О заманчивости пяти морковок в январе 17 года

В бытность царствования Николая Палкина,

когда в России укрепился режим абсолютной демократии и государем был утвержден закон о записывании всех разговоров его подданных, от младенцев до глубоких стариков,

а национальная гвардия не дозволяла собираться в публичном месте больше двух человек без разрешения власти на проведение митингов,

проживал на Москве в Староконюшенном переулке один очень богатый помещик Павел Иванович Брехунов,

получивший среди знакомых прозвание Питерской,

потому как родом он был из Петербургской губернии, где у него находилось огромное имение с несколькими тысячами крепостных душ.

Кроме имения, сей Питерской владел большим количеством ценных бумаг многих акционерных обществ и компаний, поставляющих в иные страны полезные ископаемые и разные колониальные товары.

Точный размер состояния, принадлежавшего Питерскому, никому не был известен, но в высших кругах поговаривали, что в отечественных и зарубежных банках на его счетах могло числиться около миллиарда золотых рублей.

По крайней мере жил он на самую широкую ногу, принимал знатных гостей, часто посещал увеселительные заведения и театры, несколько раз в год выезжал на курорты, более всего предпочитая отдыхать на Кавказе в городе Сочи, где нередко пребывал и сам государь-император.

Как у всех богатых людей, у Питерского имелась одна пылкая и необоримая страсть, о которой все знали и которую он не скрывал.

Он безумно любил лошадей, часто посещал рынки и ярмарки, где высматривал породистых скакунов, но не покупал их, а только советовал хозяевам хорошо их кормить и содержать запряжку в порядке.

Хотя сам он не участвовал в скачках по причине уже преклонного возраста, который вплотную приблизился к пятидесяти годам, и предпочитал занимать места для зрителей, он был нередким гостем на ипподроме, где получал истинное удовольствие наблюдать спортивные состязания и делал ставки на известные лошадиные бренды.

В молодости Питерской увлекался гонками на дрожках и несколько раз побеждал на городских бегах.

Тогда у него был лучший рысак во всей Москве – пегий мерин по кличке Холстомер, которого он купил у барышника всего за восемьсот рублей.

Конь не имел лицензии и родословной, поэтому стоил так дешево.

Питерской любил лихо промчаться на Холстомере, запряженном в санки, по улицам Первопрестольной и с шиком подлететь к дому одной красавицы, но счастливое время длилось недолго, вскоре красавица увлеклась другим и уехала из Москвы.

Пытаясь зимней студеной ночью догнать ее, Питерской загнал Холстомера, богатырский конь ужасно простыл и уже не смог набраться прежней силы и удали.

Поэтому его использовали в основном на хозяйстве, он возил разные грузы и вещи, да разъезжал на нем по всяким надобностям старший кучер Феофан.

Так прошло около двадцати лет. Холстомер состарился, разбитые ноги его постоянно болели, шелковистая шерсть облезла, зубы стерлись.

Но он продолжал по-прежнему много работать, потому что даром его не кормили. Питерской о нем вспоминал очень редко, лишь иногда увидит ненароком и вспомнит о прежних его заслугах и мгновенно о нем забудет.

Но однажды случилось так, что Питерскому срочно понадобилась лошадь.

Дело обстояло следующим образом.

Питерской числился председателем земского собрания в одном из уездов Петербургской губернии, где находилось его богатое имение.

Неожиданно оттуда пришло письмо, в котором сообщалось, что на сентябрь назначены выборы нового состава земского собрания, и содержалась просьба срочно приехать для проведения предвыборной агитации.

Ехать было необходимо, Питерской был человек обязательный и осознавал всю степень своей ответственности перед избирателями.

Однако вдруг выяснилось, что все лошади разъехались по разным оказиям.

На одной тройке рысаков жена уехала к родной сестре, жившей в Новой Москве, на границе с Калужской губернией, на другой тройке сын отправился поступать на учебу в Петербургский университет и там задержался, наверно, закутил с новыми приятелями, пару лошадей взяла дочь и умчалась к подруге накануне занятий в гимназии в Тверскую губернию, старший кучер Феофан поехал с подводами закупать в Рязани овес.

В конюшне остался один Холстомер.

Делать было нечего, приходилось обратиться к нему. Питерской подошел к старому мерину и заглянул в его умные, серьезные глаза.

В них выражалась печаль, все члены у него давно болели, но никто не собирался лечить его старые раны, которые он приобрел за долгие годы добросовестной службы.

– Что, старина, вспомним молодость? Прокатимся с ветерком? – ласково похлопывая Холстомера по спине, спросил Питерской.

Конь слабо заржал, он вспомнил счастливую пору, когда мог обогнать любую лошадь в Москве, и его охватило чувство грусти и гордости одновременно.

Но тут заныла его правая передняя нога, и он удрученно опустил свою облезлую голову.

– Я хорошо понимаю тебя, дружище, – сочувственно произнес Питерской, – ты много потрудился на своем веку, и я высоко это ценю, но нужно еще поработать немного. Послужи еще раз, а когда мы приедем на место, я дам тебе МОРКОВКУ.

Холстомер встрепенулся, услыхав про МОРКОВКУ, он не ел это вкусное лакомство с тех пор, как его лечили после ужасной гонки за сбежавшей красавицей, когда он простудился и с трудом вставал на ноги.

Тогда его откармливали сладкой морковью, и хотя он выжил, но прежняя сила не возвратилась, и хозяин потерял к нему интерес.

Теперь Холстомер снова понадобился хозяину, чувство признательности и благодарности к барину возникло в его душе, и он захотел услужить ему как в прежние времена.

– Ну вот и славно, – удовлетворенно сказал Питерской, – проедем всего семьсот верст, и МОРКОВКА ТЕБЕ ОБЕСПЕЧЕНА.

Холстомер хорошо представлял расстояние в семьсот верст, и ему сделалось совестно при мысли, что он может не оправдать доверие барина.

И поэтому он снова понуро опустил голову.

– Не грусти, старина, – подбодрил его Питерской, – я поступлю справедливее, ДАМ ТЕБЕ ПЯТЬ МОРКОВОК, НО ЧЕРЕЗ ПЯТЬ МЕСЯЦЕВ, В ЯНВАРЕ СЛЕДУЮЩЕГО ГОДА, ЭТО БУДЕТ ГОРАЗДО ЛУЧШЕ, ЧЕМ ОДНА МОРКОВКА В СЕНТЯБРЕ.

Ты ведь знаешь, сейчас большой дефицит МОРКОВИ ИЗ-ЗА МЕЖДУНАРОДНЫХ САНКЦИЙ, А ЧЕРЕЗ ПЯТЬ МЕСЯЦЕВ ПРАВИТЕЛЬСТВО ОБЕЩАЕТ ВЫПОЛНИТЬ ПРОГРАММУ ИМПОРТОЗАМЕЩЕНИЯ, В СТРАНЕ ПОЯВИТСЯ ВДОВОЛЬ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ МОРКОВИ....

Холстомер коротко и довольно заржал, давая понять, что согласен с доводами хозяина, он даже хотел заявить, что обойдется без моркови и готов бежать куда угодно, хоть на край света, лишь бы снова быть полезным.

– А КОГДА МЫ БУДЕМ В ДЛРОГЕ, ТЕБЯ БУДУТ КОРМИТЬ СЕНОМ БЕСПЕРЕБОЙНО ПО УСТАНОВЛЕННОЙ НОРМЕ, – покровительственно похлопывая мерина по спине, добавил Питерской.

Холстомер мотнул головой в знак согласия.

Он и за сено готов был везти хозяина куда нужно.

И обещание дать пять морковок казалось заманчивым.

Только дожить бы до января следующего года.

И он снова заржал,

но его голос прозвучал слабо и жалобно,

потому что после отъезда Феофана помощник кучера Нестер кормил его плохо,

продавая сэкономленное сено соседке за бутылку самогона.

Е.В. ГРАФОВ

Источник: sovross.ru