Фундаментальная философия: единство и борьба Силы и Разума

В окружающей нас реальности есть Сила, как простая возможность действия, сколь угодно бездумного и неосмысленного, и есть Разум – как способность расчёта, планирования приложения имеющихся сил с далеко идущими целями. В определённом смысле Сила и Разум представляют из себя два полюса истории, в пространстве между которыми вершится вся её драма.

Асимметрия жизни, если угодно – её несправедливость, в том, что Сила может жить без Разума. А вот Разум без Силы – нет. Например, камень со скалы может упасть на голову человеку, и убить его – нисколько не планируя, не задумываясь: камню думать нечем. В нисходящей лавине физическая сила огромна, ума – нисколько. Лавина может похоронить под собой много людей, но она не ответит на вопрос – зачем? У неё нет ни мозгов, чтобы думать, ни языка, чтобы отвечать на вопросы.

В то же время для любого проявления разумности нужны хотя бы минимальные силы. Даже для того, чтобы просто записать умную мысль, которую никто и читать не будет – требуется мускульная сила, двигать пером по бумаге. Мы всего лишь стучим по клавиатуре – но даже для этого определённая группа мышц задействована (пусть и минимально).

Человечество много тысячелетий подряд создаёт химеры справедливости, как «вещь в себе» (говоря языком Канта). У каждого мыслящего человека есть свои представления о должном, о справедливом. Но они, по большей части, не больше, чем галлюцинации.

Ход человеческой мысли в веках, в целом, прост и понятен (если в самых общих чертах): если бы насилия (принудительных действий) стало поменьше, то разума (осмысленных, обсуждаемых и свободно принятых действий) стало бы побольше. Наверное, рассуждает человек, и наоборот: если разума больше, то тупого и грубого, прямого насилия меньше.

Мечта о царстве разума, в котором каждое действие имело бы достаточное основание в сфере разума – породило идею коммунизма, умозрительного общества, управляемого высоким развитым умом, а не низкими, примитивными зоологическими инстинктами и бессмысленным произволом психопатов.

+++

Проблемность теории коммунизма выявилась сразу же.

Во-первых, Разум без Силы не существует, и если неразумную силу представить легко, мы каждый день с ней сталкиваемся, то бессильный разум – какой-то оксюморон! Если он бессилен – то его, получается, нет? Он настолько мал, что ничтожен, как ноль? Или что?

Во-вторых, даже если отобрать самых сознательных и набожных людей, огородить их от звериного мира стеной (монастыри и были такой попыткой Культа Разума) – то они ведь могут разойтись по части того, что именно считать разумным. А поскольку функция насилия у них отключена (в нашей фантастической модели, которой в жизни быть не может) – то эти люди погрязнут в бесконечных спорах.

Придумав коммунизм, человек неоднократно предпринимал попытки не только его построить (в монастырях), но и проще: хотя бы нарисовать его, описать его устройство, предъявить модель, пусть и не существующую, но убедительную в потенциале.

Но и этого у человека тоже не получалось, ни у Мора с Кампанеллой (последний вообще описал какой-то ад!), ни позже, например у великого И.А. Ефремова.

Царство разума даже в книжке всё время выглядит нежизненно, неубедительно. А ну, как в этой вегетарианской среде появится один-единственный волк, так он же всех сожрёт!

+++

История пошла иным путём, путём компромисса между Силой и Разумом, когда «кесарю кесарево, а Богу божье». Ведь нельзя сказать, что чистый Разум – фикция, которой вообще не существует! Если взять чистый разум и оградить его от насилия, дать ему работать, помогать ему в творчестве – то он в кратчайшие сроки создаёт поразительные чудеса науки и техники!

Очкарик, сутулый интеллектуал, похож на Бога – но только пока к нему не прорвался питекантроп с дубиной. Одного удара дубиной по лбу хватает, чтобы весь волшебный мир сказочных возможностей, собранный в голове очкарика тысячелетиями накопления знаний – исчез, вытек вместе с мозгами из проломленного черепа…

Разум, если он ограждён от насильников, обладает колоссальным могуществом, но его могущество растёт вместе с его уязвимостью. Как только условный Сталин перестал его охранять – набежали подонки с палками, и забили Разум до смерти!

И к какому выводу мы в итоге приходим? Разум обладает определённым обаянием, возможностью влиять на носителя Силы (впрочем, не на всякого).

Носитель Силы может быть увлечён вашей идеей. Он её может её принять, согласится с ней, встать на её защиту.

Он примет решение под вашим влиянием, да. Но всё равно – окончательное решение за ним (условным Сталиным), вы лишь консультант, советник.

Обаяние Разума свойством неотразимости не обладает. Одного силача с крепкими клыками и длинными когтями оно зачарует. А другого – нет. Один лев станет охранять геометра, завороженный его чертежами, а другой, не мудрствуя лукаво, его просто съест.

Когда мы говорим, что советская власть – это сотни тысяч самоуправляемых народных свободных республик под железной крышей сталинского «ордена меченосцев» - мы лишь повторяем идею Питирима Сорокина о «ста тысячах крестьянских свободных республик-общин под железной крышей самодержавия». Это и неудивительно: мы говорим о православной ментальности народа, который сперва создал систему «общины-самодержавие», а потом «советы – орден меченосцев».

С одной стороны, необычайно плодотворно и по-человечески приятно было бы удалить из жизни тупое и грубое насилие, заставив людей не просто навязывать, а средствами разума обосновывать предлагаемые действия. Но, с другой стороны, любой реалист понимает, чем это кончится! Наиболее агрессивные немедленно воспользуются атмосферой свободы, как вседозволенностью, и реставрируют зоологическую диктатуру «захватного права».

Лозунг «советы без коммунистов» был очень популярен в пору моей юности (а потом я узнал, что он был популярен и у заграничной белоэмиграции). Однако в реальности советская власть без коммунистов продержалась не более 2-х лет. Потому что если вы оставляете разум без защиты, то для хищника это не инструмент планирования, а несколько килограмм вкусного мозгового вещества.

+++

Моё поколение пережило трагедию краха общества, которое с точки зрения потенциала было самым перспективным в истории. Перспективы Царства Разума умерли тихо, почти без борьбы, конвульсии агонии его были слабыми. Царство Зверя пришло как по паркету. Мы обречены до последнего вздоха задавать себе «проклятый вопрос»: почему?!

Думаю, основная причина – закон обессмысливания отдельно взятого элемента при возрастании смысла в целокупности. Чем более узко специализирован элемент механизма – тем более он нелеп, взятый отдельно от механизма. Скажем, палка-копалка первобытного человека сперва имела собственный смысл, как ствол растения. Кроме того, что она палка-копалка, она может быть и дубиной, и веслом, и рычагом, и дверным засовом, и… Да мало ли для чего можно использовать палку?

Но по мере усложнения системы – возрастает и бессмысленность её отдельно взятого элемента.

Цивилизация требует не просто количественного роста знаний и технологий, она требует, прежде всего, системности и ЦЕЛОСТНОСТИ своего знания. Всякое знание должно быть прочно связано со всяким смежным знанием, иначе оно превращается в безумие.

Целостность объясняет нам, зачем нужны болт с гайкой. Но вообразите болт без гайки, гайку без болта! Итак, мы согласимся с тем, что вне целостности элемент знания представляется уму (да и по существу) бессмысленным.

Допустим, мы обладаем очень сложным знанием о производстве очень сложного прибора. Мы прекрасно представляем себе, КАК его сделать. Но если мы потеряем ответ на вопрос ЗАЧЕМ он нам нужен – наше знание «КАК» станет мыслительным хламом, выметаемым метлой забвения ненужного.

+++

Человеческий разум развивался как развитие абстрактного мышления (способности к обобщению, составлению классификации подобий и т.п.) Как нервный узел, он мог бы пойти другим путём. Тем, которым пошло развитие мозга у животных: повышению чуткости к конкретным явлениям вокруг себя, всё более и более тонким различением конкретных образов, звуков, запахов…

Но вы лучше меня знаете, что все эти способности у человека притуплены даже относительно домашней кошки (не говоря уж о дикой). Нервный узел отвечает за скорость реакции – а она у животных выше, чем у человека. Нервный узел отвечает за яркость и детальность отражения деталей реальности, а она у человека ниже, чем у животных. Наши зрение, слух, обоняние (особенно оно!) в существенной степени притуплены. Главная сила человека – в его способности к обобщению, выстраиванию аналоговых цепочек подобий.

Если уж мы говорим про абстрактное мышление – то давайте скажем и более детально: у него есть уровни. Они так и называются: уровни абстракции. В математике их разделяют особенно чётко. Прямо так и пишут – десятый уровень абстракции, тридцатый уровень абстракции.

В чём смысл?

Абстрактное мышление даёт возможность «консервировать» продукты познания. Абстрактная идея живёт несравненно дольше, чем конкретная мысль о конкретной ситуации. Конкретная мысль – одноразовая. Она полезна только здесь и сейчас, а больше нигде и никогда. Абстрактная идея, систематизирующая подобие ситуаций, многоразовая. Но расплатой за многоразовость использования служит отрыв от конкретной, текущей реальности. Обезьяна проворнее отскочит от падающего камня, нежели академик, в рассеянности взвешивающий в уме галактики…

Диалектика говорит: наши достоинства – продолжение наших недостатков. В силу диалектики сила абстрактного мышления «многоразовыми идеями» из самой себе порождает его слабость: оторванность от земли.

Знание, развиваясь, делится на множество наук, которые так и называются «отрасли знания». Но что такое «отрасль»? То, что отросло, т.е. ветка, побег.

Аллегория проста, очевидна и оправданна: есть дерево, питающееся от корней. Чем выше ушла отрасль, тем труднее доставить к ней туда, наверх, питательные вещества. Тем мощнее и работоспособнее должна быть корневая система.

Напитать листочки у самого грунта (на первых уровнях абстракции) – куда легче, чем напитать их аналоги на многометровой высоте.

А если корневая система не справится – то листочки наверху засохнут, погибнут.

Вы уже поняли, что в этой аллегории выражается связь между наукой, техникой, прогрессом – и верой, традицией, идеологией, традиционными моральными устоями (корнями). Чтобы питать высокоумную и трудно постижимую абстракцию, витающую очень высоко – нужна очень мощная убеждённость, непоколебимая вера в полезность всей конструкции.

Ведь мы же уже установили, что элемент, обладающий колоссальным смыслом в целостности – становится бессмысленным в отрыве. Гвоздь полезен и без гайки, сам по себе; а вот болт без гайки – только тупой гвоздь, хуже нормального гвоздя, созданный (как думает плотник) тупым производителем гвоздей, не умеющим делать «нормальные» гвозди.

+++

Ранние формы общества были путаницей, которую их обитатели сами очень смутно понимали. В древневосточной деспотии самые дикие и чудовищные формы насильственного произвола асимметрично чередовались с попытками высечь законы на камне и построить общество божественной справедливости. Поднимаясь из тьмы, монархия ни объективно, ни субъективно не умела ещё разделить в себе противоположные тенденции, по поводу чего и сказал М. Волошин:

…В комиссарах — дух самодержавья,

Взрывы Революции — в царях…

Это как раз с тем и связано, что сила без разума вполне себе существует, а разум без силы – нет. Чтобы обуздать силу без разума (зоологический перераспределительный террор, войну всех против всех) – цари применяли насилие, насилие вырождалось в произвол, разумная сила утрачивала свою разумность через эрозию, выветривание, заострение.

В царях (причём с библейских времён) жили не только «взрывы революции», но и духи социализма, коммунизма, царства Разума (когда тот или иной Улугбек совершенно искренне, отрубив головы всем заговорщикам, мечтал построить справедливое государство, и начинал со строительства обсерватории).

По мере развития человечество научилось всё более и более предметно отделять чистый разум от приступов животного насилия, у первобытного человека шедших черезполосно.

+++

Но чем больше разум обособлялся от силы, мечтая подчинить всю её себе, своим расчётам и планам, тем больше и сила обособлялась от разума (что, в сущности, один и тот же процесс).

Это и привело к расщеплению традиционной монархии, в которой диффузно пребывали ВСЕ возможные идеи, хаотично сложенные в голове монарха. Традиционная монархия расщеплялась на социализм и фашизм. Это и объясняет, почему и социализм, и фашизм цепляются за традиционную монархию, как за своего предшественника, прародителя. Сталинские книги и фильмы полны комплиментов Александру Невскому и Дмитрию Донскому, Ивану Грозному и Петру I, Суворову и Кутузову, Достоевскому и Скобелеву.

Коммунисты берут лозунги из Библии, иногда даже не забывая указать источник («кто не работает, тот не ест» и т.п.).

Это «залипание» на традицию странно только для чокнутых «леваков», а для всякого нормального человека весьма понятно: мы не возникаем ниоткуда, мы – продолжение наших предков и их дел, их выбора. Разумеется, страна социализма имеет свой многовековой исторический фундамент, без которой её, в известных нам формах, не было бы [1] .

Фашизм тоже постоянно апеллирует к традиции – и не беспочвенно: ведь он, как и социализм, ТОЖЕ оттуда вышел. При этом коммунизм и фашизм в ХХ веке становятся непримиримыми противниками, потому что один из них пытается очистить разум от силы, а другой, наоборот, силу от разума.

В противостоянии социализма и капитализма (неумолимо сползающего к фашизму через стадии либеральной демагогии) человеческая цивилизация делится на два потока, единая цель сменяется противоположными целями.

Феодализм был царством чудовищного насилия, от которого современного человека берёт оторопь, но никогда не осознавал себя, как царство насилия. Сам-то себя, оправданно или неоправданно, феодализм считал «царством необходимости», все пытки и казни в котором порождены формулой «иначе нельзя, иначе не получается». Исключение составляли разве что английские короли, очень рано обуржуазившиеся, влезшие в финансовые интриги, финансовое закулисье – и потому уже в позднем средневековье являющие собой институализированный сатанизм.

+++

Традиционный капитализм тоже не сразу пришёл к сатанизму. Сам себя он капитализмом (тогда) не считал, он считал себя обществом прогресса техники и правовой культуры. Он, до поры до времени, развивал производительные силы, науку и формальную законность, противопоставляя себя мракобесию и беззаконию, умственной отсталости и примитивности феодального «погреба».

Расширенное воспроизводство в реальном секторе порождено не стремлением к деньгам (сегодня мы особенно ясно видим, что стремящиеся к деньгам не развивают производства в реальном секторе). Расширенное воспроизводство – это паллиатив христианской культуры, сделавшей вывод, что для добра мало благ, и что если благ настругать побольше, то и добра в обществе станет больше.

При этом многовековая цель христианской цивилизации вовсе не в том, чтобы тупо-количественно увеличивать потребление материальных благ (эта цель очевидно безумна, абсурдна, ведёт к разрыву пуза обжоры и больше ни к чему). Коренная многовековая цель цивилизации – выстроить общество «как-нибудь так», чтобы в нём не было людоедства и связанных с ним зверств. Что касается технического прогресса, увеличивавшего выпуск благ, то он рассматривался как служебная подсистема, чтобы облегчить и скрасить человеку переход от разбойничьего изобилия к честной бедности.

- Разумеется – говорит христианская цивилизация – перестав разбойничать и людоедствовать, ты в материальном плане много потеряешь! Но твой долг перед Богом – перестать это делать. А я помогу тебе, облегчу переход паллиативными средствами: за счёт прогресса честный труд даст тебе больше благ, чем раньше. Главная моя (цивилизации) цель, чтобы ты перестал быть злобным каннибалом и циничным бандитом. А когда я пытаюсь тебя подкупать фабричным ситчиком и ширпотребом с фабрики – это я лишь подслащиваю тебе пилюлю!

Когда христианство переменивало к себе язычников – сперва, и на протяжении многих веков и речи не было о превосходстве потребления над языческим уровнем. Это выглядело бы смешно и нелепо, если бы первые христиане, преследуемые, ненавидимые, скармливаемые зверям в Колизее зазывали бы к себе новых сторонников посулами роста материального уровня жизни!

Главная цель цивилизации – исхитрится построить общество, в котором человек не был бы человеку волк. Любые потери в материальном уровне потребления, рядом с этой целью, для цивилизованного человека – ничто, пустяки, ерунда.

Это как если бы вы убежали из богатого замка Дракулы, от вампиров, вурдалаков, людоедов в бедную крестьянскую хижину – и стали бы там капризничать, что у Дракулы был стол побогаче. Что, кстати сказать, и несомненно, с одной оговоркой: на этом столе был бы и ты в качестве блюда!

+++

С утратой целостности знания идея коммунизма стала превращаться в т.н. «гуляш-коммунизм», т.е. количественное соревнование по уровню потребления, не учитывающее никакие другие стороны жизни. Между тем, с точки зрения теории цивилизации сама по себе постановка о таком соревновании в корне неверна.

Если вор живёт лучше честного труженика – из этого вовсе не следует, что вор лучше. А труженик хуже – у него нет столько денег, сколько у вора, потому он дебил… Если ставить вопрос так (а «гуляш-коммунизм» именно так его и поставил) – то можно закрывать не только тему коммунизма, но и в целом тему цивилизации: незачем было и из пещер выходить!

Суть цивилизации в том, что мы идём на очень большие жертвы – ограничивая свою личную свободу, ограничивая своё личное потребление, ограничивая свои звериные инстинкты – чтобы в итоге построить общество, в котором господствует конструктивный разум, а не деструктивное хищничество алчных хапуг.

Если мы перестанем так ставить вопрос – мы вернёмся в каменный век, разучившись не только писать (ибо незачем), но даже и разучившись членораздельно разговаривать. О чём льву членораздельно разговаривать с добычей или добыче со львом? Чего они друг другу смогут доказать или обосновать?

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Николай Выхин, команда ЭиМ

-------------------------------------

[1]  Уже в древнем Египте (!) «номархи» заботитились о своей «социальной репутации». Один из них, Нехабу, пишет о себе: «Я всегда давал одежду, хлеб и пиво бедняку и голодному человеку. Я был любим всеми людьми». Другой, Теф-иби, восхваляет себя следующим образом: «У меня были прекрасные намерения, я был полезен своему городу… мое лицо было обращено к вдове… я был Нилом для своего народа». Уже древнеегипетская власть вполне осознаёт, что стать популярной можно только через социальность государства.