Мандарины

Отражение конфликта в “непризнанных” в фестивальном кинематографе

Дорогие читатели!

Представьте себе, небольшой, но очень свободолюбивый народ, тяжело переживший распад СССР, решает избрать собственное руководство и обрести, наконец, полную независимость от обезумевшей номенклатуры, формально руководившей им в прошлом. Такая ситуация, естественно, не устраивает саму эту номенклатуру, а сам большой народ-угнетатель отказывается добровольно признать крушение своих мечтаний на доминирование в регионе. И вот уже ошибочно считающий себя хозяином на данной территории угнетатель, лишь на основании того, что они с малым народом в прошлом существовали совместно, заявляет, что, дескать, народа малого никогда самостоятельно не существовало, а территория эта принадлежит населению большей республики по праву. Как мы отнесёмся к такому проявлению, казалось бы, пережитых имперских амбиций?

Естественно, негативно.

Проницательный читатель, конечно, уже из названия догадался, что речь в тексте пойдёт о грузино-абхазском конфликте, а точнее, об отражении его в замечательном фильме «Мандарины» грузино-эстонского коллектива во главе с режиссёром и сценаристом Зазой Урушадзе. В слово «замечательный», кстати, я не вкладываю ни капли сарказма, фильм действительно сильный и на удивление хорошо снят. Однако за внешней оболочкой качественно проделанной работы, то и дело проглядывают как идеологические воззрения самого режиссёра, так и банальная русофобия.

Тут необходимо уточнение.

Речь идёт не о том, что «Мандарины» — тупая и бездарная русофобская агитка уровня «Пять дней в августе». Он в меру патриотичен в отношении грузин и эстонцев, без закидывания шапками, но и без поливания помоями своих стран по примеру «Утомлённых» Михалкова, так активно расхваливаемого Мединским. В нём нет безумной гордости так свойственной многим малым народам, но нет и излишних покаяний в тех грехах, в которых он раскаиваться не собирается, и за которые ему, по всей видимости, совершенно не стыдно.

Речь идёт о том, что снимая данное произведение, режиссёр и коллектив подспудно вложили в его содержание то, о чём думали сами и то, что сами считают верным и правильным. С любовью к своей, пусть даже совершенно неправой в конкретной ситуации, родине. С попыткой показать её абсолютно правой, попыткой настолько успешной, что фигуры умолчания нисколько не обращают на себя внимания и практически не выпирают из общего полотна сюжета.

И именно поэтому на данные фигуры умолчания мы и должны взглянуть пристально.

Однако, для начала следует сказать, что в «Мандаринах», хоть произведение и позиционируется в качестве фильма о войне, нет никаких ужасов или зверств в типичном их представлении. Этот фильм — не про кровь и страдания (как, например, какое-нибудь «Чистилище»), но про людей и их быт в условиях, когда вокруг медленно, но неизбежно разворачиваются военные действия, постепенно вовлекая в себя всё большее количество совершенно мирных жителей. В «Мандаринах» люди просто живут, переживают начало конфликта и постепенно свыкаются с тем, что быт их отныне всёрьёз искорёжен войной.

Именно в таких условиях на территории Абхазии в древнем эстонском селе живут двое мужчин — Маркус и Иво. Все остальные жители покинули его, в том числе и Юхан — доктор, уехавший уже после начала событий фильма.

Маркус — типичный крестьянин, типаж, раскрытый в фильме, пожалуй, лучше всех. Он, крестьянин, далёк от войны, откровенно не желает вмешиваться в споры двух сторон и избегает всякого разговора об этих конфликтах. С первого взгляда может даже показаться, что Маркус смешон и трусоват, но в нём, между тем, полновесно представлено эдакое платоновское «железное» начало — он абсолютно предан своему делу, и беспокоится за выращенный им урожай. Как он сам говорит: «Не ради денег, хотя деньги и большие, но потому что мандарины жалко». Дело, по его мнению, должно быть сделано в любом случае, и в этом, с его точки зрения, и заключено некоторое благо. Ради дела он договаривается с русскими военными, абхазскими ополченцами, чеченцем, грузином, с кем угодно — лишь бы не пропал урожай, выращенный на его земле, при том, что и земля уже давно не его, и урожай его, по хорошему, на войне никому уже и не нужен.

Помогает ему в этом пожилой эстонец Иво, работающий в собственном столярном цехе и строгающий Маркусу ящики, в который уложит свои мандарины на продажу. Иво, в отличие от Маркуса, смел, силён духом и не хочет уезжать по своим собственным мотивам, суть которых раскроется лишь в конце фильма.

И вот, неподалёку от практически брошенного эстонцами села, происходит небольшое вооруженное столкновение, и Маркус с Иво подбирают и спасают двоих раненных, воевавших по разные стороны — чеченца и грузина.

Чеченец Ахмед, воевавший на стороне независимой Абхазии, ранен легко, он быстро встаёт на ноги и собирается убить грузина Нику, тяжёло раненного в голову, и лишь уважение к пожилому Иво и его дому останавливают его.

Между тем, в разговорах с Ахмедом выясняется, что тот — наёмник, и вот здесь-то и заключен первый идеологический подлог, который совершают режиссёр и его команда. Дело в том, что говоря о чеченцах-наёмниках, Урушадзе нарочно спутывает грузино-абхазский конфликт 1992-го года и российско-чеченский конфликт 1994–1995 и (в особенности) вторую чеченскую кампанию. Именно тогда на стороне террористов в российско-чеченских кампаниях действительно воевали наёмники, причём далеко не только чеченцы, но и настоящий террористический интернационал (см. Хаттаб или нацисты из Украины). Воевали они за доллары, выделяемые богатой нефтью Саудовской Аравией для дестабилизации ситуации на Северном Кавказе.

Откуда же взялись деньги (в особенности — доллары) у натурально нищей в макроэкономическом отношении и терпящей все бедствия войны маленькой независимой Абхазии — режиссёр в фильме не поясняет, надеясь, что ассоциация «чеченцы-наёмники — доллары», сработает, и зритель не задастся лишними вопросами.

Представить же, что чеченцы совершенно бескорыстно поддержали своих братьев Абхазцев в совершенно справедливой войне против националистического грузинского милитаризма, Урушадзе просто не в состоянии.

Позже в себя приходит и второй раненый в результате случившейся перестрелки — грузин Ника. Очень скоро выяснится, что Ника — интеллигентный человек, актёр, патриот Грузии и записался на войну сам. Он с трудом отвечает на обидные оскорбления и подколки производящего впечатление гораздо менее образованного Ахмеда, но не трусит и до конца отстаивает свою точку зрения на причины войны. При должном внимании в Нике зритель без труда разглядит альтер-эго самого режиссёра и сценариста, и очевидно, что сказанное этим самым грузином и есть точка зрения режиссёра, смещённая, справедливости ради, с центра повествования на его окраины.

Так, например, Ника регулярно попрекает Ахмеда в том, что, дескать, тот в школе не учился и поэтому не понимает, отчего Грузия якобы имеет право на угнетение абхазского народа. Однако подтверждения своих слов он не приводит, опять же, умело пряча свои слова за фигуры умолчания и создавая общее впечатление у зрителя, что, дескать, «грузин-то, наверное, прав».

Между тем, в школе, похоже, не учился сам Урушадзе, поскольку любой, изучавший историю Грузии, знает, что в процессе обретения ей независимости, Верховный Совет Грузии в июне 1990 года упразднил все законодательные акты Советского Союза, в том числе и договор об образовании самого СССР от 1922 года. Тем самым, Абхазия была лишена статуса АССР в составе Грузинской ССР и, воспользовавшись правовым вакуумом, практически немедленно объявила себя независимой от Грузии республикой, на что последняя ответила многократными актами военной агрессии.

Кстати, таким же правовым вакуумом, возникшим в результате упразднения акта от 20 апреля 1922 года об образовании Южно-Осетинской АО в составе Грузинской республики, воспользовалась и Южная Осетия — и посмеет ли Урушадзе словами своего альтер-эго заявить, что Южная Осетия — это тоже грузинская земля?

Таким образом, стараниями Урушадзе создаётся впечатление, будто умный патриотичный парень воюет с тупым наёмником, готовым воевать хоть на стороне дьявола, лишь бы платили деньги, и желательно, в иностранной валюте. Но между тем, в реальности подобная картина имела бы совершенно иные черты. Ранеными в домике Иво встретились бы раненный романтический чеченец-альтруист, воюющий на стороне горских братьев, и агрессивный и тупорылый грузинский националист, готовый (как он впоследствии это подтвердил) массово уничтожать мирных жителей ради того, чтобы захватить территорию, никогда ему не принадлежавшую.

Естественно, в процессе выздоровления два героя эти постепенно свыкаются друг с другом, и пару раз Ахмед даже укрывает Нику, прикрываясь пафосным «убить его должен я, а не они». Однако следует понимать, что говоря, якобы о примирении, режиссер говорит на самом деле лишь об одном: Грузия проиграла свою войну, но нисколько не смирилась с этим поражением, не признала себя виновной и где-то в глубине души, если и не жаждет реванша, то чувствует себя несправедливо ограбленной.

В сцене всеобщего примирения за шашлыком Урушадзе вновь не упускает случая оскорбить чеченца, заставляя этого персонажа пить водку с остальными героями (это при том, что Ахмед до этого предстаёт перед нами ретивым мусульманином, регулярно читающим намаз). Сцена по силе своей потрясающая, но деталь эта остаётся зрителем практически незамеченной, рисуя в его сознании представление об Ахмеде как о наёмнике-лицемере.

Однако даже подобные мелкие подколки не сравнятся с истинной, совершенно неприкрытой ненавистью режиссёра к русским. Русские в фильме появляются крайне редко, не обсуждаются практически никак, и при этом предстают во всех эпизодах в совершенно неприглядном свете.

Первое обсуждение русских происходит, когда Иво и Маркус говорят о каком-то продажном майоре, готовым за свою долю пригнать солдат на уборку урожая и вывезти его для продажи. Для сравнения, те же абхазцы, которых режиссёр демонстрирует с уважением и без попыток рисовать из них каких-то зверей, соглашаются на подобное мероприятие совершенно бесплатно, «просто оставишь парням пару ящиков».

Однако появление, собственно, русских войск в кадре, происходит уже в развязке. Русские, появившись, ведут себя безумно, немедленно устраивают истерику, пытаются всех расстрелять, и становятся тем общим врагом, против которого и объединятся грузин и чеченец. От шальной пули, выпущенной одним из русских солдат, погибает Маркус, а умирающий офицер в итоге застрелит Нику, метафорически демонстрируя нам точку зрения режиссёра на события.

Точка зрения эта, между тем, вырисовывается вполне очевидно. Урушадзе своим фильмом утверждает, что именно безумные русские, поддержав «не учившихся в школе» абхазских сепаратистов, решили отнять у грузин их исконную территорию, жертвами чего стали многие патриоты с обеих сторон, а также ни в чём не повинные граждане. Происхождение долларов у Ахмеда он, конечно, не объясняет, но, можно подозревать, что и здесь эти русские постарались.

Однако, как мы выяснили выше, в реальности всё было немного не так. В реальности именно агрессивный грузинский национализм вкупе с бездумным яростным желанием отказаться от всего советского (в том числе, и от территориальных приписок), стали причиной многочисленных войн грузин со своими соседями: Абхазией и Южной Осетией.

“А как же роль русских?” — спросит подозрительный читатель.

А русские в этом конфликте проявили свою ключевую черту последних лет существования СССР — непоследовательность.

Так, в Осетии прогрузински настроенные генералы Малюшкин и Воронов позволили шести тысячам вооружённых людей войти 6 января 1991 года в Цхинвал, Горбачёв отменял решения Верховного Совета Южной Осетии от 20 апреля и об отмене решения Верховного Совета Грузии от 11 декабря 1990 года, придавая мятежным осетинам статус «сепаратистов», а, в конце концов, минобороны РФ Грачёв откажет мольбам о помощи Тореза Кулумбегова о введении в Осетию миротворческих российских войск численностью до дивизии.

В Абхазии же Россия для начала не признала легитимную попытку Абхазии объявить собственную независимость, что и позволило грузинам 14 августа 1992 года ввести войска на её территорию. Мало того, в сентябре 1992 года именно Россия передала в распоряжение Грузии крупную партию вооружений, а также ахалцихскую мотострелковую дивизию.

В результате проведения Россией внешней политики в регионе, абсолютно антироссийская грузинская сторона, вооружённая российским оружием и силами российских мотострелков, подавляла пророссийские национальные меньшинства на территории непризнанных Россией национальных республик.

И при этом всё равно с точки зрения Грузии, осталась полностью виновата в конфликте.

Вывод из этого можно сделать только один.

Врагов — врагов откровенных, честно заявляющих свою позицию, врагов, пусть даже более слабых, но готовых сражаться за свою точку зрения до конца — таких врагов уважают. Уважают за их способность открыто отстаивать свои интересы и за умение бороться.

Тех же, кто свою позицию внятно высказать не может, тех, чьи интересы напрямую зависят от конъюнктуры и постоянно рассматриваются с точки зрения некоей финансовой «выгоды» — уважать нельзя. Тех, кто не способен на решительное действие и, заявив себя гарантом спокойствия в регионе, всячески старается отстраниться от взятых обязательств — их презирают, оставляя места статистов в истории про людей.

– А если бы я умер, ты бы меня тоже рядом положил?

– Да, но чуть-чуть подальше.

Так с улыбкой отвечает эстонец чеченцу у могилы грузина, после того, как все они вместе расстреливали русских.

Оригинал публикации