"ФАШИЗМ ПОДКРАЛСЯ НЕЗАМЕТНО…"

Люди, которые говорят про «фашизм», «социализм» и «демократию» должны понимать, что в строго-научном смысле это лишь ярлыки, скрывающие сущностное содержание. Звучит «коротко и смачно»; но смысла явлений не раскрывает. 

В реальности существуют зоологизм, цивилизация и миф, пытающийся примирить зоологизм с цивилизацией, создающий умозрительную химеру, на практике невозможную. Вот это в просторечии мы и зовём "фашизмом", "социализмом" и "демократией". 

Цивилизация существует как самоосознание Коллективного Разума, её история раскрывает нам этапы его становления – и его кризисов.

 Зоологизм отражает биологическую борьбу за существование, и в этом смысле фашизм не нов, он существовал ещё в древней Ассирии и у краснокожих каменного века, вчистую вырезавших первое, полинезийское население Америки. То, что в ХХ-м веке назвали «фашизмом», в Ассирии так не называли, но практиковали весьма активно.

Из ловушки борьбы биологических особей за существование и доминирование ни один вид животных не вышел. Только человеку это дано, и в этом его уникальность. ОТЦ (Общая Теория Цивилизации) призвана описать процесс выхода особей человеческого вида из гоббсовой «войны всех против всех», из мальтузианства и социал-дарвинизма, обязывающих человека вести себя, как животное, и не выходить за рамки биосферы.

Что касается фашизма, то он не новая, а древнейшая форма организации, и он построен на власти страхе перед силой и террором.

Химера «демократии», столь долго вдохновлявшая моё поколение, предлагала нам очень привлекательный с виду отказ от всякого террора, как идеологического, так и зоологического.

В умозрительной конструкции демократического общества, на которую мы все – чего греха таить?! – в своё время «купились» предполагается соревнование конструктивной полезности людям претендентов на управление. Демократы первого поколения чурались фашизма (с которым нынешние слились до неразличимости) и бредили «теорией двух тоталитарных режимов», которые «оба хуже».

Они пытались создать картинку, в которой источником власти является благодарность людей руководителям-созидателям. Люди выступают как бы жюри на конкурсе проектов, и выбирают тот, который им наиболее комфортен. Что касается террора, то он «запрещён законом», в чём и сказывался примитивный первобытный магизм нашего тогдашнего мышления. 

Мы воспринимали Закон как некую самостоятельную силу, независимую от биологических носителей. Мы, как я сейчас с ужасом понимаю, считали, что брошюра с названием «Конституция», будто в фильмах ужасов, явится к злодеям, и порежет их бумажными страницами, заколет их своими скрепками…

На самом деле ни у какой брошюры нет ни ног, ни рук, и драться ни с кем брошюры не могут. Закон, который что-то отменяет, должен учитывать ситуацию, в которой его самого отменят, или просто проигнорируют.

Миф о доброй власти – это только миф, и ничего больше, потому что власть не может позволить себе роскоши быть доброй (древние люди это понимали, мы, дурачки – забыли напрочь). Либо власть, сражаясь со страшными упырями, сама станет страшной, как упырь, либо страшные упыри её сожрут, и сами станут властью.

Всякая власть представляет либо идеологический проект, черпающий силу в фанатизме носителей, либо зоологическое доминирование собственных персоналий. Человек, потерявший смысл жизни – на практике не совсем его теряет; он начинает управляться зоологическими инстинктами, не требующими осмысления, и прямого действия.

То есть удовольствие, заключённое в реализации инстинкта, самодостаточно и не требует ответа на вопрос «зачем, с какой целью я это сделал?». Удовольствие – само себе цель, оно замкнуто в себе.

Если бы цивилизация на заре своего становления противопоставила зоологическому насилию ненасилие, то она была бы съедена в прямом и буквальном смысле слова, каннибалами. В том-то вся суть цивилизации, что она противопоставила зоологическому насилию идеологическое насилие! И мне жаль тех, кто этого не понимает: особенно себя молодого.

Кто не понимает особенностей внутривидовой конкуренции особей в биологии, тот несчастный человек, да и не человек, а просто еда. Имя процессу, благодаря которому цивилизация выходила из людоедства – САКРАЛИЗАЦИЯ.

Мы говорим, как учёные, мы не даём оценок – мы просто описываем процесс, констатируем факты, в наши дни ставшие неопровержимые (потому что дно обнажилось, а разного рода мыслительный мусор сметён неофашизмом).

Сакрализацию нельзя заменить прагматизмом, как это попытались сделать гуманисты-атеисты. Это был главный соблазн ХХ века – отбросить вопрос «зачем?», вопрос о коренном смысле действий, и сосредоточится только на вопросе «как?», на технологиях повышения продуктивности хозяйствования.

Потому что прикладные дисциплины не существуют без фундаментальных, а фундаментальность требует фундаментализма. Жизнь доказала, что в какой-то момент технологические вопросы типа «как повысить урожайность зерновых?» перестают интересовать дичающего человека. Он находит себе совсем другие интересы и совсем другое применение.

+++

Это и есть ответ на вопрос – почему демократия вырождается в фашизм, повсюду, стремительно и неизбежно, хотя, казалось бы, изначально такой цели никто из демократов не ставил (некоторые сразу ставили, но о них отдельно).

Всякому цивилизованному человеку понятно, что интенсивное хозяйствование лучше экстенсивного. То есть повышать урожайность на поле – это перспективнее, чем просто вовлекать в севооборот новые поля, не меняя технологий.

Маленькое по площади поле, но с компьютеризированным трактором-роботом даст хлеба больше, чем большое, но с рабами, орудующими мотыгой.

Но это не значит, что маленькое поле может вообще не иметь площади. Понимаете, если дикари захватят всё пространство – то интенсивному хозяйству просто некуда будет выпускать свои роботы-трактора, которых, к тому же, дикари разберут на металлом.

А потому интенсивное хозяйствование возможно только внутри защищённой от биосферы с её законами капсуле, только внутри цивилизации, отразившей натиск двуногих зверей. Сократ, может, и умён – но что его высокий выпуклый лоб противопоставит удару дубиной питекантропа?

Эта простая истина и обусловила необходимость идеологического террора на самой заре цивилизации – для того, чтобы обезопасить очкариков, занятых полезными технологиями, от внутренних и внешних дикарей.

Что дикарю с дубиной может противопоставить умозрительная демократия? Большинство голосов при голосовании? Ну, во-первых, дикарей может самих оказаться большинство, часто так и бывает: Ельцин очевидный неандерталец, однако же хотя бы на первых выборах за него голосовала чёртова уйма его «братьев по разуму».

А во-вторых, что и важнее, - какое дело дикарю с дубиной до большинства или меньшинства ненасильственного голосования? Неужели какую-то орду останавливало «демократическое волеизъявление» осаждённого ими города?! Кипящая смола со стен – и то не всегда могла остановить. А уж заявление, что, мол, мы тут проголосовали против вас, уходите – это же просто смешно!

+++

Как только какая-либо государственная система перестала истреблять упырей – она очень быстро поглощается безнаказанно действующими упырями. Потому что если упыри страшнее, чем государственная система, то уже они и есть в глазах общества государственная система.

Демократическая химера предполагала в людях какую-то врождённую сверхсознательность, какая возможна только за стенами хорошего монастыря после очень долгого и придирчивого отбора его насельников. Предполагалось, что всякий злодей и коррупционер, и хищник – на лбу у себя напишет свой статус. А ежели не написал – то презумпция невиновности: раз он не признал себя злодеем, то он и не злодей…

Такого рода игры с обществом не могли кончиться ничем, кроме фашизма – фашизмом они и кончились.

Зоологические инстинкты потому и ненавидят плановое ведение хозяйства, что у них нет, и не может быть никакого перспективного развития. Даже если биологическая особь мутирует – она это делает не по собственной воле, и не понимая своей мутации. А если она не мутирует – то она движется по замкнутому кругу.

Христианская цивилизация, включая и такую её «превращённую» форму, как советский коммунизм – пыталась опереться на интерес и доводы разума: «Иди за мной, и тебе будет лучше, вот доводы, доказательства»

А зоологизм, в новейшее время именуемый «фашизмом» - опирается на страх слабого перед сильным, и воспроизводит только собственное доминирование, персональное рабовладение. Отличие фашизма от, например, крепостничества, в том, что крепостничество было разбавлено традиционализмом, не так сильно акцентировано на прямом и безусловном насилии.

Барин, вроде Обломова, рождался барином в «N-ном» поколении, и ему не обязательно было нагонять на крепостных страху до обморока, чтобы они признали его господином. Обломовы были прирождёнными господами (пока их не подняли на штыках) – и могли себе позволить роскошь выглядеть рохлями, добряками. Они могли себе позволить роскошь не участвовать в соревнованиях по жестокости и террору, победитель в которых получает власть в фашистском обществе.

Переоценивать «доброту» (на самом деле размягчение, включая и слабоумие) помещиков Обломовых не стоит – но в определённом смысле она имела место в силу вышеуказанных причин (традиционализма передачи власти).

+++

Что касается фашизма, то он рождался (на самом деле возрождался – он наполнял собой и весь Древний Мир) в жестокой борьбе с силами прогресса и разума, и потому помещичьей мягкотелости себе позволить не может. Как пел В.Высоцкий – «если хилый – сразу в гроб». Фашизм – Гитлера и Муссолини, Франко и Пиночета, украинский – принимают вожаками стаи хищников только самых страшных, агрессивных и сильных настоящим образом. Безо всякой обломовщины…

С точки зрения дарвинизма это называется «естественным отбором», и считается, что это хорошо. С точки зрения ОТЦ это исключает те качества абстрактного мышления, которое отделяет себя от плотских выгод своего биологического носителя методом общеполезных обобщений. И – следовательно – уничтожает сам ход цивилизации, саму возможность её прогресса.

Когда люди дерутся, жёстко и без правил – то они ни о чём, кроме драки, думать не могут. Те из них, кто начнёт ромашки нюхать и бунинским языком описывать красоту заката – получат камнем по голове и выйдут из игры навсегда.

В определённом смысле вся цивилизованность – рабыня прогрессивно мыслящего тирана, который, по тем или иным причинам, счёл для себя нужным прикрыть очкариков от гопоты. Создал для очкариков некую «капсулу безопасности», некий загон для учёных зайчиков, охраняемых львом от волков. Вся суть вопроса в том, что просветителей должен кто-то охранять, иначе они моментально из просветителей станут трупами!

Как болонка или домашний «кот учёный» не выживут в диком лесу, так и интеллигенция не выживет в условиях социал-дарвинизма. И даже медведю, которого в цирке научили танцевать – некому в диком лесу показывать свою концертную программу. Он тоже сдохнет в тайге – потому что там поощрительный сахар за танцы клянчить не у кого…

+++

Традиционное общество пыталось подменить биологическую борьбу за существование привычной неизменностью ролей этого самого существования. При деградации религии это надёжным средством от резни никогда не было, да и не могло стать. Привычка – всего лишь привычка, она всегда вторична. Без своего первичного фактора никакая привычка никогда бы не сформировалась.

Обломов – барин и владыка душ только до тех пор, пока его крепостные не задались вопросом – почему он, собственно, наш барин? А не мы – его? Первый же бродячий студентик, который подкинет им этот вопросик – внесёт смуту в жизнь Обломовки.

Что касается фашизма – то он прямым и грубым насилием, террором имеет ответ на вопрос студентика.

-Почему вы мне подчиняетесь? Потому что я очень страшный! Если найдётся кто страшнее меня – я подчинюсь ему так же, как вы мне.

+++

Из всего вышесказанного вывод: демократическая химера, выраженная в западном мифе «тотального ненасилия» (даже и звучит смешно, оксюмороном) – не может быть. Праздные люди могут порассуждать, хороша она или плоха была бы, если бы могла быть – но, поскольку её быть не может, это игры праздного ума.

Демократическая химера в том виде, в каком её видела «перестройка» - не обеспечена ни грубой силой, ни сакрализацией. Это проект дома, начисто лишённый фундамента, базиса, всякой реалистичной опоры. На бумаге такой нарисовать можно (бумага всё стерпит) – а вот выстроить в реальности сопромат не даст.

А когда всё-таки пытаются строить по чертежам безумцев (или мошенников) – всегда получается только фашизм. Потому что человек существует только в двух видах: или как служащий культа, или как служащий себе. Ни в каком третьем виде человек существовать не может, а потому законы должны быть или священными, или ему лично выгодными – никакого третьего варианта законов не бывает.

В настоящее время украинский фашизм иллюстрирует нам наиболее рафинированную (если это слово в данном случае уместно) звериность. Разумеется, никакой принципиальной разницы между украинством и американизмом, ельцинизмом нет, но с точки зрения наглядности предельно очищенная от всех случайных и посторонних примесей звериность явлена нам именно в украинстве. Другие идут туда же, но медленнее и не так прямолинейно.

Как и все формы фашизма, украинство начинало с демократической химеры, и те, кто постарше, ещё помнят детский лепет ряда политологов на эту тему: про свободный выбор, про многопартийность, многополярность, разновекторность, деидеологизацию и т.п.

Формальное сохранение всего вышеперечисленного ничуть не помешало (да и не могло помешать) выхолащиванию смыслов этих институтов, и в сухом остатке вышел только звериный террор, декриминализировавший любые формы насилия, включая и бессудные убийства, линчевания, геноцида.

Начав с того прекраснодушного тезиса, что человека нужно защитить от идеологического террора – «перестройка» так и на нашла ответа на вопрос, а кто в этом случае защитит человека от человека? Кто проследит, чтобы человек оставался в рамках цивилизации, и не превращался ни в озверевшего хищника, ни в труп – жертву озверевших хищников?

Идеологию, которая по своей сути – сложный искусственный конструкт – отменить можно, и даже легко. Но что после её отмены останется между человеком и человеком, кроме низших и грубейших зоологических инстинктов?!

Которые – в отличие от сложной и абстрактной, искусственной, внедряемой извне идеологии – отменить невозможно. Их можно только подавить, загнать в клетку, подчинить железной воле фанатика идеи, для которого его идея важнее всей его жизни.

Распахните клетку – и зверь выйдет наружу. И если окончательная победа Разума над зверем доисторических инстинктов очень условно называлась «коммунизмом», то выход зверя из клетки, тоже условно и с оговорками – называется «фашизмом».

Фашизм, по сути своей – это террор прямого действия, любой аргумент против себя превращающий в кровавое месиво. Это как раз тот случай, про который в народе говорят: «против лома нет приёма». И добавляют: «если нет другого лома».

В условиях прямого террора всякая логика бессильна – а значит, и бессмысленна, никчёмна. Потому прямой террор и называют «звероподобным» - что он приводит к отмиранию науки, культуры, вообще всякого связного и сложного, абстрактного мышления.

При таком режиме у человека только два пути: или в застенок за «выражение несогласия», или в бессловесные рабы, которым не вырезают языки только по той причине, что они сами себе их предусмотрительно вырезали.

Мы видим, что все формальные институты демократической химеры не отменяются в один день, а сами собой отмирают, за ненадобностью и невостребованностью. Некоторое время фашизм сохраняет атрибуты народного волеизъявления – но только в музейной форме, под стеклом: посмотреть на них можно, а воспользоваться – нет.

Именно такое вырождение в музейный раритет, в почитаемую, но мёртвую мумию на наших глазах претерпели выборы в США. Сперва они проводятся по долбанутому сценарию, исключающему проверку их результатов, а потом ещё и результаты внаглую отменяются, и переписываются на противоположные.

Впрочем, есть и другая тенденция – и она не противоречит первой: среди неодушевлённых предметов можно провести формально-идеальные выборы с абсолютно заказным итогом. Если ваши избиратели – стулья (или, как у Байдена – покойники в гробах) – то большинство их «голосов» вам, как единственному субъекту, обеспечено. Другое дело, что это смахивает на психическое расстройство: избирать себя воображаемыми голосами неодушевлённых предметов, вести агитацию и подсчёт голосов среди табуреток или гробов… Но никто и не говорил, что западное общество психически здорово.

В основе психического здоровья лежит АДЕКВАТНОСТЬ, но АДЕКВАТНОСТЬ не существует сама по себе! Понимаете?! Нельзя быть адекватным просто так, мы адекватны или неадекватны по отношению к чему-то! Это азы логики: невозможно быть слева или справа ни от чего, мы слева или справа, сверху или снизу относительно какого-то предмета.

Точно так же и адекватны мы (или неадекватны) не сами по себе, а относительно базовых смыслов действий. Действия пловца адекватны в воде, но они произведут впечатление безумия на асфальте.

Человек может быть адекватным зоологическим инстинктам – и тогда это одна адекватность, совершенно неадекватная в условиях развитой цивилизации. И напротив – полная адекватность действий в условиях развитой цивилизации – окажется полной неадекватностью в первобытных джунглях.

И потому, если вы спрашиваете меня – адекватен ли психически тот или иной человека, я вынужден переспросить: относительно чего?

Он не может быть адекватен просто так. Его адекватность завязана на его целеполагание. В одной картине мира одна адекватность, вменяемость, в другой – они совершенно другие.

Адекватен ли фашизм дикой природе?

Дикой природе – да. Он воспроизводит матрицу естественного отбора в лесу, где волки пожирают слабого лося, но сильный лось может от них отбиться. Там произвол полной неопределённости – адекватен, неадекватными будут там попытки вызнать, по какому закону волк ест лося или лось поднимает волка на рога. Никакого общего закона там нет, потому что каждая стычка там заканчивается своим итогом, в зависимости от силы и свирепости сторон.

Адекватен ли фашизм цивилизации?

Нет. Нисколько.

Прямое террористическое насилие – это смертный приговор для всех форм высшей умственной деятельности, и оно делает ненужной любую систему доказательств. Да и коммуникацию между людьми обессмысливает – о чём им, в сущности, общаться? Тем, кто находится во вражде – есть смысл только лгать друг другу, чтобы сбить с толку – а это обратная коммуникация, коммуникация с отрицательным знаком.

+++

Но самое главное в контексте этой статьи – то, что снятие идеологических ограничений растормаживает зоологические инстинкты, а это уже объективный закон, которому безразлично, что вы о нём думаете и как к нему относитесь. Все зоологические инстинкты при деидеологизации моментально всплывают из тёмных глубин подсознания – а они цивилизованному образу жизни враждебны, потому что сформировались задолго до истории, и даже до человека.

Об этом писал И.Кант: никакому чувству нельзя доверять, даже доброму, потому что неумное добро – то же самое зло, если не хуже. Долг идеологии – фильтровать чувства и похоти через сакральность, а особенность такой идеологии, как фашизм – его «сакральностью» как раз и являются все тёмные инстинкты, их содержание и составляет суть его идеологии.

Что, помимо прочего, придаёт фашизму пусть и косматую, но такую очевидную силу, укоренённость, цепкость в человеке. Все идеологии идут поперёк зоологических инстинктов, во взаимной борьбе обессиливая и себя, и их. Только одна, фашизм, стремится по течению, легализуя собой и своими формулировками звериные рефлексы и наклонности. Как падение легче подъёма, так и плыть по течению куда легче – чем грести против потока.

А то, что в итоге получатся пост-люди, которые не умеют читать, писать, и даже связно говорить (не говоря уж о связно мыслить) – ну, так они уже и получились…

В каком-то смысле мы, теоретики, сейчас с вами «пьём боржом, когда печень уже отвалилась». И лишь одно утешает меня: лучше сказать правду поздно, чем совсем никогда. 

А. Леонидов, команда ЭиМ