Глава - 16. Вверх по Лене - ОЛЁКМИНСК - "Украина Якутии". "ДЕКАБРИСТЫ"

начало здесь:  https://cont.ws/@vitimbabi4ev/...

И так! Дорогой читатель, наше путешествие по Великой Сибирской реке Лене - продолжается! Мы всё так же, неустанно гребём вверх против течения ибо с первой главы усвоили заповедь, что:
"ПО ТЕЧЕНИЮ РЕКИ ПЛЫВЁТ ТОЛЬКО ДОХЛАЯ РЫБА"! 

В 1635 году енисейские казаки под предводительством Петра Бекетова основали острог (крепость). Первоначально Олёкминск располагался напротив устья реки Олёкма, позже его переместили на 12 км вверх по реке Лене на незатопляемое место. Происхождение самого слова «Олёкма» предположительно восходит к эвенкийскому Олоохунай — «беличья, богатая белкой» 

Олёкминск, это единственное место в Якутии где в СССР выращивали хлеб и собирали по 14 центнеров с гектара.

Население районного центра Олекминска составляет 9192 человек.

До середины XVIII века Олекминск на карте России представлял собой крохотный острог, в котором вахтовым методом (по одному году) жили около тридцати человек.

В 1783 году Олекминск был назначен уездным городом Якутской области, а в 1822 году переименован в окружной.

Кто только не сходил на пристань Олекминска.

Так, в XVII веке это были казаки и служилые люди, которые занимались ясачным сбором. Кстати, методика сбора ясака была довольно оригинальная. Якуты платили налог с добытой пушнины добровольно.
Тунгусы же платить не желали, и казаки просто брали аманатов (заложников), которых отпускали после выкупа налога.

К пристани причаливали как исследователи, двигавшиеся в сторону Амура, так и просто беглые люди из Якутска и других сибирских уездов. С середины XVIII века Олекминск стал частью почтового тракта из Витима в город Якутск.

С начала XIX века до 1918 года здесь проводили две крупные ежегодные ярмарки, где привезенные товары — мануфактура, «колониальные товары» и чай — обменивались на местные меха, лошадей, масло, муку, сало и соль, добытую на реке Солянке.

В 1852 году, когда близ Олекмы было найдено золото, сюда ринулись старатели.
В 1860-м здесь было уже более тридцати приисков. Сюда приезжали еретики, уголовники, рецидивисты и политические ссыльные (например, несколько лет здесь провел Моисей Урицкий, имя которого долгое время носила Дворцовая площадь в Санкт-Петербурге).
Член РСДРП с 1898 года. Арестован, в 1901 году выслан на восемь лет в Якутскую губернию, город Олёкминск.

 Удивительно, что именно с Петербургом связаны имена двух самых известных уроженцев Олекминска — академика Александра Скочинского и бывшего петербургского губернатора, министра Владимира Яковлева.

История Олекминска связана с историей революционного движения в России. 

Здесь отбывали ссылку декабристы: гвардии подпоручик А.Н. Андреев и русский поэт, флотский лейтенант Н.А. Чижов. Образованные, энергичные люди, они внесли оживление в жизнь городка, построили мельницу, устраивали народные гуляния.

Призрачный декабрист - "в местах отдалённых"!

11 августа 1826 года Н. А.Чижов был доставлен фельдъегерем Ефимовым в Омск, затем – в Иркутск, где узнал, что местом ссылки ему назначен Олёкминск.

 Это то самое место, - "где Макар телят не пас", – крошечный городок. Даже сейчас в нем около 10 тыс. жителей, а в первой половине ХIХ века было около 200 человек, в основном, ссыльных.
В 650 км — жил в ссылке М.И. Муравьев-Апостол (1793- 1886), родной брат повешенного Сергея Ивановича Муравьева-Апостола (1795-1626).  Матвей Иванович описал, какими были якутские городки, куда отправляли навечно «друзей 14 декабря».

«Желая принести пользу населению Олёкминска»,
А. Н. Андреев и Н. А. Чижовым на собственные средства построили первую в городе мельницу, учили местных жителей сажать диковинную тогда картошку.

 

Вспомнит этих 20-летних юношей – «сотню прапорщиков, решивших изменить Россию», оказавшихся в «дикой Сибири» среди «диких» народов. 

 Н.А. Чижов и там не оставлял литературные занятия. Он изучал якутский фольклор, составил первый русско-якутский словарь, перевел несколько народных сказаний. В якутской области Иркутского генерал-губернаторства его считают первым якутским ученым-этнографом.

Можно представить, какое впечатление на низкорослых смуглых, эвенков, производил Чижов – высокий, около 190 см ростом, блондин с голубыми глазами и большим прямым носом!

Через пять лет жизни в Олёкме Н.Чижов оказался в центре громкого скандала.
В нарушение запрета на переписку и тем более на публикации, в журнале «Московский телеграф» появилось стихотворение Н. А. Чижова «Нууча». 

Ах, какой это был скандал – на всю Евразию! Как посмели отправить стихи?! Кто посмел?! Началась переписка генерал-губернатора Восточной Сибири А.С. Лавинского с Третьим отделением «Собственной его императорского величества канцелярии», допросы Чижова и других жителей Олёкминска. 

А ведь «Нууча» — всего-навсего безобидная поэтическая переработка якутской легенды. Нууча (что означает «русский») не приносит жертвы богам, а потому погибает во мраке ночи.
Все местные жители, соблюдавшие правила общения с богами, уцелели. 

Какой тут политический намек усмотрели власть предержащие, неизвестно, но проверки обрушились на олёкминских чиновников изрядные. Местные и иркутские блюстители порядка получили нагоняй. 

У Чижова была изъята тетрадка со стихами. Спасибо бдительным стражам – тетрадка сохранилась в архивах и стихи дошли до нас:

НУЧА.

Якутскій разсказъ.
«Московскiй телеграфъ» №8, апрѣль 1832

Ночь ненастна, темна!
Въ черныхъ тучахъ луна!
Шумно бьются валы
О крутыя скалы.
Торопися, мой конь!
Близокъ въ юртахъ огонь!

Кто полночной порой
Бродитъ тамъ, надъ рѣкой,
Въ непогоду одинъ?..
Круто темя стремнинъ,
Скользокъ путь по горамъ;
Что-же ищетъ онъ тамъ?

Онъ глядитъ съ береговъ
На плесканье валовъ;
Воронъ вьется надъ нимъ...
Онъ стоитъ недвижимъ...
Торопися, мой конь!
Близокъ въ юртахъ огонь!

Здѣсь пустая страна,
И дика, и страшна,
Здѣсь собранье духовъ;
Съ вѣчно-снѣжныхъ гольцовъ
Ихъ слетается рой
Въ часъ полночи глухой.

Они бродятъ въ хребтахъ,
По лѣсамъ, на лугахъ,
По рѣчнымъ берегамъ,
По заглохшимъ жильямъ;
Но имъ болѣе милъ
Прахъ забытыхъ могилъ.

Но во мглѣ на брегу
Распознать я могу,
Будто въ солнечный день,
Нучи скорбную тѣнь.
Хищный вранъ на горахъ
Расклевалъ его прахъ.

Я бывалъ съ нимъ знакомъ,
Посѣщалъ онъ мой домъ;
Онъ пивалъ мой кумысъ,
Мы друзьями звались;
Но веселой порой
Онъ бывалъ намъ чужой.

Равнодушенъ и тихъ
Онъ смотрѣлъ на Исыхъ.
Пляски стройныя дѣвъ,
Ихъ веселый напѣвъ,
Ихъ роскошный уборъ
Не влекли его взоръ.

Вѣчно дикъ и суровъ,
Полюбилъ онъ лѣсовъ
Безпробудную тѣнь;
Тамъ, бродя ночь и день
Средь безжизненныхъ скалъ,
Онъ вольнѣе дышалъ.

Говорили, что онъ
Вѣдалъ тайный законъ
Призыванья духовъ.
Что будилъ мертвецовъ,
Что гроба вопрошалъ,
Что Шаманство онъ зналъ.

Но правдивъ-ли разсказъ?
Не видалъ я ни разъ,
Чтобъ въ дюгюръ онъ бивалъ,
Чтобъ власы распускалъ,
Чтобъ безумствовалъ онъ,
Чародѣйствомъ смущёнъ.

Нуча былъ не таковъ!
Презиралъ онъ духовъ!
Онъ безстрашно бродилъ
Вкругъ Шаманскихъ могилъ,
Гдѣ властительный прахъ
Схороненъ на древахъ.

Разъ, осенней порой,
Друженъ съ жизнью простой,
Шелъ онъ вслѣдъ Тунгусамъ
По пустыннымъ хребтамъ.
Путь змѣей имъ лежалъ
Межъ разлоговъ и скалъ.

Вотъ стоитъ на пути,
Гдѣ имъ должно пройдти,
Вѣковая сосна;
Почиталась она
Ото всѣхъ Тунгусовъ
Пребываньемъ духовъ.

Всѣ съ оленей сошли
И дары принесли
Властелинамъ стремнинъ;
Только Нуча одинъ,
Покачавъ головой,
Не далъ жертвы лѣсной.

Путь ихъ далѣ лежалъ.
Тихо день погасалъ;
Поднялъ мѣсяцъ рога.
Вотъ вверху кабарга
На висящихъ скалахъ
Притаилась въ кустахъ.

Нуча страха не зналъ,
Былъ легокъ и удалъ.
Онъ какъ горный орелъ
Къ кабаргѣ полетѣлъ —
Прочь она — онъ за ней,
Все быстрѣй и быстрѣй.

Вотъ пропали изъ глазъ!
Знать пробилъ его часъ...
Только съ горныхъ стремнинъ
Песъ къ ночлегу одинъ
Безъ стрѣлка прибѣжалъ —
Онъ назадъ не бывалъ.

Какъ хозяинъ исчезъ,
Не сказалъ про то песъ.
Только вылъ онъ порой
Надъ стремниной крутой,
Гдѣ на каменномъ днѣ
Бьетъ потокъ въ глубинѣ.

Съ того времени тѣнь,
Когда скроется день,
Бродитъ въ мракѣ ночей
До разсвѣтныхъ лучей.
Страшно мщенье духовъ!
Жребій казни суровъ!

Н. Чижовъ.
Олекма.

"Дело декабристов не пропало".

Призрачный декабрист Николай Алексеевич Чижов остался в истории как писатель, учёный, сделавший для Родины столько, сколько ему было отведено судьбой.
Кто может, пусть сделает больше!

***

Олекминск, не слишком изменился за последние сто лет. Это самый большой город в радиусе 600 км. Сейчас золото уже не добывают, а сам регион, несмотря на эти богатства, остаётся очень бедным. Пассажирско-грузовые суда, на которых привозят припасы продовольствия, сразу же исчезли с магазинных полок.

В окрестностях Олекминска два бывших лагеря. Один далеко в тайге, другой в нескольких десятках километров от города примерно в восьмидесяти километрах от Олёкминска.

Лагерь, а точнее, то, что от него осталось, трудно найти глубоко в тайге. Место не обозначено ни на одной из карт. Это был лагерь среднего размера. Сколько в нём было заключённых неизвестно, но ежегодно туда привозили около 800 человек. Там содержались как мужчины, так и женщины, а также несовершеннолетние заключённые.

В самом лагере на данный момент от строений ничего не осталось. Это поляна, на которой остались ямы на тех местах, где стояли бараки и хозяйственные постройки лагеря.

Видны следы ограждения и сторожевых вышек, а также дорога к реке, по которой транспортировали заключённых, привезённых на судах. Осталось немного камней и руин от кирпичных зданий комендатуры, бани для коменданта, лагерной пекарни.

Пётр Габышев, который открыл этот лагерь – учитель истории в населённом пункте Такко, где находится маленький музей, посвящённый лагерю, там хранятся различные предметы, найденные на его территории, а также макет лагеря.

Большая часть жителей, естественно, кроме местных народностей, эвенков и якутов - это потомки ссыльных. В окрестностях Олекминска есть также деревня, в которой большинство жителей – потомки поляков, сосланных в сибирские лагеря.

***

Проезжая поздней осенью 1854 г. по Якутско-Иркутскому тракту в Иркутск, известный русский писатель И.А.Гончаров оставил свои воспоминания об этом крае:

«По Лене живут все русские поселенцы, и кроме того, много эвенков и якутов; оттого все русские здесь говорят по-якутски, даже между собою. Все их сношения ограничиваются якутами да редкими проезжими. Летом они занимаются хлебопашеством, сеют рожь и ячмень, больше для своего употребления, потому что сбывать некуда. Те, которые жи-вут выше по Лене, могут сплавлять свои избытки по реке на золотые прииски, находящиеся между городами Киренском и Олекмой.

Зимой крестьяне держат лошадей на станциях. Лошади не сильны, хотя и резвы; корм их одно сено, и потому, если разгон велик, лошади теряют силу и едва выдерживают гоньбу по длинным расстояниям между станциями. Все станции расположены на пригорках, оттого при подъеме и спуске всегда берутся предосторожности.

Экипажи пускают на Лену на одной лошади или коне, как здесь все говорят, и уже внизу подпрягают других, и тут еще держат их человек пять ямщиков, пока садится очередной ямщик, и когда он заберет вожжи, все расступаются и тройка или пятерка помчит что есть мочи, но скоро утомится — снег глубок, бежать вязко, или, по-здешнему, убродно.

Здесь идет правильный почтовый тракт, и весьма исправный, но дорога не торная, по причине малой езды. Проедет почта или кто нибудь из служащих, и опять замолкнет надолго путь, а дорогу заметет первым ветром...».

***

-А вот что пишет известный исследователь и краевед Н.С.Щукин.

«Город Олекминск лежит на левом берегу Лены подле невысокой горы под 60 градусами с минутами северной ши-роты. Он состоит из двух прямых улиц и набережной, на которых считается домов и юрт до 60. Это первый, так сказать, якутский город, где на улицах и в домах русский язык заменяется якутским.

авт. - (Дело в том, что безграмотным якутам и эвенкам сложно понять, а тем более изучить Русский язык. В отличие от аборигенов, Русские ссыльные все с высшим образованием и запомнить 90 якутских слов вполне достаточно, что бы можно было достичь полного понимания).  

Строения все деревянные, между которыми проглядывают купеческие дома порядочной величины, а не архитектуры. Церковь, гостиный двор — деревянные, последний похож более на хлебные магазины — да и в самом деле, мука здесь составляет важнейшую торговую статью после пушных зверей.

Жители состоят из купцов, мещан и казаков, управление же города и округа сосредотачивается в лице одного только окружного исправника: он городничий, исправник и судья.

Здесь каждый достаточный человек непременно имеет хотя бы один ручной орган, или фисгармонику.  Педали служат для накачивания воздуха в меха, за счёт которого и издаётся звук клавиатуры. Белые кнопки - регистры меняющие тональность. Это настоящий орган. 

В одном купеческом доме есть, кажется, шесть органов. Этими вещами снабжают Олекминск, Иркутск и Москва.

Небогатые канцелярские чиновники и мещане живут в якутских юртах. С первого взгляда это покажется, может быть, слишком странным, но рассмотрев строение юрты, вы найдете в соединении удобное с дешевым. Юрта делается из толстых досок, снаружи обмазывается глиной, внутри — русская печь. Словом, что-то похожее на малороссийскую хату, в которой, соблюдая опрятность, право, жить можно.

Скотоводство и торговля, особенно пушными зверями, составляет промысел здешних жителей. Олекминские соболи считаются лучшими во всей Якутской области".

***

Спустя столетие, я тоже описал одну из своих "прогулок" по городу с названием - ОЛЁКМИНСК.

ФЛОТ – ОБЯЗАН НАС КОРМИТЬ

Как-то раз, красавец сухогруз «КОТОВСК» разгружался в порту города Олёкминска.

Груз был самый необходимый – продовольствие в виде мешков сахара, разных круп, ящиков с вином, а так же сельхоз техника. Разгрузка шла медленно, береговой кран то и дело ломался. Бригада грузчиков и стропальщиков состоявшая в основном из якутов, так как других не было, загорала на огромных металлических крышках, которые закрывали грузовые трюма. 

Попасть в трюм можно было лишь после того, как при помощи специальной лебёдки крышки, как в школьном пенале стягивались одна под другую. Второй вариант, это когда при помощи балласта делали дифферент на корму, откручивали стопорные зажимы и крышки самостоятельно скатывались под своим весом.

Якуты равнодушно наблюдали, как часть команды собирается идти на берег за продуктами.

– Какие всё-таки дураки эти русские, однако. У них полный трюм продуктов, а они в магазин собираются, – со вздохом произнёс один из загорающих грузчиков.

– Пока к нам сюда по речке шли, могли бы полные каюты себе продуктов набрать, – поддержал второй.

– Да им просто деньги девать некуда вот и идут, что бы перед нашими продавщицами по выпендриваться, да наших девок потискать, – равнодушно потянувшись, добавил третий, переворачиваясь с боку на бок.

Все говорили на чистом Русском языке, вставляя всегда характерноу слово - "однаха". 

Разговор прекратился так же внезапно, на полуслове, как и начался. Якуты они вообще не разговорчивы, а тут видимо обидно им стало за девок своих, ревность проснулась. Но вековая мудрость молчаливых созерцателей вселенной всё же взяла своё. Бригада продолжила молчаливое наблюдение за тем, как речники спускаются по трапу на их землю, которую каждый абориген считает своей - неприкосновенной, а каждый кулик, как известно – хвалит своё болото.

Назвать городом это забытое Богом место с населением меньше десяти тысяч душ, не считая собак, язык не поворачивается. Но на лоцманской карте он числится, как город и является административным центром Олёкминского района Якутской АССР.

Даже в сухую летнюю погоду единственно главная улица Миллера, протянувшаяся на шесть километров параллельно реке Лене и плавно переходящая после зигзага в улицу Спасскую, имела глубокую колею с грязными источающими зловонье лужами. Черные, покосившиеся от времени частные дома и высокие заборы, в которых зияли разломанные, как после нашествия разбойников некогда добротные ворота. Некоторые полусгнившие болтались на оторванных кованых навесах и жалобно поскрипывали, раскачиваясь на ветру.

Береговые магазины в любом населённом пункте обязаны были отпускать продукты по флотским «заборным» книгам. Но обычно в якутских поселениях, как только узнавали через флотских диспетчеров, что на подходе судно, которое намерено бросить якорь у их «стойбища», тут же прятали все продукты, тряпки и другой дефицитный товар. Объясняли это тем, что начальство приказало продавать товар только своим, а вы флотские можете где угодно купить себе всё что пожелаете. Особенно откровенная не любовь к Ленским речникам была в низовьях Лены и на Яне.

Пока наш каптёрщик получал товар и расплачивался, мы со штурманом взвалили на плечи, он мешок сахара, а я мешок риса и отправились на судно.

Не успели мы перейти улицу, как из подворотни на нас выскочило патлатое, грязное, вонючее существо не определённого пола и возраста. В рваной засаленной футболке и в синих трико с вытянутыми коленками. В зубах замусоленная беломорина, а под узкими щелочками глаз фиолетовые синяки. Грязные ноги с загнутыми вниз чёрными ногтями, на босу ногу вставлены в рваные шлёпанцы.

– Ну,чо? Однако привет, красавцы… откуда товар, - прошепелявило оно сквозь гнилые зубы, – а поделиться?! Однако заходите во двор, Ленин велел делиться, – прошамкало существо и указала на подворотню.

– Ты, что с дуба рухнула, не видишь, мы на корабль продукты закупили.

– Какой корабль? Ты что меня за дуру принял? Да на корабле полный трюм продуктов. А ну заходи во двор по хорошему, пока милицию не позвала. Ребята, помогите разгрузить, нам тут сахарку принесли, – закричало "оно", повернувшись ко двору.

Из-за сломанной калитки вышли четверо, явно подвыпивших якутов. У одного из них в руках была пустая бутылка, у второго толстая палка, напоминающая биту для городков. Он подошёл к штурману вплотную и, похлопывая битой по левой руке, спросил:

– Ну,чо! Ты сам пойдёшь или помочь, однако?

Штурман недолго думая сбрасывает с плеча свой мешок прямо на якута. Двое других повисают у него на руках, а тот, что был с бутылкой бьет штурмана по голове, бутылка разлетается в дребезги, а горлышко – розочка остаётся в руке у якута. Все это происходит в считанные секунды.

С криком – наших бьют, – я одним прыжком оказываюсь возле якута, с «розочкой» и сбрасываю на него свой мешок. Существо и двое якутов скрываются в подворотне. На голове у штурмана огромная шишка, но крови нет, он служил в морской пехоте, а там видимо учили, как голову под удар подставлять. Через мгновение из ворот выбегают ещё четверо аборигенов в руках у одного нож. 

Штурман хватает биту и точным броском сбивает с ног нападающего с ножом. Со всех сторон к аборигенам на помощь спешат земляки. Намо-тав на кулаки флотские ремни с бляхами, прижавшись спиной к спине, отбиваемся, как от назойливых мух. 

Из магазина выбегает наша команда и с кличем – Наших бьют! Оттесняют противников в проулок. Слышится вой милицейской сирены и скорой помощи. Аборигены, как тараканы рассасываются по подворотням и только парочка придавленных мешками лежат неподвижно. Я обнаруживаю, что рукав на правой руке весь в крови и поднимается от фонтанчика бьющего изнутри. Молоденькая девушка фельдшер, закатав рукав, обнаруживает выше запястья колотую рану, бледнея, будто бы первый раз увидела кровь, обрабатывает её, накладывает тугую повязку. Я не упускаю возможность пофлиртовать и познакомиться.

– Это вам не шуточки, могут быть осложнения, и даже заражение крови, – строго говорит фельдшер и требует поехать в больницу.

Штурман тем временем на месте драки находит вилку из нержавеющей стали, два крайних зуба обломаны, а центральные заточены, как шило.

– Повезло, что две дырки в руке, а не в печени или в сердце. Вот твари до чего додумались. В горячке рану не заметишь, отверстие, как укус комара, а кровь вся внутрь пойдёт и не поймёшь от чего помер через пару тройку дней. А ну снимай рубаху!

Штурман осмотрел мой торс со всех сторон, убедившись, что всё в порядке, проколов нет, похлопав по плечу, с восторгом сказал:

– Молодец, в твои 15 лет, я ещё за мамкину юбку держался, а ты настоящий боец. Я бы с таким пошёл в разведку!

– Ну чего раскудахтались – боец, не боец…! Нарушители общественного порядка. Средь бела дня драку затеяли. Оформлю на пятнадцать суток обоих, вот тогда посмотрим, какие вы разведчики. А ещё лучше по 206-ой привлеку, за «хулиганку», однаха, – вмешался в разговор якут-милиционер.

– Да вы что, какая «хулиганка» они же сами на нас напали и хотели ограбить, – возмутился я.

– Кто, вот эти что ли грабители, – милиционер кивнул в сторону якутов, которые выбрались из под мешков и молча сидели на земле у забора.

– Да, вот эти! Один из них набросился на мичмана с горлышком от бутылки, - возмутился я.

– Босота! А ну пошли вон отсюда, я с вами позже разберусь, а вы оба шагом марш в машину. В отделении будете мне права качать о грабителях, - закричал якут милиционер

Якуты вскочили с земли и попытались бежать, но в тот же момент оказались в цепких руках мичмана.

– Э-э, нет, так дело не пойдёт! Мы либо поедем вместе с твоими земляками, либо ты нас начальник отпускаешь по-хорошему, – сказал мичман, положил аборигенам на плечи свои могучие руки и защемил их дряхлую шкуру на боках, да так, что они начали повизгивать, – какая драка начальник, это мои друзья и даже можно сказать братья. А мой спутник он еще несовершеннолетний и не понял, что мы так приветствовали друг друга. Какая драка? Какая «хулиганка»!

– Мы ведь друзья, – спросил мичман, обращаясь к якутам и приподнимая их на цыпочки за прищемлённые бока.

– Друзья, друзья, – в один голос запричитали якуты.

– Ну, а как же с колотой раной на руке, - спросил, нахмурившись, милиционер.

– Какая рана? Ах, эта, так шли вдоль забора, мешки на горбах несли, а там гвоздь торчал, вот и зацепился. Друзья нам хотели помощь оказать, а тут сирены, милиция, скорая. Ужас какой-то. Нет, я ничего не имею против. Спасибо конечно, что так быстро отреагировали на вызов и даже в больницу готовы отвезти. Только нам на корабль надо, там команда голодная, продукты от нас ждёт, неделю нежрамши…

Штурман быстрым движением достал из кормана боцманский свисток на блестящей цепочке и протянул его милиционеру.

– Прошу вас, товарищ милиционер примите от нас этот скромный флотский сувенир – скороговоркой выпалил он.

– Устроили тут цирк, однаха, то их грабят, то помощь оказываю, сами разбирайтесь, – милиционер, взял свисток, дунул в него. Чуть заметно улыбнулся, видать блестящая свистулька пришлась по душе. Снял фуражку, достал из кармана носовой платок, вытер пот со лба и, погрозив якутам кулаком вразвалочку, как истинный хозяин страны пошёл к своему Уазику.

– Ну что пацаны, молитесь, что я вас от тюрьмы отмазал, – весело сказал штурман, оттолкнув от себя якутов, которые в тот же миг исчезли в подворотне.

До судна мы добрались без приключений и когда поднялись по трапу на борт, штурман подошёл и тихо сказал:

– Если честно, то я струхнул, когда милиционер пытался нас в «воронок» загрузить. Туда только попади, всех собак свешают. Ты молодой еще, не знаешь людской подлости, даже представить себе не можешь, на что способны некоторые милиционеры, чтобы получить премию или очередное звание.
Поэтому, прежде чем что-то сказать представителю власти – подумай, а не повернёт ли он твои слова против тебя. Они тут все родственники, а нас для галочки могли бы и сгноить...

А если ты такой смелый, что решаешься вступить в разговор с блюстителем якутского порядка, то для начала почитай Уголовный Кодекс...

начало здесь:   https://cont.ws/@vitimbabi4ev/...

продолжение следует: