
Наш вдумчивый читатель и постоянный комментатор Ъ1959 спрашивает: «Испробованная коммунистическая модель - путь или в общество неограниченного насилия или в социальное небытиё. Другая есть?» Вопрос этот очень глубок, актуален, и ответить хотелось бы не только одному читателю, но и всем. Сейчас ведь очень многие спрашивают – есть ли какая-то новая модель социализма (или капитализма), взамен отработанных, себя исчерпавших?
Суть метода, который я нескромно дерзаю называть «методом Леонидова», или «общей теорией цивилизации» - как раз и заключается в том, чтобы не создавать НОВЫХ концепций, а осуществить рафинирование старых, «холодный отжим» опыта цивилизации, начиная с древнейших времён. Что такое рафинирование? Как получают, например, сахар-рафинад? Изначально имеется какая-то масса, в которой смешаны и сахар, и не сахар, и ещё чёрти что. И нам нужно выделить из этой массы в концентрированном виде определённый чистый продукт. Человечество же постоянно этим занимается: берёт руду – и расщепляет её на чистую сталь и шлаки. В процессе брожения получает чистый спирт. Ну, вы поняли, о чём я!
Тот опыт цивилизации, который даёт нам академическая история – это огромная куча дерьма вперемешку с мармеладом, навозная куча, нашпигованная жемчужными зёрнами.
И в чём наша задача: отсеять, отфильтровать из большой кучи всё вредное и бесполезное, отсеять концентрат полезного. Этот концентрат полезного, собранный со всей истории, автор и называет «социализмом». Главное, говорит автор, не нужно ничего выдумывать, выдумки опасны, возьмите лишь то, что УЖЕ работало, и УЖЕ проявило себя, уже известно своими свойствами!
Правильный ход истории – это когда опыт поколений фильтруется, всё более и более концентрируя крупицы общественного блага: у одного поколения была одна крупица, у второго их уже две, и так далее (если не терять). А что будет, когда концентрация разумного, доброго вечного, сцеженного из общего котла с неразумным, недобрым и краткосрочным достигнет определённого уровня? Это и будет «коммунизм нормального человека» (который юмористы противопоставляют «коммунизму курильщика»).
+++
В идеологической формуле, которую Россия вывела из веков своего опыта, самым простым и понятным советскому человеку является «народность».
Народность – это то, чем лучшая часть советских людей думала ограничить свои искания: то есть коллективизм, при котором межчеловеческие отношения берут за основу семейные. Когда гражданин относится к гражданину, как брат к брату, отец к сыну, мать к дочери, дядя к племяннику и т.п. Только тогда – а не в условиях губительной взаимной вражды-конкуренции возможно общее дело без подставы и «двойного дна».
Но если вы думаете (как советские наивные люди) думаете выехать на одной народности – то никуда не приедете.
Народность, даже самой высшей пробы (когда все друг друга любят) – взятая отдельно, сама по себе – беззащитна до слабоумия. Попытки её отдельного применения и привели к краху, создали улыбчивое общество, трагически беззащитное даже перед одиноким волком (а уж тем более их стаей).
И здесь мы подходим к «самодержавию», которое правильно (исторически верно) трактовать как суверенитет, самостоятельность страны, порвавшей с вассальной зависимостью от Орды.
Народность может существовать только под защитным колпаком самодержавия, а в виде свободных самоуправляемых общин быстро поедается агрессивной внешней средой. Только дурачок, не выросший из детского сознания, может думать, что если он не будет себя сам держать, то заботливые папа с мамой будут и дальше водить в ходунках великовозрастного детину.
Самодержавие – это уже не мармеладная доброта, а железная воля. В широком смысле, это ответственность и сознательность каждого за рубежи священных границ Отечества. Сами держим. Не удержим, - другие заберут. Самодержец – верховный вождь, но не единственный. Он больше символ народной решимости, чем реальный человек. Самодержавие – это принцип единоначалия в армии, а при условии народности народ и армия едины. Как говорили американцы, пока не рехнулись – «демократия есть власть вооружённых мужчин».
С самодержавием проблема та, что оно может принимать (и неоднократно принимало) вырожденные формы капризного деспотического слабоумия, безответственного и глупого произвола. И это очень печально – ну, а кто сказал, что в жизни только смех?!
Если народ не имеет идеалом самодержавия – то такой народ ничто, кроме пищи для хищников. Никакая народность, сколь бы ни полна была любви, не спасёт, когда ворвется очередной Батый или Гитлер!
+++
Самый сложный уровень формулы – высший, то есть вопрос о Православии. Если народность, как общинность – понятна всем от коммуниста до монархиста, если с самодержавием уже возникает много недовольства, потому что оно не столь пряничное, как народность, то Православие вообще сложнейшая из наук, синтез всего научного познания мира человечеством. К нему малограмотному и подходить-то сложно, не то, что понять!
Если попытаться сформулировать максимально просто, то Православие содержит в себе ответ на вопрос «зачем?». Оно потому и стоит в начале формулы, хотя мы его, как самое сложное, отнесли в конец рассуждения, что с него начинается строительство и народности, и самодержавия в невырожденных, конструктивных и прогрессивных формах.
Умные люди понимают, что вопрос «зачем?» - очень страшный, и попросту повторяя его много раз, можно до смерти загнать ум человеческий.
В частности атеистов вопрос «зачем?» при многократном повторении доводит до самоубийства…
Понимаете, в чём дело? Вот я, безусловно, могу слепить из глины куб. А могу пирамидку. И слепить цилиндр из глины тоже могу. Встаёт вопрос, почему я этого не делаю? Может быть, у меня нет глины? Есть. Тогда почему? Почему профессор Преображенский, который сочувствовал детям Германии и не жалел полтинника – тем не менее не купил журналы? Ограничившись странным «не хочу»?
Правильный ответ: я не леплю прямо сейчас пирамидку из глины (хотя глины у меня завались) – потому что не вижу ответа на вопрос «зачем?».
Но ведь и про мармеладную народность, и про стальные доспехи самодержавия можно сказать то же самое! Что у тебя, мертвец, кроме смерти есть серьёзного, настоящего и не являющегося галлюцинацией? Какая тебе, мертвец, разница, как построены отношения между людьми, любят ли они друг друга или поедом жрут? Стоит твоя империя или не стоит? Вот Римская империя рухнула – а планета вертится, и Дунай не потёк вспять! А на планете Плутон вообще не было империй ни разу, и что, он с орбиты слетел?!
Только Православие и может обеспечить народности и самодержавию достаточный уровень серьёзности намерений, погружённости в общественное дело, как в личное – потому что иначе вопрос «зачем?» всё развеет, как труху по ветру… Да и развеял уж, не помните, конец 80-х?
Вопрос «зачем?» и вопрос «как?» - имеют очень существенное различие. Я знаю, как пальнуть из пушки – но не факт, что пальну. Умение стрелять ещё не означает стрельбы: сперва нужно найти смысл в стрельбе.
Мы можем в мельчайших деталях расписать справедливое общество, создать самые подробные чертежи его обменов и взаимосвязей – но всё напрасно, пока мы не ответили на вопрос, откуда взялись наши представления о справедливости, добре и т.п.?
Если я спроектирую дом с очень низкими потолками, в котором всем придётся передвигаться только на четвереньках, то технически такой дом вполне возможен, вопрос же «зачем?» останется. Если это какой-то культ, в котором ползать на четвереньках есть сакральное служение – тогда понятно (в рамках культа). А если просто так, то я смешон и жалок с такой конструкцией.
Мы хотим отношений, которые вытекают из сакралий нашего культа. Мы видим, что русский социализм пытается, как гироскоп, вернутся к православному набору ценностей даже при усиленной атеистической обработке. Как ни отклоняй человека – а идеал он всё время видит, возвращаясь к привычным ему сакралиям. Человек откуда-то знает, что «человекам вот так жить должно, не иначе» - и если это русский человек, то он знает это из Православия.
Сколько бы мы не говорили про общечеловеческие ценности (а я и сам люблю о них порассуждать) – мы не уйдём от очевидной истины: у каждой веры свой рай. Иноверец, попав в наш рай, не увидит в нём рая, а может быть, даже и нечто противоположное в нашем рае увидит!
Когда КПСС взяла православные представления о рае (идеальном образе жизни и отношений между людьми) и оторвала его от первоисточника, наполнявшего эти представления смыслом – получилось нечто весьма противоречивое (хотя и величественное).
Возвращение в рай требует от человека очень многого, и раздражает своей требовательностью, если не отвечает на вопрос «зачем?».
Надо вот и то, и это, и пятое и десятое, вынь да положь – а с какой радости я тебе всё это должен?! – сердится демотивированный человек.
Как горько сетует Сергей Кара-Мурза в книге "Советская цивилизация" (кстати сказать, после рассуждений этой книги он и пришёл, через ностальгию по СССР к Православию): «Очень плохо, что власти СССР были нечувствительны к тому важному факту, что у студентов и интеллигенции колхозная повинность вызывала отвращение. Нельзя было продолжать, не выявив причины этого отвращения и не сняв их. Но - властей этих уже нет, подумаем о людях.
Мне кажется, что многие из новых поколений молодежи не желали идти в поле потому, что боялись взглянуть правде в лицо - их тело не желало работать, делать усилия, радоваться усталости. Оно от этой усталости страдало. И это был признак какого-то угасания. Люди не хотели видеть, как что-то отмирает в их молодом теле. Как угасает воля к жизни, какой-то важный инстинкт.
Может, странно покажется, но в этом было угасание и советского строя. Эти люди хотели, чтобы этот строй сгинул, чтобы не ездить им в колхозы, не трогать рукой землю и сено, не служить в армии. Эти люди хотели такого строя, чтобы он оставил их в покое, дал расслабиться у дешевого телевизора с бутылкой дешевого плохого пива в руке. Чтобы он дал им умереть.
После 1991 г. люди стали быстро умирать. Это, конечно, результат реформ - бедность, безысходность и т.д. Но я думаю, есть и еще одна невысказанная вещь - этот строй разрешил умирать. А советский строй этого не разрешал. Но тогда, конечно, никто ничего такого не думал».
Проще говоря – мало знать, как выстроить определённую модель отношений: надо на сакральном уровне, на уровне религии понимать – зачем ты её выстраиваешь? Иначе встанет во весь рост вопрос Смерти и Бессмысленности Жизни: зачем именно это? Почему не другое? Чем это лучше другого, чем жизнь, та или иная, лучше смерти?
+++
Итак, только Православие, глубоко и правильно понятое, идущее от многовековых корней нашей государственности и нации может придать нашим общественным делам «сакралиты», камни сакральности, подобные камням механических часов. Только самодержавие (сталинизм, «орден меченосцев») – опять же, глубоко и правильно, аутентично лучшим образцам, понятое – может защитить наши смыслы от иноземных нашествий и геноцидов. А народность (она же общинность, она же советская власть, как власть советов на местах) является практическим продуктом: яблоком от яблоньки.
Это образ жизни, во многом (но не во всём) напоминающий лучшие образцы советских взаимоотношений, образ повседневной бытовой реальности, логически выведенной из святынь и державной возможности: временное, сиюминутное из вечности.
В таком виде идеи социализма представляются мне жизнеспособными, потому что они в таком виде опираются на концентрат многовекового исторического опыта и традиции нашего народа. Тут ничего не выдумано из дурной головы, а просто взято из чаяний, мечтаний, идеалов десятков колен предков. Если мы будем жить так, как наши предки мечтали, чтобы мы жили – то и получится настоящий коммунизм.
Но, как говорится, опасайтесь подделок: и слева и справа вам постоянно будут подсовывать фальсификат, как Православия, так и Коммунизма, симулякр породивших их некогда глубинных смыслов прогресса и цивилизации.
Александр Леонидов, команда ЭиМ
Оценили 3 человека
5 кармы