Обзорная статья известного философа и публициста Михаила Фёдоровича Антонова
Будущее России вызывало, вызывает и всегда будет вызывать жгучий интерес не только в нашей стране, но и во всем остальном мире. Россиянам сегодня очень важно знать, «что век грядущий нам готовит». Другие народы, изумленные, если верить Гоголю, непрекращающимся полетом «птицы-тройки», гадают, «что значит это наводящее ужас движение», долго ли им еще придется «косясь постораниваться и давать ей дорогу», а главное — нельзя ли поживиться за ее счет? И неудивительно, что работ на эту тему всегда будет предостаточно.
Но если количество таких исследований велико, то их качество обычно оставляет желать лучшего. Говоря откровенно, в большинстве случаев исследователи, прямо или завуалировано, выдают желаемое за действительное. Но аргумент типа «я хочу, чтобы было так», как правило, недостаточно убедителен.
Чаще всего такого рода соображения имеют под собой некое подобие обоснования вроде анализа предполагаемого соотношения сил на мировой арене. Так, например, экономист Михаил Хазин в интервью газете «Завтра» (2008, №2) «Глобальный кризис и Россия» размышляет над тем, как предстоящий крах мировой экономики отразится на судьбах нашей страны. По его мнению, надвигающийся общецивилизационный кризис ведет к распаду глобального рынка и мировой долларовой системы и, как следствие, к образованию нескольких «центров сил» с самодостаточными экономиками. Это — США плюс Великобритания, ЕС, Китай, Япония, Индия, Ближний Восток, отдельная еврейская карта. А что же Россия? Пока это — «огромная территория с огромными ресурсами, где полностью отсутствует национальная элита... России как самостоятельного «центра силы» сегодня нет... она неминуемо распадется... все, что восточнее Урала, попадет в руки Китая... после этого Китай явно становится первым среди равных в рамках мировой геополитики, что не устраивает никого. Кроме самого Китая. Хотя и там очень многие не сильно в восторге от перспективы мирового лидерства. Потому что в Китае тоже начинается острейший внутренний кризис, а если в рамках этого острого кризиса им придется «переваривать» еще и Сибирь, которую, если не схватить ее сразу, потом Поднебесной просто не дадут — последствия оказываются непредсказуемыми. В этой ситуации единственный шанс всех участников глобальной игры — сделать из России самостоятельный «центр силы»... Но ...если начинать делать в России «центр силы», то нам нужна самостоятельная российская элита, каковой сегодня в системе государственного управления не существует вообще. Все, кто пытался отстаивать национальные интересы страны, с начала 90-х железной рукой из власти выкидывались. Все. И при Путине тоже».
Вот такие обоснования прогноза будущего России. И не хотелось бы другим мировым игрокам видеть ее «центром силы», а придется им на это пойти, потому что иначе всем будет плохо. Но эти доводы выглядят не очень убедительно, ведь из истории известно, что часто правящие классы и государства, даже предвидя неизбежные губительные для себя последствия, предпочитали решения, отвечающие их сиюминутным эгоистическим интересам.
Множество других конструкций грядущего России строится по тому же принципу, что и у Хазина, хотя и с вариациями. Скажем, кому же быть мировым лидером, как не России, если только она — воплощение альтруизма в мировой политике и готова прийти на выручку заблудившемуся человечеству даже ценой ущемления собственных интересов?
А мне больше по душе та линия в науке, которая при определении места того или иного народа или государства в грядущем мире исходит из объективных критериев. Вот, скажем, линия, которая основана на идее смены цивилизаций. Начало ей положил знаменитый труд Н.Я. Данилевского «Россия и Европа» (1869 г.), где впервые было высказано понимание истории человечества как последовательной смены цивилизаций («культурно-исторических типов»), создаваемых разными народами. Культурно-исторические типы развиваются подобно биологическим организмам, и со временем, при переходе от одной цивилизации к другой, усложняются и становятся более совершенными. Качественно новым, наиболее развитым, по Данилевскому, должен был стать славянский (русский) тип.
Хотя идея толкования истории как последовательной смены цивилизаций порождена русской мыслью, ее разработку принято считать заслугой немецкого философа Освальда Шпенглера, который развил учение о культуре как множестве замкнутых «организмов» (которых он насчитал восемь — египетский, индийский, китайский и т.д.), выражающих коллективную «душу» народа и проходящих определенный жизненный цикл, длящийся около тысячелетия. Зарождение каждой исторической культуры связано с определенной религией. Умирая, органическая культура перерождается в свою противоположность — цивилизацию, в которой господствует голый техницизм, а на смену творчеству и развитию приходят бесплодие и окостенение. В своем главном сочинении — двухтомнике «Закат Европы» (1918—1922) Шпенглер, в частности, предсказал, что западноевропейская культура, сложившаяся около 1000 года н.э. на основе католицизма, примерно к 2000 году исчерпает свой творческий потенциал, и духовное лидерство в мире перейдет к православной русской культуре.
Такой вывод вряд ли кого обрадовал на Западе, и даже в Германии, на родине, этого мыслителя подвергли забвению. Может быть, отчасти поэтому там популярна теория английского историка и социолога Арнолда Джозефа Тойнби. Согласно его теории, история есть круговорот сменяющих друг друга локальных цивилизации, каждая из которых проходит аналогичные стадии возникновения, роста, надлома и разложения. Движущая сила их развития — «творческая элита», увлекающая за собой «инертное большинство». Прогресс человечества заключается в духовном совершенствовании, эволюции от примитивных анимистических верований к единой религии будущего. В духовном обновлении Тойнби видел и выход из противоречий и конфликтов общества. Его основной 12-томный труд «Постижение истории» выходил с 1934 по 1961 год.
В наши дни популярна теория американского ученого Сэмюэля Хантингтона «Столкновение цивилизаций», который предсказывает, что самые острые конфликты ближайшего будущего разгорятся между странами — представительницами разных цивилизаций.
Все эти теории по-своему интересны, однако они не дают ответа на главный вопрос: почему в тот или иной период истории человечества на первый план выходит данный конкретный народ?
Ответа на этот вопрос (и не только на этот) в рамках существующей (то есть официально признанной науки) нет. Но он есть в работах нескольких наших соотечественников, которые не побоялись взглянуть на ход истории и на состояние мировой исторической науки с нетрадиционных позиций. Очень кратко остановлюсь лишь на двух авторах такого рода исследований
Не настало ли время «другой науки»?
Первым поставил этот вопрос философ Виктор Тростников в статье «Конец науки - начало познания» («Москва», 1993, №1). Она начиналась с констатации ошарашивающего положения: ушла в прошлое настоящая (европейская) наука. «Возникнув в конце XVII века, она за какие-то два с половиной века... полностью преобразила окружающую нас материальную действительность и в немалой степени изменила нас самих... стала на какое-то время всемирным фетишем, породила грандиозные надежды и мечтания, а затем, не попрощавшись, по-английски, навсегда покинула нас». Но ведь множество и отдельных лиц и коллективов до сих пор занимается деятельностью, которую они называют научной работой! Да, «но это лишь обычное перенесение популярного термина на вещи, уже не соответствующие его первоначальному смыслу».
Говорят, что европейскую науку породили практические потребности. Но потребности существовали у людей тысячи лет, а наука появилась только на рубеже XVII — XVIII веков и лишь в Западной Европе. Значит, только тогда и там сошлись вместе следующие условия, необходимые и достаточные для ее появления:
1. Осознание себя инициативной творческой личностью.
2. Отношение к умственной работе как к святому делу.
3. Концентрация исследовательского интереса на материальных объектах.
Все три одновременно они до XVII века нигде не удовлетворялись, поэтому не было и науки. Была мудрость, были знания, была систематизация знаний, а науки не было! Аристотель с его необъятной эрудицией и с раскладыванием всего по полочкам — еще не наука, а Роберт Гук с его простеньким законом «деформация пропорциональна силе» — уже наука.
Все эти три условия были связаны с христианством, так что возникнуть в странах, которые никогда небыли христианскими, наука не могла. Не могла она возникнуть, например, в античном мире, который у нас принято, начиная с эпохи Возрождения, изображать как нечто светлое и прекрасное, как волшебное «детство человечества» (Маркс). А на деле античная цивилизация — это был многовековой «период застоя», хотя и довольно пышного. И корни этой застойности уходили в религию. У греков выше всех богов стояли мойры, прядущие нить судьбы, изменить эту судьбу не мог никто, даже сам Зевс. И сутью античного мироощущения был фатализм, что рождало апатию. Этот великий застой угрожал вырождением человека. Души каменели, распространились содомский грех и немотивированные самоубийства, в том числе и в высших слоях общества, утопавших в роскоши. И не предвиделось никакого выхода из этого тупика.
Христианство отменило рок и сделало каждого человека хозяином своей судьбы, да еще какой судьбы — вечной! Он мог теперь сделать более головокружительную карьеру, чем любая карьера на земле — войти в Царствие Небесное. Но это потребует напряжения всех душевных сил. И эта Благая Весть постепенно переродила дикого европейского человека, создав из него «новую тварь». Ранние христиане были максималистами, им нужна была только Истина в ее последней инстанции, они носили в своем сердце образ Спасителя. В них и началось то горение, которое необходимо для создания науки.
Однако мощный импульс веры мало-помалу поглощался сопротивлением греховной человеческой природы. И высшей формой познания стало представляться уже познание не Бога, а проекции Бога на материальную вселенную. Но сосредоточиться на изучении этой проекции мешала мысль о Том, Кто проецируется.
Это препятствие устранил послабляющий ортодоксальное христианство прагматичный протестантизм, провозгласивший, что спасает исключительно одна только вера. Веруешь в душе — и этого достаточно, жить же можешь так, как требуют обстоятельства. Работаешь палачом — хорошо руби головы, занимаешься ростовщичеством — дери хорошие проценты, изучаешь свойства материи — отдай этому занятию все свои способности и выкинь из головы все остальное. Веру имей, но помести ее в самую глубину сердца, где она ничему не будет мешать.
В области хозяйственной деятельности эта концепция привела к бурному развитию капитализма, а в области интеллектуальной — к бурному развитию науки. О чем говорит тот факт, что почти все основатели европейской науки были протестантами. Они были не первыми естествоиспытателями, какими их принято изображать, а последними великими богословами. Богословская схоластика средних веков выработала качества души и ума, понадобившиеся потом для создания науки.
Мир управляется религиозно. Поэтому та наука, деятели которой относились с религиозным рвением к безрелигиозным предметам, по самой своей сути не могла существовать бесконечно долго. Последними ее искорками стали квантовая теория и математическая логика. С тех пор в области физики и математики не появилось ни одной значительной идеи. Бывшая натурфилософия вырождается в технологию, а бывшая царица наук — в программирование. Правда, в биологических дисциплинах идет фейерверк открытии, но это открытия описательного характера, для которых не нужно ни вдохновения, ни самоотречения, а нужны только большие деньги. Но в них у биологии нет недостатка, ибо общество ждет от нее решения единственно волнующей его проблемы, как продлить срок жизни человека и получать максимум телесных наслаждений, не расплачиваясь за них болезнями вроде СПИДа. На отпускаемые им триллионы долларов лаборатории ведут монотонные наблюдения, чтобы время от времени открыть на клеточном или субклеточном уровне какое-то неизвестное ранее явление. Но никаких философских обобщений увиденного никто уже не делает, ибо это было бы уже познание истины, а воля к такому познанию нашей цивилизацией утеряна.
Тростников оговаривается, как он понимает науку. Образно говоря, Жак Паганель с его крайней рассеянностью и непрактичностью — ученый, а директор современного НИИ, ловко добывающий для своих лабораторий субсидии, — не ученый. Но образ ученого Паганеля ушел из нашей жизни, а с ним ушла и наука. Нынешние работники в сфере производства продолжают называть эту сферу наукой, но это, конечно, никакая не наука. Раз нет ученых, нет уже пафоса познания и горения духа, значит, нет и науки. Это такое же ремесло, как любое другое, — скажем, вставление стекол, хотя более престижное и лучше оплачиваемое.
И как только бывшая наука стала одним из ремесел, в нее хлынули представители неевропейских народов — японцы, индийцы, китайцы и т. д., которых в той, ушедшей в историю, науке не было ни одного. Это еще одно подтверждение того, что та наука была порождена христианством.
В последней фразе нет ничего обидного для нехристианских народов. Ныне уже ясно, что в европейской науке было больше отрицательного, чем положительного. Тем, кто не принимал участия в сем создании, не о чем сожалеть. Да, она породила обеспечившую комфорт технологию, но теперь эта технология так быстро начала уничтожать среду нашего обитания, что вот-вот прикончит не только комфортную жизнь, но и жизнь вообще. А остановить этот процесс наука не смогла, потому что она сделала нашу цивилизацию безбожной, поставив на место живого Бога мертвую материю.
Далее Тростников писал о том, как процесс добывания объективных сведений об окружающем мире с неизбежностью приведет к возвращению ученых к Богу, но это уже отдельная тема.
Дальнейшее развитие темы «другой науки» — заслуга профессора социальной психологии Александра Алексеевича Михайлова, на труды которого я уже ссылался на страницах данной работы. Но прежде чем рассказать о его новых идеях, напомню один важный эпизод в истории отечественной науки, да и самого Отечества.
2 января 1946 года академик Петр Леонидович Капица направил Сталину письмо вместе с рукописью книги Гумилевского «Русские инженеры», которая была написана по его, Капицы, просьбе. В письме говорилось:
«Мы мало представляем себе, какой большой кладезь творческого таланта всегда был в нашей инженерной мысли. Из книги ясно: первое — большое число крупнейших инженерных начинаний зарождались у нас; мы сами почти никогда не умели их развивать; третье — часто причина неиспользования новаторства в том, что мы обычно недооценивали свое и переоценивали иностранное. Обычно мешали нашей технической пионерной работе развиваться и влиять на мировую технику организационные недостатки. Многие из этих недостатков существуют и по сей день, и один из главных — это недооценка своих и переоценка заграничных сил Ясно чувствуется, что сейчас нам надо усиленным образом подымать нашу собственную оригинальную технику. Мы должны делать по-своему и атомную бомбу, и реактивный двигатель, и интенсификацию кислородом, и многое другое. Успешно мы можем это делать только тогда, когда будем верить в талант нашего инженера и ученого и уважать его и когда мы, наконец, поймем, что творческий потенциал нашего народа не меньше, а даже больше других и на него можно смело положиться. Что это так, по-видимому, доказывается и тем, что за все эти столетия нас никто не сумел проглотить» (цит. по: Мартиросян А. Б. Сталин после войны. 1949-1953 годы. М., 2007, с.168).
Сталин ответил Капице, что в письме академика «много поучительного». Книга Гумилевского вышла в начале 1947 года. Одновременно по указанию Сталина развернулась мощная кампания по борьбе с низкопоклонством перед иностранцами, сыгравшая, при всех ее перехлестах (без которых на Руси не обходится ни одно начинание власти), важнейшую роль в росте нашего национального самосознания.
Но за послесталинские годы это чувство национальной гордости было почти полностью утрачено, и прежде всего вследствие разрушительной деятельности российских либералов, деятелей хрущевской «оттепели», шестидесятников, Горбачева и его окружения и низкопоклонника Ельцина с его командой. И сегодня это чувство упало, можно сказать, до нуля. Тем более ценна позиция Михайлова, утверждающего, что настал век русской культуры, и никто и ничто в мире не сможет нам помешать занять лидирующее место в ряду других цивилизаций.
Провозвестник всемирной русской славы
Александр Михайлов, недавно отметивший свое 60-летие, по образованию физик. Но в силу сложившихся обстоятельств (о чем речь пойдет ниже) ему пришлось глубоко вникнуть в историю развития науки, и там он нашел много нового и необычного.
Прежде всего, он пришел к выводу, что наше почти всеобщее представление о XX веке как об эпохе невиданного научно-технического прогресса — это глубокое заблуждение. Так, еще лет сорок тому назад известный советский ученый член-корр. АН СССР Е.М. Лившиц заявил с высокой трибуны: «Полеты в космос являются выдающимся успехом науки». На что тогда совсем еще молодой человек, а ныне академик, И.Р. Шафаревич возразил ему: «В космонавтике разработаны сотни новейших технических решений, но там нет ни одного научного открытия. При чем же здесь наука?»
И в самом деле, спросите сегодня у любого физика, например, что, по их мнению, представляет собой магнитное поле? Кто из них поумнее, тот промолчит и в ответ лишь пожмет плечами, а все другие, «со знанием дела», ответят, что магнетизм — это особый вид материи. Однако подобное бессодержательное умозаключение, растиражированное во всех современных учебниках, недостойно ученого. Официальная наука в настоящее время не знает о природе магнетизма ровным счетом ничего. Но в то же время колоссальное количество технических средств активно использует его, и все это относят сегодня к числу наших «научных достижений».
А каково современное представление человечества о том, как устроены атомы? Оно сродни древнегреческой астрономии двухтысячелетней давности, когда считалось, что Землю нашу окружают сто двадцать хрустальных сфер, по которым катаются звезды. Современные представления о так называемых стационарных орбитах электронов в атоме ничем не лучше хрустальных космических сфер античности. Но, несмотря на все эти околонаучные домыслы, есть у нас сегодня и атомные бомбы, и атомные электростанции, и много других атомных технологий, выдаваемых за результаты не технической, а научной деятельности.
А вот пример, иллюстрирующий математическое невежество современного человечества. Когда преподаватели в вузах, а теперь уже и в школах, объясняют учащимся, что представляет собою производная функция, то они обычно рассказывают про некую бесконечно малую точку, в которую помещают треугольник. Однако подобное толкование совсем не научное, оно носит сугубо бытовой характер, что является грубейшим нарушением математической аксиоматики. Ведь точка не может быть ни большой, ни маленькой, потому, что данный математический объект не имеет ни одного измерения. Откуда же там треугольнику взяться? И вот прошло уже триста лет со дня открытия дифференциального исчисления, но ничего более логичного, чем этот наивный бытовизм, ученые пока что не придумали. В то же время «Теория бесконечно малых величин» — это самое серьезное достижение современной математики, о котором часто говорят, что весь мир написан на языке интеграла.
Все приведенные выше примеры, иллюстрирующие дремучесть современного человечества, были взяты Михайловым навскидку, а если покопаться в достижениях современной науки как следует, то вполне можно прийти к выводу, что там и конь не валялся. Какой уж тут прогресс, и кто будет разгребать эти авгиевы конюшни, если главное для нас сегодня — это материальная выгода, и свой интеллектуальный потенциал мы используем только для того, чтобы «хапнуть» как следует. Никакая наука сразу же прибыли не дает, и поэтому многих талантливых исследователей сегодня загнали в нефинансируемые общественные организации, до отказа забитые людьми которые не в себе. И попробуйте тут разберитесь, кто из них ученый, а кто просто больной человек, если как те, так и другие претендуют на способности к «чудесам».
В настоящее время русская наука является двигателем всей земной цивилизации, но при том антиинтеллектуальном положении вещей, которое сейчас сложилось в России, промышленное переоснащение человечества вскоре обязательно захлебнется. А для того, чтобы успешно развиваться, нам необходимы новые фундаментальные познания, но это не выдумывание каких-нибудь модных ныне софистических небылиц и даже не разработка уникальных технологий, а поиск истины, которую способны найти очень немногие.
XX век — это эпоха быстрого технологического прогресса, а наука, как деятельность по открытию новых законов природы, за последнее столетие фактически не сдвинулась с места. Как заметил академик Дмитрий Львов, «непреложным фактом остается снижающаяся фундаментальная результативность индивидуальных открытий и пионерных разработок последних десятилетий. По-видимому, век великих открытий остался в прошлом. Наступила эра великих «отверточных технологий». («Контуры будущей России», газета «Завтра» 2006, №47).
В нынешней науке наблюдается та же печальная картина, что и во всех остальных сферах человеческой деятельности. Часто на авансцене и в центре внимания общественности оказываются дутые величины, всевозможные проходимцы, шарлатаны и мошенники. Подлинные же творцы нового знания остаются непризнанными и вовсе неизвестными, а их труды, знаменующие новую эпоху в развитии науки, если и доходят до потомков, получают должную оценку лишь спустя десятилетия. Особенно печально положение ученых-теоретиков. С одной стороны, их теснят софисты (к числу которых Михайлов относит и Эйнштейна, впрочем, мнение о научной некомпетентности этого «нобелевского лауреата» уже становится среди ученых довольно популярной точкой зрения). А с другой стороны, идеи теоретиков немедленно подхватывают и присваивают себе ученые-практики (как наш гений Д.И.Менделеев, о чем речь пойдет ниже), занимающиеся внедрением научных знаний.
В то же время всевозможные академии наук воспринимаются обществом как собрания наиболее авторитетных ученых и как главный двигатель прогресса науки. Но в действительности академики стоят на страже уже полученного знания, и эта их функция очень важная, даже имеющая для науки первостепенное значение. Эта деятельность призвана охранять достигнутый нами уровень познания от дилетантов-авантюристов и психически ненормальных ниспровергателей, которых всегда хватало. Академики совершенно не способны на открытие чего-либо нового, потому что не их эта задача. Прежде всего они являются энциклопедистами, хранителями знаний, и администраторами (директору академического института как бы по штату положено быть академиком).
Современное кризисное состояния науки грозит полной деградацией общества и даже самоубийством человеческого рода. Поэтому время «другой науки» действительно настало. И эта наука возникает на наших глазах, но творят ее не академики и даже не младшие научные сотрудники, а, так сказать, «свободные художники», не состоящие в штатах научных институтов и потому не подверженные гипнотическому воздействию ученых авторитетов.
За свою свободу творчества такие новаторы в науке дорого платят. Они отключены от всяких источников финансирования, их труды не принимаются к публикации, а потому подлинные открытия остаются неизвестными обществу десятилетиями. А бессодержательные так называемые научные труды так называемых ученых льются столь мощным потоком, что грозят полностью затопить информационное пространство и тем самым окончательно парализовать движение человеческой мысли вперед.
Приведу краткое изложение только двух фрагментов «другой науки», как она вырисовывается в работах Михайлова, имеющих прямое отношение к нашей теме.
Русская цивилизация — высшее достижение человечества
Именно Михайлов нашел ответ на вопрос, почему смена цивилизаций должна была происходить и происходит в определенном порядке.
С целью обеспечения условий нашего выживания перед человечеством стоит задача познания и последующего преобразования среды своего обитания. Существуют две основные мировоззренческие категории, через которые решается данная задача, это понятия пространства и времени, но они качественно различны.
Пространство — вещественно, то есть реально, оно дискретное. Время — не материальное, а идеальное понятие, и оно непрерывное.
В связи с принципиальной разнокачественностью этих двух мировоззренческих категорий постигать их совместно, на дохристианских ступенях нашего развития, человечеству не удавалось. Одни цивилизации ставили во главу угла только пространство, другие только время, что было связано с менталитетом того или иного народа, его характером и религией.
Например, Древний Египет в своем мировосприятии был сосредоточен на параметре времени (вспомним строительство пирамид, бальзамирование трупов и обеспечение покойника всем необходимым для загробной жизни и пр.), а Древнюю Индию интересовало только пространство. Поэтому, как говорил Шпенглер, «египтянин помнил все, а индус ничего». «Пространственниками», подобными индусам, были и древние греки. «Временщиками», подобными древним жителям дельты Нила, были представители арабской культуры, которые, кажется, искренне верили в то, что дорога от Бухары до Самарканда в два раза длиннее, чем путь в обратном направлении.
Так продолжалось до появления христианства, которое, благодаря менталитету принявших его народов и знаниям, накопленным предшествующими культурами, сумело связать воедино пространство и время. Но имеются два способа проделать эту манипуляцию, и потому христианское мировоззрение реализует себя в два этапа (в двух направлениях): в католицизме и в православии.
Западноевропейская католическая культура пространство уподобила времени, то есть сделала его непрерывным, а затем с легкостью соединила эти две мировоззренческие категории. В результате из натурфилософии родилась современная физика — наука о движении. И если бы не христианство, Ахиллес из известного парадокса древнегреческого софиста Зенона так никогда бы и не догнал черепаху. Только европейская наука смогла постичь процесс движения, которое, как мы теперь с вами знаем, есть функция расстояния от времени, и выражается формулой s = f (t), где s — пространство (путь), t — время.
Теория бесконечно малых величин — вот становой хребет европейской науки: математики и физики. В дифференциальном исчислении к нулю стремится приращение пространства и сопоставляется с таким же бесконечно малым приращением времени. Европейским ученым удалось создать такой математический анализ, который способен смоделировать процессы плавного непрерывного характера. И ему принадлежала ведущая роль в достижениях науки с XVII по XX век.
Но западная наука уже закончила свой жизненный цикл, так как данное мировоззрение и, соответственно, наука, основанная на идее всеобщей непрерывности, решили почти все стоявшие перед ними теоретические задачи, и тем самым они исчерпали себя. Следовательно, умерла и западноевропейская цивилизация в целом. Последней ее социальной «творческой» идеей был нацизм. После этой предсмертной агонии в западном мире идут только процессы разложения, будь то в науке, искусстве, общественных нравах или политике. В настоящее время европейская историческая культура мертва, а ее представители лишились своего творческого начала, стали прагматиками. Политический строй, установившийся в их странах, сейчас представляет собой разные формы олигархической демократии.
И пришла очередь выхода на мировую авансцену для русской православной культуры. Развивая идеи Данилевского и Шпенглера, Михайлов утверждает, что сейчас пришло время для второго этапа реализации христианского мировоззрения. То есть для решения познавательных научных задач вторым способом, связывая время и пространство, где время «пространствоподобно», то есть дискретно.
Констатируя неудачи современных физиков, пытающихся создать термоядерный реактор, Михайлов считает, что успеха у них не может быть, потому что в корне неверно само их представление о строении атома. Атомы — это объекты, имеющие дискретные характеристики, и для их изучения «непрерывное» миропредставление европейцев и их научная методология не годятся. Правда, ученым-физикам удалось создать достаточно лаконичную модель атома — некое подобие Солнечной системы — с ядром в центре и вращающимися вокруг него электронами. Но эта модель атома далека от истины.
Ученые-физики, куда бы они свой взгляд ни обращали, кругом видят только одно движение. Наука физика предлагает рассматривать атом в качестве планетарной системы только потому, что, кроме как изучать движение, она ничего другого делать не умеет.
Атомная физика — это не наука, а сплошная эквилибристика. Вы только вдумайтесь в такое физическое понятие, как квантовая механика, да это же ведь логический абсурд. Поэтому Нильс Бор в свое время выдал бредовый аргумент оценки истинности научных достижений: «Достаточно ли новая теория безумна для того, чтобы быть правильной?» При таком подходе к науке получается, что настоящие ученые — это завсегдатаи психиатрических клиник, а все остальные (нормальные) люди совершенно не способны к научному творчеству.
Что же нового ввёл Михайлов в науку?
Новшество первое. Опираясь на суждения своего учителя, заслуженного деятеля науки и техники, профессора М.М.Протодьяконова, Михайлов считает, что электроны вовсе не нуждаются в беспрерывном вращении вокруг ядра. Внутри атома они пребывают в состоянии статического равновесия, и силы, притягивающие их к ядру, уравновешены силами взаимного отталкивания электронов. Но если это действительно так, то в таком случае физики-атомщики занимаются не своим делом, и каких-либо серьезных теоретических результатов от них ожидать не приходится. Тем не менее, вот уже много десятилетий они ведут ожесточенную борьбу за лидерство в этой не свойственной для них области познания, и не гнушаются ничем в деле травли своих более успешных конкурентов.
Согласно выводам Михайлова, успешно исследовать атом смогут только химики, изучающие объекты с дискретными характеристиками — химические элементы, и химия сегодня уже выдвигается на передний край мировой науки.
Новшество второе. Русская культура, так же как и все остальные культуры белой расы, имеет линейное мышление, у католиков оно непрерывное, а у православных дискретное. Физика — это наука, порожденная западным натурфилософским мировоззрением, а наука химия соответствует стилю русского мышления, и берет она свое начало из диалектики. В отличие от физики, химия изучает не движение материи, а ее превращения. Если, например, поджечь железные опилки, смешанные с порошковой серой, то произойдет процесс образования совершенно нового вещества — сернистого железа, со свойствами, каких нет ни у железа, ни у серы.
Для западного человека периодический закон химических элементов представляет собою отражение химического движения материи. А для русских людей — это закон развития химической материи, где в табличной форме поэтапно изображен процесс эволюции атома. В этом законе связаны воедино пространство и время, но параметр времени здесь представлен в дискретном виде, то есть «пространствоподобным».
Новшество третье. Именно химии придется в будущем решать теоретические проблемы так называемой атомной физики. Но для этого ей необходимо подняться на более высокий уровень своего развития. Науке химии придется создать и освоить совершенно новый математический аппарат, пригодный для изучения дискретных процессов. Известный математик и философ академик Н.Н. Моисеев как-то сетовал по поводу отсутствия такого аппарата: «Если бы в нашем распоряжении были хорошие дискретные модели физических процессов, то, наверное, нам, математикам, не пришлось бы создавать сложнейшие теории разностных аппроксимаций». Никита Николаевич считал, что «подобно тому, как анализ непрерывных моделей создал практически универсальный инструмент для объединения классических физических теорий в единую систему, создание средств анализа моделей дискретной природы будет одним из важнейших элементов синтеза естественнонаучных знаний». Далее он утверждал: «Еще не найдены способы для описания и анализа дискретных структур. Я думаю, что успехи именно в этой области определят качественный прорыв в будущее».
В этой новой математике, предназначенной для изучения неравномерных процессов, так же, как в классическом анализе, будут соединены пространство и время. Но не пространство выразится через времяподобие, а время через пространствоподобие.
В нынешнее время самой актуальной научной проблемой для всего человечества стало изучение дискретных процессов, но кроме представителей русской культуры, никто в мире решить эти задачи не сможет.
Имеется глобальный исторический процесс, который идет, подчиняясь определенным математическим алгоритмам, и он не спрашивает разрешения — ни у Запада, ни у нас. И как бы сейчас ни старалась Европа, какие бы судорожные попытки ни предпринимала с целью удержать ведущие позиции в мире, какие бы козни против России она ни строила, — ничто не может отменить назревшей потребности человечества в переходе к более высокому мировоззрению, которым ныне обладает только русская историческая культура. Современные русские люди — это творцы. В нас заложены высокие интеллектуальные способности, и почти каждый русский человек — это потенциальный ученый, художник или изобретатель. Мы не годимся для нудной однообразной работы, например, у конвейера, и у нас есть определенные трудности по исполнению технологической дисциплины. Правда, такого количества творческих людей при нынешнем устройстве общества не требуется, и большинство нашего народа не находит своего призвания. Отсюда тоска, алкоголизм, наркомания и пр., получившие такое широкое распространение, что это стало угрозой самому существованию нации.
Но можно установить такой строй, при котором каждому, стремящемуся следовать своему призванию, такая возможность будет предоставлена, и он будет установлен. Вот почему Россия ныне становится авангардом мировой культуры. Таков главный вывод из теории Михайлова.
Периодический закон четырех октав А.А. Михайлова
Новшество четвертое. Михайлов много лет работал над периодическим законом химических элементов, который Д.И. Менделеев оставил после себя с серьезными недостатками. Так, более трети разновидностей атомов не находят себе места в его знаменитой таблице. В течение ста с лишним лет предпринимались попытки сотен, если не тысяч исследователей усовершенствовать таблицу Менделеева, но они не увенчались успехом, и ученое сообщество, в конце концов, отказалось рассматривать подобные предложения. Словно речь идет не об усовершенствовании всемирно признанного научного достижения, а о какой-то несуразице вроде идеи создания вечного двигателя.
Но Михайлов понимал, что эти многочисленные попытки ни к чему и не приведут, потому что предпринимались они с негодными для этой цели средствами. Все стремились разгадать секрет периодического закона в рамках химии или физики, тогда как решение данной задачи может быть получено лишь на основе соответствующего математического аппарата. И Михайлов сумел создать такую математику еще в свои студенческие годы, а затем, с ее помощью, он в течение тридцати лет исследовал периодический закон.
В итоге была получена идеальная таблица, в которой каждый атом занимает только ему принадлежащее место. Отпала нужда в графической маскировке прежних неувязок периодического закона и усилились его эвристические возможности. А это открывает громадные перспективы для дальнейшего развития химических технологий. Поэтому тут можно говорить не об усовершенствовании таблицы Менделеева, а об открытии нового периодического закона химических элементов.
Попутно была внесена полная ясность в спорный вопрос о первоначальном приоритете в открытии данного закона, о чем пойдет речь ниже.
Новшество пятое. Михайлов установил, что явление периодичности, отмеченное Менделеевым при классификации атомов, является не сугубо химическим законом, а универсальным свойством материи. Это теоретическое предположение Михайлова подтверждается на практике фактом уже давно открытых периодических законов в географии и в геологии, выдающимися русскими учеными
А.А. Григорьевым и А.Б. Наливкиным. Законы эти разные, но они математически связаны друг с другом, и открыто их будет несколько десятков. Поэтому сегодня можно уже говорить о существовании в природе целой системы периодических законов.
Новшество шестое. Михайлову удалось сформулировать, как он полагает, универсальный закон развития материи, что является результатом разработки математических начал диалектики. Собственно, с этого все и началось, а таблица Менделеева лишь первоначально послужила ему для проверки правильности алгоритмов для описания процесса развития любой природы. Универсальностью этого математического аппарата и объясняется феноменальный спектр его практического приложения. Так, взявшись за какую-либо область познания (например, за психологию), ранее Михайлову почти неизвестную, он применяет свои алгоритмы и буквально через год получает результаты, каких не могут добиться первоклассные специалисты, подвизающиеся на этом поприще десятилетиями (здесь, в пределах этого краткого очерка, говорить об этих результатах не представляется возможным).
Таким образом, в работах Михайлова заключается то «новое слово громадного общечеловеческого значения, которое так необходимо для преодоления нынешнего интеллектуального кризиса и для выхода русской науки на передовые позиции. Не сверхмощные компьютеры и не нанотехнологии выведут Россию в мировые лидеры, а вот это новое слово в науке, составляющее аналитическую основу русского миропонимания.
Некоторые закономерности смены цивилизаций
Новая культура возникает не на пустом месте. В основе ее лежат мировоззрение, религия, ценности, выработанные народом на его историческом пути. Но этот народ, выходя на всемирную арену, впитывает в себя и достижения всех предыдущих культур.
В России до начала XVIII века науки (в том смысле, в каком писал о ней Тростников) не существовало. Петр I учредил Академию наук «для славы среди иностранцев» (Энциклопедия «Россия» Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. СПб. 1898. С.383) и членами ее сделал европейских ученых, которых соблазнил большими деньгами, и они переехали в Россию на заработки. Но замысел его был иной.
«Кто бы мог подумать, братцы, — говорил Петр в 1714 году, — ...тому 30 лет, что вы, русские, будете со мною здесь, на Балтийском море строить корабли и пировать в немецких платьях? Историки... полагают древнее седалище наук в Греции, оттуда они перешли в Италию и распространились по всем землям Европы. Но невежество наших предков помешало им проникнуть далее Польши, хотя и поляки находились прежде в таком же мраке, в каком сперва были и все немцы и в каком мы живем до сих пор, и только благодаря бесконечным усилиям своих правителей могли наконец они открыть глаза и усвоить себе европейское знание, искусства и образ жизни. Это движение наук по земле сравниваю я с обращением крови в человеке: и мне сдается, что они опять когда-нибудь покинут свое пребывание в Англии, Франции и Германии и перейдут к нам на несколько столетий, чтобы потом снова возвратиться на свою родину, в Грецию» (Голиков И.И. Деяния Петра Великого... Изд. 2, т. 5. М., 1838, с. 261-262).
В то время русская культура переживала период детства и училась у западноевропейской культуры. Но шли годы, и она вступила в подростковый возраст. И тут важнейшую роль в ее становлении сыграл Д.И. Менделеев. Для понимания этой его роли в работах Михайлова приведен короткий исторический очерк.
Родоначальником современной научной методологии был французский математик, физик и философ, Ж.А. Пуанкаре, который установил, что главная функция познания заключается совсем не в поиске новой информации, а в ее обобщении. «Ученый ищет новые факты — мудрый на известных фактах делает новые открытия», — говорит известный афорист В. П. Рычков.
Основываясь на своем постулате, Пуанкаре предложил универсальный метод, позволяющий сравнивать между собою познавательное значение любых научных достижений. Но, — пишет Михайлов, — «по своей обобщающей способности ничто на свете не может сегодня сравниться с законом Менделеева, который охватывает собою весь вещественный мир, и любые свойства атомов являются функцией их порядковых номеров, присвоенных периодическим законом. А свойств у химических элементов, пожалуй, не меньше чем звезд на небе». Кстати, Дмитрий Иванович говорил про свою таблицу, что это «телескоп... в безграничной области химических эволюции».
Тем неожиданнее должен прозвучать вывод Михайлова, основанный на глубоком изучении истории науки: честь открытия этого закона принадлежит не русскому ученому Д.И. Менделееву, а англичанину Джону Ньюлендсу.
К XVIII столетию человечество накопило достаточно много знаний о нескольких десятках простых веществ, и в 1808 году англичанин Джон Дальтон расположил все известные ему химические элементы в один ряд, по мере возрастания их атомного веса. Незамысловатая с виду систематика Дальтона не только навела определенный общий порядок в нашем представлении о мире атомов, но и в явном виде уже содержала в себе периодический закон химических элементов. Но как «вещь в себе» он существовал еще более пятидесяти лет.
Для того чтобы совершить это великое открытие (периодический закон — самое значительное научное достижение за всю историю человечества, как это сейчас признано в мире), достаточно было лишь разглядеть в линейно упорядоченном ряду химических элементов закономерное повторение квасцовых свойств (то есть свойств элементов, проявляющихся в растворах).
Следующий шаг к открытию периодического закона сделал французский ученый геолог Александр Эмиль Бе-гюйе де Шанкуртуа. Он в 1862 году первым заметил, что в ряду ранжированных по массе атомов прослеживается некоторая закономерность. Но его опубликованная статья, по заключению современников, «была написана таким туманным языком, что трудно сказать, понял ли действительно автор связь между свойствами элементов и их атомными весами». Предложенная им таблица осталась в истории науки как «винтовая линия Шанкуртуа».
И только в 1864 году английский ученый Джон Александр Рейна Ньюлендс пришел к выводу, что обнаруженная французом закономерность представляет собой семикратную повторяемость свойств химических элементов, и он опубликовал соответствующую таблицу, которую назвал «Законом октав». Необходимо признать, что этот химик первый определенно указал на периодический характер соотношений, наблюдаемых между свойствами элементов, если их расположить в один ряд по порядку возрастающих атомных весов. Сообщение об этом научном достижении было опубликовано англичанами в журнале «Chemical News» в 1864 году.
Как обычно бывает со значительными интеллектуальными достижениями? Вначале их, как правило, не признают, и это естественно, потому что серьезные научные открытия противоречат бытующему мировоззрению. Именно по этой причине «Закон октав» Ньюлендса и не был принят научной общественностью того времени, а автора этого великого научного открытия, попросту осмеяли. Присутствующий во время исторического доклада профессор Форстер задал Ньюлендсу иронический издевательский вопрос: «Не пробовал ли достопочтенный докладчик располагать элементы не по атомным весам, а по алфавиту и не нашел ли бы он при этом аналогичную правильность, как и при расположении элементов по их атомным весам?» Вопрос вызвал одобрительный смех в зале.
И эта глупая выходка чванливого физика, некомпетентного в вопросах химии, на века очернившая его имя, самым отрицательным образом подействовала на решимость первооткрывателя периодического закона продолжать работу над совершенствованием своего детища. Он «ушел в себя» до 1872 года.
Все, что происходило с периодическим законом после 1864 года, было лишь его детальной доработкой и увенчавшимся головокружительным успехом практическим приложением. В этом архиважном деле и сыграл свою первостепенную роль наш великий соотечественник Менделеев. В частности, ему удалось решить сверхтрудную задачу — как добиться от мирового научного сообщества признания права на существование периодического закона. Не удивительно, что «днем рождения» периодического закона принято считать 18 февраля 1869 года, когда Менделеев составил свой вариант периодического закона, хотя эта его работа не только не была пионерской, но и представляла собою пока еще совсем не таблицу, а некую совокупность символов атомов с их массовыми числами. И это его творение называлось вовсе не законом, а всего лишь «Опытом системы элементов». Никаких порядковых номеров химических элементов, этой главной атрибутики периодического закона, у Менделеева в его таблицах никогда не было.
Но Менделеев не был плагиатором, он не знал о работе Ньюлендса и над своей таблицей работал долго. Эта идея уже носилась в воздухе, и работы Менделеева попали на подготовленную почву. Но все же, как это ни прискорбно, нам, русским людям, необходимо признать, что не Менделеев, а Ньюлендс является первым автором данного открытия.
У Дмитрия Ивановича была очень развита прагматическая сторона характера, вероятно, поэтому он сразу же и почувствовал, что обнаруженная им закономерность является грандиозным научным достижением. Менделеев в спешном порядке позаботился о своем приоритете, и буквально тут же разослал копию этой своей работы чуть ли не по ста адресам известных ученых того времени. И уже через три недели, то есть 6 марта 1869 года, он устроил так, что на заседании Русского химического общества было заслушано сообщение ученого секретаря Н.А. Мен-шуткина о предложенной Менделеевым системе классификации химических элементов. (Но и здесь ни о каком законе речи не шло, термин «периодический закон» Менделеев впервые употребил лишь в ноябре 1870 года.)
Когда же до Ньюлендса дошло сообщение о повторном открытии его закона в России, он выслал Дмитрию Ивановичу свои публикации, подтверждающие приоритет Запада на данное научное достижение. Однако слаб человек, и у Менделеева не хватило духу отказаться от грозящей ему всемирной славы первооткрывателя. Дмитрий Иванович слукавил, заявив, что работы Ньюлендса лишь частично содержали его периодический закон, хотя на самом деле все было наоборот. К тому же Менделеев был убежден, что подлинный автор научного достижения — не тот, кто первым открыл новое, а тот, кто показал его практическую применимость. Как говорят в народе, «не тот отец, кто породил ребенка, а тот, кто его воспитал».
Таким образом, приоритет на данное научное достижение закрепился за Россией, а не за Англией. Даже академик Бонифатий Михайлович Кедров, который всю свою жизнь боготворил Менделеева как первооткрывателя периодического закона, в конце концов, был вынужден признать, что не у Менделеева в его «опыте системы», а именно у Ньюлендса «в «законе октав» впервые был установлен факт периодичности свойств элементов при возрастании атомного веса».
Англия без особого труда смирилась с потерей приоритета на это величайшее научное достижение, потому что Европа того времени активно занималась развитием рыночных отношений, и ей было не до интеллектуального престижа. Менделеев открыл такие перспективы применения периодического закона, которые обещали огромные прибыли. А ведь буквально полусотней лет ранее Запад был настолько болезненно честолюбив, что даже не гнушался присваивать себе чужие научные достижения. Так, лидерство нашего М.В. Ломоносова в разработке теории атомистики было приписано англичанину Дальтону, а приоритет Михаила Васильевича на открытие основополагающего для науки Закона сохранения вещества был отдан французу Антуану Лавуазье.
Громадная заслуга Менделеева заключалась в том, что он упорно отстаивал свой периодический закон, который далеко не сразу был принят научной общественностью. Ведь тем, кто первыми сумели сформулировать этот закон, еще, как минимум, двадцать лет никто не верил. Ньюлендса подняли на смех, и он отступил. А Менделеев, хотя его периодическую систему ученые называли не иначе как «предвзятой спекулятивной конструкцией» и «примером неприемлемой в науке голой спекуляции», неутомимо продолжал свое дело, непрерывно совершенствуя свой закон. Несмотря на все насмешки и оскорбления, он не отступил и сумел преодолеть многолетнее отчаянное сопротивление всегда консервативно настроенной научной общественности. Однако основная заслуга Менделеева перед наукой заключается в том, что он превратил «Закон октав» Ньюлендса из умозрительного теоретического построения в широко применимый на практике «Периодический закон химических элементов». Что же касается вопроса о приоритете, то этот спор здесь носит чисто риторический характер и подобен тяжбе за родительские права между теми, кто произвел ребенка на свет, и теми, кто его воспитывал.
Кстати сказать, по мнению Михайлова, многие, в том числе и некоторые великие открытия науки надо отнести к преждевременным, потому что человечество, при нынешнем его нравственном состоянии и господстве рыночных отношений, не сумеет ими разумно распорядиться. Создание ядерного оружия, которое может привести к уничтожению всего живого на Земле, — яркое тому подтверждение. Вот и открытие Менделеева послужило толчком к бурному развитию химии, которое привело к тому, что «плюс химизация» отравила окружающую среду, опять-таки поставив под вопрос само существование рода человеческого. Это, конечно, не вина Менделеева, и прогресс науки не остановить, но рынок с его алчностью и спешкой, не позволяющей подумать о возможных последствиях применения того или иного открытия, извращает самые благородные идеи и устремления ученых-первооткрывателей.
Подростку для его самоутверждения бывает очень важно почувствовать себя взрослым, ради этого он часто идет на обман. То же происходит и с культурами. Когда открытие Менделеева было признано всем миром, подростковая русская культура почувствовала себя взрослой. И с этого времени она осознала, что культура Запада уже не только не образец, а стала тормозом в развитии отечественной мысли. Менделеев поднял знамя национально-освободительной борьбы русских в области науки (и не только науки, как я уже писал в статье «Гений русской экономической мысли»). Вот почему так велика роль Менделеева в становлении русской культуры.
Оценили 5 человек
-1 кармы