В поисках истины

Из книги «Защита от темных исскуств» Панчин Александр.

Сложно предложить справедливый принцип, согласно которому часть

перечисленных идей мы могли бы признать обоснованными, а другую

часть – нет. А ведь этот список можно дополнить массой других заявлений

о сверхъестественном.

В Евангелии от Матфея, глава 7, написано: “Лицемер! вынь прежде

бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата

твоего”. Если бы я верил без убедительных доказательств в какого-либо

бога или в чудеса, описанные в священном тексте, то непонятно, почему я

не должен верить людям, которые утверждают, что похищались

инопланетянами, помнят свои прошлые жизни, читают мысли, заряжают

предметы, гадают по звездам, встречаются с духами предков или

добиваются расположения богини плодородия с помощью

жертвоприношений. Никто не доказал, что перечисленное невозможно. Как

сказал Ричард Докинз: “Мы все являемся атеистами по отношению к

большинству богов, в которых когда-либо верило человечество. Некоторые

из нас просто исключили еще одного бога”.

Выявление двойных стандартов собственного мышления – хороший

способ проверять адекватность своих представлений о том, какая

аргументация достаточно убедительна. Если я замечаю, что два

утверждения обоснованы одинаково, однако в одно я верю, а в другое – нет,

значит, я что-то делаю не так.

Однажды, когда я был еще маленьким, мы с родителями поехали на

Новый год к друзьям. Прежде чем выйти из квартиры, я заглянул под елку и

убедился, что подарков там нет. Вернувшись, я первым делом побежал

проверить, не принес ли мне что-нибудь Дед Мороз. Подарки лежали под

елкой. На ум приходят три потенциальных объяснения этой истории:

1. Родители меня перехитрили.

2. Я стал жертвой ложной памяти.

3. Дед Мороз существует.

Думаю, большинство взрослых предпочли бы одно из двух

естественных объяснений сверхъестественному. Но стоит немного

изменить сценарий – и предпочтение отдается “магии”.

Ложной памятью, конечно, не объяснить схождение Благодатного огня,

зато химической реакцией, которую каждому по силам провести дома, –

вполне. В Новом Завете приведены свидетельства о воскрешениях Лазаря и

Иисуса. Однако они ничем не лучше показаний гаитян, принимающих

незнакомцев за воскрешенных магией родственников и путающих смерть с

летаргическим сном. Утверждения о непорочном зачатии объясняются

желанием обойти деликатные подробности личной жизни. Мне даже не

надо обвинять рассказчиков в неискренности. Моя история о спонтанном

“подаркогенезе” ничуть не хуже.

Концепция Бога как творца чудес не имеет научных подтверждений.

Закон сохранения импульса сделал ненужной и концепцию Бога как

источника движения, а теория эволюции предложила более

правдоподобную альтернативу концепции разумного создателя. Бог как

источник морали утратил свою актуальность, когда стало ясно, что, во-первых, представления о морали меняются, а во-вторых, существует много

сценариев, при которых способность к кооперации дает эволюционное

преимущество.

Рациональность веры в Бога как в существо, организующее жизнь

после смерти, пытался аргументировать французский математик Блез

Паскаль. Он размышлял так: либо Бог есть, либо его нет. Если его нет, то

неважно, верим мы в него или не верим. Если же он есть, то лучше в него

верить, тем самым выбирая вечную жизнь в раю, а не в аду. Даже если

вероятность существования Бога ничтожно мала, рациональному человеку

следует выполнять предписания Священного Писания. Поскольку речь

идет о вечной посмертной жизни, то небольшая, но ненулевая вероятность

существования Бога дает математическое ожидание бесконечного

блаженства для верующего человека и бесконечных мук для грешника за

неверие.

На мой взгляд, лучший ответ на эти рассуждения представлен в

десятой серии четвертого сезона мультсериала “Южный Парк”. Директор

ада встречает новых обитателей. Они практиковали разные религии и один

за другим удивляются тому, куда попали. Всем по очереди объясняют, что

они выбрали неправильную религию. На вопрос, какая же религия

правильная, директор ада отвечает: “Правы были мормоны”.

А может, и это неверно, а в рай попадают только атеисты, поэтому

великодушный Творец так старательно скрывает свое существование?

Я не буду касаться утверждений “Бог – это Вселенная”, “Бог – это

законы природы”, “Бог – это чувство внутри меня”, “Бог есть любовь”. Но

один аргумент заслуживает внимания, будучи последним рубежом

“обороны” религии, – что вера не требует доказательств.

Английский математик Томас Байес описал общий подход,

позволяющий уточнять картину мира в свете новой информации. Он

проделал мысленный эксперимент. Ассистент кидает мячик на стол,

стоящий за спиной математика, в случайное место. Задача Байеса – не

подглядывая, узнать, где находится мячик. Для этого он просит помощника

случайным образом кинуть еще один мячик и сообщить его положение

относительно первого. Записывает результат и просит повторить процедуру

снова и снова.

Байес пришел к выводу, что этим методом можно обновлять

представление о том, где находится первый мячик, до любой заданной

точности. Абсолютной уверенности в его местонахождении достигнуть

невозможно, но с каждой итерацией положение искомого объекта

становится все более ясным.

Познание похоже на такой мысленный эксперимент. О какой бы

теории ни шла речь, мы никогда не можем быть уверены в ее абсолютной

правоте. Даже хорошо известные факты порой оказываются плодом нашего

воображения. Однако мы в силах уточнять наши взгляды, изучая

окружающий мир.

Представьте, что по результатам некоего теста вам сказали, что у вас

туберкулез. Предположим, вероятность выявить это заболевание в данном

тесте у настоящего больного равна 0,9, а вероятность напрасно напугать

здорового человека – 0,01 (ошибки нет: сумма этих вероятностей не

обязана равняться единице). Пока кажется, что данные не в вашу пользу.

Допустим, нам известно, что доля больных туберкулезом равна 0,001.

Больны вы или здоровы?

Похожую задачу мы решали в четвертой главе. На 100 000 человек,

прошедших тест, приходится 100 больных. У 90 из них результат теста

будет положительным, а у 10 – ложным отрицательным. Среди 99 900

здоровых у 999 человек тест даст ложный положительный результат, а у 98

901 человека – отрицательный. Итак, среди 1089 человек с положительным

результатом теста только 90 по-настоящему больны. До прохождения теста

ваша вероятность оказаться больным была 0,001, а после – около 0,083

(90/1089). Обратите внимание, что апостериорная вероятность (0,083) хоть

и больше априорной (0,001), но все равно очень мала и далека от единицы.

Так что, скорее всего, вы здоровы, а не больны.

Байес сформулировал теорему, которая позволяет точнее определить

вероятность одного события при условии, что произошло другое,

статистически взаимозависимое с первым, взяв в расчет как ранее

известную информацию, так и данные новых наблюдений.

В нашем примере с туберкулезом, если вы пройдете еще один

независимый и столь же надежный тест и снова получите положительный

результат, то в расчетах на место априорной вероятности мы поставим не

0,001, а апостериорную вероятность предыдущей проверки – 0,083.

Апостериорная вероятность того, что вы больны туберкулезом, при

положительных результатах двух тестов приблизительно равна 0,891. Эта

вероятность все еще не достигла единицы, но достаточно близка к ней,

чтобы рекомендовать лечение. Если мы будем проходить тест за тестом и

получать одинаковый результат, наша уверенность в его правильности

будет приближаться к единице, но никогда ее не достигнет. Мы сами

решаем, когда стоит остановиться и признать, что нечто доказано вне

разумных сомнений. Описанное выше – сердце научного метода и вообще познания.

Хорошая новость заключается в том, что, даже если наши представления об

априорных вероятностях неточны, мы все равно сумеем приблизиться к

истине. Просто нам потребуется больше проверок.

Однако существует ситуация, когда познание становится

невозможным, – байесовская ловушка. Представьте: вы решили, что

вероятность какой-то гипотезы равна нулю, единице или просто не

поддается корректировке. Тогда с этой точки невозможно сдвинуться.

Философ Карл Поппер в свое время предложил критерий, согласно

которому теория научна, если существует методологическая возможность

ее опровергнуть. Идея хороша, но, как вы уже понимаете,

“опровержение” – слишком громкое слово. Сложно опровергнуть что-то

окончательно. Предлагаю симметричный критерий: гипотеза помогает

познавать мир, только если мы признаем, что ее априорная вероятность

больше нуля и меньше единицы и что существует принципиальная

возможность последовательно уточнять вероятность того, что гипотеза

верна или ложна. Наша картина мира продолжит уточняться, если мы

будем честны: не станем игнорировать неугодные нам данные и

постараемся учесть известные источники ошибок. Таким образом, знание –

не то, что доказано с математической точностью, а то, что наиболее

вероятно в свете имеющихся данных.

Получается, объект веры тех, кто “верует, ибо абсурдно”, “верит

фактам вопреки” и считает, что “вера не нуждается в проверке или

аргументации”, представляет интерес только для психолога, социолога или

исследователя культуры. Такие верующие сами загнали себя в ловушку. А

может, и не сами: многие религии приспособились и поощряют отказ от

сомнений.

Для меня единственная последовательная позиция такова: мы много

чего не знаем, однако это не повод принимать на веру любую фантазию.

Если кто-то успешно пройдет испытания Премии имени Гарри Гудини,

если кто-то докажет, что молитвы работают, или приведет иной

убедительный (и не имеющий более простого объяснения) аргумент в

пользу существования высшей силы – я готов изменить свою точку зрения

и усомниться в собственном неверии.

Подводя итог, отметим, что неверующие бывают разными[549].

Некоторым концепция бога непонятна просто на интуитивном уровне – это

атеизм, слепой к чужому разуму. Другие, выросшие в светском обществе,

не подвергались значительному воздействию религиозной культуры и не

испытывали социального давления со стороны верующих родственников и

друзей (как в эксперименте про черные и белые пирамидки, описанном в

третьей главе). А кто-то склонен к аналитическому мышлению: понимает,

что интуиции не всегда можно доверять, и отвергает идею Бога за

отсутствием убедительных доказательств его существования, независимо

от религиозности окружения.

В книге Джоан Роулинг последняя битва между Гарри Поттером и Тем,

Кого Нельзя Называть не показалась мне особенно впечатляющей. Темный

Лорд заключил свою душу в семь магических артефактов (крестражей),

дарующих ему бессмертие. Когда их один за другим уничтожили, от его

могущества мало что осталось.

Религии – это комплексы мемов, использующие нас для своего

распространения. За время своего существования религии

эволюционировали и приспособились к особенностям нашего мышления –

выработали собственные крестражи.

Мы находим религиозное содержание в кошмарах. Склонны видеть

скрытый смысл там, где его нет. Наделяем разумом воображаемых друзей.

Недооцениваем вероятность случайных совпадений и принимаем

закономерные события за чудеса. Слепо верим авторитетам и зависим от

мнения окружающих. Некритичны к показаниям свидетелей. Доверяем

больше личному опыту, чем объективным фактам. Не допускаем, что

собственная память может нас подвести. Ленимся думать и предпочитаем

ошибочные интуитивные ответы на сложные вопросы. Выбираем не то, что

правильно, а то, что легко.

Подобно так называемым письмам счастья, религии часто обещают

награду за следование без сомнений и наказание – за отречение.

Если осознание этих проблем не ставит вашу веру под сомнение, то

ничто уже не изменит вашего мнения. Байесовская ловушка захлопнулась.

В противном случае извините, если Бог показался не столь интересным

соперником, а обещанный им ад не таким уж страшным.

Как написал Даниил Хармс:

Жил один рыжий человек, у которого не было глаз и ушей.

У него не было и волос, так что рыжим его называли условно.

Говорить он не мог, так как у него не было рта.

Носа тоже у него не было.

У него не было даже рук и ног.

И живота у него не было, и спины у него не было, и хребта у него не

было, и никаких внутренностей у него не было. Ничего не было!

Так что непонятно, о ком идет речь.

Уж лучше мы о нем не будем больше говорить.