ШКОЛА ДИАЛЕКТИКИ ДЛЯ ВРАЗУМЛЕНИЯ «ЛЕВАКОВ»

От автора: сама идея этой дидактической работы выросла из ряда дискуссий на неудобной площадке в "комментах", которые вели со мной взвинченные и радикальные "леваки". Это определило немного странный, школьный её формат, её "разжёвывание" многих очевидных для образованных людей моментов. Но рекомендуется и для широкого чтения, чтобы лучше структурировать своё мышление. 

---------------------

Само по себе слово «логика»[1] в широком смысле означает разумность, рациональность, последовательность мышления, как такового. В этом смысле синонимом её является «психическое здоровье», антонимом же – психическое расстройство. В широком смысле слова, когда мы в обывательской среде говорим «он рассуждает логично» - мы имеем в виду, что некий «Он» - не сумасшедший, только и всего. Не обязательно знать названия и формулировки законов логики, чтобы их использовать – точно так же, как необязательно уметь писать, чтобы членораздельно говорить.

В «России, которую мы потеряли», умевших писать было меньшинство населения, а вот умеющих говорить (и порой былинным, эпическим слогом) – подавляющее большинство. Из числа пишущих, и даже профессионалов-журналистов не все вспомнят забористые правила правописания из школьного учебника. Логика не создана Аристотелем, а лишь понята и описана им, вообще же она, как явление, как «вещь в себе» - ровесница мышления, как такового. Пока Аристотель не сформулировал её законы – за их соблюдением следил жестокий отбор, в буквальном смысле слова убивавший неспособных логически мыслить.

Вообразите себе первобытного охотника, в шкуре и с каменным топором, который неспособен понимать тождеств и противоречий, не умеет исключать третье в паре «утверждение-отрицание», и не умеет опереть свою мысль на достаточное основание! Разумеется, ни о каких силлогизмах этот дикарь никогда не слышал – однако без их механизма в голове он просто не сможет охотиться или спастись от беды. Он же не сможет отличить утки от скунса, тигра от курицы, он не сможет передать молодым своё охотничье искусство, да и вообще ничего полезного им передать не сможет.

Утверждениями без достаточного основания дикарь увлекался куда меньше нас, современных, потому что для него это был прямой вопрос жизни и смерти. Если вместо того, чтобы выслеживать бизонов по следам и прочим основаниям, он начал бы предполагать – «они за горой, ибо почему бы им там не быть? » - он умер бы от голоду, в отличие от нынешних укропитеков и либерозавров, пользующихся гуманизмом развитой цивилизации, и плодящих химеры безо всякого основания с упорством, достойным лучшего применения.

До того, как Аристотель описал (не создал – ведь не Ньютон же создал законы механики! ) законы логики – она всегда была присуща материальным и идеальным явлениям и предметам нашего мира. Можно выжить, не зная астрономии, географии, поэзии, живописи, не уметь читать и писать, но нельзя выжить, СОВСЕМ не умея отличать правду от лжи, действительное от обмана, галлюцинации, пищу от яда, и т. п.

Потому психически здоровый человек всегда мыслил логично – всего лишь потому, что он психически здоров. Рискну сформулировать «нулевой» закон первобытной логики, который люди, в силу его обыденности и очевидности (хотя и в ряде случаев недостаточности) открыли вместе с покорением огня, созданием колеса и одомашниванием первых ручных животных.

Нулевой закон не имеет автора: наше младенчество есть его автор. Звучит он так: «чем чаще я сталкивался с повторением чего-либо в прошлом, тем выше вероятность, что оно повторится в будущем».

Из нулевого закона следует важнейшее следствие: если что-то имело место однажды, то оно может быть повторено. Если мы один раз извлекли огонь трением (случайно), если мы второй и третий раз извлекли его (уже задумавшись – нет ли тут закономерности), то на четвёртый раз наш далёкий предок уже твёрдо знал: трение даст ему огонь. А вода не даст ему огня. И кто думает, что вода даст огонь, тот страдает укропатологией (психическое расстройство при котором бредовые утверждения, не имеющий никаких оснований, принимаются как абсолютно доказанные). И не жилец на белом свете.

Но если бы мы спросили первобытного человека – почему, собственно, вода не может дать огонь? – он бы ответил просто: потому что она никогда его не давала. А трение давало его много-много раз. Логика первобытного человека видела в повторении события доказательство его истинности, а то, чего не упомнят бывшим – ложно. Это полюса, между которыми располагаются вероятности, т. е. события, повторяющиеся нерегулярно. Необязательно, как-нибудь странно, непонятным образом.

То, что регулярно и всё время происходит – правда. То, чего ни разу не помнили ни я, ни предки, ни соплеменники – ложь. То, чего я сам не видел, но соплеменник рассказал – может быть правдой, но соплеменник, пожалуй, мог и приврать. Поэтому уже в древние времена зачаточный суд требовал не менее двух свидетелей для установления истины.

Повторяемость событий давала первобытным людям все их «да», «нет» и «может быть, точно не знаем». Скажут: «это эмпирический тип знаний, т. е. опыт, сын ошибок трудных». Возразим: в тот момент, когда опыт выходит на обобщения и аналоговый метод («незнакомый хищный зверь похож на знакомого мне, а значит, так же опасен, как и знакомый, хотя конкретно этого я встретил впервые») делают из него логику.

Разумеется, «нулевым законом» логика не ограничивается, и проницательный читатель уже понял его слабое место: следовать ему – значит, жить с головой, вывихнутой за спину. «Чего никогда не было, чего мы не помним – того и не может быть» - это неправда, вы же понимаете! Много есть чего на свете, чего «не было, не было – и вдруг появилось». Но, конечно, если что-то с упорной регулярность случалось бесчисленное множество раз, то вероятность его повторения в будущем очень велика. Мы не знаем, прорастёт ли конкретно это зерно (оно может оказаться и порченым), но мы надеемся, что прорастёт, потому что анализируем опыт бесчисленного прорастания бесчисленного множества зёрен на нашей памяти (а на памяти рода – ещё больше).

Таким образом, первобытная логика, вылупившаяся из скорлупы простой эмпирики, даёт нам возможность оценить вероятность чего-либо аналоговым методом. Что случалось часто и много – того, скорее всего, и будет часто и много. Что случалось редко и нерегулярно – на то надеяться не стоит, оно и впредь маловероятно. Чего никогда не случалось – имеет, следственно, важные причины, чтобы никогда не случится (но, как говорят сегодня – «это неточно»).

Первобытная логика – это ожидание, основанное на установленном соответствии. Этим она соблюдает закон достаточного основания, и отличается от больной фантазии наркомана, или укропитека, которые, в терминальной стадии «свидомости» могут вообще ждать чего угодно от чего угодно, и где угодно. Им на реальность пофиг, им галлюцинации поставляет собственный мозг.

С развитием цивилизации первобытной логики, живущей исключительно прошлым (отсюда и мифы про «золотой век») человеку стало не хватать. Добавки к нулевому закону логики потребовал выход из циклизма, замкнутого круга вечных повторений, свойственный ряду тупиковых обществ.

А если ты делаешь что-то, принципиально новое, то одного только «ожидания, основанного на установленном соответствии» тебе маловато (хотя оно всегда полезнее беспочвенных ожиданий).

+++

Поэтому стала появляться логика в узком смысле, выделяясь из житейского здравого смысла так же, как письменная культура из устной речи. Это была уже комплексная наука о формах, принципах и законах правильного мышления, приращения знания и условиях его истинности.

Формальная логика — наука о формах (логических схемах) мышления (рассуждения), в которой систематизируются и выдвигаются условия отбора правильных форм мышления, или логических законов.

Когда это было сделано, возник главный источник логических ошибок: формальность диктовала то, что правильность рассуждения (вывода) зависит только от его логической формы или структуры и не определяется конкретным содержанием входящих в него утверждений.

Старая логика (логика дикаря) не давала человеку оторваться от земли, уйти в беспочвенность, что не давало ни летать, ни улететь.

Новая (т. е. ТОГДА новая, от Аристотеля) – наоборот, содержала в себе риск полного разрыва с объективной реальностью. Управляемого (в отличие от сумасшедших), но бесконечного полёта мысли «на отрыв» от жизни.

Аристотель сформулировал и обосновал три закона формальной логики:

Закон тождества: утверждение должно быть тождественно самому себе, то есть иметь единственное возможное значение;
Закон непротиворечия: из двух противоречащих друг другу утверждений одно обязательно является ложным, они не могут быть истинными одновременно;
Закон исключённого третьего: из двух утверждений, одно из которых формулирует отрицание другого, одно должно быть истинным. (A или не-A) должно быть истинным.

Это величественная и вечно актуальная машина мысли, фабрика мысли, испытанная тысячелетиями, доказавшая свою несомненную пользу – но у неё есть своя слабость, «ахиллесова пята».

Если ею пользоваться в отрыве от реальности, то ею можно доказать что угодно, и опровергнуть что угодно. Если не «фильтровать основания», то есть загружать в начало силлогизма чего захочется – то логическая цепочка будет приводить к разным выводам. Достаточно только принять нечто за Истину, сделать аксиомой (т. е. недоказанным, от чего откладываются все доказательства) – и полученное умозаключение послушно подстроится под любую чушь.

Если, к примеру, мы нагло заявим, ни с того, ни с сего, но очень уверенно, что «помидоры являются тракторами», то из этого абсурда, взятого за аксиому, можно логически безупречно доказать, что трактора растут в огороде на ветвях ботвы, что помидорами можно пахать землю, и т. п.

Причём вся логическая цепочка будет абсолютно верной и совершенно неопровержимой, а проблема закравшегося в логику бреда – в изначально взятой бредовой «аксиоме»[2].

Для улетавших в фантастические миры и в зазеркалье философов, увлечённых формальной логикой, в Средневековье пришлось даже составить специальную «бритву Оккама». 

В соответствии с принципом бритвы Оккама, из двух теорий, объясняющих одно и то же, более сложная теория должна быть отвергнута. А принята более простая теория, даже если она не может опровергнуть утверждения более сложной теории. При очевидной спорности «бритвы Оккама» для «распоясавшихся логиков» она была в Средние Века жизненной необходимостью, потому что сориты[3] строились и строились от вздора в бесконечность, и грозили полностью поглотить человеческую голову.

«Бритва Оккама» не стала четвёртым базовым логическим законом (и, как вы понимаете, не могла им стать).

Четвёртый закон логического мышления, закон достаточного основания, в ныне известном его виде-формуле впервые был сформулирован немецким учёным-энциклопедистом Лейбницем. Согласно этому закону, утверждение может считаться достоверным, если оно доказано, а именно: приведены достаточные основания его истинности.

Если мы говорим, что во дворе лежат дрова – ни на чём не основываясь, просто выдумав образ дров в голове, то все умозаключения наши будут ошибочны: и о том, что мы можем выйти колоть дрова (которых нет), и что мы можем протопить печку дровами (которых нет), и то, что мы можем из полена вырезать деревянную куклу-Буратино, взяв полено из дров (которых нет), и т. п.

Так вот, простенько, закон достаточного основания: перед всякими логическими операциями, следующими из наличия дров надо сперва убедится, что дрова, о которых мы говорим, действительно есть. Именно нарушая закон достаточного основания США, например, выдумывают несуществующие страны и народы, а потом делают далеко идущие выводы из этой, из пальца высосанной выдумки. 

Или, к примеру, долги: их, конечно, надо платить – если они были сделаны. А если они не были сделаны, но всё равно заставляют платить – это что? Это – нарушение закона достаточного основания. Выводы (и порой безукоризненно логичные, убедительные) делаются из фикции, взятой за исходник.

+++

Аристотелева логика, вкупе с естественной, первобытной (нулевым законом обобщения повторов и аналогий практики) и средневековым «законом достаточного основания» составила классическую логику

Она вплоть до XIX века имела непререкаемый авторитет, и лежала в основе любой из наук, любого процесса познания (что, во многом, и сегодня так).

В XIX веке возникли иные логические системы (как есть неевклидова геометрия, рядом с евклидовой, так есть и неаристотелева логика рядом с аристотелевой, или квантовая механика рядом с ньютоновой).

Одна из альтернатив - символическая (математическая) логика, разработанная Джорджем Булем, Уильямом Джевонсом, Эрнстом Шрёдером и Платоном Порецким в связи с их внутрикорпоративной необходимостью решения проблемы обоснования математики – нас мало занимает.

Следует отметить, что формальные языки, используемые в математике, а потом и в теоретической информатике, определяются исключительно в терминах синтактики и как таковые не обладают никаким значением, пока не будут условным образом интерпретированы.

В них производится анализ логических рассуждений на основе их структурной (формальной) стороны, без привязки к их смысловому содержанию; а в других случаях - исследования логической прагматики исходя из целеполагания дискутирующих сторон.

Словом, математическая логика не может заменить аристотелеву классическую логику по той же причине, по которой виртуальная игра не может заменить реальную жизнь. Внутри игры программист может создать любые ситуации, законы и связки, но, как ни крути, жить игрокам всегда приходится по ЭТУ сторону экрана.

+++

Куда интереснее для нас диалектика Гегеля – создавшего диалектическую логику, включающую в себя как частный случай формальную логику. Ключевая ошибка в толковании гегелевской диалектики заключается в том, что констатируемые ей очевидности трактуют как её основные черты и свойства (видимо, потому что глубже банальностей проникнуть в неё не сумели: «наверное, вся река изо льда, потому что ниже льда я посмотреть не могу»).

То, что Гегель отбрасывает ложно-познавательные конструкции, не соответствующие реальности – факт, но не заслуга Гегеля, не его открытие, и вообще не открытие. Это – банальность, известная ещё первобытному человеку. По формуле: «если практика упорно не подтверждает мой вывод, значит, я где-то ошибся, этот вывод делая». Гегель, конечно, отбрасывает сориты, очевидно не соответствующие реальности – но это все и всегда так делали, ведь нужно укропатологией страдать, чтобы так не делать!

У Гегеля предметом его диалектической логики является исследование становления и происхождения системы понятий и закономерностей мышления, направленного на последовательное постижение объективной реальности согласно следующим положениям:

принцип историзма;
конкретность истины;
единство конкретного и абстрактного;
единство сущности и явления;
единство формы и содержания.

Это уже не так банально, более свежо для XIX века, но тоже ведь есть лишь продукт обыденного здравого смысла. И без Гегеля мы бы догадались, что форма, которую принимает жидкость в сосуде – это форма самого сосуда.

Наконец, главное, за что коммунисты вручили бы Гегелю орден с медалью, если бы он не помер – его размазывание логики по процессу времени.

Кратко и просто говоря, у Аристотеля лист на дереве либо жёлт, либо не жёлт (либо «А», либо «не-А»). При этом лист – именно древесный лист, а не лист бумаги, например (закон тождества).

Гегель берёт процесс перемен во времени, и говорит, что лист может быть и жёлтым, и не жёлтым, и древесным и канцелярским, потому что сегодня он зелен, а завтра станет жёлт, или его переработают в бумагу, и станет он частью тетрадки…

Всё это опровергается одной лишь фразой из старого учебника формальной логики: «логические законы действуют в единый момент времени». Точка. Конец спекуляциям на эту тему. Неужели вы действительно поверили, что до Гегеля никто не догадывался: зелёный лист может к осени пожелтеть, а потом и сгнить, став прелью?

Поэтому нелепо опровергать аристотелевы законы размазыванием их силлогизмов по времени: это изначально было заложено, как требование рассматривать предмет в конкретный момент времени, а не «в веках».

+++

Первый и важнейший закон диалектики Гегеля: закон единства и борьбы противоположностей. Именно существование противоположностей заставляет мир естественным образом развиваться. Противоречия между противоположностями постепенно накапливаются и выливаются в масштабные изменения.

Отсюда следует второй закон диалектики Гегеля: переход количественных изменений в качественные. Например: когда противоречия между разными группами в Англии, Франции, России накапливались до предела – начиналась революция (количественные изменения переходили в качественные).

Но, как уже было сказано выше, в ходе революций возникал некий синтез старого и нового. Отсюда следует третий закон диалектики: закон отрицания отрицания. Проще говоря этот закон говорит нам о том, что ничего не вечно и каждая новая стадия развития так или иначе отрицает предыдущую.

Итак, законов диалектики Гегеля всего три:
- Закон единства и борьбы противоположностей
- Закон перехода количественных изменений в качественные
- Закон отрицания отрицания.

Эти формулировки встречаются в Гегеля в довольно расплывчатом виде, классический свой формуляр они составили уже в трудах учеников Гегеля.

+++

Главная проблема диалектики и диалектической логики в том, что она не может существовать (принципиально не может) в виде «диалектического материализма», «диамата», в который её попытались запихнуть некоторые ученики Гегеля (самые известные из них – Маркс и Энгельс).

Закон единства и борьбы противоположностей они сами же называли главным законом диалектики Гегеля, и даже подсократили длинную корявую формулировку, которую этому закону дал сам Гегель (человек, при всех его достоинствах, весьма косноязычный).

Но как вы можете совместить материализм, атеизм, дарвинизм с его эволюционизмом – и закон единства и борьбы противоположностей? Они же вначале должны быть, не так ли? В единстве они будут, или в борьбе, или в борьбе-единстве, но они должны сперва быть.

Картина же мира материалиста оставляет только одну противоположность: собственно Смерть, Небытие. Вот она одна и есть – а жизнь иллюзия. Бытие лишено вечности, в отличие от Небытия – следовательно, лишено и сущности, является лишь гримасой всё того же Небытия. Чему тут быть единым и чему тут с чем бороться?

В чём суть закона единства и борьбы противоположностей (а до него, предварявший его, античный ещё, принцип онтологических пар) построен на том, что предмет не существует без своей противоположности. 

Нет, говорили ещё античные философы, верха без низа, нет левой стороны без правой стороны, ничто не может считаться легким – если не противопоставлено тяжёлому, и т. п.

И, как бы, да. Не поспоришь. Да и не надо спорить.
Гегель-то, идеалист до мозга костей, и не спорил.

Его онтологические пары понятий вполне традиционные и классические. Прежде всего, это онтологическая пара «Относительное - Абсолютное», то есть без Абсолюта не может существовать ничего относительного (а если всё относительно – тогда абсолютна сама относительность, подмечал советский философ А. Ф. Лосев). В единстве и борьбе пребывают Жизнь и Смерть, Бытие и Небытие (равно вечные), Смысл и Бессмыслица, Добро и Зло, и т. п.

Я, конечно, упрощаю Гегеля, так сказать, «перевожу его на русский»[4], но корневой смысл у него именно таков.

Например, отрицание отрицания для религиозного человека вполне понятно в триаде «жизнь-смерть-воскресение». Это и есть гегелевские «тезис-антитезис и синтез».

Гегель не только говорит о сосуществовании науки и религии, но даже и необходимости их сосуществования: исчезнет одна, исчезнет и другая.

Язык Гегеля – тоскливо-зубодробительный, но сокрытая им (более, чем хотелось бы) идея – глубока и важна: «Диалектическое суждение подвергает критике понимание, с помощью напоминания ему о том, как было получено возникновение бытия (термин, находящийся на месте понимания в новой триаде). Диалектическое суждение напоминает ему, что термин, который кажется непосредственным (возникновение бытия), когда-то был опосредованным (то есть было становлением в старой триаде, состоящим из непосредственной и опосредованной части). Диалектическое суждение обвиняет понимание в том, что то игнорирует негативный момент в новой триаде, который диалектическое суждение (в отличие от понимания) способно воспринять».

Это ответ Гегеля на вопрос – возможно или невозможно познание Вселенной. Одни говорят – да, возможно, мы всё знаем, а чего не знаем – после узнаем. Другие говорят – нет, невозможно, конечному не вместить бесконечного, нечего и пытаться. А Гегель, как диалектик говорит – и да, и нет. В своём познании мира мы отрицаем него непознаваемость, а в неполноте познания – отрицаем его познаваемость.

Эту идею куда грациознее, и, как ни странно, проще, более простым языком донесли до нас корифеи квантовой физики: Бернар д’Эспаньят[5] и Фримен Дайсон[6].

У Бернара нашего д’Эспаньята главная философская доктрина заключается в концепции «гиперкосмического бога» — незримого царства вне пространства и времени, которое, несмотря на свою нематериальность, может быть постигнуто человеческим разумом. Познание не может быть абсолютным, и за пределами научных горизонтов всегда будет оставаться «завуалированный мир». Термином «гиперкосмический бог» д'Эспаньят объясняет важнейшие процессы квантовой физики, КОТОРЫЕ НЕ МОГУТ БЫТЬ ОПИСАНЫ КАТЕГОРИЯМИ НАУКИ. Присутствие этого Начала (или, как его еще называют, Независимой Реальности) будет вечным, как бы человек ни подбирался к разгадкам мироздания.

Дайсону принадлежит знаменитая фраза: «Бог — это Разум выше границ нашего понимания». И это не просто звонкий афоризм или красивая фраза. За ней скрывается основная проблематика взаимоотношений науки и религии, т. е. взаимоотношений потенциально познаваемого в мире и принципиально непознаваемого. Квантовые физики говорят то же, что и Гегель, но куда изящнее.

+++

Главная ценность диалектического метода для истории и социального прогресса не в том, конечно, что она описывает банальность превращения зелёного листа в жёлтый, а спелого яблока в гнилое. Диалектика и это тоже описывает, через ряд примеров, но для понимания этих переходов вовсе не нужен был никакой Гегель: они и так понятны обыденному здравому смыслу.

На этот счёт есть даже анекдоты диалектиков: если мы проезжаем какое-то место - то мы в нём находимся, потому что мы его проезжаем, но мы находимся не в нём, потому что мы его проезжаем. Т.е. отрицание промежуточной точки нашего маршрута заложено в её промежуточности.

Главная ценность диалектики – это преодоление отчаяния человека при столкновении необходимого с невозможным.

И если говорить о коммунизме – то да, это о нём (точнее, и о нём тоже).

Люди, не овладевшие диалектикой, требуют одно из двух:
- Или предоставить коммунизм здесь и сейчас, немедленно, въяве.
- Или – если его немедля выдать не могут – признать его утопизм, невозможность, признать его мифом, нелепой химерой.

Это сродни бытовым рассуждениям о том, что если у человека сейчас нет 2-х рублей, то он не сможет их заплатить, и его обещание заплатить 2 рубля ложно. Это обман и больше ничего. У него же нету – как он заплатит? Следовательно, врёт!

Жизнь сложнее – и сложна она не превращением почек в листья, а листьев в опавшие листья. Она не круговоротом сложна (он-то как раз прост), а раскрытием духа истории себя в эпохах, когда речь не о круге, а о принципиально новых, ранее невозможных возможностях.

Для формальной логики коммунизм либо есть, либо его нет. Для диалектической его нет, но он есть. Его нет в текущей реальности, но он возможен в перспективе. Если бы это было не так (обращаемся к простейшему, нулевому закону логики) – то выход человека из пещер, из косматой первобытности не состоялся бы. Если бы то, чего сейчас нет, никогда не могло бы быть – то ничто в сфере прогресса, случающееся впервые, не случилось бы.

+++

Но всё вышеперечисленное есть только в картине мира идеалистов, у которых Идея – первична, приоритетна, обладает собственной (а не отражённой, как писал о ней Ленин) силой и значением. 

Это возможно только в той картине мира, в которой существует единство и борьба Идеи и Материи, как противоположностей в онтологической паре. 

Мол, если есть неодушевлённое – есть и одушевлённое, и наоборот. Именно через отсутствие души в одном объекте закон необходимости онтологических пар доказывает её наличие в другом. Если есть одна из противоположностей – то с необходимостью имеется и другая, как бы уравновешивающая, определяющая сущность встречным её отрицанием.

Ничего и близко подобного у материалистов нет. У них Смерть одинока, а жизнь – лишённая вечности иллюзия, обманчивый миг. Точно так же получается с бессмысленностью, которой не противостоит никакого смысла жизни (а какой ставят – тот ложный). У материалистов не только абсолютно господствует (становится Абсолютом, Богом) Небытие, но и нет, в объективной реальности, ничего, кроме Небытия.

Неодушевлённому не противопоставлено ничего одушевлённого. То есть неодушевлённое – всё (а если кажется, что не всё – не верь глазам своим, это «отражение», блики зеркала, не более того).

Как писал А. Ф. Лосев[7]:

 «…материалист ни в коем случае не может и даже не имеет права говорить о материи… только как об отвлеченном понятии. Он должен его абсолютизировать, т. е. представить в виде единственно возможного абсолютного бытия.
Но как только мы допустим это, так тотчас же материя обращается во вселенское мертвое чудище, которое, будучи смертью, тем не менее всем управляет. …мне некуда деть категорию личности и категорию жизни… Если бы вероучение материализма допускало положить в основу бытия «жизнь» и «личность», тогда… материализм перестал бы быть материализмом. Материализм же утверждает, что все в конечном счете управляется материей и сводится на материю. В ТАКОМ СЛУЧАЕ ВСЕ УПРАВЛЯЕТСЯ МЕРТВЫМ ТРУПОМ И СВОДИТСЯ НА НЕГО.
…Тут с полной убедительностью выясняется вся необходимость понимать материализм именно как особого рода мифологию и как некое специальное догматическое богословие. Тот факт, что обычно материализм понимается иначе, свидетельствует только о буржуазном индивидуализме и либеральном субъективизме…».

+++

Диалектика в мире материалистов невозможна, потому что если в мире есть только материя – всё, что в ней может быть, в ней уже есть, а чего нет – того и быть не может. То же самое касается и примитивных форм идеализма, в которых всё в мире идея. В отсутствии противоположности всякая творческая потенция исчерпана! Или Бог уже всё создал, и дальше ему создавать нечего; или материя уже целиком раскрылась, и дальше её раскрываться некуда.

Диалектика возможна лишь там (в этом и состоит ключевая идея Гегеля), где Дух раскрывает себя поэтапно, когда многое, существующее в Духе, постепенно, в ходе времени, становится новой реальностью материального (неодушевлённого) мира. Это невозможно, если духовный мир – только отражение материального: он может исказить то, что отражает, по принципу «кривых зеркал», сделать отражение смешным или уродливым. Но принципиально нового, чего в отражаемом нет – отразить не может.

Если у вас в кармане не было ни копейки, но потом вам кто-то дал копейку, и она появилась в кармане – то очень важен фактор «кто-то». Копейка, которой сперва не было – пришла извне. Если бы «извне» не было (как во вселенной-гробу у материалистов) – то и приходить ничему ныне отсутствующему неоткуда.

+++

Материализм парадоксальным (с виду) образом обосновал и невозможность коммунизма, и беспечность советского строя. Потому что – «чего нет, того и нет», значит, все труды напрасны. А «что есть - то всегда есть», ему выпасть, деваться некуда – значит, раз СССР есть, то он всегда и будет, хули его охранять? !

Материалисты обречены были воспринимать социализм вне диалектики: принимать его лишь как то, что есть.

Оттого у заражённого материализмом населения дефицит или очереди за колбасой, или нехватка жилплощади воспринимались не как временные (даже кратковременные) явления перехода-становления, а как нечто метафизически вечное, присущее миру социализма вечно. Никакого завтра, кроме сегодня, у материалиста нет – сколько бы он не утверждал обратного. Совершенно естественно, на уровне инстинкта для человека считать то, чего он не находит сегодня – отсутствующим и невозможным. Ну, его же нет! Значит, его и нет!

Ленин очень чутко понимал, что без диалектики компартия в этом погрязнет, цепляясь мыслью за наличие наличного и отсутствие отсутствующего, потому требовал от каждого коммуниста «записаться в кружок по изучению диалектики Гегеля».

Но трагедия не только коммунистов, но и лично Ленина в том, что диалектический метод «раскрытия эпох» несовместим с материализмом, точно так же как два пустых кармана, сколько бы не соединялись в один и не разделялись обратно – полными не станут.

И тут тоже диалектика, как горький сарказм: для коммунизма диалектика необходима, но в материализме она невозможна.

У Гегеля (ну, и вообще в диалектике) В ЭПОХАХ РАСКРЫВАЕТСЯ ДУХ. Он сперва находит для себя простейшие, примитивные формы раскрытия, неудовлетворённый ими, идёт дальше и глубже, раскрывая сегодня те стороны себя, которые вчера раскрыть не представлялось возможным. «Еще многое имею сказать вам; но вы теперь не можете вместить» (От Иоанна 16:12).

А что будет раскрываться в исторических эпохах у материалиста? Его Абсолют-Смерть? То есть всё изменяющееся – изменяется с конечной целью умереть, обрести «Нирвану»? Или пустота будет раскрываться от эпохи к эпохе? Или бессмысленность – менее явная для дикарей, но всё более и более звенящая для «просвещенных» материалистов?

Это ведь не фигура речи – это можно сопроводить картинками из советского искусства, реалистично отражавшего жизнь. Колхозник 30-х радостно размахивает красным флагом, потому что едва-едва ликбез освоил; а герой книг, фильмов, пьес 70-х уже настолько депрессивный, что скулы сводит – у него уже не ликбез, у него высшее образование высшего качества, порой и не одно… Учили, учили его на свою голову – чтобы из жизнерадостного полуграмотного мужика вырастить в итоге эстетствующего и манерного… самоубийцу!

Это и есть «раскрытие бессмысленности жизни в эпохах истории», к которому единственно и может вести «диалектический материализм», по сути, самоотрицающее явление. Он не может быть в заявленном виде: или материализм в нём сожрёт диалектику, или диалектика съест материализм.

Таким же самым образом диалектика многобожие первобытного человека превращает в монотеизм (единобожие), а её отсутствие, наоборот, всякий монотеизм разлагает обратно в многобожие (и культ высшего начала у вас на глазах обращается вдруг в примитивное и низменное идолопоклонство).

Николай ВЫХИН, команда ЭиМ

---------------------------------------------------

[1] Др. -греч. λογιϰή — это «наука и искусство разговаривать и размышлять»; название науки происходит от греческого слова λόγος — «слово», «мысль», «понятие», «рассуждение», «мысль».

[2] Об этом составлена аналогия «Чайник Рассела» впервые приведённая английским математиком и философом Бертраном Расселом (1872—1970) для объяснения принципа, согласно которому можно логически обосновать абсурд, если изначально взять в качестве отправной точки абсурд. Рассел писал так: «Если бы я стал утверждать, что между Землёй и Марсом вокруг Солнца по эллиптической орбите вращается фарфоровый чайник, никто не смог бы опровергнуть моё утверждение, добавь я предусмотрительно, что чайник слишком мал, чтобы обнаружить его даже при помощи самых мощных телескопов. Но заяви я далее, что, поскольку моё утверждение невозможно опровергнуть, разумный человек не имеет права сомневаться в его истинности, то мне справедливо указали бы, что я несу чушь... никто не может доказать, что между Землёй и Марсом нет фарфорового чайника, вращающегося по эллиптической орбите, но никто не считает, что это достаточно вероятно, чтобы быть учтённым на практике.

[3] Сорит — цепь последовательных силлогизмов, в которых заключение является одной из посылок следующего за ним, а одна из посылок при этом не выражается в явной форме.

[4] В аутентичном варианте, в «Науке логики» Гегеля триада — это объединение каких-либо двух противоположных понятий и какого-либо третьего понятия, которое опосредует (то есть выражает) внутреннее единство двух противоположных понятий. Примером является триада «бытие — ничто — становление», в которой становление опосредует (то есть выражает) внутреннее единство бытия и ничто. Нетрудно заметить генетическое сходство гегелевской триады и христианской троичности, Троицы.

[5] Имя французского физика-теоретика Бернара д’Эспаньята связано с работами о природе реальности. Ученый в своих трудах подробно изучает точки соприкосновения классической и квантовой моделей мира и объясняет несоответствия дуальной системы мироустройства.

[6] Фримен Дайсон заслужил мировую славу в научном мире своими грандиозными профессиональными достижениями. Родившись в Англии, Дайсон прожил жизнь в Америке. Он стал сотрудником Принстонского университета, когда там еще работал Альберт Эйнштейн. Позже он плодотворно сотрудничал с Ричардом Фейнманом.

Известность среди широкой публики ему принесли книги, затрагивающие ключевые вопросы о происхождении человека и Вселенной, мышления и генетики. Он стремился к изучению сущности Бога и души. Именно он, например, рассчитал, как мышление влияет на молекулы.

[7] В статье «К мифологии материализма. Буржуазная мифология материализма». — В кн. : Диалектика мифа. // Из ранних произведений. М., 1990. С. 503—512.