АНГЛОФАШИЗМ И КРИЗИС ЦИВИЛИЗАЦИИ

Фашизм (как тотальное насилие, не ограниченное ни моральными, ни юридическими, ни политико-идеологическими ограничителями) в потенциальном виде угрожает всем народам Земли. Любой народ, у которого слетели цивилизационные настройки (проще говоря, если он Верой ослаб) рискует вернуться к базовым настройкам биосферы, которые у него «в подкорку прошиты». А такой возврат в биосферу – как раз и будет «целесообразностью» безусловного насилия, не ограниченного никакими цивилизационными «условностями» (табу).

Но в силу особенностей исторического пути, климатических и этногенетических особенностей именно англосаксы в наибольшей степени склонны к фашизму (хотя в неблагоприятных для цивилизации условиях к нему, больше или меньше, но склонны все народы). Нельзя, например, отыскать такой нации, которая за всю свою историю не имела бы в себе ни одного людоеда, однако же именно у англосаксов самое максимальное число таковых (у других тоже есть, но поменьше).

Фашистский режим складывается в Англии уже при нормандском завоевании острова, сперва как нацизм (нация-господин, норманны, над нацией-рабом, англосаксами), а затем медленно трансформируясь в либеральный фашизм.

И вот интересный вопрос: а зачем он вообще нужен?!

Что, фашисты занимаются фашизмом «исключительно из жестокости и по чистой злобе?» Им больше делать нечего, и они со скуки…

+++

Нет! Фашизм выступает как инструмент отобрать то, что тебе нужно с максимальной выгодой для тебя и, соответственно, минимальной для того, у кого отбираешь.

Если бы людям было бы друг от друга ничего не нужно – то фашизма никогда бы не возникло, как, впрочем, и много чего другого. Но людям – так уж устроена жизнь – всё время и много чего нужно друг от друга. Возникает обменный процесс: один человек отдаёт, другой забирает.

Вослед возникает и вопрос: а на каких условиях?

Может быть эквивалентный обмен: ты целый день трудился, и другой человек тоже. Вы обменялись: ты ему продукт своего труда, он тебе своего. Может быть и неэквивалентный: он делал свой продукт целый день, а ты свой – за час успел. Но обменялись вы так, как будто они равноценные.

Если условно предположить, что продукт стоит рубль, то он получает рубль, а ты восемь (при восьмичасовом рабочем дне). На второй день у него два рубля, а у тебя шестнадцать, и так далее.

А может быть и так, что ты сам назначаешь условия обмена, в единоличном порядке. Так, что «торг неуместен». В таком случае тебе не нужно отдавать даже и часа усилий на приобретение продукта дневного труда. Ты отдашь производителю то, что посчитаешь нужным, или вообще ничего.

И это дьявольски выгодно. Проблема в одном: другой стороне такие условия обмена (при которых она всегда не права, и всегда зависима от чужой милости) – кажутся несправедливыми. И другая сторона обмена начинает роптать, а от ропота переходит к бунту, и если бунт не подавить – то дьявольски выгодный обмен закончится.

А если бунт подавить без уступок, то получится фашизм (или протофашизм, если речь идёт о древней истории). Суть фашизма в том, что власть (политический режим), опираясь на террор, берут себе все права, но при этом не принимают на себя никаких обязанностей. Само выживание подданного в таком режиме рассматривается как «дар» властей в чистом виде, о каких-то «заслугах», обязательных к вознаграждению, у подданного не может идти и речи.

Этим фашистские (и протофашистские, в древности) режимы отличаются от идеологических диктатур, в которых правит (хотя бы формально) не биологическая персона, а какая-либо отстранённая от плоти, идеологическая доктрина. Эта доктрина делает перед собой всех «обязанными», включая даже и высшую власть.

Если власти вменены обязанности – то у неё нет уже и зоологической (либертарианской) полноты прав. Власть не просто делает, чего вздумается, опираясь на террор, а обязана сверять свои действия со скрижалями. Если этого не станет – то диктатура из идеологической перетекает в зоологическую. Яркий пример – мутация КПСС в приватиров. Но до того был пример, когда «христианнейшие» короли превращались из стражей добродетели во вздорных и капризных деспотов, в прямом смысле слова – пользуясь своей безнаказанностью.

+++

Важнейший элемент обмена веществ в социуме (как уже ясно из вышесказанного) – ЦЕНООБРАЗОВАНИЕ. Цена – не просто слово, это мерило, определяющее, сколько ты должен отдать другому человеку и сколько он должен дать тебе. Фашизм (начиная с его древнейших протоформ) и ужасен, и привлекателен тем, что никаких факторов ценообразования, кроме грубейшего насилия и шантажа не знает.

Если у тебя в руках револьвер, и ты можешь в любой момент убить другого человека – то уместен ли будет в такой ситуации какой-либо торг? Понятно, что заложник отдаст то, что ты приказал отдать, и возьмёт лишь то, что ты соизволишь дать. Когда пустяк, а когда и ничего.

Такого рода отношения самые древние, самые «естественные» и ближе всего к зоологическим инстинктам биосферы. Всякому понятно, что эквивалентная торговля мясом между кошкой и мышью невозможна. У кошки нет денег, а у мыши – товарного мяса. И у кошки, и у мыши на кону жизнь.

В набегах кочевников (напомню, ведущий идеолог глобалистов Жак Аттали назвал «новыми кочевниками» бенефециаров рыночного глобализма), в пиратстве – действует ровным счётом та же схема: кот и мышь.

Для того, чтобы вести ТОРГОВЛЮ в том виде, в каком она нам знакома с древнейших времён (древнейших для нас – а для биосферы ультра-новейших) – необходим стабилизатор в виде храмово-культовых сакральных центров.

Суть тут вот в чём: некий сакральный первоисточник устанавливает табу, которые верующие в него не вправе нарушать. И эти табу действуют, создавая возможность обменов не по схеме «кот-мышь». А по другой. Но только среди верующих. И только пока сакральный первоисточник остаётся для них сакральным.

Для человека, который не верит в сакральность табу – табу выступает глупым, нелепым покушением на его свободу личности. Это неизбежно (смиритесь с этим). Именно поэтому с отключением веры происходит и исключение ТОРГОВЛИ в знакомом нам виде, то есть обмена ценностями на сколько-нибудь устраивающих ОБЕ стороны условиях.

Казалось бы, где вера, а где торговля? Оказывается – очень близко… Неожиданно, правда?

+++

Мы понимаем, что сильный, в отсутствии моральных табу, грубо и непосредственно диктует свою волю. И это просто до примитивности, и понятнее некуда. Гораздо интереснее и сложнее поразмыслить – а как может быть иначе?

Тут уж из биосферы придётся выйти. Тут законы сверх зоологии, «кота и мыши». Что такого должно случится, чтобы человек перестал отбирать у другого человека всё в «обмен» на ничего?

Окунёмся немножко в общую философию:

+++

Логическая связность (непрерывность умозаключений) восходит, как теорема к аксиоме, к некоему базовому догмату. Есть нечто, безусловно нужное, оно изначально принято таким, что его нужность не обсуждается. И если логика докажет, что какой-то предмет нужен, в качестве прикладного подспорья, безусловно-нужной (сакральной) ценности, то он тоже становится нужным.

То есть всё обосновывается через первичную ценность, через которую всё доказывают, а её самою никак и ни через что нельзя доказать.

Это – общее правило рождения цивилизации из религиозного культа и храмовой этики служения. Поскольку оно общее, то оно объясняет нам (в обобщённом виде) все стороны нашей жизни: всякая полезность всякого предмета доказывается от сакральности, которую саму нельзя доказать. Религия нужна науке ровно в той же степени, в какой аксиома нужна теореме (аксиома и теорема – лишь частный случай общего соотношения веры и познания).

Если мы говорим о рациональном ценообразовании, то мы тоже говорим о частном случае общего правила цивилизации. Если какая-либо цена не навязана грубым насилием, то она установлена каким-то иным способом (неудивительно, правда?). Если этот способ был не насильственным – значит, речь идёт об убеждении, диспуте, в котором удалось убедительно обосновать именно эту цену.

Это что-то вроде судебного процесса, на котором никто не дерётся и друг в друга не стреляет. Выступает адвокат, прокурор, ведёт заседание судейская коллегия, взвешивает аргументы стороны и выносит решение: «эта вещь стоит столько-то рублей».

Поскольку насилие мы исключили, то вердикт зависит от качества доказательств, убедительности доводов. Но не может быть никакого качества доказательств и никакой убедительности доводов, если у сторон диспута нет общего, базового единства, нет такой сакральной ценности, которой обе стороны в одинаковой степени присягают на верность. Только опираясь на такую аксиому, можно вывести теорему: что для нашей святыни полезно, а что для неё вредно. И если вред доказан – то другая сторона покоряется силе аргументации своего оппонента; говорит «виновата, ошиблась, не учла» и т.п.

Так возникает нерасторжимая взаимосвязь между рациональным ценообразованием при обменных процессах и сакрально-культовым стержнем данного общества. Исчезнет стержень – исчезнет и всякая рациональность в ценообразовании (как ни странно на первый взгляд).

Представьте, что вы имеете дело с вычислительной машиной, в которую загрузили три параметра:

1) Мне нужен «Х» который есть у соседа.
2) Чем дешевле он уступит мне «Х» , тем мне выгоднее.
3) Я сильнее соседа.

Любая вычислительная машина, если она в исправном состоянии, выдаст вам сочетание этих трёх пунктов: «используя силу, отбирай нужный тебе «Х» бесплатно – потому что бесплатно – это наиболее дёшево».

И как быть? «Война всех против всех», по Гоббсу?

Сразу предупрежу, что благоглупость «просветителей» в виде «Общественного договора» для прекращения «войны всех против всех» не сработает. Если общественный договор заключён между людьми, то он не имеет сакрального, божественного характера. Раз он не сакрален – то может быть пересмотрен. Чтобы его защитить от пересмотра (или пересмотреть) – нужно быть сильнее всех. А если ты сильнее всех – то тебе не нужен никакой общественный договор, потому что и без него ты всё равно всем навязываешь свою волю. 

Общественный договор полезен лишь слабым – но, поскольку они слабы, то не могут его защитить. А сильным, которые могут его защитить – он не нужен (за исключением случаев, когда сильные – фанатики, и видят в соблюдении договора свою сакральную миссию, долг перед Богом).

Если Общественный Договор религиозный – то он называется Заветом, Заповедями, Святым писанием. Если же он светский – то он недееспособен и невыполним. Сильные его легко разорвут, а слабые не смогут его защитить.

+++

Английский фашизм возник задолго до итальянского (давшего имя явлению), немецкого, польского, финского и др. фашизмов ХХ века. Английский фашизм есть мать всех фашизмов, и все остальные рядом с ним – лишь блёклые вторичные подражатели. Английский фашизм формируется очень рано, и весьма способствует этому нормандское завоевание Англии, а после – становление английского специфического "островного" (морского, пиратского) капитализма.

Суть мы сказали выше: «берём всё, не отдаём взамен ничего». Это и есть максимизация прибыли, которую англосаксы поняли раньше всех иных евронаций.

В основе английского фашизма лежит «англосаксонская правовая семья» твёрдо, решительно и по существу порвавшая с европейскими (христианскими) нормами римского права.

Кратко говоря: если в римском праве (матери всех правовых систем континента) господствует закон, норма, параграф, писаное правило, то в английской системе права властвует… воля судьи!

Именно такой произвол НЕПИСАННОГО права лёг в основу правовых систем Великобритании и бывших британских владений (колоний), в том числе стран Содружества наций, и США .

Главная черта англосаксонской правовой семьи — доминирование прецедента среди всех других источников права, преобладание вопросов процессуального права над вопросами материального права, отсутствие четкого отраслевого деления системы права, невыраженность разделения права на публичное и частное, казуистичность.

Парадокс в том, что АНГЛИЙСКОМУ СУДЬЕ НЕ НУЖЕН ЗАКОН. Это удивительный парадокс, который сразу даже и понять человеку нормальной (не фашистской) культуры трудно!

В странах англосаксонской правовой семьи судебный прецедент является основным источником права. Суть в том, что судья ищет решения других судей, а если не хочет – то создаёт СОБСТВЕННЫЙ прецедент, на который могут (если захотят) ориентироваться судьи в будущем!

Да, существует иерархия прецедентов, согласно которой решения, принятые вышестоящими судами (например, Палатой лордов в Великобритании), обязательны для нижестоящих.

Но в то же время, некоторые прецеденты не имеют обязательной силы. Что касается писаных законов, то они имеют второстепенное значение среди источников англосаксонского права.

То, что называется «англосаксонской системой права» не только противоречит римскому праву; на языке нормальных людей это называется «БЕЗЗАКОНИЕМ». Начиная со времён нормандского завоевания в этой системе не закон господствует над судьёй, а судья над законом! 

Для тех, кто воспитан в традициях христианского канонического или даже римского языческого права – это нонсенс. «Англосаксонское право», дерзко противопоставившее себя римскому праву всей христианской цивилизации, можно свести к одной фразе: «судья всегда прав». 

Что открывает безграничные возможности для произвола судей. И этим активно пользуются…

+++

По сути, складывавшееся норманнами и для норманнов право нации-господина (чистой воды нацизм, только средневековый) англосаксонское право стало первым и важнейшим примером правового оформления фашизма. В англосаксонском праве (в отличие от римского, общехристианского) суд – только показуха, имитация, изображение правосудия, за которым не стоит закона!

Судья может играть в эту игру, а может и не играть. Он не ограничен письменным законом, понимаете? То, что он присоединяется к решению прежних судей (прецедент) – лишь его добрая воля, а не обязанность. Когда судья не слишком интересуется делом – ему проще найти то, что до него уже вынесли предшественники. Но если он кровно заинтересован… Вы сами догадались, что будет!

То, что существует в общем виде – обречено сказаться и на экономике, как части общественной жизни. Христианская норма тут такова:

-Всякий полезный труд должен быть оплачен, если не доказано с безусловной убедительностью, что труд был бесполезен.

Это идеал, который никогда полностью не соблюдался, но всегда присутствовал (на правах идеала) в христианских (и мусульманских) обществах.

Норма англосаксонской (особой) системы капитализма совершенно другая. Суть её в формуле:

-Слабым не платят.

Денежный обмен происходит только между хищниками, которые, хотя бы приблизительно, равны по силе, и могут сильно подрать друг друга. Если же речь идёт об уничтожении английского крестьянства (огораживаниях), о работороговле, о грабеже колонизаторов, и т.п. – то, разумеется, жертва произвола не получает никакой компенсации по убыткам и увечьям.

Да, работорговец на берегу платит работорговцу с корабля за привезённых рабов. Но ведь очевидно же, что самим рабам никто ничего не платит: их силой захватили и силой удерживают.

Эта английская система права очень похожа на гитлеровскую, с той только оговоркой, что возникла на века раньше гитлеровской. Что, кстати, Гитлер неустанно подчёркивал, именуя англичан своими «учителями» и примером колонизации для немецких колонизаторов. Он понимал суть вопроса!

+++

Сегодня, в условиях глубочайшего метафизического кризиса человеческой цивилизации, английский фашизм стремится вернуть ценообразование во всём мире к биологической матрице самого грубого и первобытного насилия.

Почему?

Мы говорили о роли табу.

Но табу священны только до тех пор, пока священна идея, их расставившая. Если же центр сакральности перестаёт быть сакральным, то и все табу отключаются.

В этой ситуации английские фашисты выходят на сцену со своим богатым опытом насильственного ценообразования, и начинают диктовать всем народам мира – кому и сколько за что положено (ими). То есть система «кот-мышь» оживает у нас на глазах, торговля между странами становится продуктом насилия, а не взаимовыгодного договора!

Можно ли этому что-то противопоставить?

Да.

Ресакрализацию.

А больше – ничего.

Если в мире не остаётся ничего святого, то в нём не остаётся ничего, кроме грубого и животного насилия.

Ал. Берберов, научный обозреватель ЭиМ