За веру в огонь пошёл

Ещё одна "юбилейная" статья сегодня — можно сказать, к месту и времени.

Юбилейное 400-летие — впрочем, как и все даты, связанные с жизнью мятежного протопопа Аввакума — проходит ещё тише и незаметнее, чем 100-летие Великой Октябрьской социалистической революции в 2017 году. Это и понятно — ревнителей древлего благочестия в современной России намного меньше, чем ревнителей серпа и молота, зато их вера прошла уже многовековые испытания и передаётся из поколения в поколение, чего про пламенных революционеров сказать никак нельзя. Впрочем, среди 27 миллионов наших соотечественников, погибших в годы Великой Отечественной войны (это официально признанная цифра), идейных марксистов: коммунистов и комсомольцев, даже пионеров, — было очень много. В общем, не стоит торопиться с выводами — подождём лет 200-300, тогда и можно будет сделать какие-то выводы.

Возможно, многим подобные аналогии покажутся кощунственными: мол, где «искатели Беловодья», а где — «строители коммунизма»?! И никакие исторические исследования — например, о взаимоотношениях разных «староверческих» согласий с теми же большевиками перед революцией, во время революции и после революции — делу тут не помогут… А я вспоминаю год, кажется, 1973-й, когда отец берёт меня, третьеклассника, далеко-далеко, в местную библиотеку, занимавшую ветхий большой дом на главной улице посёлка, берёт там какие-то невероятно старые книги: красивый карминный том «Историю XIX века» под редакцией академика Тарле, «Жизнеописания двенадцати цезарей» Светония, — и среди них одну совсем уж странную, с непонятными буквами в ней, а на мой вопрос отвечает:

— Это, Вовка, «Житие» протопопа Аввакума. Он в XVII веке за веру в огонь пошёл…

Что мне тогда, советскому «октябрёнку», был XVII век и какой-то там Аввакум?! Это ж, получается, даже до Петра I было (о, нас года за два-три до того свозили в Музей Полтавской битвы, за 300 с лишним километров, я помню там гигантов-солдат в зелёных мундирах, с ружьями в руках, они казались живыми; и ещё — памятник этому царю, изображённый на упаковках с безопасными бритвами «Нева»!). Но это вот «за веру в огонь пошёл» — запоминается сразу и навсегда. Надо же! А смогу ли я, если придётся, за что-то в огонь пойти?! Сразу делается страшно, неуютно… И — почему-то вырастает этот неведомый «протопоп» над тобой даже выше петровских гренадёров… Книгу ту я пару раз открывал украдкой, ничего толком прочитать не мог, и тем более — понять. Чрез какое-то время отец вернул её в библиотеку, потом старое здание сломали, рядом с ним построили новое, современное, двухэтажное, но «Житие» в ней больше на глаза не попадалось.

Прошло почти полвека, нет уже в живых отца моего, и сам я теперь могу лишь догадываться, почему он, врач-хирург, вдруг захотел тогда почитать эту дореволюционного издания книгу. Есть в наших людях эта нота, что не в силе должен быть Бог, а в правде, и у каждого — правда своя, и за неё, эту правду свою, данную тебе свыше, надо держаться, пока ты жив. Иначе и ты — не ты, и жизнь твоя — не в жизнь, а в погибель…

«На меня, бедная, пеняет, говоря: «долго ли муки сея, протопоп, будет?» И я говорю: «Марковна, до самыя смерти!» Она же, вздохня, отвещала: «добро, Петровичь, ино еще побредем», — пожалуй, одно из самых известных мест «Жития». Так вот и «бредем» — ТУДА!

Конечно, «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона. Конечно, «Поучение» Владимира Мономаха. Конечно, «Слово о полку Игореве» — истоки русского Слова. «Река» и «речь» — созвучные и почти однокоренные для нас слова. «Житие» протопопа Аввакума — тоже живой приток, один из первых. А сколько их ещё — забытых, пересохших, ушедших в «землю» истории?! Будут ли они найдены, расчищены, восстановлены в своей красоте и своих правах? Или же они без остатка и невозвратно растворились в нашем языке, в нашей речи — так, что мы их просто не замечаем, как не замечаем в обычных условиях воздуха, которым дышим?

А язык наш — и вода, и воздух, и пища. Не только для духа, но для души и тела также. Аввакум, сын Петров (25.11. (05.12) 1620 — 14 (24).04.1682) — один из неоспоримых создателей нашего языка, и в этом своём качестве он «растворён» во всей отечественной истории.

История Раскола в русском православии — трагическое наследие Смуты и реформ Ивана Грозного, поиска и обретения Россией своего нового места в изменившемся, вследствие начала эпохи колониальных захватов (названной эпохой Великих Географических открытий) мире… Или, в богословской трактовке, «апостасии», падения мира сего в «антихристово царство», предшествующее Страшному Суду и «концу света». Не будем «мудрствовать лукаво», изучая взаимосвязь событий той эпохи. Как известно, наша история — это наша география.

Отметим точку Куликовской битвы 1380 года. Отметим точку «стояния на Угре» сто лет спустя. Отметим точку взятия Казани войсками Ивана Грозного в 1552 году. И поставим точки по маршруту десятилетней «сибирской» ссылки протопопа Аввакума в 1654-1663 гг. (а это как раз время присоединения украинских земель и превращения Московского царства в Россию): Тобольск — Енисейск — Братск… Это уже далеко за Уральским хребтом и даже за Байкалом…

В заморской Википедии, ныне сверхпопулярной и чуть ли не диктующей нам правила русского языка и нормы русской культуры, в именной статье «Аввакум Петров» чёрным по белому написано, что «в XIX—XX веках творчество Аввакума (прежде всего «Житие», а затем и другие сочинения) было опубликовано для широкого круга читателей и стало считаться одним из наиболее ярких памятников русской средневековой литературы».

Как говорится, оцените сам посыл: на дворе 1672 год от Рождества Христова (общепринятая дата написания «Жития»), а в отсталой варварской России создаются «яркие памятники средневековой литературы»! Как говорил один известный литературный персонаж, «это какой-то… позор!» И не редакторам Википедии, которые делают своё дело, а тем государственным мужам Российской Федерации, которые отвечают за информационную безопасность нашей страны, а потом удивляются отсутствию у «значительной части населения РФ» национальной идеи, патриотизма и прочих высоких ценностей…

И здесь лично я ещё раз переживаю некое внутреннее созвучие с протопопом Аввакумом — он ведь жизнь свою положил на то, чтобы Священное Писание для Русской православной церкви если и правилось, то по самым древним первоисточникам, а не по иноземным текстам и уставам, да ещё по итальянским (надо понимать, «католическим») изданиям-«новоделам» на греческом языке… Опять же, не буду здесь говорить о том, каково должно быть оптимальное сочетание традиций и прогресса, — наверное, даже в целом спектр этого понимания меняется с каждой эпохой и с каждым поколением, не говоря уже о «мейнстримном» «гребне волны».

Но, на мой взгляд, не может быть никаких сомнений в том, что предшественниками Пушкина были не только Ломоносов, Державин, генералиссимус Суворов (здесь отдельная благодарность Валерию Шамбарову, указавшему на литературную значимость «Науки побеждать»!) и другие отечественные писатели XVIII века, — его предшественником был и протопоп Аввакум, которого можно назвать если не первым, то самым значимым из первых писателем новой, единой России, знавшим её от самых «верхов» до самых «низов», от царских и патриарших палат до гнилого острога, от Москвы до Поморья и Забайкалья. Не удивлюсь, если и Ломоносов писания Аввакума сам читал или хотя бы слышал о них — и потому ещё решился «рвануть» из своих холмогорских (какое дивное название: и холмы тебе, и горы!) земель в златоглавую-первопрестольную...

«Мятежный протопоп» (а это по тем временам гораздо выше нынешнего протоиерея) «вшит» в генотип русской культуры и русской цивилизации, в их «матрицу», в их «ядро», которые уже сотни лет стремятся «расшифровать», а затем — и переделать «под себя» наши западные «партнёры»: и Рим, и Лондон, и кто угодно ещё. Но в самом лучшем для них случае «на выходе» получаются какие-то «древние укры, предки человека» или же либеральные мутанты, пригодные, по большому счёту, только к «квалифицированному потреблению» или игре, — и ничего больше. Хоть Лжедмитрия сажай тут на царство, хоть «Бориса Второго»… «Не в силе Бог, а в правде!»

Специально не давал в этой, формально юбилейной, статье даже самых необходимых, казалось бы, биографических сведений по одной простой причине — нет смысла своими словами пересказывать «Житие» — и если хотя бы один читатель после прочтения данного текста обратится к первоисточнику, — буду считать свою задачу выполненной.