевезти в безопасную студию”.

“Это в Джерси? Без шансов. Мы остаёмся здесь”. Я поворачиваюсь к Соне. “Знаешь, что? Мы выходим с этим, как главной новостью. Толпа окружила студию, пытается проникнуть внутрь. Мы подадим это как атаку на свободу слова. Это их всех сведет нахрен с ума”.

“Мисс Хэлленбах…”, - Роджо опять пытается возразить, но я пресекаю его на полуслове.

“Роджо, на меня организовывали покушение квакеры! Ты думаешь я боюсь этих марширующих идиотов?”

“Тем не менее, в целях избыточной осторожности…”

“Избыточная осторожность… Я тебя обожаю, Роджо, но дай-ка я тебе объясню. Эта ревущая толпа внизу -- золото для рейтингов. Соня? Убери от меня этих слабаков. Господи Иисусе!”

Но, к моему отвращению Соня выглядит так, будто тоже хочет поскорее очутиться в джерсийском бункере вместе с Роджо и Дэнни. “Бог ты мой, вы сговорились, что ли?” Я поворачиваюсь к Джамалу. “Джамал, ты тоже боишься этих придурков внизу?”

Джамал пожимает плечами. “Не особо”.

“И вот оно, дамы и господа! У моего гребаного практиканта хребет попрочнее вашего. И я ему даже не плачу! Мы номер один по каждой метрике и в каждой демографии! Вы знаете, сколько сейчас стоит рекламное место? В два раза больше!” Я поднимаюсь с места. “Так, соберитесь все! Мы начинаем с идиотов сразу после рекламы. Джамал, сгоняй за двойным эспрессо”.

После того, как Соня уходит, я подхожу к окну, еще раз взглянуть на протестующих, они все на взводе, продолжают суетиться и маршировать, кружа вокруг центрального входа. Джамал возвращается с чашкой кофе. Я проглатываю его, не чувствуя вкуса. Впрочем от него мне нужна только дополнительная энергия.

Так-то, маленькие ублюдки. Продолжайте метаться из стороны в сторону. Продолжайте доводить себя до истерики. Чем больше вы разойдетесь, тем больше денег я заработаю.

Муравьи в бешенстве.

*** Сенсотон - когда жизнь бъет ключем, не дайте зубной боли остановить себя! ***

“Ненависть - это большие деньги, Хэйди”. Мой старый босс, Гэвин О’Грейди. Скажем так - мой ментор. “Боль - огромные деньги. Люди хотят объяснения, почему им так хреново. Они хотят услышать, что они особенные, что они имеют значение, что всё это -- вина кого-то ещё…”

Да, это он, вдрызг пьяный, очень довольный собой после очередного скачка рейтингов.

“Хэйди, посмотри на этих пасторов, стоящих перед паствой, ворашащих недовольства своих прихожан. Ты думаешь они это случайно делают? Подпитывают их ярость? Твердят им, что их имеют, что они окружены врагами? Все хотят быть жертвами, Хэйди”.

Он очень уж любил проповедовать. Особенно после того, как начальство взъелось на него за приставания к практикантам. Вся эта закупоренная энергия. Ему никто не отсосал, и он решил сосать себе сам.

“Ты знаешь, в чем разница между гарлемской церковью и шествием белых националистов? Абсолютно никакой, Хэйди. Просто кучки людей, убеждающих друг друга в том, что они неудачники только потому, что их кто-то поимел”.

Он вообще любил людей с обидами и недовольствами. Атеистов и евангелистов, феминисток и мужланов. Радикальных исламистов и радикальных университетских профессоров. Мормонов, банкиров, учителей, шахтеров, фермеров, мясоедов, христианских сектантов… Ему было плевать на их ценности, его волновала их ярко выраженная групповая принадлежность и та ярость, которую они закупорили в себе.

“Между ними нет никакой разницы. Они все испытывают боль. Они все истекают кровью. И все они любят слушать, что на самом деле они -- жертвы. Они хотят слышать, что они как раз те, у кого раны самые настоящие”.

“Мы все хотим быть жертвами, потому что это дает нам позволение. Позволение! Каждый из нас хочет получить позволение делать все, что ему блядь захочется! И поэтому мои зрители меня любят, и поэтому твои зрители полюбят тебя. Потому что ты говоришь им, что их ярость обоснована. Ты залечишь их раны целебной мазью позволения. Ты благословишь их на ярость против людей, которые их когда-то чем-то обидели, которые каким-то образом обогнали их, получили больше положенного… я смотрю на них всех, все как один уверены в том, что они особенные, они достойны уважения, они имеют значение. И ты знаешь, что я вижу?”

Он поворачивается ко мне, этот уже не совсем человек, а взрывоопасный тролль. Последний из ныне живущих динозавров-телеведущих.

“Знаешь, что я вижу?”

Конечно, я знала. Оба мы прекрасно это видели. Видели в том числе и глубоко в душах друг друга.

Я, я, я, я, я, я, я, я...

Каждый, каждый хочет верить, что он что-то значит. И если ты убедишь их в этом, они будут тебе по гроб благодарны.

Я заработала пятьдесят миллионов бонусом к зарплате в прошлом году.

Не подумайте, что я хвастаюсь, это просто факт.

Мэйдон Медиа зарабатывает намного больше. Мэйдон окупает мою годовую зарплату за полтора месяца. И это меня очень раздражает, потому что я намного лучше, чем когда-либо был мой старый босс-динозавр.

Я могу посеять зерно сомнения в представителях любой демографии, могу оттянуть часть недовольства на себя. Могу заставить полюбить себя. Ненавидеть. Заставить всех их смотреть меня. Раса, класс, пол, сексуальная ориентация, религия, политическая принадлежность, место проживания, работа, акцент, статус иммигранта, семейное положение, доход, образование, диета, аллергии… черт, скажите мне, любите ли вы котов или собак -- во всех случаях я найду способ помочь вам понять как кто-то, кто отличается от вас, пытается вас выебать.

Я зарабатываю на том, что тружусь не покладая рук на золотых рудниках американской Войны Культур, и в этом я абсолютно гениальна. Два года назад квакеры начали присылать мне письма с угрозами. В прошлом году они пытались взорвать мою машину. Да, я настолько хороша.

Я могу сделать убийц даже из квакеров.

И не пытайтесь убедить меня, что больной ублюдок - это я. Воинственные мятежники не бродили бы под моей студией, если бы какая-то либеральная симпатяшка с другого конца города не подстегивала своих зрителей, убеждая эту бригаду идиотов, что настоящие жертвы - они.

“Всем нравится играть жертву, Хэйди”.

Занимательно то, что мой босс так хорошо понимал толпу, что не увидел как за ним пришла его собственная. В итоге я выпотрошила его, как дохлую рыбину, и мои зрители были от этого в абсолютном восторге. Я обвинила его в надругательствах над женщинами и никто, абсолютно никто, не встал на его защиту. Его проблема была в том, что несмотря на то, что он хорошо понимал ненависть, он совершенно не понимал любовь. Когда я выкинула его с эфира и заняла его место, никто не проронил и слезинки, потому что всё что он когда-либо делал -- это давал людям возможность испытывать ненависть.

А я, с другой стороны? На каждого недовольного митингующего под моей студией приходится зритель, который в церкви мне ставит свечки и поклоняется мне. Я Матерь Божья, теплым касанием руки отпускающая грехи, и я же яростная Кали, несущая огонь и разрушение. И я, блядь, все еще получаю на десять миллионов меньше, чем мой вялочленный ментор получал на пике своей карьеры, несмотря на то, что у меня в два раза больше зрителей.

Блядь, как же сильно мне не доплачивают.

*** Женщина арестована за разбрасывание фекалий в свадебной кондитерской *** Марш Мормонов атакован “Командосами Терпимости” *** Тусон, Аризона в заложниках у нарко-барона ***

Кто-то поджег здание напротив. Пламя уже охватило его, из треснувших окон валит черный дым. Насколько я понимаю, какое-то книжное издательство. Не ясно, почему они не вложились в нормальную систему безопасности. Как будто им было не понятно, к чему всё идет.

Конечно же пожарные не могут подобраться к зданию из-за демонстрантов, и теперь мэра охватила паника. Но этот трус всё ещё не хочет объявлять чрезвычайное положение. Я уверена, что он надеется, что мы будем следующими.

Хрен тебе, засранец, мы гораздо лучше защищены.

Я улыбаюсь в камеру. “Далее, “Закон и Порядок” в Нью-Йорке. Может ли быть, что мэр-демократ специально позволяет мятежникам свирепствовать на улицах? У нас прямое включение с места поджога здания по адресу Авеню Америки, 1492, прямо напротив нашей студии…”

Мы все завороженно наблюдаем за тем, как языки пламени просачиваются через окна, разбитые офисной мебелью, выкинутой на улицы людьми, пытающимися выбраться из пылающей коробки. Мои приглашенные эксперты исполняют хоральную партию, пока мы наблюдаем за беспределом снаружи.

Гленн Джейкобс: “А где же руководство? Очень хотелось бы узнать”.

Фиона Салазар: “Федеральные службы не обладают достаточными ресурсами, чтобы вовлекаться в решение каждого экстренного случая --”

“Это проблема городского, а не федерального уровня --”

“Вот к чему приводят бездумные снижения налоговых ставок --”

Лена Пай: “Вы думаете, что эта толпа - результат снижения налоговых ставок?”

“Я все еще считаю, что это проблема уровня города или штата --”

“Да, но они не обладают необходимыми навыками!”

“И что, мы теперь будем просто наблюдать за тем, как эти животные сжигают нашу страну?”

Мы пускаем живые кадры горящего небоскреба напротив, и месседж предельно ясен: спасение утопающего дело рук самого утопающего. Власть тут в позиции наблюдающего, позволяющего миру сгореть дотла.

Мы переключаемся на кадры движения “Защитников Свободы”, марширующего в направлении Вашингтона. Их лозунг: “Вставай на Защиту Свободы!”.

Море американских флагов. Море парней с автоматами. Море висящих на виселицах чучел президента. Вдруг раздаются выстрелы, толпа разбегается врассыпную.

Рейтинги взлетают до небес, бьют все рекорды.

*** Защита вашего дома от Церберус Системс: Спите спокойно! ***

“Члены движения “Защитников Свободы” атакованы на подступах к столице. Перестрелка разгорелась между мирными демонстрантами и противниками марша. Тем временем, продолжаются столкновения протестующих с полицией в семи городах, что возможно является спланированной и хорошо скоординированной акцией.”

Я улыбаюсь своим зрителям серьезной улыбкой, передающей спокойствие и компетентность, в то время как экран за мной наполняется новостными кадрами разгорающихся по всей стране конфликтов. Огонь и дым, растрепанные люди с дикими глазами, хаос. Месседж предельно ясен: на улице скопление мусора, заполняющего смрадом все вокруг, словно прогнившая канализационная труба.

“Также, новое по ситуации, развивающейся прямо у нашей студии: мне очень жаль, но похоже, что хаос стремительно распространяется по городу. В данный момент уже два здания охвачены огнем в квартале Авеню Америки, 1400”.

Мы постоянно двигаем эту новость в течение последних нескольких сегментов, подначивая муравьев. Переходим на рекламу, и я уже отчетливо слышу толпу внизу, громящую полицейских, несмотря на слезоточивый газ, дубинки и резиновые пули.

Они меня порвут в клочья, если им удастся проникнуть через бронированные двери, установленные Донованом. Я начинаю сожалеть, что у нас нет балкона, с которого можно было бы вальяжно помахать толпе, чтобы дать им знать, что со мной всё в порядке, что я очень высоко ценю всё, что они делают.

Подходит Соня с очередной чашкой кофе. Мы направляемся к окну, потягивая кофе, наблюдаем за тем, как бесится бешеная толпа. Здания напротив горят факелами. Кто-то из дымящегося окна пытается вывесить плакат. Что-то о нацизме: то ли обвиняют меня в нацизме, то ли это нацисты и вывесили. Нихрена не разобрать.

“Можно дать им пару баллов за настырность. Жалко, что писать разборчиво так и не научились”.

“На улицах поинтереснее будет”, - говорит Соня.

Она включает свой телефон, показывает фотки с баррикад. Кричащие женщины с дредами. Темнокожие мужчины с закрывающими лица банданами. Очень много пирсинга. Много трайбл татуировок. Короче, один в один массовка из фильма “Безумный макс”. Я указываю на типичную дурёху: черная женщина, выпученные глаза, что-то яростно орущая. “Давайте её на картинку”.

“Тебе понравилось, как она размахивает палкой?”

“Это, блядь, красотище!”

Подбегает Джамал. “Получены последние сводки по раненым”.

“Ну?”

“Более двадцати полицейских попали в больницы. Пытались помочь пожарным прорваться сквозь ограждения”.

“Среди протестующих раненые есть?”, - спрашивает Соня.

Джамал застывает в недоумении. “А нам что, интересны цифры по протестующим?”

Я бью Соню по руке, кидая на нее неодобрительный взгляд. “Нет, это Соня так тебя подъебывает. Ты всё правильно сделал. Именно эти цифры нам и нужны. Продолжай узнавать последние данные”.

“Поступают сообщения о том, что протестующие подожгли автозак”.

“И что с того?”

“Внутри находились сами протестующие”.

“Блин, это бомба!”, - синхронно орём мы с Соней. “Видео есть?” - спрашивает Соня.

“Работаем над этим”.

Джиа зовет обратно в студию. “Возвращаемся в эфир”, - говорит Соня.

К сожалению, Джамал не успевает достать кадры с горящим автозаком, поэтому мы виляем весь сегмент. Он получает обновление из больниц -- еще двое раненых и один погибший, и мы акцентируем всё внимание зрителей на этом.

“Полицейский погиб при исполнении обязанностей в стычке с протестующими на Авеню Америки”.

Ребята уже достали семейные фотографии. Джо Хернандез. Хороший мужик, хорошая семья. Детки - вообще симпатяжки. Джо Хернандез. ГЕРОЙ! С этого момента мы его называем не иначе как Герой Джо Хернандез. Черт побери, давайте же еще раз покажем его детишек.

И вот тут как никогда важно не пропустить поворот. Они ведь больше не просто протестующие. Теперь они официально участники беспорядков. Полицейский убит. Участники беспорядков на Авеню Америки. Мародеры в Лос Анджелесе. Банды в Денвере. Отморозки в Бостоне. Полномасштабная война в Вашингтоне. Вокруг нас бесятся своры псов.

Мои зрители присылают комментарии -- необдуманные, яростные. Подстёгивая друг друга, они испытывают праведный гнев, который я всколыхнула. Доход от онлайн рекламы неплохо вырос за сегодня. Люди просто уже не могут перестать смотреть. Не могут перестать разжигать свою ненависть к этому безумию. Мы заканчиваем дневной сегмент, уходим на перерыв. Джиа выключает камеры. Коллеги из следующих новостных сегментов продолжат раскачивать тему уже и без моей помощи. Сегодня, завтра - все только и будут говорить, что о зачинщиках беспорядков. Если бы мы могли, мы бы о беспорядках говорили и во время прогноза погоды. Так точно, дамы и господа, хулиганьем льёт как из ведра.

Соня жестом привлекает меня. Она получила последние цифры. Один палец, затем три. Номер один во всех рынках. Онлайн посещений -- в три раза больше среднего.

Конечно же, как только мы начинаем праздновать, Дэнни приходит пописать в наш костер. “Из мэрии звонят, просят поумерить пыл”.

“Понятно, что звонят”.

“Он чуть уже не плачет в трубку”.

Я смотрю на военные действия внизу. “Да какая уже разница? Его-то точно не переизберут после такого”.

“Даже Донован звонил. Думает, что мы перегнули палку. Боится, что начнем терять рекламодателей”.

“Слушай, мой бонус зависит от числа зрителей, и наши зрители сейчас прикованы к экранам как никогда. Да и по-любому всегда найдутся новые рекламодатели, позарившиеся на такие цифры. Церберус нам задницу готов целовать. Они свои системы безопасности как горячие пирожки продают”.

Дэнни кривится. “Твой бонус - не единственная важная вещь в мире, Хэйди. Всему есть предел. Порядочность, ответственность -- “.

“Соня, скажи ему”.

Соня мягко улыбается Дэнни. “В три раза, дорогой мой. В три раза больше”.

“Ого”.

Дэнни замирает в удивлении. Перестаёт жаловаться.

Ещё один прибыльный день на золотых рудниках американской ярости.

Кто в своем уме захочет перестать копать?

*** Добровольная Дружина Свободы переходит в наступление против зачинщиков беспорядков в трех городах *** Женщина умирает от пожирающего плоть вируса *** Мэр Сантьяго подает в отставку, не сумев справиться с беспорядками *** Дружина Свободы освобождает туннель Линкольна от бандформирований ***

Следующие два дня мы сидим в осаде, не можем выбраться из офиса. Снаружи - хаос, внутри - мы спокойны и в безопасности, двадцать четыре часа в сутки ведем прямую трансляцию о полном распаде государства.

Всё ускоряется. По правде говоря, оно ускорялось все последние годы, возможно сразу после выхода в окно так называемой “доктрины справедливости”, когда новостные каналы получили возможность тягаться за рекламные доллары. Мы подливали керосина в огонь последние пятьдесят лет, всё это ради роста аудитории и рекламных доходов. И вообще, не называйте нас двадцати четырёх часовой новостной программой, называйте нас новостной программой тысяча четырёхсот минут, программой восьмидесяти шести тысяч секунд. Называйте это максимально возможным вовлечением аудитории.

Называйте это добычей бабла.

Кадры продолжают поступать: люди, устраивающие баррикады из офисной мебели, какие-то странные флаги, развевающиеся на задымленных улицах, лица в черных банданах. Полицейский, до смерти забитый толпой, кровь стекающая на канализационный люк. Теперь оно уже не останавливается. Мы накручиваем своих зрителей и рекламное баблишко бьёт фонтанной струей.

Мы показываем кадры Ани Джоли с улиц. Красивая девушка, когда-то одной из первых начавшая протестовать против Мэйдон Медиа. Красотка со скверным языком. “Их всех надо утопить в собачьем говне. Они исходят желчью от ненависти, расплескивая говно вокруг себя, и их надо утопить в этом говне! Это будет справедливо. Больше всего на свете я хочу увидеть, как Хэйди Хэлленбах тонет в собачьем говне”.

Конечно мы цензурим слово “говно”, но наши зрители без проблем могут прочитать это слово по губам, а мы продолжаем намекать нашим зрителям, что как никогда заботимся о порядочности.

Мы останавливаем ролик как раз на том месте, когда эта красотка с перекошенным лицом опять повторяет:

“Хэйди Хэлленбах нужно утопить в собачьем говне”.

Этим людям интересны только беспорядки.

Аня Джоли ненавидит меня.

Но, что важнее - она ненавидит всех вас.

*** Новинка! Кукурузные чипсы со вкусом том-юм. Вкус Таиланда в каждой хрустяшке! ***

Соня вбегает в студию под конец рекламного блока. “Охрана снизу звонила! Они сломали двери! Они уже в здании! Так, все, слушайте! Надо сваливать! Идём по пожарной лестнице, не пользуемся лифтами. Охрана расчистила нам путь. Выходим через туннель”.

Тут я должна начать испытывать страх, но его нет. Я даже бровью не повела. И уж точно не собираюсь покидать студию. Более того, этого момента я ждала всю свою жизнь.

Вокруг меня команда канала начинает сматываться. Джиа всё еще за камерой, но явно хочет соскочить.

“Так, выводи меня”, -- приказываю я.

Здание начинает потряхивать. Это ж сколько людей прорвалось внутрь, чтоб нас так трясло? Предположительно -- вполне достаточно для того, чтобы Джия всё поняла. Долю секунды кажется, что она подчинится моему приказу, но через мгновение она линяет. Меня почти охватывает отчаяние, но внезапно за камерой появляется Джамал, занимая место Джии. Он жестом показывает отсчет до начала эфира, который начнётся сразу после рекламы чипсов. Улыбается мне. Поднимает большой палец вверх.

Мы снова с вами.

“К нам поступают сообщения о том, что мятежники направляются к нашей студии. Мы не знаем как долго мы сможем продолжать трансляцию. В данный момент мы пытаемся эвакуировать персонал, но не знаем, удастся ли это нам. Я сделаю всё возможное, чтобы оставаться в эфире до последнего и продолжать информировать вас о происходящем”.

Я до боли красива и храбра, даже оставшись одна-одинёшенька.

Да я гребаная Жанна Д’арк!

“Хэйди!” Соня в истерике. “Они перекрывают туннель, надо уходить, сейчас же!”

Тем не менее, я остаюсь в эфире, спокойно говоря в камеру, в то время, как вокруг меня носятся взволнованные люди, табуном покидая студию. Больше нет главенства закона. Больше нет цивилизации. Остается только правило толпы. А я -- островок безопасности. “Если кто-то может помочь нам, сейчас самое время это сделать. Я не уверена, сколько мы еще сможем остав--”

Я прошу Джамала прервать эфир на полуслове.

Так оно драматичнее-то будет.

А затем я убираюсь восвояси. Потому что нет, я не собираюсь тонуть вместе с кораблем.

*** Вооруженная толпа вламывается в офис Мэйдон Медиа. Авеню Америки, 1492. Присылайте подмогу *** Вооруженная толпа вламывается в офис Мэйдон Медиа. Авеню Америки, 1492. Присылайте подмогу *** Вооруженная толпа вламывается в офис Мэйдон Медиа. Авеню Америки, 1492. Присылайте подмогу ***

Организованная эвакуация. Все мы покорно идём по лестнице, лифты отключили. Где-то снизу уже видно задымление. Внезапно мы останавливаемся.

“Что происходит?”

“Я думаю нас заблокировали”, - говорит Роджо.

И тут он появляется: крик снизу, что вниз хода нет. Мятежники уже поднимаются по пожарной лестнице. Внезапно поток людей разворачивается и начинает нестись назад, толкая нас, ускоряясь, подстегиваемый людьми снизу, попавшими в капкан, отчаявшимися, пытающимися избежать опасности, давящими на нас, звереющими от безысходности.

“Они проникли в туннель! Они пришли из туннеля!”

Крики. Много криков.

Вот же ж, суки!

Хаотичная эвакуация. Мы все в панике бежим наверх, минуя нашу студию: вверх, вверх, вверх.

“Надо было меня слушать”, -- Роджо обвинительно дышит, пока мы забираемся вверх по лестнице.

“Слушай, не поздновато для нытья?” Я достаю телефон и начинаю заходить в нужные программы. Роджо кидает на экран взгляд. “Ты чего, акции продаешь?”

“Нет, валюту”.

“Ну ты точно больная сука”.

Закончив, я выключаю телефон. “Да? Эта больная сука только что заказала нам вертолет, так что можешь поблагодарить меня позже”.

Но когда мы наконец вырываемся на крышу, моего deus ex machina нигде не видно. Ясный, теплый, солнечный летний день. Вокруг нас горят здания. Черные клубы дыма повсюду прорезают небо над Манхэттеном. Спасением и не пахнет.

Изумительно видеть всё это вживую, без экрана, отделяющего меня и происходящее. Всё кажется гораздо более живым. Более настоящим. Более честным. Это уже не абстрактный конфликт на фоне студийного света и поединков в остроумии приглашенных экспертов. Это - реал.

Я делаю глубокий вдох, заполняя легкие пульсирующей яростью города. Меня не оставляет мысль о том, что всё это - даром пропадающая потрясная картинка...

Я мельком смотрю на коллег, все в панике, взъерошенные от энергичного подъема, и качаю головой от удивления. Джамал всё еще держит в руках чертову камеру. Должно быть он успел захватить портативный агрегат, когда мы убегали из студии.

“Джамал, ты долбаный гений! Связь есть?”

“Да, я всё подключил еще в студии”.

“Всё, ты официально окончательно меня покорил”.

Соня переводит взгляд с меня на него. “Вы что это, серьёзно?”

“А в чем проблема? Это ж наша работа”.

“Я готов, если ты готова”, - говорит Джамал.

Минуту спустя мы опять в эфире. Дополнительно Джиа, Дэнни и Шелли стримят онлайн с телефонов. Джиа недовольна, потому что Джамал занял её место за камерой, но пошла бы она куда подальше. После того, как Джамал не бросил меня в студии, а теперь еще и после этого он точно получит повышение. Итак, с камерой, подключенной к сетке студии и стримящими телефонами, мы возвращаемся в эфир, продолжаем метать молнии по Америке.

Я храбро улыбаюсь в камеру Джамала, позволяю Соне взлохматить мои волосы, но не так чтобы сильно. Никогда не давайте им увидеть, что вы потеете. Никогда не давайте им увидеть, как храбрость покидает вас. Никогда не позволяйте своим врагам увидеть себя слабой. Хорошего мученика может потрепать, но ничто не заставит его покрываться потом. Чем красивее я сейчас умру, тем сильнее забьются сердца испытывающих настояющую любовь зрителей.

И мне очень надо заставить моих зрителей любить меня как никогда, если я хочу чтобы они нас спасли.

“Это Хэйди Хэлленбах, вещающая в прямом эфире с крыши Мэйдон Медиа Тауэр, где мы сейчас находимся в осаде…”

Слова льются легко и непринужденно. Мы -- неустрашимый маяк свободы, отважная горстка непоколебимых храбрецов, противостоящих урагану хаоса.

Джамал снимает край здания, показывает улицы, кишащие людьми. Весь город заполнен ими. Но теперь мы начинаем слышать новые звуки. Чеканную дробь марширующих ополчений. Звук моих зрителей, спешащих спасти меня. Красно-бело-синие флаги Защитников Свободы, реющие над их головами и над джипами, прорывающимися сквозь толпу по Бродвею. Треск автоматных очередей эхом отдается от стоящих напротив небоскребов.

Я опять не в силах сдержать улыбку.

Недостаточно просто люто ненавидеть. Нужно что-то так же сильно любить. И эти люди в меня сейчас по-настоящему влюблены.

Внизу, муравьи конкретно принялись друг за друга. Автоматные очереди, крики, возникающие то тут, то там линии фронта. Трудно поверить, что город так быстро и эффективно может разобрать себя на детальки, но все они уже получили позволение. Чувство обиды достаточно разворошено.

Это симфония разрушения, балет хаоса, а мы -- здесь и сейчас, дирижируем происходящим. Ополченцы, спешащие нам на помощь. Воинственная толпа на баррикадах. Драка на нашей лестнице, самоотверженные попытки задержать толпу. Полиция, метающаяся как крысы, сбегающие с тонущего корабля. Новые здания охвачены огнем. Бабах! Бабах! Бабах!

Соня стримит происходящее на лестнице. “Банды ворвались в здание. Ситуация уже полностью вышла из под контроля --”

Внезапно она останавливается, что довольно неожиданно. Мне казалось, что толпа пониже, что она не так --

Близко.

Основная претензия моего ментора к толпе заключалась в следующем:

“Они не знают своего места, Хэйди. Эти маленькие ублюдки не готовы довольствоваться выделенным им местом. Поэтому внимательно следи за тем, как сильно ты на них можешь давить. Если передавишь, обратно их уже не вернешь. В одно мгновение ты их ведешь за собой, в другое ты уже следуешь за ними, упрашивая их обратить на себя внимание, и, в итоге, ты окончательно теряешь контроль…”

Или, в моем случае, в одно мгновение у тебя троекратный рост рейтингов, льющиеся рекой бонусы, а в следующее -- толпа анти-националистов пробивается вверх по лестнице на крышу, а твоя собственная спасительная, праведная толпа еще далеко, чтобы хоть как-то тебе помочь.

Мой внутренний капризный ребенок хочет кричать на них, что они должны лучше знать свое место и лучше следить за временем. Всё хореографически спланировано и эти придурки сейчас запарывают всю сцену… ну, как минимум, мою сцену.

Толпа выносит дверь и выплёскивается на бетон крыши. У Дэнни попросту не было шансов. Он исчезает под беснующейся волной. Я замечаю среди них Соню, но выглядит, что она уже потеряла сознание. Сейчас она больше всего похожа на порванную тряпичную куклу. Они глазами находят меня на дальнем конце крыши и издают победный рёв.

Знаете, что меня раздражает больше всего в этот момент? Это то, что во главе толпы - грёбаные квакеры. Я узнаю одного, которого мы приглашали пару лет назад, ещё до того как они начали повально вооружаться. Видимо он всё воспринял слишком близко к сердцу, раз быстрее всех бежит ко мне, выставив вперед руку с пистолетом.

Приходится доставать глок и стрелять ему в лицо.

Грёбаные квакеры.

Что? Вы думаете я тут просто буду стоять и ждать расправы?

К сожалению, толпа следует сразу за квакером, и все они как один хотят покончить со мной. Следующей я стреляю в женщину с гигантским гаечным ключом в руке.

Говорят, что человека психологически трудно убить. Но это не так. Становишься в стойку, нажимаешь курок. Да, хлопок громче, чем в тире, но в остальном не сильно отличается от тренировок. А тренировалась я предостаточно.

После того, как начали прилетать угрозы, я стала задумываться о финальной битве. Я не имею в виду дебилизм вроде вещмешков, побегов в леса и всё такое, ожидание апокалипсиса и приход зомби, не -- я говорю о настоящей финальной битве. Я потратила сотни часов, стреляя по мишеням, с контурами тех самых людей, которые сейчас пытаются меня завалить.

Бум.

Укладываю еще одного.

Стандартная полицейская стойка. Бум. Бум. И еще двоих.

Я слышу саму себя, выкрикивающую приказы толпе остановиться, но они как заведенные, продолжают нестись в мою сторону. Блядь, эти суки не сдаются. Роджо придвигается ко мне, разряжая обойму в толпу. Мы разделяем зоны стрельбы, укладываем порядочно народу. Все эти пирсинги в носу и дреды просто уже хлопьями валятся. Белые, коричневые и черные трупы.

Думаешь мне не похер, что ты женщина? Труп. Думаешь меня волнует твоя хипстерская бородка? Труп. Думаешь я боюсь твоего модного шарфика? Труп. Думаешь я буду медлить? Труп. Думаешь мне не все равно, что ты тянешь от силы на пятнадцать в этих своих смешных очочках? Труп. Или что ты похожа на чью-то бабушку? Труп.

Труп.

Труп.

Труп.

Пока я стреляю, я замечаю своего старика-ментора. Этот взявшийся ниоткуда призрак дряхлой жабы сияет от злорадства. “А что ты ожидала?” -- талдычит он. “Что ты ожидала?” Он не нарадуется от того, что толпа пришла за мной точно так же, как когда-то моя толпа пришла за ним.

Я и его сейчас тоже уложу. Раздается щелчок пустого затвора.

У Роджо тоже пусто. Я отхожу, пытаясь перезарядить обойму за его спиной. Он тянется за гранатой, но на него накатывает волна воющей ярости. Он им в общем-то и не нужен был, но он им мешал подобраться ко мне. Они роем облепляют меня. Валят на землю.

Живи толпой, умри толпой.

Ботинки, туфли и каблуки бьют меня по лицу, в живот, по рёбрам. Руки хватают меня, тянут за конечности, волокут по земле. Вырывают мне волосы. Кулаки разбивают лицо. Передо мной кадры женщины, разрываемой голодными псами. Да, это я. Мне надо было предугадать такой исход, но я где-то сглупила. Я думала, что я намного впереди псов, но я ошиблась. И теперь я помираю от их побоев, и больше всего на свете я ненавижу то, что именно эти никчемные животные станут моим концом.

А что ты ожидала, злорадствует привидение ментора.

Много, много лет я учила своих зрителей ненавидеть этих людей, и теперь они в отместку ненавидят меня настолько, что готовы порвать меня живьем. Я помогла им почувствовать себя жертвами, теперь они могут делать всё, что им заблагорассудится. Я принесла им дар позволения. И теперь я стану жертвой этого дара, потому что они чувствуют, что совершают справедливый поступок. Они могут делать со мной всё, что угодно и верить, что это -- правосудие.

Я кричу, умоляю, плачу, но я не в силах их остановить, я умираю --

Взрыв сотрясает здание. Я чувствую взрывную волну. Еще один взрыв. Внезапно мои убийцы перестают меня убивать. Они вообще замирают.

Оглушенная, я выползаю из под груды тел. Раздаются стоны. Несколько людей странно подергиваются. У меня звенит в ушах. Повсюду тела, в основном неподвижные. Женщина пытается схватить меня, и я раздавливаю ей лицо.

Я смотрю по сторонам, пытаясь сориентироваться. Мои уши, чёрт, я не могу… Роджо мертв. Дэнни мертв. Соня мертва. Джиа мертва. Толпа зачётно поработала.

Весь квартал через улицу от нас поглощен огнем. Пожары распространились по всему городу, но тут, на крыше, непривычно тихо. Я поворачиваюсь к двери, ожидая увидеть очередную порцию людей, выбирающихся на крышу. Вместо этого я вижу… “Джамал?”

Он жив и в руках у него… граната?

Звон в ушах, дикая головная боль. “Ты где это гранату раздобыл?”

Его ответ приглушенно дребезжит, но у меня получается прочитать по губам. “Гранаты Роджо. Он их уронил. Когда убегал”.

Он кидает последнюю в лестничный пролет, приседает, закрыв уши. Взрывная волна белым дымом вырывается наружу. Черт побери, нормальный у них заряд. Если бы я не была в самом центре толпы… да, там почти никто не движется. Все либо умерли, либо потеряли сознание.

Джамал всё ещё внимательно смотрит на меня. Я наконец замечаю, что он держит пистолет Роджо. И от того, как он его держит, я понимаю, что он его успел перезарядить.

Что-то в его взгляде заставляет меня насторожиться… что-то опасное. Проблески меня, проблески того, как я себя чувствовала в момент, когда решила, что мой ментор должен уйти. Джамал сильнее сжимает рукоять пистолета.

“Эй, Джамал, дружище…”

“Ты ужасный, ужасный человек, Хэйди”.

“Ну да, да, ты прав. Но, с другой стороны, я всё же заработала кучу денег”.

“И что? Где ты теперь будешь их тратить? Ты заработала, разрушив всё вокруг”. Он показывает на пылающий город. “Ты здесь больше даже жить не сможешь! Никто не сможет!”

“А что ты так волнуешься? Ты же вроде вообще из Чикаго”.

“А ты думаешь в Чикаго как-то по-другому? Есть хоть одна причина, почему я тебя не должен пристрелить как собаку за всё, что ты сделала?”

Я задумываюсь. “Ну, для начала, если ты меня убьешь, как я тебя смогу забрать с собой, когда буду валить отсюда?”

“Валить?”, -- он уставился на меня, ошарашенный. “Ты что, обкурилась? Никто отсюда уже не свалит”.

“Думаешь я тебя обманываю?” Я указываю на точку за его спиной. “Смотри”.

Не сводя дула пистолета с меня, он медленно поворачивается. Вдалеке вертолет пульсирует на фоне городского неба, лавируя между столбами дыма, уверенно приближаясь к нам.

“Это за тобой?”

“Да, немного припозднился, но за мной”.

“Ты… ты что, спланировала всё это?”

“Ну, спланировала - слишком сильное слово. Что-то предусмотрела, скажем так.” Я скромно пожимаю плечами. “Финальная битва и всё такое”.

“Ну ты просто чудо какое-то”. Он качает головой, испытывая омерзение и восхищение одновременно. В его глазах всё еще заметна искорка. Та самая, которая когда-то была у меня. Я люблю эту искорку. Боюсь ее. Амбиции. Расчётливость. Мы с ним очень похожи. Да, я белая. Он черный. Я женщина. Он мужчина. Он из Чикаго. Я из аризонской глубинки. Нас воспитали разные культуры, мы прожили совершенно разные жизни, но тут и сейчас - мы близнецы. Родственные души.

И это наполняет меня страхом.

И надеждой.

Я вижу, как ценности внутри него борются между собой. Вижу, как он приценивается ко мне, к нашим отношениям, к миру… на лице его появляется кривая ухмылка.

“Так это… может хочешь сделать последний эфир?”

“С удовольствием”.

Джамал прячет пистолет и включает камеру. Последний раз начинает отсчет.

Я сообщаю всем, что они смотрят “Точный выстрел”, но в этот раз -- с Хэйди Хэлленбах и Джамалом Мерсье. И может и кажется, что я улыбаюсь в камеру, но в реальности я улыбаюсь Джамалу всё то время, пока я подробно описываю произошедшее на крыше, атаку на всё то, что так дорого моим зрителям. Этот ужас толпы. Террор, которому предаются эти люди, питающиеся расколом общества, чужой идентичностью, ненавистью, осуждением. Я не забываю сказать, что мы их остановили нелетальным оружием. Ну, точнее, Джамал их остановил.

После выпуска мы подходим к краю здания посмотреть на растекающиеся по улицам беспорядки. Они повсюду. Их уже не остановить.

Я сжимаю руку Джамала и мы смотрим вниз, глубоко в бездну, зачарованные военными действиями под нашими ногами.

Я знаю, вы ожидаете, что я сейчас столкну Джамала с крыши, предам его так, как я предавала всех до него. Но какой зверь так может поступить со своей второй половинкой?

Помните, я говорила, что всем нам нужна любовь? Я ведь это серьезно. Потому что это правда. Без любви и доверия, несмотря на глубокую пропасть наших отличий, мы будем ничем не лучше этой толпы, бурлящей, убивающей, ненавидящей, свирепствующей против друг друга.

Я не скину Джамала с крыши, точно так же, как он не скинет меня.

Потому что мы лучше вас.

Над нами кружит вертолет, медленно опускаясь на крышу. Он появляется на сцене с опозданием, точно так же как толпа появилась раньше, чем нужно было. Если бы мне удалось точнее всё сдирижировать, эти придурки появились бы в тот самый момент, когда я садилась в вертолет. Но они не дождались правильного момента, бедные ублюдки. Потому что они не знают своё место и не знают свою роль.

С другой стороны, то же относится и к рекламодателям - все эти производители автомобилей и газированных напитков, толкачи таблеток для похудания и продавцы зубной пасты, мебельщики, изготовители подгузников для стариков, компании выпускающие коллекционные монеты, брокеры, приторговывающие офшорным золотом, чирлидеры, рекламирующие энергетики… Никто из них даже не понимал, что своими деньгами они готовят мир к финальной битве.

Толпа прибыльна, но не очень предсказуема. Этому меня научил мой ментор. У него не было плана на финальную битву, когда его толпа пришла за ним, несмотря на то, что он должен был всё видеть за версту.

И никто из этой толпы, состоящей из разрозненных банд и группировок, сжигающих сейчас страну, не подготовил никакого плана.

У моего ментора не было плана.

И у моих боссов не было плана.

И у моих рекламодателей не было плана.

И у моих коллег не было плана.

Мы сшили толпу под заказ и выставили на показ их отличия. Мы стравили одну толпу с другой, демографические срезы рекламных долларов, вбивая клин между двумя прибыльными сегментами рынка. По всему городу, по всей стране мои конкуренты выращивали свои толпы, своих собственных фанатов и хэйтеров, побуждая их, раздражая их, уверяя их в том, что их угнетают, над ними издеваются. Точно так же, как я уверяла своих.

У нас был один алгоритм по ворошению муравейников, так почему все теперь удивляются, что муравьи грызут друг друга?

И кто в своем уме не подготовит план действий на случай финальной битвы?

Вертолет садится, лопасти замедляются. Двери открываются, я тяну Джамала за руку. “Полетели, давай свалим из этой сраной страны”.

“Но…” Он в растерянности. “Разве ты не хочешь остаться и возглавить их? Твои сторонники теперь точно последуют за тобой”.

“Ты думаешь у них тут появится победитель? Посмотри что эти ублюдки творят друг с другом”.

Он уставился на меня с таким удивленным выражением лица, что я не могла не притянуть его к себе и поцеловать. “Дорогуша, мне тебя еще так многому надо научить”. Я подталкиваю его к двери вертолета. “Конечно мы не остаемся. Мы сматываемся. И первая остановка - в каком-то роскошном месте. Думаю маленький уютный островок с белым песочком сейчас - как раз то, что надо”.

“А что с деньгами? Кто-то в мире теперь еще доллары принимает?”

“А, насчет этого”. Я буквально впихиваю его в вертолет. “Не беспокойся. Я обменяла всю валюту. Теперь у меня только юани, харибо крипта, швейцарские франки и новозеландские доллары. Я всё поменяла пока мы бежали по лестнице. Перед тем, как я заказала вертолет”.

“То есть ты действительно всё спланировала?”

“Ну не всё”. Я опять целую его. “Тебя и вовсе не планировала”.

Я подаю сигнал пилоту, мы готовы. Мотор увеличивает обороты. Я прижимаюсь к Джамалу, вертушка поднимается в воздух.

Он может стать хорошим мужем. Из тех, кто готов постоять за свою женщину, даже когда она разрывает мир на части. Устроимся на тихом тропическом островке, на другой стороне земного шара, дети наши будут жить в авторитарной и безопасной стране, в которой не будет места расколам и беспорядкам, не будет места людям, желающим подзаработать на искусственно раздуваемых обидах.

И, возможно, когда-нибудь наши дети вернутся в этот гадюшник, чтобы очистить завалы, а потомки этих любителей расколов будут глазеть с восхищением на наши блестящие воздушные корабли, застывшие над ними. Они упадут на колени, поклоняясь нам, а мы будем медленно проплывать над горсткой оставшихся в живых после долгих междоусобных войн, в которых никогда не было острой необходимости, но о которых они так сильно мечтали. Они будут с изумлением смотреть на то, как должна выглядеть настоящая цивилизация.

А может они никогда и не восстановятся. В любом случае, меня это уже мало волнует. Наш вертолет поворачивает и летит в сторону заходящего солнца. Под нами языки пламени красиво светятся в сумерках. Весь город в огне. Вся страна горит.

Я буду без устали рассказывать своим детям, что я была лучшей в своем деле. Пятнадцать лет я был Божьей Матерью, опускающей грехи своим последователям, и я была яростной Кали, несущей огонь.

И зарабатывала пятьдесят миллионов в год.

И всё еще буду расстраиваться от того, как блядь сильно они мне не доплачивали.